Хотя «Рэйвена» было жаль. У него не было следков. Да и привык он к нему. Вот странно, ни разу не воспользовался за пять лет, ушедших на ограбление квартир коллекционеров в России, других странах, ранее входивших в СССР, в Европе и Америке, этим стволом, а верил в него. Он даже не смог бы уверенно доказать, что пистолет не подведет его в трудную минуту. Хотя, конечно, пристреливал его, но тренировка и акция – это две большие разницы. И люди, и оружие ведут себя в «мирное» и в «военное» время совершенно по-разному. В слоившейся ситуации, в интересах дела надо было пожертвовать красавчиком – «рэйвеном».
Выстрела никто не услышит.
Он сейчас выстрелит, убьет (с такого расстояния промахнуться невозможно) ещё одного старика, так не во-время решившего помочиться, втащит в квартиру труп юноши, и оставит три трупа следствию, – пусть криминалисты ломают голову, что здесь произошло, и как это юноша в белой рубашке и, черных слаксах, на которого вскоре дадут ориентировку московские менты, сумел, будучи уже задушенным стальной удавкой, на которой будут «пальчи – ки» одного из стариков выстрелить в первого старика и убить его, после чего, оставив уже свои «пальчики» на блестящей поверхности щечек из слоновой кости и никелированном курке убить и второго «деда» и дать дуба в метре-полутора от трупа.
Им за это «бабки» платят (хотя и смешные, но-святое дело – зарплата). Вот пусть и разбираются. А ему надо уродов из рам вырезать и брюлики из сейфа взять.

«Смерть укрылась за „Б-6“
Воскресенье 16 августа 1998г. Утро, 10 часов 04 минуты.
Собственно, такая точность нам не нужна. Мы могли бы заглянуть в квартиры наших героинь и в более ранее время, и чуть позже. Ничего бы не изменилось. Потому что режим у всех примерно одинаковый.
Поскольку основная работа в стационаре приходится на поздние часы. Как правило, это введение внутривенно или внутримышечно пациентам прописанных им лекарств прямо в палатах (а поскольку это одиночные палаты, люди там лежат солидные, на коммерческой основе и можно, не боясь побеспокоить соседей, заглянуть с полным шприцем часов в десять вечера), то и надо девушкам отоспаться, – работа у них нервная.
Наташа в 10. 04 спала в большой постели одна, совершенно голая и, если учесть, что стоял август, а комната была хорошо прогрета электрокамином, было не так уж и странно.
Наташа вообще была девушка сосредоточенная, склонная к одиночеству. При её прекрасной внешности, точеной фигурке, среднем медицинском образовании и высшем инязовском, – найти жениха, или на худой конец, любовника, не представило бы труда.
Но Наташа была мизантроп.
То есть она не любила людей как мужского, так и женского пола. Так что ваши бестактные вопросы относительно склонности к лесбийской любви оставим на вашей совести. Не было этого. Но природа брала свое. И Наташа, измучив себя до изнеможения вчера вечером в ванной долгой и не приносящей удовлетворения мастурбацией сейчас, спала, как убитая.
Как убитая лежала в своей больничной койке и глава международного куриного холдинга (выращивание бройлеров, яйце фабрика, переработка мяса в консервы и т. д.) Инга Филипповна Иртышева после того, как медсестра ввела ей в задницу несколько кубиков витамина «Б-6».
Собственно, Иртышева была, если уж быть точными, не как убитая: она убитая и была. Потому что Наташа ввела ей не «Б-6», а совсем другой препарат, полученный в лаборатории Игуаны. На Игуану работала и бригада «Скорой помощи». У них даже своя машина была. Но на ней они ездили днем. А по вечерам все члены бригады разъезжались на скромных «Жигулях» в сопровождении двух пехотинцев по крупнейшим клиникам. Проходили в здание либо под видом родственников пациентов, либо использовали профессиональные знания и белые халаты, например – «Мы из второй хирургии, Артем Петрович просил проведать его больную»…
Хотя, чаще всего охрана вовсе ничего не спрашивала. И девочки деловито шагали длинными коридорами, поднимались в нужном корпусе на нужный этаж, проходя мимо сестринской вахты, где их сверстницы рассовывали по пластмассовым коробочкам таблетки для больных, небрежно им кивали, и – в нужную палату.
Тяжело больным, а также больным, положенным в клинику на коммерческой основе, чего только ни кололи, кто их только не навещал.
Красиво жить не запретишь. И процедурные, дежурные сестры не жались. Если после врачебного обхода сестра из другого отделения (а может и доктор, кто их разберет, все молодые да ладные) и сделает назначенный и уже, должно быть, оплаченный «слева» укол, хуже-то не будет…
Хуже становилось к утру. И больные умирали от инфаркта, такого неожиданного и обширного, что спасти уже не удавалось. А поскольку даже совершено здоровые, косящие от своих контрагентов и кинутых ими лохов коммерсантки лежали, как ни крути, хоть и с хорошими анализами, а в кардиологических отделениях, то и расследования ничего не давали.
Уголовное дело не было возбуждено ни разу. А зачем? Вердикт был безукоризненно безапелляционен. Инфаркт, тут и думать нечего.
Наташа спала крепко…
Она стала спать без кошмаров только когда кончилось её детство… Отец почти все выходные проводил вне дома. О том, что у него есть любовница, Наташа узнала очень рано, ей и 5-ти лет не было. Ее страшно потрясло, когда во время отъезда матери на курорт она проснулась ночью, ей стало страшно, она пошла искать отца, зашла к нему в спальню и увидела, что на постели папа обнимается с кем-то. Но мама-то была на курорте! Она закричала от страха. Отец включил свет. И стало видно, с кем папа обнимался, – тетя с большими тугими грудями ей совершенно не понравилась.
После того случая она часто просыпалась по ночам и плакала. Ей было страшно и одиноко.
На мать тоже надежда была слабая. У неё своих забот хватало. О том, что мать часто меняет любовников, Наташа узнала классе во втором, когда папа телефонизировал всю квартиру. Теперь в каждой комнате и на кухне стояли не только телевизоры, но и СВОИ телефонные аппараты. Поэтому она могла снять трубку в своей комнате и слушать, о чем мать говорит со своим очередным любовником.
Тогда Наташа и решила, что у неё не будет ни мужа – обманщика, ни противных любовников-чичисбеев, вечно клянчивших деньги.
Она так и осталась одна. Наташа была девственницей.
В 18 лет добилась раздела имущества и размена квартиры. У них была роскошная на «1905 года» пяти-комнатная. А стала у неё однокомнатная на Пирогова в старом сталинском доме. Правда, кухня большая.
Но ей хватало. Вот и денег стало много, могла бы квартиру побольше прикупить. Закон дозволяет. А ей и не надо.
Снилось же Наташе вот что.
Ей четыре года. Она себя с четырех лет хорошо помнила. Они втроем – папа, мама и она где-то, то ли на – пикнике у реки Истры, то ли недалеко от их большой кирпичной дачи в селе Старбеево возле Химок, вышли от дома – двадцать метров – и канал, расстелили скатерть разложили еду, и хохочут. О чем хохочут? Ей казалось, что она помнила. Она ещё плохо ходит. А тут местность пересеченная. Вот и пошла Наташка на кривоватых ножках (стройненькими ножки у неё стали годам к 7) по траве, запнулась обо что-то и упала, прямо на скатерть, где еда разложена. Но удачно, так, – ничего особо не помяла, но личиком уткнулась в большую хрустальную вареньицу. До сих пор на губах чуть кисленький вкус варенья из крыжовника. Родители хохочут, глядя на замазанное вареньем личико дочери. Да и Наташке плакать совсем не хочется, хотя коленку она чуть-чуть ушибла о блюдо с редиской и луком. Но увидела, что мать с отцом смеются, и сама смехом залилась, слизывая варенье с губ…
Разбудил её сотовый.
Просыпаться очень не хотелось.
Это была Васса. Их старшая.
Наталья, соня, пора вставать. У нас сегодня могут быть вызова. Поняла?
Наташа передернулась голым плечиком, терпеть она не могла, когда неправильно по-русски говорили. Не вызова, а вызовы…
Поняла, – стараясь говорить без раздражения ответила она.
Вызова серьезные. На нас и зачистка, и сбор урожая, так что работаем все четверо. Подгребай на уголок, мы тебя захватим через 40 минут. Успеешь?
Постараюсь.
Старайся, старайся, сержантом станешь, – хохотнула Васса.
Васса отбросила трубку сотового телефона на диван. Обе руки её скользнули к щиколоткам мужчины, лежавшего рядом, и стали медленно подниматься вверх. Когда теплые, слегка увлаженные дорогим французским вечерним кремом ладони добрались до нужного места, они не нашли там той радостной встречи, на которую рассчитывали.
Ты меня совсем не любишь… – заканючила Васса.
Ну сколько же можно, Васенька, – капризно захныкал молодой человек – обладатель нежной загорелой кожи, длинных стройных ног и красивого безвольного лица. – Мы же этим занимались всю ночь…
Ну, это только так говорится, что всю ночь. А за ночь то – всего четыре раза…
Неужели тебе не достаточно? Ненасытная… – жарко, чуть переигрывая, выдохнул юноша.
Хорошего дела всегда мало, – хохотнула Васса. – Ну, а если мы его поцелуем? О… А если мы его будем очень-очень старательно уговаривать?
Васса, сколько себя помнила, всегда добивалась своего. Она точно знала, что могла бы «уговорить» своего молодого любовника дать ей заверения в его любви ещё раз. Но времени у неё уже не было. Она легко вскочила, с умильной жалостью оглядела тело любовника, вяло растекшееся на огромной постели, юркнула в ванную комнату, приняла быстрый контрастный душ, растерла крепкое, спортивное тело (для 40 лет – очень даже не плохо) жестким полотенцем, выпила стакан грейпфрутового сока, с сожалением глянула на холодильник. Там были яйца, ветчина, грудинка, сыр… Можно было бы соорудить грандиозный завтрак. Что и сделает Алик, когда проснется. Единственное блюдо, которое он умел готовить, была яичница с грудинкой, ветчиной и посыпанная тертым сыром… А вот ей – нельзя. И вообще нельзя, чтоб фигуру не терять. А сейчас – тем более.
Перед акциями она никогда не ела.
В машине её уже ждали Ленка и Инга. А когда подъехали к углу Пирогова, там уже дисциплинированно переминалась с ноги на ногу стройная Наташка.
У нас сегодня три «жмура», и, соответственно – три коллекции, – предупредила Васса.
Все «сердечники»? – спросила Наташка.
А что? Чем тебе не нравятся «сердечники»? С ними и мороки мало, – вкатил укол, выждал время, и собирай коллекцию.
Это если родственников нет.
Родственников нет.
Тогда хорошо. Где бригада сопровождения?
А вон сзади, на «Ауди» пилят.
Андрея там нет? – спросила Ленка.
Нет, кажется.
Так кажется, или точно?
Да какая тебе разница? Приспичит, потрахаешься с любым пехотинцем, пока остальные место зачищают.
Ну, ты даешь. Ты меня за кого держишь? – обиделась Ленка. Или, скорее сделала вид, что обиделась. Ленка страдала нимфоманией. Ну, то есть день, прожитый без «этого» ей казался прожитым зря. Ее соблазнил ещё в пятом классе учитель физкультуры. Перепугался со страшной силой. Да, именно так, – не она испугалась того, что произошло а он. И вот тогда, она, мало что пацанка, хорошо поняла мужскую психологию и потом всю жизнь держала мужиков в руках. Учитель трахал её до 10 класса, так ей это понравилось. Вся школа знала. Мальчишки заглядывались, девчонки завидовали, а учителя ничего доказать не могли.
Они с физкультурником были очень осторожны. И презервативом пользовались, и место удачно выбирали. Но у него на почве вечного страха, перед обвинением в совращении малолетней, развился невроз, психогенная импотенция. Что она с ним ни делала, а когда доходило до самого главного, ничего не получалось. Пришлось его бросить. И за один только год, пока в десятом училась, она пропустила через себя всех девяти – и десятиклассников.
Приятно вспомнить, – улыбнулась Ленка своим воспоминаниям.
К 30 годам она, даже если бы сильно захотела, не смогла бы вспомнить, сколько у неё было мужиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71