Примерно в то время, когда исчезла девочка.
– Если я не ошибаюсь, нет ничего, что связывало бы его с этой девочкой.
Резник подергал себя за нос, глаза его стало щипать. Он не мог припомнить, когда в последний раз провел ночь без того, чтобы его не побеспокоили.
– Тогда отпустить его?
– Пусть Миллингтон продолжает говорить с ним. Он может раскопать кое-что, как я полагаю. И, если он это сделает, я возьму свои слова обратно – с удовольствием. После этого уберите его отсюда как можно быстрее и вежливее. Надеюсь, что сорок восемь часов, проведенные в участке, достаточно успокоят его, так что он забудет о своем намерении, если оно у него и возникло, подавать на нас жалобу на причиненное ему беспокойство и незаконный арест.
– А Миллингтон? Дивайн?
Скелтон позволил себе нечто близкое к улыбке.
– Цепочка приказаний, Чарли. Сверху вниз.
«Правильно, – подумал Резник, – я знаю очень хорошо, как она действует. Вы впадаете в панику и кричите на меня за то, что ничего не делается, я, в свою очередь, даю разгон своей команде, и, как результат, они все начинают бегать, как безголовые цыплята, чтобы добыть результат».
Он встал и повернулся в сторону двери.
– Жаль, что так получилось при опознании, – добавил Скелтон.
– Я все-таки думаю, что он был там, сэр. В тот день. Стивен Шепперд.
– Ну и что, если и был, Чарли? Что он делал? Сунул ребенка под мышку и убежал с ней?
– Может быть.
– Чарли.
– Кто-то это сделал. Схема примерно такова. У него была машина, помните? Поехал в бассейн. Передумал и решил побегать. Должен был припарковаться. Если он схватил девочку, ему не надо было уезжать слишком далеко или тащить ее до машины.
– Вторая половина воскресного дня, Чарли. Люди сидят дома. Она бы кричала, боролась. Кто-нибудь бы услышал.
– Нет, если она знала его. И нет никакого сомнения, что она знала его. Она могла его видеть, приходя и уходя из школы, в классной комнате, когда он помогал своей жене. Шепперд мог говорить с ней множество раз. Что могло помешать ему заговорить с ней снова в то воскресенье? Ее родители в доме, дверь закрыта, занавеси опущены. Вполне возможно, она устала, ей стало скучно и тому, кого она знала, было нетрудно заманить ее посмотреть что-либо. Он вполне мог уйти с Эмили Моррисон, держа ее за руку.
Пока Резник говорил, Скелтон несколько раз кивал головой, но теперь он откинулся назад в своем кресле, засунув руки в карманы брюк, и покачал головой.
– Единственный свидетель, которого мы отыскали, единственный человек, который мог бы привязать Шепперда к месту происшествия, не смог опознать его. Таким образом мы не можем даже доказать, что он был там.
– Почему он лгал, говоря, что ездил плавать?
– Если он лгал.
– Я уверен в этом.
– Даже если мы знаем, что он не был в бассейне, даже если бы мы знали, что он лжет, мы не можем с полной уверенностью сказать, что он делал в это время. Все, что у нас есть, это предположения и слухи. Никого не интересует, что придумаем мы сами.
– так бывает довольно часто?
– Согласен. – Скелтон кивнул. – Но прежде, чем мы сможем сделать что-либо, нам нужно нечто более существенное. Потому что, если вы правы, мы не можем позволить себе такой роскоши, какую применили к Килпатрику, позволив ему уйти как ни в чем не бывало.
Резник кивнул и поднялся на ноги.
– «Лайковые перчатки», сэр.
– Лучше пусть будет так.
В коридоре курила Сьюзан Олдс, высокая женщина, на которой был светло-серый костюм от модного портного, с дорогой сумкой, висящей на плече, она с интересом следила за приближением Резника. Одна ее бровь была вопросительно изогнута. Опустив голову, Резник прошел мимо. Он услышал, как Сьюзан Олдс спокойно произнесла:
– Я вижу, уроки запугивания невиновных включены в служебные инструкции.
Резник даже не обернулся. В комнате детективов он оставил инструкцию, чтобы Грэхем Миллингтон ни при каких условиях не покидал участок, не повидавшись с ним. Чайник был теплым, он сделал кофе и направился к себе в кабинет, намереваясь вновь просмотреть текст своих бесед со Стивеном Шеппердом. Против своего желания он обнаружил, что его мысли заняты Вивьен Натансон и поэмой, которую она читала. Неохотно он выдвинул ящик стола и достал книгу, развернув ее на той самой странице.
«Безграничные, необъяснимые желания».
– 39 –
В тот день Лоррейн разговаривала с матерью три раза, Майкл дважды звонил с работы. Во второй раз по переносному аппарату, который работал очень плохо, так что вместо разговора получилась какая-то смесь едва связанных между собой слов. Человек, утверждавший, что он представляет одну из национальных газет, предлагал ей пятнадцать тысяч за историю о горе молодой матери при условии, что они будут иметь исключительное право на ее опубликование. Тысячу он предложил выплатить сразу, четыре, когда будет найдено тело, остальное после опубликования. Как обычно, к ней зашла Вал Паттерсон выпить кофе и поболтать. Она оставалась достаточно долго, чтобы съесть половину пакета шоколадок, которыми Лоррейн пользовалась для улучшения пищеварения. «Последнюю. Надеюсь, она не испортит мою фигуру». После чего она закуривала сигарету со словами: «Последняя, надеюсь, она не разрушит мои легкие».
Звонил помощник управляющего банком, интересовался ее самочувствием. «Нет, вы не приходите, оставайтесь дома до тех пор, пока не почувствуете, что вам хочется прийти. Это должно быть вашим и только вашим решением».
Лоррейн пыталась позвонить Линн Келлог в полицейский участок, чтобы поговорить с ней или с Резником, но оба были заняты. Она сняла занавески в спальне, чтобы заменить подкладку, что она собиралась сделать уже давно. Теперь они лежали грудой вокруг швейной машинки.
Когда зазвонил звонок входной двери, ее первой мыслью было, что это Майкл, вернувшийся раньше домой, хотя, когда спешила вниз по лестнице, она подумала, куда же он девал свои ключи. Увидев стоявшую за дверью женщину, она нерешительно заморгала, не узнав в ней одну из учительниц Эмили.
– Миссис Моррисон, Джоан Шепперд. Надеюсь, вы не возражаете, что я пришла к вам?
– О нет. Конечно, нет. Я…
– Я хотела раньше. Я собиралась только…
Они обе стояли там, глядя друг на друга, но каждая думала о своем.
Для окружающих они выглядели бы как мать и дочь.
– Пожалуйста, – пригласила Лоррейн, отступая назад, – не войдете ли в дом?
– Спасибо, я не имела в виду…
– Нет, входите, пожалуйста.
Пока Лоррейн кипятила воду для чая, Джоан Шепперд расточала похвалы уютному дому, чистоте кухни, форме и росписи посуды. В то же время ее не покидала мысль, зачем вообще она пришла сюда, что, собственно, она надеялась здесь найти.
– Эмили была… – начала она, но спохватилась и поправилась, – она – умный ребенок, всем интересуется. Можно заметить ее успехи с начала семестра.
Лоррейн в ответ улыбнулась.
– Ничего не было слышно?
– Боюсь, что нет.
– И у вас совершенно нет представления?..
– Нет, на самом деле. Совершенно никакого. Джоан отпила чай, спросила Лоррейн о Майкле, о матери Эмили.
– Она в больнице, – ответила Лоррейн. – Диана нездорова уже порядочное время. Вряд ли она, бедняжка, знает о том, что произошло.
Когда Джоан Шепперд подняла глаза, по лицу Лоррейн струились слезы.
– Извините меня, – проговорила она. – Мне действительно лучше было бы не приходить. Это необдуманно с моей стороны, это только расстроило вас.
– Нет. – Лоррейн, покачала головой. – Я боюсь, что плачу все время. Иногда я этого даже не замечаю. – Она вытащила из кармана смятую коробочку бумажных салфеток и стала открывать ее. – Вчера я пошла уплатить человеку, который мыл окна, и со мной случилось то же самое. Он стоял и удивленно смотрел мне вслед, а я даже не сообразила почему.
Она промокнула щеки, осушила глаза, прочистила нос и спросила Джоан Шепперд, не хочет ли она еще чашечку чая.
– Нет, спасибо. Он был превосходный. – Она потянулась пожать Лоррейн руку. – Я хочу, чтобы вы знали, как я переживаю за Эмили. Я много думаю о ней.
Слезы вновь навернулись на глаза Лоррейн, и она отошла к мойке, отвернула воду, чтобы она уносила с собой и слезы. «Эмили была». Майкл сказал то же самое лишь вчера вечером, сам, здесь, в этой комнате. «Эмили была». Тогда получается, что только полиция считает, что существует еще какой-то шанс, что она может быть найдена живой? Или они тоже просто делают вид, не имея возможности признать то, что умом и сердцем понимают: где бы она сейчас ни была, Эмили, она, конечно, уже мертва?
– Так не может продолжаться.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Ты не можешь постоянно игнорировать меня. Стивен стоял у своего верстана в подвале, спиной к лестнице.
– Я не игнорирую тебя. Я работаю.
Джоан посмотрела на его мясистую шею, широкие плечи, наклоненные вперед.
– Что сказала полиция?
– Ничего.
– Тогда что произошло после обеда?
– Ничего. Они устроили опознание, выстроили в одну линию мужчин, чтобы эта женщина опознала меня.
– Какая женщина?
– Я не знаю. Откуда мне знать? Во всяком случае, это была ошибка.
– Что ты имеешь в виду?
Он взглянул ей в лицо, развернув при этом только верхнюю часть корпуса.
– Что она не узнала меня. Она не могла. Меня там не было.
– Где?
Стивен повернулся обратно и потянулся к верстаку.
– Я плавал. – Он склонился над верстаком, сосредоточенно обрабатывая дерево, пока не услышал, что шаги его жены удаляются и дверь закрылась. Было что-то особое в только что обработанном дереве: его гладкая поверхность, исходящее от него тепло, как от живого тела.
«Партридж» был забит. Все места были заняты, у обоих баров стояли группы клиентов, встречались также одиночные выпивохи, бережно державшие двумя руками свои пинтовые кружки. Чарли и Вивьен пришли сюда по ее предложению. Она знала этот трактир и иногда его посещала. Резник же уже давно приглядел его, как одно из немногих оставшихся мест, где разговор не разбивался о «Кариоку» и грохот музыкальных аппаратов. Они отыскали себе место около задней стенки между группой студентов, практикующихся в разговоре по-испански: «Как вы спросите пинту пива, сыр и кукурузные хлопья в Мадриде?», и студентов из Политехнического, одетых в пальто от Оксфама и жалующихся на стоимость компакт-дисков и на то, как трудно прожить прилично на стипендию?
– Я вела одну группу здесь неподалеку, за углом. – Вивьен улыбнулась.
– Канадские исследования?
– Не совсем тан. Женщины и Утопия. Или это были Утопии? Я не могу вспомнить.
Она была одета в зеленую вельветовую юбку и свитер цвета ржавчины с обтягивающим шею воротником. С плеч спускался расстегнутый плащ из легкой хлопчатобумажной ткани. Она удивила Резника, который поторопился заказать ей сухое белое вино, попросив водку с тоником.
– Теперь вы там больше не работаете?
– Я только замещала преподавателя. – Она покачала головой. – Когда работаешь в университете не на полной ставке, все время дожидаешься, когда кто-нибудь из коллег переедет или умрет.
Резник улыбнулся.
– У меня есть сержант в подобном же положении. Вивьен выпила еще водки.
– Извините за случившееся. Из-за этого я и хотела видеть вас. Извиниться.
– В этом нет нужды.
– Вы разозлились.
– Я был разочарован.
– Вы думаете, что это он? Я имею в виду, вы думаете, что он виноват в том, что случилось с девочкой?
– Кто?
– Третий номер.
Небольшое количество пива пролилось из кружки, которую Резник держал в руке, и потекло на пол.
– Вы узнали его?
– Нет, не узнала. Действительно не узнала, иначе я бы сказала.
– Тогда что вы имели в виду, сказав: третий номер?
– Ну… – она отпила еще водки, – …он выглядел похожим больше других на того, которого я видела тогда, в этом нет никакого сомнения.
– Тогда я не вижу, почему…
– Понимаете. Я должна быть уверена. Я должна быть готова идти в суд…
– Не обязательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Если я не ошибаюсь, нет ничего, что связывало бы его с этой девочкой.
Резник подергал себя за нос, глаза его стало щипать. Он не мог припомнить, когда в последний раз провел ночь без того, чтобы его не побеспокоили.
– Тогда отпустить его?
– Пусть Миллингтон продолжает говорить с ним. Он может раскопать кое-что, как я полагаю. И, если он это сделает, я возьму свои слова обратно – с удовольствием. После этого уберите его отсюда как можно быстрее и вежливее. Надеюсь, что сорок восемь часов, проведенные в участке, достаточно успокоят его, так что он забудет о своем намерении, если оно у него и возникло, подавать на нас жалобу на причиненное ему беспокойство и незаконный арест.
– А Миллингтон? Дивайн?
Скелтон позволил себе нечто близкое к улыбке.
– Цепочка приказаний, Чарли. Сверху вниз.
«Правильно, – подумал Резник, – я знаю очень хорошо, как она действует. Вы впадаете в панику и кричите на меня за то, что ничего не делается, я, в свою очередь, даю разгон своей команде, и, как результат, они все начинают бегать, как безголовые цыплята, чтобы добыть результат».
Он встал и повернулся в сторону двери.
– Жаль, что так получилось при опознании, – добавил Скелтон.
– Я все-таки думаю, что он был там, сэр. В тот день. Стивен Шепперд.
– Ну и что, если и был, Чарли? Что он делал? Сунул ребенка под мышку и убежал с ней?
– Может быть.
– Чарли.
– Кто-то это сделал. Схема примерно такова. У него была машина, помните? Поехал в бассейн. Передумал и решил побегать. Должен был припарковаться. Если он схватил девочку, ему не надо было уезжать слишком далеко или тащить ее до машины.
– Вторая половина воскресного дня, Чарли. Люди сидят дома. Она бы кричала, боролась. Кто-нибудь бы услышал.
– Нет, если она знала его. И нет никакого сомнения, что она знала его. Она могла его видеть, приходя и уходя из школы, в классной комнате, когда он помогал своей жене. Шепперд мог говорить с ней множество раз. Что могло помешать ему заговорить с ней снова в то воскресенье? Ее родители в доме, дверь закрыта, занавеси опущены. Вполне возможно, она устала, ей стало скучно и тому, кого она знала, было нетрудно заманить ее посмотреть что-либо. Он вполне мог уйти с Эмили Моррисон, держа ее за руку.
Пока Резник говорил, Скелтон несколько раз кивал головой, но теперь он откинулся назад в своем кресле, засунув руки в карманы брюк, и покачал головой.
– Единственный свидетель, которого мы отыскали, единственный человек, который мог бы привязать Шепперда к месту происшествия, не смог опознать его. Таким образом мы не можем даже доказать, что он был там.
– Почему он лгал, говоря, что ездил плавать?
– Если он лгал.
– Я уверен в этом.
– Даже если мы знаем, что он не был в бассейне, даже если бы мы знали, что он лжет, мы не можем с полной уверенностью сказать, что он делал в это время. Все, что у нас есть, это предположения и слухи. Никого не интересует, что придумаем мы сами.
– так бывает довольно часто?
– Согласен. – Скелтон кивнул. – Но прежде, чем мы сможем сделать что-либо, нам нужно нечто более существенное. Потому что, если вы правы, мы не можем позволить себе такой роскоши, какую применили к Килпатрику, позволив ему уйти как ни в чем не бывало.
Резник кивнул и поднялся на ноги.
– «Лайковые перчатки», сэр.
– Лучше пусть будет так.
В коридоре курила Сьюзан Олдс, высокая женщина, на которой был светло-серый костюм от модного портного, с дорогой сумкой, висящей на плече, она с интересом следила за приближением Резника. Одна ее бровь была вопросительно изогнута. Опустив голову, Резник прошел мимо. Он услышал, как Сьюзан Олдс спокойно произнесла:
– Я вижу, уроки запугивания невиновных включены в служебные инструкции.
Резник даже не обернулся. В комнате детективов он оставил инструкцию, чтобы Грэхем Миллингтон ни при каких условиях не покидал участок, не повидавшись с ним. Чайник был теплым, он сделал кофе и направился к себе в кабинет, намереваясь вновь просмотреть текст своих бесед со Стивеном Шеппердом. Против своего желания он обнаружил, что его мысли заняты Вивьен Натансон и поэмой, которую она читала. Неохотно он выдвинул ящик стола и достал книгу, развернув ее на той самой странице.
«Безграничные, необъяснимые желания».
– 39 –
В тот день Лоррейн разговаривала с матерью три раза, Майкл дважды звонил с работы. Во второй раз по переносному аппарату, который работал очень плохо, так что вместо разговора получилась какая-то смесь едва связанных между собой слов. Человек, утверждавший, что он представляет одну из национальных газет, предлагал ей пятнадцать тысяч за историю о горе молодой матери при условии, что они будут иметь исключительное право на ее опубликование. Тысячу он предложил выплатить сразу, четыре, когда будет найдено тело, остальное после опубликования. Как обычно, к ней зашла Вал Паттерсон выпить кофе и поболтать. Она оставалась достаточно долго, чтобы съесть половину пакета шоколадок, которыми Лоррейн пользовалась для улучшения пищеварения. «Последнюю. Надеюсь, она не испортит мою фигуру». После чего она закуривала сигарету со словами: «Последняя, надеюсь, она не разрушит мои легкие».
Звонил помощник управляющего банком, интересовался ее самочувствием. «Нет, вы не приходите, оставайтесь дома до тех пор, пока не почувствуете, что вам хочется прийти. Это должно быть вашим и только вашим решением».
Лоррейн пыталась позвонить Линн Келлог в полицейский участок, чтобы поговорить с ней или с Резником, но оба были заняты. Она сняла занавески в спальне, чтобы заменить подкладку, что она собиралась сделать уже давно. Теперь они лежали грудой вокруг швейной машинки.
Когда зазвонил звонок входной двери, ее первой мыслью было, что это Майкл, вернувшийся раньше домой, хотя, когда спешила вниз по лестнице, она подумала, куда же он девал свои ключи. Увидев стоявшую за дверью женщину, она нерешительно заморгала, не узнав в ней одну из учительниц Эмили.
– Миссис Моррисон, Джоан Шепперд. Надеюсь, вы не возражаете, что я пришла к вам?
– О нет. Конечно, нет. Я…
– Я хотела раньше. Я собиралась только…
Они обе стояли там, глядя друг на друга, но каждая думала о своем.
Для окружающих они выглядели бы как мать и дочь.
– Пожалуйста, – пригласила Лоррейн, отступая назад, – не войдете ли в дом?
– Спасибо, я не имела в виду…
– Нет, входите, пожалуйста.
Пока Лоррейн кипятила воду для чая, Джоан Шепперд расточала похвалы уютному дому, чистоте кухни, форме и росписи посуды. В то же время ее не покидала мысль, зачем вообще она пришла сюда, что, собственно, она надеялась здесь найти.
– Эмили была… – начала она, но спохватилась и поправилась, – она – умный ребенок, всем интересуется. Можно заметить ее успехи с начала семестра.
Лоррейн в ответ улыбнулась.
– Ничего не было слышно?
– Боюсь, что нет.
– И у вас совершенно нет представления?..
– Нет, на самом деле. Совершенно никакого. Джоан отпила чай, спросила Лоррейн о Майкле, о матери Эмили.
– Она в больнице, – ответила Лоррейн. – Диана нездорова уже порядочное время. Вряд ли она, бедняжка, знает о том, что произошло.
Когда Джоан Шепперд подняла глаза, по лицу Лоррейн струились слезы.
– Извините меня, – проговорила она. – Мне действительно лучше было бы не приходить. Это необдуманно с моей стороны, это только расстроило вас.
– Нет. – Лоррейн, покачала головой. – Я боюсь, что плачу все время. Иногда я этого даже не замечаю. – Она вытащила из кармана смятую коробочку бумажных салфеток и стала открывать ее. – Вчера я пошла уплатить человеку, который мыл окна, и со мной случилось то же самое. Он стоял и удивленно смотрел мне вслед, а я даже не сообразила почему.
Она промокнула щеки, осушила глаза, прочистила нос и спросила Джоан Шепперд, не хочет ли она еще чашечку чая.
– Нет, спасибо. Он был превосходный. – Она потянулась пожать Лоррейн руку. – Я хочу, чтобы вы знали, как я переживаю за Эмили. Я много думаю о ней.
Слезы вновь навернулись на глаза Лоррейн, и она отошла к мойке, отвернула воду, чтобы она уносила с собой и слезы. «Эмили была». Майкл сказал то же самое лишь вчера вечером, сам, здесь, в этой комнате. «Эмили была». Тогда получается, что только полиция считает, что существует еще какой-то шанс, что она может быть найдена живой? Или они тоже просто делают вид, не имея возможности признать то, что умом и сердцем понимают: где бы она сейчас ни была, Эмили, она, конечно, уже мертва?
– Так не может продолжаться.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Ты не можешь постоянно игнорировать меня. Стивен стоял у своего верстана в подвале, спиной к лестнице.
– Я не игнорирую тебя. Я работаю.
Джоан посмотрела на его мясистую шею, широкие плечи, наклоненные вперед.
– Что сказала полиция?
– Ничего.
– Тогда что произошло после обеда?
– Ничего. Они устроили опознание, выстроили в одну линию мужчин, чтобы эта женщина опознала меня.
– Какая женщина?
– Я не знаю. Откуда мне знать? Во всяком случае, это была ошибка.
– Что ты имеешь в виду?
Он взглянул ей в лицо, развернув при этом только верхнюю часть корпуса.
– Что она не узнала меня. Она не могла. Меня там не было.
– Где?
Стивен повернулся обратно и потянулся к верстаку.
– Я плавал. – Он склонился над верстаком, сосредоточенно обрабатывая дерево, пока не услышал, что шаги его жены удаляются и дверь закрылась. Было что-то особое в только что обработанном дереве: его гладкая поверхность, исходящее от него тепло, как от живого тела.
«Партридж» был забит. Все места были заняты, у обоих баров стояли группы клиентов, встречались также одиночные выпивохи, бережно державшие двумя руками свои пинтовые кружки. Чарли и Вивьен пришли сюда по ее предложению. Она знала этот трактир и иногда его посещала. Резник же уже давно приглядел его, как одно из немногих оставшихся мест, где разговор не разбивался о «Кариоку» и грохот музыкальных аппаратов. Они отыскали себе место около задней стенки между группой студентов, практикующихся в разговоре по-испански: «Как вы спросите пинту пива, сыр и кукурузные хлопья в Мадриде?», и студентов из Политехнического, одетых в пальто от Оксфама и жалующихся на стоимость компакт-дисков и на то, как трудно прожить прилично на стипендию?
– Я вела одну группу здесь неподалеку, за углом. – Вивьен улыбнулась.
– Канадские исследования?
– Не совсем тан. Женщины и Утопия. Или это были Утопии? Я не могу вспомнить.
Она была одета в зеленую вельветовую юбку и свитер цвета ржавчины с обтягивающим шею воротником. С плеч спускался расстегнутый плащ из легкой хлопчатобумажной ткани. Она удивила Резника, который поторопился заказать ей сухое белое вино, попросив водку с тоником.
– Теперь вы там больше не работаете?
– Я только замещала преподавателя. – Она покачала головой. – Когда работаешь в университете не на полной ставке, все время дожидаешься, когда кто-нибудь из коллег переедет или умрет.
Резник улыбнулся.
– У меня есть сержант в подобном же положении. Вивьен выпила еще водки.
– Извините за случившееся. Из-за этого я и хотела видеть вас. Извиниться.
– В этом нет нужды.
– Вы разозлились.
– Я был разочарован.
– Вы думаете, что это он? Я имею в виду, вы думаете, что он виноват в том, что случилось с девочкой?
– Кто?
– Третий номер.
Небольшое количество пива пролилось из кружки, которую Резник держал в руке, и потекло на пол.
– Вы узнали его?
– Нет, не узнала. Действительно не узнала, иначе я бы сказала.
– Тогда что вы имели в виду, сказав: третий номер?
– Ну… – она отпила еще водки, – …он выглядел похожим больше других на того, которого я видела тогда, в этом нет никакого сомнения.
– Тогда я не вижу, почему…
– Понимаете. Я должна быть уверена. Я должна быть готова идти в суд…
– Не обязательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42