Эминов что-то смахнул с рукава.
- Все начинается с аморальности. С легких связей. Надо с этим кончать...
Эминов грозил не только мне, но и Анне...
На улице из ближайшего автомата я позвонил в бюро судебно-медицинской экспертизы.
- Алло, перезвоните, пожалуйста, - сказала она очень ласково, так, словно ей звонил самый близкий на свете человек. - Вас не слышно...
Автомат, как это было сплошь и рядом, не работал.
Я позвонил снова - на этот раз Анна услышала меня.
- Как ты живешь? - спросил я.
- Тихо. А ты?
- В первую очередь голодно. Мне кажется, что у меня уже несколько дней не было ни крошки во рту, - пожаловался я. - Не знаю, смогу ли я когда-нибудь утолить свой голод. Но, может, я ошибаюсь?
- Необходимо провести эксперимент.
- Предлагаю сегодня в "Интерконтинентале".
- Что-то я не слыхала о таком.
- Я тоже. Придется повести тебя все в тот же ресторан.
- Я не взыскательна.
- Значит, в восемь. У входа.
8
Я поставил "Ниву" на площади, недалеко от памятника погибшим воинам. У меня еще было немного времени. В киоске "Союзпечать" пожилая женщина предлагала старые газеты, заодно сигареты, галантерею.
- У вас есть лезвия бритвы? - поинтересовался я на всякий случай. С лезвиями был дефицит.
Оглянувшись по сторонам, женщина достала из-под прилавка книгу. Это была "Лезвие бритвы" Ивана Ефремова.
- Отложила себе, но если вам необходимо... - Она назвала сумму, которая могла бы, по ее мнению, отчасти компенсировать жертву.
Я покачал головой. На прокурорскую зарплату разделенной семьи я не мог позволить себе покупать книги по черным ценам.
Теперь я уже опаздывал, но мне осталось только перейти дорогу. Улица перед рестораном была короткой, но весьма оживленной, поскольку вся площадь отдана была пешеходам. Машины появлялись неожиданно - по дуге, это было вдвойне неприятно.
Я стал переходить и внезапно застрял. По обе стороны, впереди и позади меня, шел транспорт. Внезапно одна из машин, шедшая на большой скорости, выключила свет и вышла на осевую. Я понял: это - "моя".
Каким-то чудом я бросил себя вперед на тротуар, к оказавшемуся прямо напротив светильнику, и буквально прилип к нему.
Скрежет тормозов раздался словно внутри меня! Лихач крутанул руль в мою сторону, потом так же резко в другую. Крыло машины просквозило в нескольких сантиметрах. Не поверни водитель во второй раз - он припечатал бы меня к фонарю, смяв заодно себе крыло вместе с фарой. Не это ли заставило его действовать столь энергично? Водитель прибавил газу и скрылся в темноте.
Несколько прохожих, видевших, что произошло, бросились ко мне. Я почувствовал нахлынувшую на меня теплую волну человеческой солидарности.
- Как вы?
- Не задел вас? Какая-то женщина заметила:
- Наверняка пьяный. Ведь видит, что на человека едет!..
- Номер запомнили? - спросил стоявший на ступеньках ресторана военный.
- Нет. - Я знал, что несколько минут назад находился на волосок от гибели.
- А зря, - философски заметил он.
- Наверное. - Я поспешил отойти, чтобы Анна не увидела меня в самом центре кружка сочувствующих.
Она появилась через несколько минут.
- Я не очень опоздала? - Анна была в тяжелом туркменском "макси" с вышивкой вокруг квадратной рамки. Я заметил: она подстриглась под мальчика, выглядит молодо и это чувствует.
- Ну, как? - спросила она о прическе.
- Потрясающе. - Я взял ее под руку и круто повернул к дверям тускло освещенного ресторана. Она сделала попытку высвободиться:
- Только не сюда. Там нас многие знают.
- Но ведь мы сидели уже в прошлый раз!
- Тогда было другое дело!
- По-моему, мы и тогда ужинали. - Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Такое ощущение, будто у меня на лбу написано про нас с тобой. И я не хочу, чтобы все это читали.
- Хорошо, - согласился я. - Куда же мы поедем?
- Есть одно место - "Сахиль". - Она, по-видимому, еще раньше приняла решение. - Это недалеко. На берегу.
- Прекрасно.
На этот раз я не спешил перейти улицу. Держа Анну за руку, я тщательно примерился, прежде чем ступить на мостовую. В результате мы благополучно перебрались на другую сторону, к памятнику павшим.
Я не стал осматривать покрышки. На этот раз я был уверен, что все будет в порядке: проколотые покрышки могли бы бросить тень на классически чистый несчастный случай с прокурором, попавшим под машину.
Впрочем, заговор всеобщего молчания, в существование которого я постепенно поверил, не был бы нарушен и в том случае, если бы вместо проколотых покрышек "Ниву" после моей гибели мгновенно обули бы в новую резину или вообще сменили колеса.
Мы ехали молча. Мигалки-светофоры на перекрестках хлопали желтыми пустыми глазами. Пешеходные дорожки в центре, огражденные от мостовых тяжелыми якорными цепями, были пусты.
Мы выехали за город.
- Направо. - Анна показала дорогу. - И прямо в него упремся.
Кафе "Сахиль" оказалось обыкновенной "стекляшкой" с несколькими столиками, за которыми никого не было. В глубине у стойки возился буфетчик - он то ли снимал остатки, то ли освобождал тару. Было уже темно. Еще несколько легких столиков с металлическими основами стояли под деревьями, но и они были пусты.
Я взглянул на Анну, она уже вышла из машины - стройная, в строгом длинном платье, похожая на женщину с памятника павшим. Я запер машину, догнал Анну, когда она уже огибала кафе.
- Ты куда?
Мы обошли темные пристройки, примыкавшие с обратной стороны подсобные помещения и оказались у грубо сколоченной незапертой двери.
- Видишь, настоящий вход не с улицы. - Сбоку от кафе было припарковано не менее десятка машин.
От неказистого входа шел узкий, тускло освещенный коридор.
- Сюда, - повела меня Анна.
По обеим сторонам виднелись такие же неказистые двери. Мы прошли несколько метров. В конце коридора я заметил стоявшую в темноте парочку, мужчина что-то объяснял, стараясь говорить как можно тише, женщина колебалась. По ее неуверенности можно было сказать сразу, что она пришла сюда с чужим мужчиной.
Анна толкнула одну из дверей - мы оказались на кухне. Худенький, в очках, мальчик-официант поздоровался с Анной, что-то спросил, потом быстро куда-то сходил. Вернувшись, он протер очки и открыл нам дверь рядом с кухней - кабинет администратора или директора - с двумя столами: обеденным в середине и тяжелым, двухтумбовым, в углу, с телевизором, тахтой и даже торшером.
- Располагайтесь как дома. Самый лучший кабинет во всем заведении, произнес он по-русски чисто, без малейшего акцента, и снова протер очки.
Мне он показался старшеклассником из неполной семьи, подрабатывающим на мытье посуды в третьесортном кафе.
- Шеф передал: для вас, - объявил официант, - есть овощи и рыба. А точнее - шашлык из осетрины. Мы получили небольшую тушку...
Я подумал, что речь, может, идет о рыбе, которую конфисковали у Вахидова и сдали в общепит.
- Очень хорошо. - Анна обрадовалась.
- Водку, коньяк?
- Я бы выпила сухого.
- А вам? - спросил он меня.
- Мне коньяка. Лимон.
Когда он ушел, мы посидели молча.
- О чем ты думаешь? - спросила Анна.
- Откуда ты знаешь про "Сахиль"? - Мне отчего-то стало грустно. - Ты приезжала сюда с мужчиной?
- Нет. - Она накрыла ладонью мою руку на столе. - Просто у меня подруга - санитарный врач. Несколько раз мы вместе здесь обедали.
- Там, в коридоре, это все отдельные номера? - спросил - Да. У нас ведь как? Сооружают обычную "стекляшку" - приходи, пей, ешь! А кто пойдет? Тогда директор правдами и неправдами пристраивает какие-то кабинеты для шеф-повара, администратора, делопроизводителя. Вечером все превращается в номера.
Постепенно, несмотря на тусклое освещение, глаза ее обрели природный светло-синий цвет.
- Какие новости в мире? - спросил я.
- Мир велик, - резонно заметила Анна. - Кроме того, есть макромир и микромир...
- Все это время я пробавляюсь новостями небольшого, но очень важного для маленького человека мирка.
- А что такое - маленький человек? - спросила Анна.
- Ну, это тот, кто до поры до времени позволяет другим решать его собственные проблемы...
- Тогда я - маленький человек Совсем маленький. Вот та-кой...
Мальчик-официант внес поднос с закусками, установил его в углу на письменном столе, и, поправляя то и дело спускавшиеся с переносья очки, принялся ловко сервировать наш стол. Я обратил внимание на его совершенно круглые глаза, худенькую длинную шею и нежную мальчишескую кожу - в детском театре он мог бы играть верблюжонка.
- Кто этот малыш? - поинтересовался я у Анны, когда он вышел.
- Сын директора кафе. Между прочим, у него исключительные способности...
- Представь: я догадался.
- Думаю, что ты шел не по совсем правильному пути. Это маленький делец. У него свой счет в сберкассе. Тебе нужны американские сигареты или ящик чешского пива? Он поставит тебе в багажник. Может познакомить с девочками. За комиссионные, разумеется.
- Мне это и в голову не пришло, - признался я.
- Я поняла. Ты видел, как быстро он решил наше устройство? Он наверняка знает, кто ты. И кто мы - друг другу.
- Ну, с этим-то значительно проще. - Я взял ее руку. - Как его зовут?
- Уктем. Его все знают.
"Еще образ, - подумал я. - Целая галерея, годная, может быть, лишь для фантастического романа".
- Удивительное место на земле, - заметил я. - Область стоит на одном из последних мест по стоимости основных фондов непроизводственного назначения в расчете на одного жителя.. Идет недооценка социально-культурной сферы. Закон зоны... - Мне показалось - я нашел верное слово. - Преступные авторитеты берут верх над администрацией. А вместо денежного эквивалента - икра и красная рыба. Продукты, добытые воровским путем.
Порочный, похожий на нежного верблюжонка Уктем появился снова, поколдовал над письменным столом и перенес на обеденный шампуры с янтарного цвета ломтями осетрины, чуреки, терпкий гранатовый сок и тонко нарезанный лимон. Потом он наполнил нам рюмки, оглядел стол.
- Приятного аппетита. - Вид был у него простовато-бесхитростный: круглые глаза интеллигентного мальчика, бепрестанно сползающие, в металлической импортной оправе очки, чистая ковбойка, прикрытая коротким белым фартучком. - Тут есть звонок. Позвоните, когда я понадоблюсь. До этого вас никто не побеспокоит.
- Мальчик должен многое знать, - сказал я, когда Уктем вышел.
Анна согласилась.
- Но он не скажет. Никто ничего не скажет, пока ты не арестуешь тех, кого здесь боятся. А потом не арестуешь и тех, кто покровительствовал тем, которых боятся. И еще следующий слой...
Я не стал ей говорить об угрозах ее бывшего мужа. Зачем?
Мы просидели довольно долго. Разговор вился как деревенская тропинка вокруг, с учетом местных условий. Мы не касались наших взаимоотношений, как настоящих, так и будущих, кроме того, мы не говорили о прошлом каждого, будто жизнь началась со времени нашего знакомства - на берегу у метеостанции в день гибели Сережи Пухова.
Убийство Пухова, несчастный случай с Ветлугиным, выброс нефти на сажевом комбинате, отравление качкалдаков...
Уктем появился через несколько минут после моего звонка - по-прежнему деловой и тактичный.
Я спросил, как бы между прочим:
- У вас большая холодильная камера? Он поправил очки:
- Какая? У нас их две.
- И было две? С самого начала?
- Вторую поставили недавно. - Он с любопытством взглянул на меня. - А что?
- Мы иногда сдаем бесхозную рыбу. Вероятно, можно сдать и сюда. Если есть емкие камеры...
- Конечно, - круглые глаза верблюжонка заблестели. - У нас большие камеры. Самые большие в городе. У нас их арендует Рыбакколхозсоюз.
- Парфенов?
- Парфенов - зам. - Мальчик знал все. Когда я посмотрел на часы, собираясь рассчитаться, Уктем сказал:
- Ваш счет оплачен.
- Кем же? - удивился я.
- Не знаю... Он сказал, что ваш друг, - мило соврал верблюжонок. - В таких случаях мы никогда не отказываем. Дружба у нас - святое дело.
- Так, так. - Я согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32