Как я только мог поверить, что видел ее в Брюсселе? Может, у меня опухоль в мозгу, отчего и возникают галлюцинации… Один из моих друзей умер от мозговой опухоли в госпитале; он принимал санитара за отца и просил у него прощения за какой-то проступок, совершенный тридцать пять лет назад! Ладно, завтра я обязан быть в форме. Хватит видеть все в черном цвете! Я поднялся и поставил на проигрыватель пластинку — старую джазовую пластинку Кэба Каллуэя, обладавшего даром вселять в мою душу покой.
Второй день — пятница, 9 марта
Будильник прозвонил в шесть. Я проснулся; во рту противно, голова тяжелая. Я перебрал бордо. А коньяк, который я добавил потом, только все усугубил. Марта во сне повернулась, открыла глаза:
— Уже уходишь?
— Да, спи. До вечера. Не забудь, вечером я веду тебя ужинать. Закажи столик, где тебе больше нравится.
Она кивнула и закрыла глаза. Я заставил себя встать под холодный душ, чтобы прояснить голову, а потом как следует растерся. Ненавижу холодную воду. Ненавижу принимать душ ранним утром сразу после пробуждения. Но еще больше я ненавижу похмелье в день «работы». Я старательно оделся, выпил чашку черного горького кофе и взял чемоданчик. Ставки сделаны, господа!
На автостраде стоял туман. Я подумал было, что рейс задержится. Но самолет взлетел точно по расписанию. Я смотрел, как встает заря, как в ее бледном свете сверкают вершины гор, и думал, что, возможно, через несколько часов я буду лежать мертвый, прошитый пулями, или окажусь на пути к двадцатипятилетнему тюремному заключению. По идее, мне надо было бы вызвать стюардессу и выпить бутылку шампанского, дабы насладиться последними минутами свободы и красотой, которая открывалась передо мной. Но я не сделал этого. Смирно положив руки на колени, я трудолюбиво двигал челюстями, жуя жевательную резинку, которая уже стала прилипать к зубам, и даже не заметил, как взошло солнце, потому что у меня заболело сердце и я прикрыл глаза. Вот так проходят мимо своей легенды.
Макс был уже на месте. В две минуты я переоделся и преобразился. И как всегда, в момент, когда кости уже брошены, я ощутил тот порыв тревоги и возбуждения, который действует на меня, словно наркотик.
У Фила был спокойный вид, однако напряженность его металлического взгляда выдавала, что безмятежность эта деланная. Он передал мне Адольфа и, волоча ноги, удалился в своем рубище отставшего от эпохи битника. Я сел. Адольф зевнул. Неужели он ощущает мою нервозность? Он внимательно смотрел на меня. Я потрепал его по загривку и устроился поудобнее. Началось ожидание. Заткнутая за пояс пушка врезалась мне в желудок. Надеюсь, воспользоваться ею мне не придется. Я предпочитаю холодное оружие. А вообще-то излюбленное мое орудие — кулаки. И очень грозное орудие. Я мысленно улыбнулся, подумав о Марте, которая считает меня интеллектуалом, способным по части насильственных действий разве что разорвать квитанцию о штрафе.
Часы еле-еле ползли. Монет в моей тарелочке становилось все больше. День великодушия и щедрости, вероятно, по причине пронизывающего холода и моросящего дождя, под мельчайшими каплями которого я все равно промок до костей. В большинстве кафе на площади над террасами натянули тенты. Я следил, как большая стрелка часов перескочила через одно деление и показала половину двенадцатого. Прозвонили куранты, вспугнув стаю воробьев. Бенни устроился за столиком на террасе неподалеку от меня. На нем был широкий бежевый плащ, а его тонкое лицо украшала накладная бородка клинышком. Очки в квадратной оправе завершали чопорный облик дипломата-педанта, и он уже неоднократно нетерпеливо посматривал на ручные часы, экстраплоский «Роллекс». Стоящий на площади легавый, здоровенный краснолицый верзила, ни разу не удостоил его даже взгляда. Меня, впрочем, тоже. Я никого не задевал. Я сидел и тихо покачивал головой под моросящим дождем, несчастный калека, неразделимый со своей собакой.
В двенадцать двадцать семь вышли последние клиенты, а ровно в двенадцать тридцать настал черед служащих. Только один останется на месте до тринадцати тридцати, будет стучать по клавишам своего компьютера, покуда банк не откроется после обеденного перерыва и его не сменят коллеги. Тощий, бледный тип со шкиперской бородкой, одетый в старый коричневый костюм; я был уверен, что он страдает от язвы и внезапных приступов мигрени. Погруженный в свои мысли, он запер двери. В двенадцать сорок восемь на площадь въехал бронированный фургон и, покачиваясь на брусчатке мостовой, покатил к банку.
Метрах в двадцати от входа в банк стоял открытый мусорный ящик из бежевого пластика. Каждое утро Фил выводил Адольфа. Он подавал ему бумажный пакет из-под сандвича, и Адольф, к великой радости зевак, бросал пакет в бак, встав передними лапами на его край. В двенадцать пятьдесят четыре я подал Адольфу бумажный пакет, в котором лежала взрывчатка. Он схватил его и побежал к мусорному баку. Бронированный фургон остановился перед банком, развернулся задом к его дверям, и, пока один охранник наблюдал за площадью, держа руку на револьвере, второй загружал в фургон мешки с деньгами. Адольф опустил бумажный пакет в мусорный ящик и возвратился ко мне, вызвав у охранника, несмотря на его нервозность, улыбку. Я только молился, чтобы какой-нибудь прохожий не оказался вблизи бака. Эта часть плана мне не нравилась. То была идея Макса.
В тот же миг, когда Адольф опускал пакет в ящик, преображенный Фил в дорогой зеленой куртке, изобилующей молниями, с капюшоном, надвинутым на лицо, вышел из двери ратуши, держа в руке туристический путеводитель; у него был сосредоточенный и восторженный вид. На шее у него висел фотоаппарат. Оглядываясь вокруг, он постепенно приближался к стоящему в центре площади полицейскому. Одновременно Бенни положил руку на свой кожаный чемоданчик-дипломат гранатового цвета и нажал на замок. Затем встал и медленно пошел к банку. Адольф улегся возле меня.
В двенадцать часов пятьдесят восемь минут пятьдесят восемь секунд Фил выхватил из глубокого кармана куртки револьвер и врезал им по черепу краснорожему верзиле-легавому; тот рухнул наземь. В двенадцать пятьдесят девять бомба, которую смастерил Макс, взорвалась. Взрывной волной разнесло в осколки стеклянные двери банка. Оба охранника инстинктивно бросились на землю. Я вскочил и устремился к фургону. Бенни, преодолевший в два прыжка расстояние до лежащих оглушенных охранников, выхватил из кейса автомат и нацелил на них. Вероятно, что-то в его взгляде убедило охранников, что он не намерен шутить, и они не шелохнулись. Двери банка разлетелись в осколки, и в них появился ошарашенный служащий, оставленный для дежурства. Фил кулаком нанес ему такой удар, что бедняга распластался по стене. Водитель фургона выскочил из кабинки и опрометчиво бросился к дверям банка. Я ринулся наперерез и в этот миг увидел ее.
В элегантном красном костюме она торопливо пересекала площадь под аккомпанемент криков разбегающихся людей, полностью безразличная к разыгрывающейся драме.
Какую-то долю секунды я обалдело пялился на нее.
— Делай!
Крик Фила привел меня в чувство, и я прыгнул в тот самый момент, когда водитель нажал на спусковой крючок. Я въехал ему в яйца, сбил с ног и, пока он падал, рубанул еще ребром ладони по затылку. Потом вскочил на его сиденье. Ключ зажигания был на месте, я его повернул. Обезумевший Адольф отчаянно лаял. Фил ринулся ко мне, бросив бледного служащего, который с недоверчивым видом растирал себе живот. Я распахнул дверцу, и Фил прыгнул на место пассажира. Бенни влетел в заднюю дверцу, не забыв пустить в воздух очередь, заставившую броситься наземь перепуганных инкассаторов. Задняя дверца хлопнула. Было тринадцать ноль четыре.
— Гони! — рявкнул Бенни.
Я до отказа вдавил педаль газа.
Послышались выстрелы, но бронированному фургону даже прямое столкновение нипочем. Я уже гнал по боковой улочке. Фил повернулся ко мне, бледный от ярости:
— Жорж, блядина, ты трехнулся или как? Мы из-за тебя чуть не просрали все. На что ты, сука, пялился?
Не мог же я ответить: «На мою жену». Поэтому я промолчал. Недовольный Фил перенес свое внимание на дорогу. Фургон был широкий, улочки узкие, и я сорвал крыло у неудачно припаркованного «мерседеса». Никто на это не отреагировал. Да, не повезло мне вызвать ярость Фила. Прежде чем стать налетчиком, Фил был наемным убийцей. Но после того как два типа, которым он крупно задолжал, проигравшись в карты, перебили ему кости обеих рук, он утратил меткость стрельбы. Пришлось переквалифицироваться. Но злобный характер и склонность к убийству остались при нем. Так что привести Фила в ярость — это почти то же самое, как наступить на хвост гремучей змее.
На перекрестке вспыхнул красный свет. Я рванул на него, давя на клаксон. Резко свернул налево, на мощенную булыжником улочку, и мы немножко потряслись на ней, пока я не увидел широкие ворота, ведущие во двор старинного особняка. Ворота были открыты. Я ворвался в них на полной скорости под испуганными взглядами нескольких пешеходов. Вдалеке уже звучали первые полицейские сирены, точно вой волчьей стаи, ищущей добычи.
Двор был просторный, а поскольку в особняке находились только какие-то пыльные архивы, там никого никогда не бывало, кроме одного-единственного служителя в синей блузе. Потому мы и выбрали этот двор в качестве гаража. Старик служитель дрых около своей конторки. Едва мы въехали, поджидавший нас Макс тут же запер ворота. Бенни уже выскочил из фургона и перебрасывал набитые деньгами мешки в один из наших пикапчиков, серый «мерседес», оборудованный двойным полом. Фил присоединился к нему и стал загружать наш второй пикап, темно-синий «рено» модели «сосьете», не имеющей заднего стекла. За четыре минуты была перегружена сумма, эквивалентная семистам тысячам долларов. Фил бросил в кузов «рено» брезент, а на брезент положил несколько мешков с гипсом. Еще пока мы мчались в фургоне, он снял свою зеленую куртку и джинсы и облачился в заляпанный краской малярский комбинезон. Бенни сорвал накладную бородку и приклеил великолепные пышные усы с проседью, в точности соответствующие его седоватому парику.
Макс открыл резные деревянные ворота; первым выехал Фил, за ним Бенни. Поехали они в разные стороны. Я быстро сбросил рубище слепца и облачился в костюм виноторговца. Закрыв ворота и задвинув засовы, Макс подбежал ко мне.
— Уходим! — бросил он мне сдавленным голосом.
В конце зассанного коридора был выход на зады особняка, и мы понеслись по нему, а за воротами уже раздавались возбужденные крики. Загремели глухие удары в тяжелые створки. Стая напала на след… Обычно двери в конце коридора заперты на ключ, но полчаса назад Макс взломал замок. Ударом плеча я распахнул их, и мы оказались на старинной извилистой улочке, по обе стороны которой тянулись склады и запертые магазинчики. Квартал, предназначенный под реконструкцию… Неторопливым шагом мы шли по улочке. Я повернул налево, Макс направо. Ну помоги нам Бог!
Макс уедет во Францию поездом. Бенни снял хазу в роскошном доме недалеко от Дворца Европы, с лифтом из гаража прямо к квартире, и там он будет отсиживаться с деньгами, пока все не успокоится. Фил занимал в предместье домик с гаражом. Здесь он переложит деньги в специально устроенный фургон и дня через три-четыре спокойно пересечет границу. Бенни последует его примеру, и ровно через шесть дней мы все встречаемся в Женеве у входа в Швейцарский кантональный банк. Чтобы сделать небольшие вложения… Как это мы делаем регулярно уже три года.
Начинал я с того, что работал вдвоем с Бенни, с которым познакомился весьма курьезным образом, как-то ночью я вышел из казино, набитый деньгами, и ко мне обратилась молодая элегантная женщина с грудным голосом, одетая в просторное манто с капюшоном, который оставлял в тени ее лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Второй день — пятница, 9 марта
Будильник прозвонил в шесть. Я проснулся; во рту противно, голова тяжелая. Я перебрал бордо. А коньяк, который я добавил потом, только все усугубил. Марта во сне повернулась, открыла глаза:
— Уже уходишь?
— Да, спи. До вечера. Не забудь, вечером я веду тебя ужинать. Закажи столик, где тебе больше нравится.
Она кивнула и закрыла глаза. Я заставил себя встать под холодный душ, чтобы прояснить голову, а потом как следует растерся. Ненавижу холодную воду. Ненавижу принимать душ ранним утром сразу после пробуждения. Но еще больше я ненавижу похмелье в день «работы». Я старательно оделся, выпил чашку черного горького кофе и взял чемоданчик. Ставки сделаны, господа!
На автостраде стоял туман. Я подумал было, что рейс задержится. Но самолет взлетел точно по расписанию. Я смотрел, как встает заря, как в ее бледном свете сверкают вершины гор, и думал, что, возможно, через несколько часов я буду лежать мертвый, прошитый пулями, или окажусь на пути к двадцатипятилетнему тюремному заключению. По идее, мне надо было бы вызвать стюардессу и выпить бутылку шампанского, дабы насладиться последними минутами свободы и красотой, которая открывалась передо мной. Но я не сделал этого. Смирно положив руки на колени, я трудолюбиво двигал челюстями, жуя жевательную резинку, которая уже стала прилипать к зубам, и даже не заметил, как взошло солнце, потому что у меня заболело сердце и я прикрыл глаза. Вот так проходят мимо своей легенды.
Макс был уже на месте. В две минуты я переоделся и преобразился. И как всегда, в момент, когда кости уже брошены, я ощутил тот порыв тревоги и возбуждения, который действует на меня, словно наркотик.
У Фила был спокойный вид, однако напряженность его металлического взгляда выдавала, что безмятежность эта деланная. Он передал мне Адольфа и, волоча ноги, удалился в своем рубище отставшего от эпохи битника. Я сел. Адольф зевнул. Неужели он ощущает мою нервозность? Он внимательно смотрел на меня. Я потрепал его по загривку и устроился поудобнее. Началось ожидание. Заткнутая за пояс пушка врезалась мне в желудок. Надеюсь, воспользоваться ею мне не придется. Я предпочитаю холодное оружие. А вообще-то излюбленное мое орудие — кулаки. И очень грозное орудие. Я мысленно улыбнулся, подумав о Марте, которая считает меня интеллектуалом, способным по части насильственных действий разве что разорвать квитанцию о штрафе.
Часы еле-еле ползли. Монет в моей тарелочке становилось все больше. День великодушия и щедрости, вероятно, по причине пронизывающего холода и моросящего дождя, под мельчайшими каплями которого я все равно промок до костей. В большинстве кафе на площади над террасами натянули тенты. Я следил, как большая стрелка часов перескочила через одно деление и показала половину двенадцатого. Прозвонили куранты, вспугнув стаю воробьев. Бенни устроился за столиком на террасе неподалеку от меня. На нем был широкий бежевый плащ, а его тонкое лицо украшала накладная бородка клинышком. Очки в квадратной оправе завершали чопорный облик дипломата-педанта, и он уже неоднократно нетерпеливо посматривал на ручные часы, экстраплоский «Роллекс». Стоящий на площади легавый, здоровенный краснолицый верзила, ни разу не удостоил его даже взгляда. Меня, впрочем, тоже. Я никого не задевал. Я сидел и тихо покачивал головой под моросящим дождем, несчастный калека, неразделимый со своей собакой.
В двенадцать двадцать семь вышли последние клиенты, а ровно в двенадцать тридцать настал черед служащих. Только один останется на месте до тринадцати тридцати, будет стучать по клавишам своего компьютера, покуда банк не откроется после обеденного перерыва и его не сменят коллеги. Тощий, бледный тип со шкиперской бородкой, одетый в старый коричневый костюм; я был уверен, что он страдает от язвы и внезапных приступов мигрени. Погруженный в свои мысли, он запер двери. В двенадцать сорок восемь на площадь въехал бронированный фургон и, покачиваясь на брусчатке мостовой, покатил к банку.
Метрах в двадцати от входа в банк стоял открытый мусорный ящик из бежевого пластика. Каждое утро Фил выводил Адольфа. Он подавал ему бумажный пакет из-под сандвича, и Адольф, к великой радости зевак, бросал пакет в бак, встав передними лапами на его край. В двенадцать пятьдесят четыре я подал Адольфу бумажный пакет, в котором лежала взрывчатка. Он схватил его и побежал к мусорному баку. Бронированный фургон остановился перед банком, развернулся задом к его дверям, и, пока один охранник наблюдал за площадью, держа руку на револьвере, второй загружал в фургон мешки с деньгами. Адольф опустил бумажный пакет в мусорный ящик и возвратился ко мне, вызвав у охранника, несмотря на его нервозность, улыбку. Я только молился, чтобы какой-нибудь прохожий не оказался вблизи бака. Эта часть плана мне не нравилась. То была идея Макса.
В тот же миг, когда Адольф опускал пакет в ящик, преображенный Фил в дорогой зеленой куртке, изобилующей молниями, с капюшоном, надвинутым на лицо, вышел из двери ратуши, держа в руке туристический путеводитель; у него был сосредоточенный и восторженный вид. На шее у него висел фотоаппарат. Оглядываясь вокруг, он постепенно приближался к стоящему в центре площади полицейскому. Одновременно Бенни положил руку на свой кожаный чемоданчик-дипломат гранатового цвета и нажал на замок. Затем встал и медленно пошел к банку. Адольф улегся возле меня.
В двенадцать часов пятьдесят восемь минут пятьдесят восемь секунд Фил выхватил из глубокого кармана куртки револьвер и врезал им по черепу краснорожему верзиле-легавому; тот рухнул наземь. В двенадцать пятьдесят девять бомба, которую смастерил Макс, взорвалась. Взрывной волной разнесло в осколки стеклянные двери банка. Оба охранника инстинктивно бросились на землю. Я вскочил и устремился к фургону. Бенни, преодолевший в два прыжка расстояние до лежащих оглушенных охранников, выхватил из кейса автомат и нацелил на них. Вероятно, что-то в его взгляде убедило охранников, что он не намерен шутить, и они не шелохнулись. Двери банка разлетелись в осколки, и в них появился ошарашенный служащий, оставленный для дежурства. Фил кулаком нанес ему такой удар, что бедняга распластался по стене. Водитель фургона выскочил из кабинки и опрометчиво бросился к дверям банка. Я ринулся наперерез и в этот миг увидел ее.
В элегантном красном костюме она торопливо пересекала площадь под аккомпанемент криков разбегающихся людей, полностью безразличная к разыгрывающейся драме.
Какую-то долю секунды я обалдело пялился на нее.
— Делай!
Крик Фила привел меня в чувство, и я прыгнул в тот самый момент, когда водитель нажал на спусковой крючок. Я въехал ему в яйца, сбил с ног и, пока он падал, рубанул еще ребром ладони по затылку. Потом вскочил на его сиденье. Ключ зажигания был на месте, я его повернул. Обезумевший Адольф отчаянно лаял. Фил ринулся ко мне, бросив бледного служащего, который с недоверчивым видом растирал себе живот. Я распахнул дверцу, и Фил прыгнул на место пассажира. Бенни влетел в заднюю дверцу, не забыв пустить в воздух очередь, заставившую броситься наземь перепуганных инкассаторов. Задняя дверца хлопнула. Было тринадцать ноль четыре.
— Гони! — рявкнул Бенни.
Я до отказа вдавил педаль газа.
Послышались выстрелы, но бронированному фургону даже прямое столкновение нипочем. Я уже гнал по боковой улочке. Фил повернулся ко мне, бледный от ярости:
— Жорж, блядина, ты трехнулся или как? Мы из-за тебя чуть не просрали все. На что ты, сука, пялился?
Не мог же я ответить: «На мою жену». Поэтому я промолчал. Недовольный Фил перенес свое внимание на дорогу. Фургон был широкий, улочки узкие, и я сорвал крыло у неудачно припаркованного «мерседеса». Никто на это не отреагировал. Да, не повезло мне вызвать ярость Фила. Прежде чем стать налетчиком, Фил был наемным убийцей. Но после того как два типа, которым он крупно задолжал, проигравшись в карты, перебили ему кости обеих рук, он утратил меткость стрельбы. Пришлось переквалифицироваться. Но злобный характер и склонность к убийству остались при нем. Так что привести Фила в ярость — это почти то же самое, как наступить на хвост гремучей змее.
На перекрестке вспыхнул красный свет. Я рванул на него, давя на клаксон. Резко свернул налево, на мощенную булыжником улочку, и мы немножко потряслись на ней, пока я не увидел широкие ворота, ведущие во двор старинного особняка. Ворота были открыты. Я ворвался в них на полной скорости под испуганными взглядами нескольких пешеходов. Вдалеке уже звучали первые полицейские сирены, точно вой волчьей стаи, ищущей добычи.
Двор был просторный, а поскольку в особняке находились только какие-то пыльные архивы, там никого никогда не бывало, кроме одного-единственного служителя в синей блузе. Потому мы и выбрали этот двор в качестве гаража. Старик служитель дрых около своей конторки. Едва мы въехали, поджидавший нас Макс тут же запер ворота. Бенни уже выскочил из фургона и перебрасывал набитые деньгами мешки в один из наших пикапчиков, серый «мерседес», оборудованный двойным полом. Фил присоединился к нему и стал загружать наш второй пикап, темно-синий «рено» модели «сосьете», не имеющей заднего стекла. За четыре минуты была перегружена сумма, эквивалентная семистам тысячам долларов. Фил бросил в кузов «рено» брезент, а на брезент положил несколько мешков с гипсом. Еще пока мы мчались в фургоне, он снял свою зеленую куртку и джинсы и облачился в заляпанный краской малярский комбинезон. Бенни сорвал накладную бородку и приклеил великолепные пышные усы с проседью, в точности соответствующие его седоватому парику.
Макс открыл резные деревянные ворота; первым выехал Фил, за ним Бенни. Поехали они в разные стороны. Я быстро сбросил рубище слепца и облачился в костюм виноторговца. Закрыв ворота и задвинув засовы, Макс подбежал ко мне.
— Уходим! — бросил он мне сдавленным голосом.
В конце зассанного коридора был выход на зады особняка, и мы понеслись по нему, а за воротами уже раздавались возбужденные крики. Загремели глухие удары в тяжелые створки. Стая напала на след… Обычно двери в конце коридора заперты на ключ, но полчаса назад Макс взломал замок. Ударом плеча я распахнул их, и мы оказались на старинной извилистой улочке, по обе стороны которой тянулись склады и запертые магазинчики. Квартал, предназначенный под реконструкцию… Неторопливым шагом мы шли по улочке. Я повернул налево, Макс направо. Ну помоги нам Бог!
Макс уедет во Францию поездом. Бенни снял хазу в роскошном доме недалеко от Дворца Европы, с лифтом из гаража прямо к квартире, и там он будет отсиживаться с деньгами, пока все не успокоится. Фил занимал в предместье домик с гаражом. Здесь он переложит деньги в специально устроенный фургон и дня через три-четыре спокойно пересечет границу. Бенни последует его примеру, и ровно через шесть дней мы все встречаемся в Женеве у входа в Швейцарский кантональный банк. Чтобы сделать небольшие вложения… Как это мы делаем регулярно уже три года.
Начинал я с того, что работал вдвоем с Бенни, с которым познакомился весьма курьезным образом, как-то ночью я вышел из казино, набитый деньгами, и ко мне обратилась молодая элегантная женщина с грудным голосом, одетая в просторное манто с капюшоном, который оставлял в тени ее лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35