Неизвестно, что может случиться.
Но Малыш был уже на ногах и своей деревянной походкой шел вдоль длинного узкого зала над морем. Невозможно было сказать, боялся ли он; его юное и в то же время старчески неподвижное лицо ничего не выражало.
В кафе Сноу час пик был уже позади, и столик оказался свободным. По радио гремела какая-то мрачная музыка, передавали записанный на пленку концерт органиста — громкий vox humana вибрировал над усеянной крошками и пятнами пустыней грязных скатертей; казалось, уста целого мира оплакивали жизнь и горести человечества. Официантки сдергивали скатерти, по мере того как освобождались столы, и накрывали к чаю. Никто не обратил внимания на Малыша; когда он смотрел на них, они поворачивались к нему спиной. Он подсунул руку под скатерть, но там ничего не было. Вдруг он Снова ощутил прилив злобы и гнева и стукнул солонкой по столу так сильно, что дно ее треснуло. Одна девушка отделилась от группы болтавших официанток и подошла к нему; это была пепельная блондинка с холодными, корыстными глазами.
— Что вы хотите? — спросила она, окинув взглядом потертый костюм и слишком юное лицо.
— Хочу, чтобы меня обслужили, — ответил Малыш.
— Вы опоздали к обеду.
— Я не хочу обедать, — возразил Малыш. — Я хочу чашку чая и печенье.
— Будьте добры, перейдите к тому столу. Там накрыто к чаю.
— Нет, — ответив Малыш, — мне нравится этот столик.
Она отплыла прочь с высокомерным и осуждающим видом, и он крикнул ей вслед:
— Вы примете заказ?
— Сейчас придет официантка, которая обслуживает ваш стол, — ответила она и направилась к сплетницам у служебного выхода.
Малыш отодвинул свой стул, щека его нервно задергалась, он снова подсунул руку под скатерть: это было неуловимое движение, но если бы кто-нибудь следил за ним, оно могло привести Малыша к виселице. Он опять ничего не нащупал и с бешенством подумал о Спайсере: «Слишком часто путает, придется нам от него отделаться».
— Вы хотели чаю, сэр?
Все еще держа руку под скатертью, он окинул официантку пронзительным взглядом; одна из тех девчонок, подумал он, что ходят так неслышно, как будто боятся собственных шагов: тощая, бледная, еще моложе его.
— Я уже сделал заказ, — сказал он.
Она стала старательно извиняться.
— Здесь было столько народа. А я сегодня с самого утра работаю. Только сейчас могла передохнуть. Вы что-то потеряли?
Он отдернул руку, глядя на нее с угрозой в холодных глазах; щека его снова задергалась; именно мелочи всегда могут подвести: в голову ему не приходило никакого объяснения, почему он держал руку под скатертью. Она пришла ему на помощь:
— Сейчас я положу другую скатерть для чая, и если вы что-нибудь потеряли…
В один миг она сняла со стола перец, соль и горчицу, ножи, вилки, соус «О'кей» и желтые цветы, собрала вместе углы скатерти и одним движением подняла ее вместе с оставшимися крошками.
— Здесь ничего нет, сэр, — сказала она.
Он посмотрел на непокрытый стол и ответил:
— Я ничего не потерял.
Она начала стелить свежую скатерть для чая. Казалось, он чем-то ей понравился, и от этого она стала словоохотливой, — вероятно, в нем было что-то общее с ней самой: молодость, бледность, оба были как-то не на месте в этом шикарном кафе. По-видимому, она уже забыла, что рука его только что шарила под скатертью. Но вспомнит ли она, подумал Малыш, если потом ее станут расспрашивать? Он презирал ее спокойствие, ее бледность, ее желание понравиться ему; а что если она замечает, запоминает все так же, как он?…
— Ни за что не угадаете, — сказала она, — что я нашла здесь десять минут назад? Когда меняла скатерть.
— Вы все время меняете скатерти? — спросил Малыш.
— О нет, — ответила она, ставя чайный прибор, — но тут один клиент опрокинул стакан, и когда я меняла скатерть, под ней оказалась карточка Колли Киббера, которая стоит десять шиллингов. Меня просто сразило, — доверительно продолжала она, задерживаясь у стола с подносом в руках, — а другим это не нравится. Видите ли, я сегодня здесь первый день. Говорят, я глупо сделала, что не окликнула его и не получила приз.
— А почему же вы его не окликнули?
— Потому что мне это и в голову не пришло, он совсем не был похож на фото в газете.
— Может быть, карточка лежала здесь все утро.
— О нет, — возразила она, — этого быть не могло, он первый сел за этот стол.
— Ну что ж, — сказал Малыш, — это не играет роли. Главное, что вы карточку нашли.
— О да, я нашла ее. Только, по-моему, это не совсем честно, — вы понимаете, ведь он так не похож на фото. Я могла бы получить приз. По правде сказать, я сразу побежала к двери, когда увидела карточку; я не стала терять времени.
— И вы его увидели?
Она отрицательно покачала головой.
— Наверно, вы его не рассмотрели. А то бы вы узнали его.
— Я всегда смотрю на вас, я имею в виду клиентов. Видите ли, я здесь недавно, и мне еще страшновато. Я хочу делать все как нужно. Ах да, — спохватилась она, — вот и сейчас, стою тут и разговариваю, когда вы просили чашку чаю.
— Ничего, это неважно, — сказал Малыш. Он натянуто улыбнулся ей, он не умел управлять мышцами лица, они всегда двигались у него неестественно. — Мне нравятся такие девушки, как вы… — Он выразился неудачно, но сразу заметил это и поправился. — То есть я люблю приветливых девушек. Здесь есть такие, что прямо замораживают.
— Они и меня замораживают.
— Вы слишком чувствительны, вот в чем дело, — сказал Малыш, — так же, как и я. — Он вдруг отрывисто спросил: — А сейчас вы не узнали бы этого человека из газеты? Может быть, он еще где-нибудь неподалеку?
— Почему же, — ответила она. — Я узнала бы его. У меня хорошая память на лица.
Щека Малыша задергалась. Он сказал:
— Мне кажется, у нас с вами есть что-то общее. Мы должны встретиться как-нибудь вечером. Как вас зовут?
— Роз.
Он положил на стол монету и встал.
— А как же ваш чай? — спросила она.
— Мы здесь заболтались, а ровно в два у меня назначена встреча.
— Ах, извините меня, пожалуйста, — воскликнула Роз. — Почему вы меня не остановили?
— Ничего, — успокоил ее Малыш. — Мне это было приятно. Сейчас всего лишь десять минут третьего — по вашим часам. Вы вечером когда освобождаетесь?
— Кафе закрывается только в половине одиннадцатого, кроме воскресенья.
— Я хочу с вами встретиться, — сказал Малыш. — У нас с вами много общего.
***
Айда Арнольд решительно пошла через Стрэнд, у нее не хватало терпения ждать сигналов, разрешающих переход, да она и не доверяла автоматическим светофорам. Она сама прокладывала себе дорогу перед самыми радиаторами автобусов; шоферы тормозили и бросали на нее свирепые взгляды, а она в ответ улыбалась им. Когда часы били одиннадцать и она подходила к бару Хенеки, ее всегда охватывало легкое возбуждение, будто с ней только что приключилось что-то, поднимавшее ее в собственных глазах. В баре Хенеки уже были первые посетители.
— Привет, старый призрак! — сказала она, и мрачный худощавый человек в черном, с котелком на голове, сидевший возле винной бочки, ответил ей:
— Забудь уж об этом, Айда, хватит.
— Ты что, надел траур по самому себе? — спросила Айда, остановившись перед зеркалом с рекламой виски «Белая лошадь» и заламывая шляпу так, как ей больше шло; она выглядела никак не старше тридцати пяти.
— У меня жена умерла. Хочешь пива, Айда?
— Да, пива я выпью. А я и не знала, что у тебя была жена.
— Видишь ли, Айда, мы очень мало знаем друг о друге, — сказал он. — Я вот даже не знаю, как ты живешь и сколько у тебя было мужей.
— Муж у меня был только один. Том, — ответила Айда.
— Но в жизни-то у тебя был не один Том.
— Кому и знать это, как не тебе, — подтвердила Айда.
— Дайте мне стакан красного, — сказал мрачный человек. — Когда ты вошла, Айда, я как раз думал, почему бы нам опять не сойтись?
— Что Том, то и ты — всегда хотите начинать сначала. Почему вы не можете наладить прочную жизнь, когда у вас уже есть девушка?
— С моими небольшими деньгами и с твоими…
— Я бы лучше хотела чего-нибудь новенького, — сказала Айда. — Зачем тянуть старое и отказываться от нового?
— Но ведь у тебя доброе сердце, Айда.
— "Ну, это только ты так думаешь, — ответила Айда, и из темной глубины пивной кружки ей словно подмигнула ее доброта: немного застенчивая, немного суетная, всегда готовая поразвлечься. — Ты когда-нибудь играл на бегах? — спросила она.
— Я не признаю бегов. Это игра для простофиль.
— Вот именно, — подтвердила Айда. — Игра для простофиль. Никогда не знаешь, повезет тебе или нет. Я люблю это, — сказала она с воодушевлением, глядя поверх бочонка с вином на худощавого, бледного человека; лицо ее раскраснелось больше обычного, стало моложе, добрее. — Черный Мальчик, — тихо произнесла она.
— Это еще что такое? — резко спросил Призрак, взглянув на себя в зеркало с рекламой виски «Белая лошадь».
— Так зовут одну лошадь, вот и все, — ответила она. — Один парень посоветовал мне поставить на нее в Брайтоне. Интересно, увижу ли я его на скачках. Он куда-то исчез. Он мне нравился. Никогда нельзя было угадать, что он вдруг скажет. К тому же, я должна ему деньги.
— Ты читала в газете, что случилось на днях с этим Колли Киббером в Брайтоне?
— Его нашли мертвым, да? Я видела объявление.
— Было дознание.
— Что, он покончил с собой?
— Да нет. Разрыв сердца. Его сгубила жара. Но газета заплатила приз тому, кто его нашел. Десять гиней, — продолжал Призрак, — за то, что нашли мертвое тело. — Он с горечью положил газету на винный бочонок. — Дайте мне еще стакан красного.
— Как! — воскликнула Айда. — Это фото человека, который нашел его? Ах, плутишка, маленький, а хитрый! Значит, вот куда он отправился. Неудивительно, что он не беспокоился о своих деньгах.
— Нет, нет, это не он, — пояснил Призрак. — Это Колли Киббер. — Он вынул из бумажного конвертика маленькую деревянную зубочистку и начал ковырять в зубах.
— Так вот оно что! — протянула Айда. Ее как громом поразила. — Значит" он говорил правду, — продолжала она. — Он в самом деле был болен. — Она вспомнила, как дрожала его рука в такси и как он умолял ее, чтобы она его не оставляла, как будто знал, что умрет, прежде чем она вернется. Но он не поднял шума. — Он был джентльмен, — тихонько сказала она. Он, должно быть, упал там же, возле турникета, как только она повернулась к нему спиной, а она ушла вниз, в дамский туалет, ничего не подозревая. Теперь, в баре Хенеки, слезы навернулись у нее на глаза; те белые полированные ступени, по которым она спускалась вниз, туалет, показались ей амфитеатром, перед которым разыгрывалась сейчас какая-то медлительная трагедия.
— Что же делать, — мрачно сказал Призрак, — все там будем.
— Да, — ответила Айда, — но он хотел жить нисколько не меньше, чем я. — Она начала читать и тут же воскликнула: — Зачем же он пошел так далеко по этой жаре? — Ведь упал он не возле турникета: он прошел обратно путь, который они проехали вместе, посидел под навесом…
— Ему нужно было закончить работу.
— Он мне ничего не говорил о работе. Он сказал: «Я буду здесь. Вот на этом месте. У турникета». Он сказал: «Не задерживайся, Айда. Я буду здесь». — И когда она повторяла то, что могла вспомнить из его слов, у нее было такое чувство, что потом, через час или два, когда все выяснится, ей захочется поплакать по этому испуганному и взволнованному костлявому существу, называвшему себя…
— Ну а это что значит? — сказала она. — Прочти здесь.
— А что такое? — спросил Призрак.
— Вот суки! — воскликнула Айда. — Зачем они наврали с три короба?
— Чего наврали? Выпей-ка еще пива. Нечего тебе из-за этого поднимать шум.
— А пожалуй, стоит, — сказала Айда и, сделав большой глоток, снова углубилась в газету. У нее была сильно развита интуиция, и теперь она подсказывала ей, что дело это какое-то странное и здесь что-то неладно. — Эти девицы, — продолжала она, — которых он хотел подцепить, говорят, что к ним подошел какой-то человек, назвавший его Фредом, а он сказал, что он не Фред и что он не знает этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но Малыш был уже на ногах и своей деревянной походкой шел вдоль длинного узкого зала над морем. Невозможно было сказать, боялся ли он; его юное и в то же время старчески неподвижное лицо ничего не выражало.
В кафе Сноу час пик был уже позади, и столик оказался свободным. По радио гремела какая-то мрачная музыка, передавали записанный на пленку концерт органиста — громкий vox humana вибрировал над усеянной крошками и пятнами пустыней грязных скатертей; казалось, уста целого мира оплакивали жизнь и горести человечества. Официантки сдергивали скатерти, по мере того как освобождались столы, и накрывали к чаю. Никто не обратил внимания на Малыша; когда он смотрел на них, они поворачивались к нему спиной. Он подсунул руку под скатерть, но там ничего не было. Вдруг он Снова ощутил прилив злобы и гнева и стукнул солонкой по столу так сильно, что дно ее треснуло. Одна девушка отделилась от группы болтавших официанток и подошла к нему; это была пепельная блондинка с холодными, корыстными глазами.
— Что вы хотите? — спросила она, окинув взглядом потертый костюм и слишком юное лицо.
— Хочу, чтобы меня обслужили, — ответил Малыш.
— Вы опоздали к обеду.
— Я не хочу обедать, — возразил Малыш. — Я хочу чашку чая и печенье.
— Будьте добры, перейдите к тому столу. Там накрыто к чаю.
— Нет, — ответив Малыш, — мне нравится этот столик.
Она отплыла прочь с высокомерным и осуждающим видом, и он крикнул ей вслед:
— Вы примете заказ?
— Сейчас придет официантка, которая обслуживает ваш стол, — ответила она и направилась к сплетницам у служебного выхода.
Малыш отодвинул свой стул, щека его нервно задергалась, он снова подсунул руку под скатерть: это было неуловимое движение, но если бы кто-нибудь следил за ним, оно могло привести Малыша к виселице. Он опять ничего не нащупал и с бешенством подумал о Спайсере: «Слишком часто путает, придется нам от него отделаться».
— Вы хотели чаю, сэр?
Все еще держа руку под скатертью, он окинул официантку пронзительным взглядом; одна из тех девчонок, подумал он, что ходят так неслышно, как будто боятся собственных шагов: тощая, бледная, еще моложе его.
— Я уже сделал заказ, — сказал он.
Она стала старательно извиняться.
— Здесь было столько народа. А я сегодня с самого утра работаю. Только сейчас могла передохнуть. Вы что-то потеряли?
Он отдернул руку, глядя на нее с угрозой в холодных глазах; щека его снова задергалась; именно мелочи всегда могут подвести: в голову ему не приходило никакого объяснения, почему он держал руку под скатертью. Она пришла ему на помощь:
— Сейчас я положу другую скатерть для чая, и если вы что-нибудь потеряли…
В один миг она сняла со стола перец, соль и горчицу, ножи, вилки, соус «О'кей» и желтые цветы, собрала вместе углы скатерти и одним движением подняла ее вместе с оставшимися крошками.
— Здесь ничего нет, сэр, — сказала она.
Он посмотрел на непокрытый стол и ответил:
— Я ничего не потерял.
Она начала стелить свежую скатерть для чая. Казалось, он чем-то ей понравился, и от этого она стала словоохотливой, — вероятно, в нем было что-то общее с ней самой: молодость, бледность, оба были как-то не на месте в этом шикарном кафе. По-видимому, она уже забыла, что рука его только что шарила под скатертью. Но вспомнит ли она, подумал Малыш, если потом ее станут расспрашивать? Он презирал ее спокойствие, ее бледность, ее желание понравиться ему; а что если она замечает, запоминает все так же, как он?…
— Ни за что не угадаете, — сказала она, — что я нашла здесь десять минут назад? Когда меняла скатерть.
— Вы все время меняете скатерти? — спросил Малыш.
— О нет, — ответила она, ставя чайный прибор, — но тут один клиент опрокинул стакан, и когда я меняла скатерть, под ней оказалась карточка Колли Киббера, которая стоит десять шиллингов. Меня просто сразило, — доверительно продолжала она, задерживаясь у стола с подносом в руках, — а другим это не нравится. Видите ли, я сегодня здесь первый день. Говорят, я глупо сделала, что не окликнула его и не получила приз.
— А почему же вы его не окликнули?
— Потому что мне это и в голову не пришло, он совсем не был похож на фото в газете.
— Может быть, карточка лежала здесь все утро.
— О нет, — возразила она, — этого быть не могло, он первый сел за этот стол.
— Ну что ж, — сказал Малыш, — это не играет роли. Главное, что вы карточку нашли.
— О да, я нашла ее. Только, по-моему, это не совсем честно, — вы понимаете, ведь он так не похож на фото. Я могла бы получить приз. По правде сказать, я сразу побежала к двери, когда увидела карточку; я не стала терять времени.
— И вы его увидели?
Она отрицательно покачала головой.
— Наверно, вы его не рассмотрели. А то бы вы узнали его.
— Я всегда смотрю на вас, я имею в виду клиентов. Видите ли, я здесь недавно, и мне еще страшновато. Я хочу делать все как нужно. Ах да, — спохватилась она, — вот и сейчас, стою тут и разговариваю, когда вы просили чашку чаю.
— Ничего, это неважно, — сказал Малыш. Он натянуто улыбнулся ей, он не умел управлять мышцами лица, они всегда двигались у него неестественно. — Мне нравятся такие девушки, как вы… — Он выразился неудачно, но сразу заметил это и поправился. — То есть я люблю приветливых девушек. Здесь есть такие, что прямо замораживают.
— Они и меня замораживают.
— Вы слишком чувствительны, вот в чем дело, — сказал Малыш, — так же, как и я. — Он вдруг отрывисто спросил: — А сейчас вы не узнали бы этого человека из газеты? Может быть, он еще где-нибудь неподалеку?
— Почему же, — ответила она. — Я узнала бы его. У меня хорошая память на лица.
Щека Малыша задергалась. Он сказал:
— Мне кажется, у нас с вами есть что-то общее. Мы должны встретиться как-нибудь вечером. Как вас зовут?
— Роз.
Он положил на стол монету и встал.
— А как же ваш чай? — спросила она.
— Мы здесь заболтались, а ровно в два у меня назначена встреча.
— Ах, извините меня, пожалуйста, — воскликнула Роз. — Почему вы меня не остановили?
— Ничего, — успокоил ее Малыш. — Мне это было приятно. Сейчас всего лишь десять минут третьего — по вашим часам. Вы вечером когда освобождаетесь?
— Кафе закрывается только в половине одиннадцатого, кроме воскресенья.
— Я хочу с вами встретиться, — сказал Малыш. — У нас с вами много общего.
***
Айда Арнольд решительно пошла через Стрэнд, у нее не хватало терпения ждать сигналов, разрешающих переход, да она и не доверяла автоматическим светофорам. Она сама прокладывала себе дорогу перед самыми радиаторами автобусов; шоферы тормозили и бросали на нее свирепые взгляды, а она в ответ улыбалась им. Когда часы били одиннадцать и она подходила к бару Хенеки, ее всегда охватывало легкое возбуждение, будто с ней только что приключилось что-то, поднимавшее ее в собственных глазах. В баре Хенеки уже были первые посетители.
— Привет, старый призрак! — сказала она, и мрачный худощавый человек в черном, с котелком на голове, сидевший возле винной бочки, ответил ей:
— Забудь уж об этом, Айда, хватит.
— Ты что, надел траур по самому себе? — спросила Айда, остановившись перед зеркалом с рекламой виски «Белая лошадь» и заламывая шляпу так, как ей больше шло; она выглядела никак не старше тридцати пяти.
— У меня жена умерла. Хочешь пива, Айда?
— Да, пива я выпью. А я и не знала, что у тебя была жена.
— Видишь ли, Айда, мы очень мало знаем друг о друге, — сказал он. — Я вот даже не знаю, как ты живешь и сколько у тебя было мужей.
— Муж у меня был только один. Том, — ответила Айда.
— Но в жизни-то у тебя был не один Том.
— Кому и знать это, как не тебе, — подтвердила Айда.
— Дайте мне стакан красного, — сказал мрачный человек. — Когда ты вошла, Айда, я как раз думал, почему бы нам опять не сойтись?
— Что Том, то и ты — всегда хотите начинать сначала. Почему вы не можете наладить прочную жизнь, когда у вас уже есть девушка?
— С моими небольшими деньгами и с твоими…
— Я бы лучше хотела чего-нибудь новенького, — сказала Айда. — Зачем тянуть старое и отказываться от нового?
— Но ведь у тебя доброе сердце, Айда.
— "Ну, это только ты так думаешь, — ответила Айда, и из темной глубины пивной кружки ей словно подмигнула ее доброта: немного застенчивая, немного суетная, всегда готовая поразвлечься. — Ты когда-нибудь играл на бегах? — спросила она.
— Я не признаю бегов. Это игра для простофиль.
— Вот именно, — подтвердила Айда. — Игра для простофиль. Никогда не знаешь, повезет тебе или нет. Я люблю это, — сказала она с воодушевлением, глядя поверх бочонка с вином на худощавого, бледного человека; лицо ее раскраснелось больше обычного, стало моложе, добрее. — Черный Мальчик, — тихо произнесла она.
— Это еще что такое? — резко спросил Призрак, взглянув на себя в зеркало с рекламой виски «Белая лошадь».
— Так зовут одну лошадь, вот и все, — ответила она. — Один парень посоветовал мне поставить на нее в Брайтоне. Интересно, увижу ли я его на скачках. Он куда-то исчез. Он мне нравился. Никогда нельзя было угадать, что он вдруг скажет. К тому же, я должна ему деньги.
— Ты читала в газете, что случилось на днях с этим Колли Киббером в Брайтоне?
— Его нашли мертвым, да? Я видела объявление.
— Было дознание.
— Что, он покончил с собой?
— Да нет. Разрыв сердца. Его сгубила жара. Но газета заплатила приз тому, кто его нашел. Десять гиней, — продолжал Призрак, — за то, что нашли мертвое тело. — Он с горечью положил газету на винный бочонок. — Дайте мне еще стакан красного.
— Как! — воскликнула Айда. — Это фото человека, который нашел его? Ах, плутишка, маленький, а хитрый! Значит, вот куда он отправился. Неудивительно, что он не беспокоился о своих деньгах.
— Нет, нет, это не он, — пояснил Призрак. — Это Колли Киббер. — Он вынул из бумажного конвертика маленькую деревянную зубочистку и начал ковырять в зубах.
— Так вот оно что! — протянула Айда. Ее как громом поразила. — Значит" он говорил правду, — продолжала она. — Он в самом деле был болен. — Она вспомнила, как дрожала его рука в такси и как он умолял ее, чтобы она его не оставляла, как будто знал, что умрет, прежде чем она вернется. Но он не поднял шума. — Он был джентльмен, — тихонько сказала она. Он, должно быть, упал там же, возле турникета, как только она повернулась к нему спиной, а она ушла вниз, в дамский туалет, ничего не подозревая. Теперь, в баре Хенеки, слезы навернулись у нее на глаза; те белые полированные ступени, по которым она спускалась вниз, туалет, показались ей амфитеатром, перед которым разыгрывалась сейчас какая-то медлительная трагедия.
— Что же делать, — мрачно сказал Призрак, — все там будем.
— Да, — ответила Айда, — но он хотел жить нисколько не меньше, чем я. — Она начала читать и тут же воскликнула: — Зачем же он пошел так далеко по этой жаре? — Ведь упал он не возле турникета: он прошел обратно путь, который они проехали вместе, посидел под навесом…
— Ему нужно было закончить работу.
— Он мне ничего не говорил о работе. Он сказал: «Я буду здесь. Вот на этом месте. У турникета». Он сказал: «Не задерживайся, Айда. Я буду здесь». — И когда она повторяла то, что могла вспомнить из его слов, у нее было такое чувство, что потом, через час или два, когда все выяснится, ей захочется поплакать по этому испуганному и взволнованному костлявому существу, называвшему себя…
— Ну а это что значит? — сказала она. — Прочти здесь.
— А что такое? — спросил Призрак.
— Вот суки! — воскликнула Айда. — Зачем они наврали с три короба?
— Чего наврали? Выпей-ка еще пива. Нечего тебе из-за этого поднимать шум.
— А пожалуй, стоит, — сказала Айда и, сделав большой глоток, снова углубилась в газету. У нее была сильно развита интуиция, и теперь она подсказывала ей, что дело это какое-то странное и здесь что-то неладно. — Эти девицы, — продолжала она, — которых он хотел подцепить, говорят, что к ним подошел какой-то человек, назвавший его Фредом, а он сказал, что он не Фред и что он не знает этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46