– Вас можно заставить самого отдать крупную сумму, пытки, наконец.
– Я уже сказал, – при любом заборе денег должны присутствовать три человека. Если мы все трое окажемся в хранилище одновременно, вряд ли мне будут страшны рэкетиры, – ведь это значит, что я на свободе и нахожусь в Бельгии, Швейцарии, Лихтенштейне.
– Ой, как сложно. Но можно, наверное, вас устранить и хакерскими методами вломиться в компьютерную сеть банков, в которых хранятся ваши деньги…
– Какие мы слова знаем…
– Время иное, иные люди…
– Мудро. Так вот, – «вломиться», как Вы выразились, невозможно. Систему создал, сконструировал и придумал я. Для хакеров может быть уязвим любой банк в мире. Кроме тех, в которых я храню деньги. Хе-хе.
– А если вы все же умрете… Ну, инфаркт например…
– Экая вы, милочка, кровожадная…
– И все же…
– Даже думать о таком не хочу. Я практически здоров. Да что там… Абсолютно здоров. Вчера делал плановую кардиограмму. Сердце как у 25-летнего. Я, видите ли, много времен уделяю своему здоровью. Чтобы потом не тратить время на свои болезни. Я плаваю, бегаю по утрам, тренажеры отбирают у меня ежедневно два часа дорогого времени.
– Дорогого? Но ведь вы вышли из всех правлений…
– Ах, наивное мое дитя, можно выйти из правления, но однажды войдя в этот чарующий мир очень больших денег, иначе как ногами вперед из него уже не уйдешь. Встречи с банкирами, то, что я называл моделированием ситуаций, просчет вариантов с учетом самых разных факторов, все это по прежнему занимает у меня массу времени. А кроме того, есть ещё хобби.
– Хобби? У вас? – засмеялась молодая женщина, демонстрируя безупречной формы белоснежные зубки и делая непроизвольные, казалось, движения плечами, при которых её груди – довольно большие при столь тонкой талии и длинных ногах, трепетно призывно заколыхались в метре от лица Феди-банкира, наклонившегося в тот момент к стоящему между ними столику, чтобы сделать глоток кофе из крохотной золотой чашечки.
– А что? Я не похож на человека, имеющего хобби? Такой сухарь?
– Я не это имела в виду. Такой рациональный…
– Именно потому, что я человек рациональный, хобби у меня необычное.
– Какое же?
– Я собираю не живопись, как большинство банкиров, и даже не драгоценные камни, а… католическую скульптуру… Изображения католических святых.
– Почему католических?
– Может быть, потому, что мать была полькой. Ее звали Ванда Стаховска.
– Ой, как интересно! И большая у Вас коллекция?
– Думаю, лучшая в Европе и Америке. А в Африке и в Азии никто это и не собирает. У меня даже есть уникальные вещи, которых нет ни у кого.
– Например? – кокетливо положила ногу на ногу дама.
– Например, у меня есть чудная «мадонна» работы Мартинеса Монтаньеса, слыхали про такого скульптора?
– К стыду своему, нет.
– Не страшно, – милостиво улыбнулся Федя, – его вообще мало знают, а у нас в России думаю, его имя известно вообще 2-3 специалистам. Но моя гордость – изумительная по мастерству и красоте работа «Петр Мученик» Хосе де Мора. Правда, у статуи утрачена кисть левой руки. Но в остальном у вещи ХVII века сохранность превосходная.
– Да вот, кстати, о вашей уязвимости. Можно ведь украсть ваши редкости?
– Какой-то у вас, милая дама, криминально настроенный ум… Почему непременно украсть? Почему вас волнуют такие уголовные сюжеты?
– Не правда… – обаятельно рассмеялась дама. – Меня волнуют чисто психологические сюжеты. Мне безумно интересно, раз уж меня свела судьба с вами в этом закрытом элитном клубе, и не известно, сведет ли ещё раз, вы, говорят, в отношениях с женщинами человек непредсказуемый и абсолютно независимый…
Федя довольно расхохотался. Ему нравился этот колкий разговор.
Он отхлебнул глоток кофе, сделал глубокую затяжку из коричневой сигареты, милостиво улыбнулся даме, которая все больше нравилась ему, хотя он и знал, что жен, дочерей банкиров в клубе «Голденринг» не бывает, – женщины здесь – это очень, очень дорогие проститутки.
– Мне безумно интересно, – продолжала женщина, снова переменив ногу так, что, как у Шэрон Стоун в «Основном инстинкте» стало видно, – под длинной юбкой с глубоким разрезом ничего нет, – чем живет такой человек, как вы…
– Духовные, милочка, исключительно духовные интересы…
– И все-таки… Вы уязвимы, ведь как бы хорошо ни охранялась коллекция, её можно выкрасть.
– И что дальше?
– Как бы ни было трудно вывезти такие крупные вещи из страны, это возможно. И можно их продать на аукционах на Западе.
– Это исключено.
– Почему?
– Они включены во все каталоги. Ни один аукционный дом не рискнет брать краденые вещи.
– Можно подделать документы на них.
– Тогда остаюсь я…
– Вас можно устранить…
– Опять Вы за свое… Как-то странно нацелились вы на мою гибель… А ведь мы с вами ещё и близки не были. Может быть, после проведенной со мной ночи вам уже не захочется меня убивать…
– Мне вообще не хочется вас убивать. Я, как вы сами выражаетесь, просто моделирую ситуацию.
– Нет, украсть мою коллекцию невозможно. Несколько систем защиты. Вывезти крупные скульптуры из страны – безумно сложно. И, наконец, их некуда деть там, на западе. Никто не решится их купить.
– Есть ведь некие коллекционеры, которые никому не показывают свои коллекции, не выпускают каталогов своих собраний, не публикуют слайды своих экспонатов. Как тут?
– Да… Такое возможно. Чисто теоретически. Но мне уже не интересен этот разговор. Давайте лучше поговорим о сонетах. Кого вы предпочитаете, Данте или Шекспира? Сонеты у обоих глубоки и безупречны.
– Я предпочитаю немецкого поэта конца XIX века Георга Шоймера. Все сонеты о любви, причем, судя по всему, к одной и той женщине. Ее звали, как и меня, Лаурой.
– Вы – Лариса?
– Да, я не корю вас, что мое имя вы спросили только сейчас. Да и то – не столько спросили вы, сколько его произнесла я…
– А так ли уж важны наши с вами имена. Что же касается любви к одной и той же женщине. То… Я, право, не обижайтесь за весь род женский, ещё не встречал женщины, достойной такой любви.
– Хотите – поспорим на все ваше состояние, что я стану для вас последней женщиной в Вашей жизни, – таинственно улыбнулась одними глазами очаровательная собеседница.
– Я мог бы… Но не стану… Все банкиры люди суеверные, в том числе и бывшие. Не пора ли нам подняться наверх? Теплый душ и ещё одна бутылка сухого «шампанского», только уже в постель – как раз то, что может изящно увенчать нашу столь причудливо протекавшую беседу.
– Я не прочь доказать вам, что только что сказанные мной слова не были брошены на ветер.
Они поднялись наверх, душ занял у обоих секунды, минуты… Оба стремились, казалось, оказаться в постели. И не для того, чтобы отхлебнуть глоток холодного вина…
Их любовная схватка продолжалась минут тридцать-сорок. После этого Федор был совершенно без сил, а вот его молодая любовница, казалось, могла бы этим заниматься ещё и еще.
– Прости, – больше не в силах, – прошептал Федор.
– Давай я натру тебя китайскими благовониями. И ты сразу обретешь силы?
– Все мое тело в твоем распоряжении. Владей им, – сладко потянулся Федор и закрыл глаза.
Он не видел, как молодая дама натянула на кисти рук тонкие хирургические перчатки, пропитанные особым составом, и, взяв на руку немного вечернего крема, стала втирать его в тело Федора.
Однако этот массаж не только не возбудил Федора, но погрузил его в нирвану легкого сна. Перед глазами кружились кувшинки на глади пруда. Вокруг пруда гуляли красивые девушки, в воздухе носились стрекозы, пахло медом и нектаром.
Девушка тем временем закончила массаж, сняла с себя осторожно перчатки, сложила их в большой хрустальной пепельнице и подожгла золотой зажигалкой «Ронсон». Перчатки вспыхнули коротким пламенем, и через секунду в пепельнице оставалась лишь горсть тонкого пепла.
Девочка поднесла пепельницу к носу Федора так, чтобы в его ноздри втянулось немного сизого дымка, источаемого пеплом. После чего спустила пепел в унитаз, тщательно вымыла руки и протерла их жидкостью из зеленого флакона, вынутого из сумочки. Затем, раскрыв сумочку, достала из неё мягкую, пластичную массу и аккуратно сняла отпечатки со всех пальцев банкира, старательно стерла с пальцев следы вещества. Приподняв веки Феди-банкира, она сканировала роговицу его глаз вмонтированным в гильзу губной помады приборчиком. Проверила, хорошо ли записался его голос на магнитофон, размещенный в пудренице. Потом она спокойно оделась и спустилась на первый этаж в ресторан, не забыв повесить на ручку двери номера, в котором оставался спать Федя, табличку: «Просьба не беспокоить».
Девушка посидела ещё немного в холле ресторана, выпила заботливо поданную ей чашечку кофе, выкурила сигарету и, накинув на плечи легкий, почти невесомый плащик, вышла из здания клуба.
Машина её уже ждала. Охранник открыл дверцу. Она села на заднее сиденье черно-сизого «Мерседеса-6ОО» и приказала:
– Домой.
По дороге она набрала на сотовом телефоне нужный номер:
– Аллё, Соня? Это Регина. У нас все хорошо. Можно начинать процедуры.
Сонька-подлиза, а именно из её бригады была Регина, выполнившая только что «особое задание», набрала телефон Марфы.
– Это я. Операция прошла хорошо. Можно начинать процедуры?
– Да. Только предельно осторожно. А что больной, которому сделали операцию?
– К сожалению, как мы и предполагали, болезнь запущена. До утра не доживет. Инфаркт неизбежен.
– Но именно к утру? Я не ошиблась – тут ведь важно ещё и время.
– Да, все учли. В десять утра будет «обход». Он, увы, умрет, минут за пятнадцать до обхода. Мы сделали все, что могли.
Марфа-посадница тут же перезвонила. Ей ответил старушечий дребезжащий голос:
– Что у тебя?
– Ключ, «глазки», – «пальчики».
– А «мадонна»?
– Не тяни – на труп слетятся мухи.
– За «мадонной» уже выехали мои люди.
– А «массажистку» убери.
– Само собой. Только вначале она ещё одного «жмура» сделает из «волка».
– Он тебе мешает?
– Он НАМ мешает…
– Хорошо. А «мадонну» поспеши на «ранчо» переправить. «Папа» нервничает.

«Смерть укрылась за „Б-6“
А в это время в больницах Москвы уже начали пропускать родственников и друзей к больным, проходящим стационарное лечение. Час был ранний, но так хочется с утра пораньше порадовать близкого человека домашними пирожками, вареной курицей, купленными в коммерческом киоске соками с просроченными сроками годности, а то и чаркой «Смирновской», предусмотрительно перелитой в бутылку из под минеральной воды.
Времена советского формализма давно отошли в прошлое. Слава Богу, в демократической стране живем. И если в больнице нет карантина по гриппу или гепатиту, то любой посетитель, иногда продемонстрировав содержимое сумки, дескать, ничего запрещенного нет, а иногда и не делая этого, накинув выданный серо-белый халат с плохо отстиранными следами жизнедеятельности нескольких поколений больных, а порой и не делая этого, натянув на ноги предусмотрительно взятые из дома тапки, а порой и не соблюдая это гигиеническое правило, – так вот, любой посетитель, не предъявляя никаких документов, мог запросто проникнуть в святая святых российского здравоохранения.
Что и сделали четыре молодые дамы, одновременно в час для посетителей вошедшие в четыре известные клиники. Институт имени Красникова в Кардиоцентре, в Центр имени Букулева, в «инфарктное отделение „больницы № 84 и Центр хирургии глаза знаменитого Федотова. Охране они говорили одно: «Мы к Ивановой.“ А Ивановых у нас в стране много…
Они были примерно одного возраста, эти четыре молодые женщины. Все крепенькие, спортивные, даже симпатичные. Единственное, что немного портило их внешний вид, это застывшее выражение лица и мертвые, равнодушные глаза. В больницах редко бывают такие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71