Теперь ты понимаешь, почему надо уничтожать неполноценные расы?» Произнес с соболезнующей улыбкой. Я понял, что он убьет меня глазом не моргнув. Даже с удовольствием. Тут зазвонил телефон. Он перевел взгляд на аппарат, а я схватил бронзовую пепельницу и ударил его по голове. Я не хотел его убивать, я хотел только оглушить, но он был старый, такой старый… (Плачет, закрыв лицо руками.)
Я: А Жоржу вы желаете зла?
Г. К.: Не-ет… Я только хочу, чтобы он мне помог. Хочу, чтобы он все узнал. Жорж всегда меня защищал, мне он нужен. Я ведь действительно очень плохой!
Марта закашлялась; комната была ледяная, холод пробирал меня до костей. Но мне было все безразлично, кроме продолжения рассказа Ланцманна. Марта взяла следующую страницу:
30 января. Я уже много раз встречался с Грегором. Он удивляется, почему бригады до сих пор не начали действовать, и хочет увидеться с кем-нибудь из руководителей. Он становится опасен.
Я предложил ему попробовать гипноз, чтобы пройти к истокам воспоминаний. Он отказался. У меня впечатление, что он не вполне доверяет мне.
8 февраля. Сейчас я совершенно убежден, что Грегор сползает к безумию. Он утверждает, что нашел своего брата, того самого пресловутого близнеца. Я попытался растолковать ему, что этот брат является проекцией его сознания, чтобы избавиться от чувства вины. В каком-то смысле моделью «хорошего» Грегора. Он посмотрел на меня так, словно с ума сошел я.
22 марта. Грегор перешел в наступление. Он не понимает, почему список до сих пор не стал достоянием гласности. Мне пришлось объяснять, будто бригады всегда так действуют — неторопливо и осмотрительно. Врага надо брать врасплох… Он ничего не сказал и посмотрел на меня тем странным пристальным взглядом, какой бывает у него иногда, и мне стало не по себе. Мне пришла мысль, что, если Грегор и впрямь сойдет с ума и станет считать себя собственным братом-близнецом, он перестанет представлять опасность. Я работаю в этом направлении во время наших сеансов. Начал без его ведома применять гипноз. Хорошие результаты.
— Подлец! — воскликнула Марта, прервав чтение.
Я устало пожал плечами. Да, ничего не скажешь,
Ланцманн был изрядный подлец. Старался сделать так, чтобы брат побыстрей сошел с ума. Интересно, а что он без моего ведома проделывал со мной во время сеансов «релаксации»?
Я попросил Марту продолжать. Задувал ветер, лил дождь, и в окно негромко, монотонно стучала ветка, точно рука ребенка, который просит приюта. Марта перевернула страницу, машинально прочла первые строчки и подняла на меня озабоченный взгляд.
— Что такое?
— Знаешь, я думаю, будет лучше, если ты сам прочтешь.
Я буквально выхватил у нее записи Ланцманна и лихорадочно пробежал жирно отпечатанный машинописный текст:
Когда Грегор завершит свое превращение в Жоржа, хорошего двойника, любимчика матери, не совершившего отцеубийства, мне достаточно будет только шевельнуть пальцем, и Грегор фон Клаузен окончательно исчезнет с поверхности земли. Я стану единственным обладателем его тайны. И единственным получателем солидных сумм, которые эти выжившие из ума престарелые нацисты готовы платить мне.
Вне себя от ярости я швырнул пачку страниц на пол.
— Он врет, врет! Ты слышишь? Это он сошел с ума, а не Грегор! Он и из меня пытался сделать сумасшедшего! И как я мог столько лет доверяться ему! Господи, каким же я был дураком! Вот уж он, наверно, веселился во время сеансов!
Марта повернула ко мне страдальческое лицо и вдруг припала к моей груди.
— Ох, Жорж, Жорж…
Я гладил ее волосы, возбужденный ее близостью, не находя, что сказать. Руки Марты обвились вокруг моей шеи, ее грудь прижалась к моей, я чувствовал на коже ее дыхание, и мы молча, взволнованные, опустились на кровать. Пачка листов упала на пол.
В леденящем холоде я встал, достал сигарету, закурил. Смерклось, и в темноте вспыхивал красный огонек сигареты. Марта потянулась, села на кровати. Машинально оправила измятое, расстегнутое платье, провела рукой по моей щеке. Шепнула:
— Я так боялась, что ты больше никогда не захочешь меня.
— Почему?
— Я боялась, что ты будешь испытывать ко мне отвращение.
— Потому что ты их убила?
— И поэтому, и потому что обманывала тебя. Берясь за это дело, я была уверена, что не привяжусь к тебе. А потом…
Она не закончила. Я затянулся и долго не выпускал дым.
— Марта…
— Да?
— Марта, я должен спросить тебя: ты точно не веришь тому, что написал тут Ланцманн? Точно не веришь, что я — это другой?
Марта посмотрела на меня:
— Ты — это ты, и я люблю тебя.
— Но ты была готова выдать меня им.
— Я так думала. Но поняла, что не могу этого сделать. Иначе я не ликвидировала бы Грубера. Я не могла допустить, чтобы они уничтожили тебя. Стоило мне представить, что ты превратишься в безмозглое существо, живущее растительной жизнью… Это было невыносимо! Я не прошу простить меня за то, что я тебя предала. И вообще ни о чем не прошу.
Гордая Марта. Я запустил пальцы в ее рыжие кудри.
— Слушай, а как тебя зовут, какое твое настоящее имя?
— Марта. Груберу я солгала. И я действительно брюнетка. В сущности, ты единственный, кто знает мое подлинное лицо…
Она сняла рыжий парик, открыв волосы цвета воронова крыла, придающие ее живому лицу что-то индейское.
И мы опять приникли друг к другу, как двое бездомных сирот, у которых нет другого способа согреться.
Марта наклонилась и собрала с пола свалившиеся страницы, быстро их проглядела и разложила по порядку. Я зажег фонарик. Наступила ночь, а дождь все продолжался. Вдалеке погромыхивала гроза. Фонарик бросал желтый круг света на страницы, создавая впечатление, что мы отделены от всего мира, и мы с Мартой в молчании читали:
Иногда я задаю себе вопрос, а не должен ли я стыдиться того, что использую его наклонность к шизофрении и предаю бригады Эрреры. Но сколько бы я ни задавал себе этот вопрос, не могу не признать, что испытываю огромное удовлетворение, с одной стороны, от того, что всецело владею ситуацией, а с другой — от предвкушения денег, которые позволят мне оставить практику и посвятить себя исследованиям изменений в памяти при различных расстройствах психики, труду, который станет венцом моей жизни.
20 мая. Грегор утверждает, что условился о встрече с братом на 25 мая. Встретиться с ним он должен на дороге к перевалу Весенштайн в гостинице «У Никола».
Я повернулся к Марте:
— Знаешь, я совершенно не помню про свидание с Грегором.
— После аварии, вероятно, часть воспоминаний у тебя стерлась, такое часто бывает. А помнишь, как ты заходил в гостиницу?
— Кажется, да. У меня впечатление, будто я пил пиво в каком-то мрачном помещении. Но, понимаешь, после того как я взял напрокат машину, я ничего не помню, если не считать каких-то отрывочных картинок.
— Это довольно часто встречающаяся форма амнезии, — ответила Марта, погладив меня по голове. — И Ланцманн ничего не сделал, чтобы снять ее.
Мы снова погрузились в отчет Ланцманна.
Когда я его спросил, какие ассоциации вызывает у него имя Никола, он ответил: «Святой Николай». Тогда я поинтересовался, знает ли он легенду про святого Николая. Он сказал, что нет. А в легенде о святом Николае рассказывается, как всем известно, про злодея-мясника, который крал детей, резал их и делал из них колбасы. К счастью, подоспел святой Николай и воскресил детишек. Эта деталь показалась мне забавной и знаменательной.
В любом случае ясно: я должен сделать так, чтобы в тот день все разрешилось. Исчезновение Грегора фон Клаузена, появление Жоржа Лиона. И конец моим тревогам.
Я взвился:
— Какой гад! Он предвидел исчезновение Грегора!
Марта тронула меня локтем:
— Читай дальше. Все гораздо хуже.
26 мая. Свершилось. Машину, в которой ехал Грегор, занесло на повороте, и она свалилась в пропасть. Вероятно, повреждение системы торможения сыграло свою роль. Он сказал мне, что встречается с Жоржем в час дня. А я был там уже без пяти час. И видел, как Грегор подъехал к паркингу, вышел и торопливо направился в ресторан. Он был в хорошем сером костюме, а не в обычных джинсах и свитере, держался очень прямо. Я прошел на паркинг, где стояло еще несколько машин. Там не оказалось ни души, было очень холодно. Я воспользовался знаниями, которые почерпнул из учебника по ремонту автомобилей, так что все дело заняло несколько минут.
Конечно, Грегор мог бы погибнуть. Короче говоря, я вручил его судьбу Господу Богу. Я не убийца, и не смог бы собственноручно ликвидировать его. И потому выбрал усложненное решение, при котором моя совесть оставалась чиста.
— Его совесть оставалась чиста! Он столкнул машину в пропасть, и совесть у него чиста! У него не было доказательств, что Грегор говорит неправду. Ланцманн считал его сумасшедшим, а ведь Грегор действительно пришел на свидание со мной. И Ланцманн его убил! Он убил его, Марта!
Марта обняла меня за плечи.
— У меня самой слишком много на совести, чтобы я могла его судить…
Я затих. Я ведь тоже убивал. И теперь тоже принадлежу к этому весьма закрытому клубу, из членов которого никому не дано выйти. Марта задумчиво произнесла:
— Ничего не понимаю. Если он повредил тормоза у машины Грегора…
— Да нет же! Это была моя! Ты прочти: «Он был в хорошем сером костюме», — то есть в том самом, который в тот день был на мне. Это записано в больничной карточке.
Марта наморщила лоб:
— Но тогда…
— Он не верил, что я существую, так?
— Да. — Поэтому, увидев меня, решил, что это Грегор. Эта сволочь Ланцманн был убежден, что он гений. И с тобой он тоже так держался. Но в твоем случае не скажешь, что он преуспел. Ладно, продолжаем.
… Итак, Грегор окончательно исчез, а «Жорж Лион» лежит в клинике в коме. Каждый день я посещаю его и стараюсь изъять из его памяти последние обрывки воспоминаний об этой истории.
Теперь-то мне наконец стало окончательно ясно, что произошло. Грегор договорился со мной о встрече, но Ланцманн подстроил аварию, оказавшуюся гибельной для моего брата. А поскольку этот кретин Ланцманн никогда не верил в то, что рассказывал Грегор, а следовательно, в мое существование, увидев меня в клинике, он решил, что я и есть Грегор. Грегор, лежащий в коме и так удачно потерявший память! Он постарался стереть все следы Грегора из моего сознания, почему я и не помню про нашу встречу!
22 июня. «Жорж» быстро поправляется. Он считает, что у него лопнула шина. В моральном отношении он, похоже, в неплохой форме. Смутно помнит свою мать, немецкую проститутку по имени Ульрика Штрох, не знает, кто его отец, и убежден, что его брат, невыносимый и исключительно непослушный мальчик, умер много лет назад.
Что же касается автостопера, оказавшегося у него в машине, полиция не смогла установить его личность. Грегор мог бы и не посадить его к себе, но провидение было решительно на моей стороне. То, что он подобрал на дороге этого человека, полностью играет мне на руку. В шизоидном сознании «Жоржа» тот, кто был Грегором, теперь окончательно умер, исчез, ушел с дымом, позволю себе так выразиться…
После его выхода из больницы мне достаточно будет регулярно наблюдать его, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию, восстанавливая нужные воспоминания, если в том появится необходимость, во время сеансов «релаксации». Я поставил на лед бутылку шампанского. Здоровье всех и всяческих идеалистов!
Я вскипел:
— Если бы Грегор не доверился Ланцманну, мы сегодня были бы вместе! А если бы Грегор не отыскал меня, он бы не погиб. Я второй раз убил его…
— Жорж, не говори глупостей. Ты устал, и я тоже. Ведь я уже вторые сутки без сна. Нам надо поспать. Утро вечера мудренее. Ты не против? Ты потерял много крови и долго так не выдержишь.
Я собрался было заспорить с Мартой, но ощутил, что весь горю, меня бьет дрожь, и вообще вот-вот потеряю сознание. Нехотя я согласился лечь, но был уверен, что не смогу уснуть от терзающих меня чувства вины перед братом и злости на его убийцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Я: А Жоржу вы желаете зла?
Г. К.: Не-ет… Я только хочу, чтобы он мне помог. Хочу, чтобы он все узнал. Жорж всегда меня защищал, мне он нужен. Я ведь действительно очень плохой!
Марта закашлялась; комната была ледяная, холод пробирал меня до костей. Но мне было все безразлично, кроме продолжения рассказа Ланцманна. Марта взяла следующую страницу:
30 января. Я уже много раз встречался с Грегором. Он удивляется, почему бригады до сих пор не начали действовать, и хочет увидеться с кем-нибудь из руководителей. Он становится опасен.
Я предложил ему попробовать гипноз, чтобы пройти к истокам воспоминаний. Он отказался. У меня впечатление, что он не вполне доверяет мне.
8 февраля. Сейчас я совершенно убежден, что Грегор сползает к безумию. Он утверждает, что нашел своего брата, того самого пресловутого близнеца. Я попытался растолковать ему, что этот брат является проекцией его сознания, чтобы избавиться от чувства вины. В каком-то смысле моделью «хорошего» Грегора. Он посмотрел на меня так, словно с ума сошел я.
22 марта. Грегор перешел в наступление. Он не понимает, почему список до сих пор не стал достоянием гласности. Мне пришлось объяснять, будто бригады всегда так действуют — неторопливо и осмотрительно. Врага надо брать врасплох… Он ничего не сказал и посмотрел на меня тем странным пристальным взглядом, какой бывает у него иногда, и мне стало не по себе. Мне пришла мысль, что, если Грегор и впрямь сойдет с ума и станет считать себя собственным братом-близнецом, он перестанет представлять опасность. Я работаю в этом направлении во время наших сеансов. Начал без его ведома применять гипноз. Хорошие результаты.
— Подлец! — воскликнула Марта, прервав чтение.
Я устало пожал плечами. Да, ничего не скажешь,
Ланцманн был изрядный подлец. Старался сделать так, чтобы брат побыстрей сошел с ума. Интересно, а что он без моего ведома проделывал со мной во время сеансов «релаксации»?
Я попросил Марту продолжать. Задувал ветер, лил дождь, и в окно негромко, монотонно стучала ветка, точно рука ребенка, который просит приюта. Марта перевернула страницу, машинально прочла первые строчки и подняла на меня озабоченный взгляд.
— Что такое?
— Знаешь, я думаю, будет лучше, если ты сам прочтешь.
Я буквально выхватил у нее записи Ланцманна и лихорадочно пробежал жирно отпечатанный машинописный текст:
Когда Грегор завершит свое превращение в Жоржа, хорошего двойника, любимчика матери, не совершившего отцеубийства, мне достаточно будет только шевельнуть пальцем, и Грегор фон Клаузен окончательно исчезнет с поверхности земли. Я стану единственным обладателем его тайны. И единственным получателем солидных сумм, которые эти выжившие из ума престарелые нацисты готовы платить мне.
Вне себя от ярости я швырнул пачку страниц на пол.
— Он врет, врет! Ты слышишь? Это он сошел с ума, а не Грегор! Он и из меня пытался сделать сумасшедшего! И как я мог столько лет доверяться ему! Господи, каким же я был дураком! Вот уж он, наверно, веселился во время сеансов!
Марта повернула ко мне страдальческое лицо и вдруг припала к моей груди.
— Ох, Жорж, Жорж…
Я гладил ее волосы, возбужденный ее близостью, не находя, что сказать. Руки Марты обвились вокруг моей шеи, ее грудь прижалась к моей, я чувствовал на коже ее дыхание, и мы молча, взволнованные, опустились на кровать. Пачка листов упала на пол.
В леденящем холоде я встал, достал сигарету, закурил. Смерклось, и в темноте вспыхивал красный огонек сигареты. Марта потянулась, села на кровати. Машинально оправила измятое, расстегнутое платье, провела рукой по моей щеке. Шепнула:
— Я так боялась, что ты больше никогда не захочешь меня.
— Почему?
— Я боялась, что ты будешь испытывать ко мне отвращение.
— Потому что ты их убила?
— И поэтому, и потому что обманывала тебя. Берясь за это дело, я была уверена, что не привяжусь к тебе. А потом…
Она не закончила. Я затянулся и долго не выпускал дым.
— Марта…
— Да?
— Марта, я должен спросить тебя: ты точно не веришь тому, что написал тут Ланцманн? Точно не веришь, что я — это другой?
Марта посмотрела на меня:
— Ты — это ты, и я люблю тебя.
— Но ты была готова выдать меня им.
— Я так думала. Но поняла, что не могу этого сделать. Иначе я не ликвидировала бы Грубера. Я не могла допустить, чтобы они уничтожили тебя. Стоило мне представить, что ты превратишься в безмозглое существо, живущее растительной жизнью… Это было невыносимо! Я не прошу простить меня за то, что я тебя предала. И вообще ни о чем не прошу.
Гордая Марта. Я запустил пальцы в ее рыжие кудри.
— Слушай, а как тебя зовут, какое твое настоящее имя?
— Марта. Груберу я солгала. И я действительно брюнетка. В сущности, ты единственный, кто знает мое подлинное лицо…
Она сняла рыжий парик, открыв волосы цвета воронова крыла, придающие ее живому лицу что-то индейское.
И мы опять приникли друг к другу, как двое бездомных сирот, у которых нет другого способа согреться.
Марта наклонилась и собрала с пола свалившиеся страницы, быстро их проглядела и разложила по порядку. Я зажег фонарик. Наступила ночь, а дождь все продолжался. Вдалеке погромыхивала гроза. Фонарик бросал желтый круг света на страницы, создавая впечатление, что мы отделены от всего мира, и мы с Мартой в молчании читали:
Иногда я задаю себе вопрос, а не должен ли я стыдиться того, что использую его наклонность к шизофрении и предаю бригады Эрреры. Но сколько бы я ни задавал себе этот вопрос, не могу не признать, что испытываю огромное удовлетворение, с одной стороны, от того, что всецело владею ситуацией, а с другой — от предвкушения денег, которые позволят мне оставить практику и посвятить себя исследованиям изменений в памяти при различных расстройствах психики, труду, который станет венцом моей жизни.
20 мая. Грегор утверждает, что условился о встрече с братом на 25 мая. Встретиться с ним он должен на дороге к перевалу Весенштайн в гостинице «У Никола».
Я повернулся к Марте:
— Знаешь, я совершенно не помню про свидание с Грегором.
— После аварии, вероятно, часть воспоминаний у тебя стерлась, такое часто бывает. А помнишь, как ты заходил в гостиницу?
— Кажется, да. У меня впечатление, будто я пил пиво в каком-то мрачном помещении. Но, понимаешь, после того как я взял напрокат машину, я ничего не помню, если не считать каких-то отрывочных картинок.
— Это довольно часто встречающаяся форма амнезии, — ответила Марта, погладив меня по голове. — И Ланцманн ничего не сделал, чтобы снять ее.
Мы снова погрузились в отчет Ланцманна.
Когда я его спросил, какие ассоциации вызывает у него имя Никола, он ответил: «Святой Николай». Тогда я поинтересовался, знает ли он легенду про святого Николая. Он сказал, что нет. А в легенде о святом Николае рассказывается, как всем известно, про злодея-мясника, который крал детей, резал их и делал из них колбасы. К счастью, подоспел святой Николай и воскресил детишек. Эта деталь показалась мне забавной и знаменательной.
В любом случае ясно: я должен сделать так, чтобы в тот день все разрешилось. Исчезновение Грегора фон Клаузена, появление Жоржа Лиона. И конец моим тревогам.
Я взвился:
— Какой гад! Он предвидел исчезновение Грегора!
Марта тронула меня локтем:
— Читай дальше. Все гораздо хуже.
26 мая. Свершилось. Машину, в которой ехал Грегор, занесло на повороте, и она свалилась в пропасть. Вероятно, повреждение системы торможения сыграло свою роль. Он сказал мне, что встречается с Жоржем в час дня. А я был там уже без пяти час. И видел, как Грегор подъехал к паркингу, вышел и торопливо направился в ресторан. Он был в хорошем сером костюме, а не в обычных джинсах и свитере, держался очень прямо. Я прошел на паркинг, где стояло еще несколько машин. Там не оказалось ни души, было очень холодно. Я воспользовался знаниями, которые почерпнул из учебника по ремонту автомобилей, так что все дело заняло несколько минут.
Конечно, Грегор мог бы погибнуть. Короче говоря, я вручил его судьбу Господу Богу. Я не убийца, и не смог бы собственноручно ликвидировать его. И потому выбрал усложненное решение, при котором моя совесть оставалась чиста.
— Его совесть оставалась чиста! Он столкнул машину в пропасть, и совесть у него чиста! У него не было доказательств, что Грегор говорит неправду. Ланцманн считал его сумасшедшим, а ведь Грегор действительно пришел на свидание со мной. И Ланцманн его убил! Он убил его, Марта!
Марта обняла меня за плечи.
— У меня самой слишком много на совести, чтобы я могла его судить…
Я затих. Я ведь тоже убивал. И теперь тоже принадлежу к этому весьма закрытому клубу, из членов которого никому не дано выйти. Марта задумчиво произнесла:
— Ничего не понимаю. Если он повредил тормоза у машины Грегора…
— Да нет же! Это была моя! Ты прочти: «Он был в хорошем сером костюме», — то есть в том самом, который в тот день был на мне. Это записано в больничной карточке.
Марта наморщила лоб:
— Но тогда…
— Он не верил, что я существую, так?
— Да. — Поэтому, увидев меня, решил, что это Грегор. Эта сволочь Ланцманн был убежден, что он гений. И с тобой он тоже так держался. Но в твоем случае не скажешь, что он преуспел. Ладно, продолжаем.
… Итак, Грегор окончательно исчез, а «Жорж Лион» лежит в клинике в коме. Каждый день я посещаю его и стараюсь изъять из его памяти последние обрывки воспоминаний об этой истории.
Теперь-то мне наконец стало окончательно ясно, что произошло. Грегор договорился со мной о встрече, но Ланцманн подстроил аварию, оказавшуюся гибельной для моего брата. А поскольку этот кретин Ланцманн никогда не верил в то, что рассказывал Грегор, а следовательно, в мое существование, увидев меня в клинике, он решил, что я и есть Грегор. Грегор, лежащий в коме и так удачно потерявший память! Он постарался стереть все следы Грегора из моего сознания, почему я и не помню про нашу встречу!
22 июня. «Жорж» быстро поправляется. Он считает, что у него лопнула шина. В моральном отношении он, похоже, в неплохой форме. Смутно помнит свою мать, немецкую проститутку по имени Ульрика Штрох, не знает, кто его отец, и убежден, что его брат, невыносимый и исключительно непослушный мальчик, умер много лет назад.
Что же касается автостопера, оказавшегося у него в машине, полиция не смогла установить его личность. Грегор мог бы и не посадить его к себе, но провидение было решительно на моей стороне. То, что он подобрал на дороге этого человека, полностью играет мне на руку. В шизоидном сознании «Жоржа» тот, кто был Грегором, теперь окончательно умер, исчез, ушел с дымом, позволю себе так выразиться…
После его выхода из больницы мне достаточно будет регулярно наблюдать его, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию, восстанавливая нужные воспоминания, если в том появится необходимость, во время сеансов «релаксации». Я поставил на лед бутылку шампанского. Здоровье всех и всяческих идеалистов!
Я вскипел:
— Если бы Грегор не доверился Ланцманну, мы сегодня были бы вместе! А если бы Грегор не отыскал меня, он бы не погиб. Я второй раз убил его…
— Жорж, не говори глупостей. Ты устал, и я тоже. Ведь я уже вторые сутки без сна. Нам надо поспать. Утро вечера мудренее. Ты не против? Ты потерял много крови и долго так не выдержишь.
Я собрался было заспорить с Мартой, но ощутил, что весь горю, меня бьет дрожь, и вообще вот-вот потеряю сознание. Нехотя я согласился лечь, но был уверен, что не смогу уснуть от терзающих меня чувства вины перед братом и злости на его убийцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35