Сыщик стоял, задумчиво глядя на сверкающую воду.
– Вот как оно, значит, – бормотал он, обращаясь к неведомому собеседнику. – Конечно, ты знаешь весьма и даже отнюдь немало! Ты знаешь, Как, и Почему, и Где – ты знаешь все! А что знаю я? Весьма немного! Но зато меня всегда в подобных случаях укрепляет Н-А-Д-Е-Ж-Д-А. Надежда с весьма-а большой заглавной «Н»!
Произнеся эту речь, Шриг опустил голову и продолжил путь вдоль берега. Он заложил руки за спину и, перехватив сзади трость, по-прежнему погруженный в свои мысли, вытянул губы в беззвучном свисте.
Глава IV,
в которой появляется весьма жалкий персонаж
Тьма и боль… Чувство бессилия и ощущение надвигающегося несчастья… Тошнотворный ужас, охватывающий при попытке вспомнить. И все же он должен, должен вспомнить, если только боль позволит ему думать. Что это было? Что произошло?
Прощальная выпивка, неясно белеющее пятно – приятель, собутыльник?.. Ах да, это некто, с кем он познакомился на корабле. На корабле? Ну да, кажется, он путешествовал на корабле… Он помнил также необъяснимую тяжесть, сонливость, навалившуюся, словно ворох ваты, которая парализовала мышцы и способность мыслить, отняла силы. А потом – меркнущий свет и страшная тьма, и ужас, пришедший из ночи… И в том ночном кошмаре он лежал бессильный, беспомощный, лишь смутно сознавая, что тут творится зло… Расплывчатые жуткие призраки… Кто-то боролся – вяло, безнадежно – не он ли сам? И дикий крик, так резко оборвавшийся – не его ли? – после страшного, сокрушительного удара… Дальше – пустота. Или, стоп! Он вспомнил внезапный ожог ледяной водой, свой отчаянный рывок и лихорадочную, полуобморочную борьбу за жизнь… И снова тьма. Потом – чавкающий ил, скользкие черные бревна, карабканье наверх… Крысиная возня и мерзкий писк. Они везде, следят за ним горящими угольками глаз из всех углов и темных закоулков… Но кто он, и где, и кем был тот приятель, с которым пили, – вспомнить было выше сил, хотя он старался, как мог… Голова раскалывается! И всюду эти крысы… подбираются ближе… Черт с ними, с крысами, – это еще не самое ужасное. Он больше ничего не может вспомнить! Имя, например. Как его зовут? Кто он?.. Если бы хоть чуть-чуть отпустила проклятая пульсирующая боль, он, может, и нашел бы ответ на все мучительные вопросы… Кто? Что? Где? Почему?.. А может, это смерть? Он мертв? Тогда смерть еще страшнее, чем он себе представлял…
Кто-то потряс его за плечо, и чей-то голос спросил:
– Ты чего, Джек, заболел?
Значит, Джек!.. Все равно имя звучит, словно чужое.
– Чего ты там мычишь, Джек? Вставай, пора браться за дела!
Собрав всю свою волю, он открыл глаза. Над ним склонилась темная фигура.
– М-м… кажется, я ранен… Больно… очень… По голове… Не помню ничего… Кто, где…
– Ну и разит же от тебя! А ну-ка, дай взгляну!
По полу затопали тяжелые башмаки, чиркнула, ослепив его, спичка.
– А-а, так я и думал! – прорычал голос. – Нашел местечко! А ну, пошел отсюда, бродяга, пес паршивый!
Человек яростно пнул его в бок, потом еще раз, и все пинал и пинал, пока он не ухитрился, вновь призвав на помощь всю свою волю, встать на дрожащие, непослушные ноги и, пошатываясь, выйти вон.
Он брел наугад, спотыкаясь на каждом шагу, и часто останавливался, хватаясь за виски, чтобы не позволить вколачивать в свой череп гвозди.
Значит, Джек… Хотя вроде бы он откликался на другое имя… в другом мире… И в мире том он плыл на корабле… У него был друг, веселый такой парень… Они обедали при свечах, пили вино… очень много вина… А потом эта сонливость и тошнота… и мгла затмила все вокруг… туман… И снова лица – пятна лиц, склонившихся над ним. Внезапно одно из них начинает расти, расти… становится лицом великана… и снова съеживается… превращается в точку… тает… Его назвали Джеком… И все же… если бы он только вспомнил хоть что-нибудь! Удар – будто молния лопнула в мозгу, и раскололась вся вселенная!.. А перед тем – корабль… А после корабля – тьма и кошмары… видения… А сейчас? Сейчас перед глазами пляшут искры света. Вода. Нет сил, пора немного отдохнуть… мутит… Если полежать, то, может быть, головная боль с кошмарами уймутся, дадут ему подумать… и вспомнить.
Скрючившись, обхватив голову руками, сидел он, блуждая воспаленными глазами по гнилой дощатой набережной, по глади бесшумно струящейся реки, потом поднял голову и с мольбой посмотрел на далекий горизонт, окрашенный рассветом.
Неотвязные вопросы преследовали его. Кто? Что? Где? Почему?
Закрыв глаза, он пробовал сосредоточиться, мучительно пытался выбраться из хаоса, царившего в мозгу, стремился вернуться памятью в прошлое, расколотое жестоким ударом, который уничтожил связь времен.
Все замерло вокруг, ни ветерка. Стало так тихо, что теперь ясно слышались негромкое журчание воды и рыбьи всплески. Спокойные, приятные звуки поначалу умиротворяли, но вскоре сидящему на берегу почудилось в них какое-то настойчивое, тревожное бормотание, ворчливые голоса, настойчиво вопрошающие: «Кто ты? Что ты? Где? И как? И почему?»
Некоторое время он с нарастающим беспокойством прислушивался к ним, стараясь понять, откуда они доносятся – столь же тихие, сколь надоедливые, – как вдруг к ним примешались новые звуки… шаги. Шаркающие, неторопливо приближающиеся шаги. С трудом разлепив глаза, он поднял голову. Вдоль берега брел человек, как видно, погруженный в свои мысли. Голова его свешивалась на грудь, был он невысок, но коренаст, и, чувствовалось, очень крепок. Губы он вытянул трубочкой, словно насвистывал. Под мышкой – трость с набалдашником, на ногах – сапоги до колен. Не иначе мирный философ, предающийся размышлениям о бренности мира, или поэт, который вышел в поисках вдохновения на раннюю прогулку.
Но кем бы ни был сей задумчивый мечтатель, он столь глубоко ушел в себя, что явно ничего вокруг не замечал и совершенно не подозревал о двух зловещих личностях, которые все ближе и ближе подкрадывались к нему сзади. Они уже наступали философу на пятки – оборванцы с алчно горящими глазами, и каждый взгляд, каждое движение выдавало их намерения.
Надо скорее предостеречь беспечного незнакомца!
В благородном порыве одинокий свидетель злодейского нападения попытался встать, но не рассчитал свои скудные силы. Боль ослепила его; свет померк, руки и ноги затряслись, а когда перед глазами снова прояснилось, он понял, что опоздал…
В бесшумном и стремительном рывке двое злоумышленников настигли свою жертву. В воздухе мелькнула дубина, и, сраженный подлым ударом, мечтатель, вскинув руки, пошатнулся и упал. Но безымянный герой не сдался. Он наконец утвердился на ногах и, спотыкаясь, с диким воплем бросился на подмогу. Он сам не сознавал, что именно кричал. Оба бандита, уже принявшиеся было потрошить карманы жертвы, оскалились и огрызнулись в ответ, словно дикие звери. Они приготовились дать отпор, но страшный облик противника неожиданно поверг их в трепет, и, по-поросячьи взвизгнув, негодяи, не дожидаясь драки, с воем кинулись наутек.
Завоевав господство на поле брани, наш герой стоял, слегка пошатываясь, и, не зная, что дальше делать, тупо смотрел на распростертого у его ног философа. Однако вскоре тот пошевелился, чихнул и принял сидячее положение. Посидев немного, философ энергичным движением сдернул с головы свою измятую шляпу и принялся методично, с нескрываемым интересом ощупывать впечатляющую вмятину на лохматой тулье.
– Весьма-а решительное заявление, – произнес он наконец. – Вмятина – что мой кулак. Ничего, выправим молотком. Но, Боже ж ты мой, это сколько надо ненависти, чтоб сотворить такое со стальной прокладкой!.. Мое, кстати, собственноручное изобретение – как раз на случай подобных казусов. О Боже, что творится на белом… – Он оборвал свой вздох, ибо, подняв глаза, узрел отрешенную физиономию и прочие характерные приметы, указывавшие на состояние его избавителя.
– Вы… ранены? – глухим голосом, с запинкой вопросил сей избавитель.
– Нет, не ранен, хотя… Господи, а сами-то вы? – вскочив на ноги, воскликнул Шриг, ибо это был, разумеется, он. – Ну и видок! Не иначе тоже побывали в передряге?
– К…кажется, – промямлил незнакомец. – М-м… не могу думать… не помню… Кажется, я болен.
– Несомненно! – сказал сыщик, кивнув. – Но что с вами произошло?
– М-м… не знаю.
– Выглядите вы – ни дать ни взять ходячий покойник. Ей-Богу, либо оживший утопленник, либо мертвец, только что восставший из могилы. Притом, надо заметить, могилка та была весьма грязновата.
– Да… да… я и чувствую себя… как покойник.
– Вот, полюбуйтесь на себя! – Выудив из кармана круглое зеркальце, Шриг протер его обшлагом рукава и вложил в трясущиеся руки незнакомца.
– Но вы… вы ведь не верите, что я… мертв… да? А я на самом деле… не чувствую себя живым.
– Ну, мертвец не мертвец, а, кажется, обошелся с вами кто-то весьма невежливо. Это, часом, была не Месть? С очень большой заглавной «М»? Господи, с чего это сегодня утром всем и всюду вздумалось кому-то мстить? И кто вы такой есть, мой храбрый друг? Как вас называть?
– М-м… Не знаю.
– Вот тебе на… Как это – не знаете?
– Я… не могу вспомнить… Тот человек называл меня Джеком…
– Джек, а дальше?
– Просто Джек… Только он… ошибся… мне кажется… Это не мое имя… Не могу вспомнить.
– Ладно, дружище, может, вспомните, посмотрев на свою физиономию, – сказал Шриг.
Безымянный герой подчинился и попытался рассмотреть себя в зеркальце. Взгляд слезящихся глаз, глядевших на него сквозь прорези маски из грязи и запекшихся кровоподтеков, ни о чем ему не говорил. Он облизал пересохшие губы, и во рту блеснули крепкие белые зубы.
– Я… очень похож на мертвеца…
– Вы побывали в реке! – заявил Шриг, убирая зеркало в карман и внимательно осматривая одежду стоящего перед ним призрака. – В реке, сударь мой, и притом совсем недавно!
– В реке?.. Да… Должно быть, это была река…
– И как же вас в нее угораздило, дружище?
– М-м… не знаю. Я… не могу вспомнить… Голова… она раскололась… Удар… а потом я… перестал соображать…
– Раскололась, приятель? Тебя что, тоже треснули дубинкой? Боже мой, так и есть. Крови-то видимо-невидимо. Наклонитесь-ка, дайте осмотреть рану… Что, худо, приятель? Держитесь, держитесь, мой безымянный друг! Нет, давайте-ка по-другому. Присядьте, так мне будет сподручнее. Еще немного потерпите… Угу, эта МЕСТЬ вся написана… весьма заглавными буквами!
– Что вы видите?.. Мои мозги, да?.. Вытекают?..
– Нет-нет. Дела и впрямь неважнецкие, но не настолько. Хотя зрелище все равно не из приятных. Кто же это наградил вас такой мощной затрещиной?
– Н-не знаю…
– Как бы то ни было, вы спасли мне жизнь или по меньшей мере здоровье. А этих двоих я узнал, пока лежал на земле, – то были Вкрадчивый Сэм и Солдат Бен… Посему я благодарен вам, сударь, да-с, весьма благодарен. Благодарность – одно из самых развитых свойств моей натуры. Вы сможете идти?
– Н-нет!
– Совсем недалеко – вон туда.
– Ох… кажется, я… я умираю…
– Э нет, приятель, так не годится…
Но тут, как будто в подтверждение своих слов, безымянный спаситель начал оседать на набережную. Сыщик успел подхватить его под мышки, но голова незнакомца качнулась назад и безжизненно запрокинулась под неестественным углом. Тогда Шриг бережно уложил его на доски и огляделся по сторонам.
– Эх, ему бы крепкого рому! – сокрушенно произнес он в пространство и, схватив свою искореженную шляпу, поспешил наполнить ее речной водой. Вернувшись, он встал на колени, смочил снятую с шеи косынку и принялся смывать кровь и грязь с лица и головы неизвестного.
Лицо оказалось молодым; если бы не восковая бледность, его можно было бы назвать красивым. Глаза лежащего закатились и блестели белками сквозь неплотно сомкнутые веки с длинными ресницами.
– Н-да-а, – протянул Шриг, – здесь нужен весьма крепкий, выдержанный ром…
Он вдруг запнулся и затаил дыхание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Вот как оно, значит, – бормотал он, обращаясь к неведомому собеседнику. – Конечно, ты знаешь весьма и даже отнюдь немало! Ты знаешь, Как, и Почему, и Где – ты знаешь все! А что знаю я? Весьма немного! Но зато меня всегда в подобных случаях укрепляет Н-А-Д-Е-Ж-Д-А. Надежда с весьма-а большой заглавной «Н»!
Произнеся эту речь, Шриг опустил голову и продолжил путь вдоль берега. Он заложил руки за спину и, перехватив сзади трость, по-прежнему погруженный в свои мысли, вытянул губы в беззвучном свисте.
Глава IV,
в которой появляется весьма жалкий персонаж
Тьма и боль… Чувство бессилия и ощущение надвигающегося несчастья… Тошнотворный ужас, охватывающий при попытке вспомнить. И все же он должен, должен вспомнить, если только боль позволит ему думать. Что это было? Что произошло?
Прощальная выпивка, неясно белеющее пятно – приятель, собутыльник?.. Ах да, это некто, с кем он познакомился на корабле. На корабле? Ну да, кажется, он путешествовал на корабле… Он помнил также необъяснимую тяжесть, сонливость, навалившуюся, словно ворох ваты, которая парализовала мышцы и способность мыслить, отняла силы. А потом – меркнущий свет и страшная тьма, и ужас, пришедший из ночи… И в том ночном кошмаре он лежал бессильный, беспомощный, лишь смутно сознавая, что тут творится зло… Расплывчатые жуткие призраки… Кто-то боролся – вяло, безнадежно – не он ли сам? И дикий крик, так резко оборвавшийся – не его ли? – после страшного, сокрушительного удара… Дальше – пустота. Или, стоп! Он вспомнил внезапный ожог ледяной водой, свой отчаянный рывок и лихорадочную, полуобморочную борьбу за жизнь… И снова тьма. Потом – чавкающий ил, скользкие черные бревна, карабканье наверх… Крысиная возня и мерзкий писк. Они везде, следят за ним горящими угольками глаз из всех углов и темных закоулков… Но кто он, и где, и кем был тот приятель, с которым пили, – вспомнить было выше сил, хотя он старался, как мог… Голова раскалывается! И всюду эти крысы… подбираются ближе… Черт с ними, с крысами, – это еще не самое ужасное. Он больше ничего не может вспомнить! Имя, например. Как его зовут? Кто он?.. Если бы хоть чуть-чуть отпустила проклятая пульсирующая боль, он, может, и нашел бы ответ на все мучительные вопросы… Кто? Что? Где? Почему?.. А может, это смерть? Он мертв? Тогда смерть еще страшнее, чем он себе представлял…
Кто-то потряс его за плечо, и чей-то голос спросил:
– Ты чего, Джек, заболел?
Значит, Джек!.. Все равно имя звучит, словно чужое.
– Чего ты там мычишь, Джек? Вставай, пора браться за дела!
Собрав всю свою волю, он открыл глаза. Над ним склонилась темная фигура.
– М-м… кажется, я ранен… Больно… очень… По голове… Не помню ничего… Кто, где…
– Ну и разит же от тебя! А ну-ка, дай взгляну!
По полу затопали тяжелые башмаки, чиркнула, ослепив его, спичка.
– А-а, так я и думал! – прорычал голос. – Нашел местечко! А ну, пошел отсюда, бродяга, пес паршивый!
Человек яростно пнул его в бок, потом еще раз, и все пинал и пинал, пока он не ухитрился, вновь призвав на помощь всю свою волю, встать на дрожащие, непослушные ноги и, пошатываясь, выйти вон.
Он брел наугад, спотыкаясь на каждом шагу, и часто останавливался, хватаясь за виски, чтобы не позволить вколачивать в свой череп гвозди.
Значит, Джек… Хотя вроде бы он откликался на другое имя… в другом мире… И в мире том он плыл на корабле… У него был друг, веселый такой парень… Они обедали при свечах, пили вино… очень много вина… А потом эта сонливость и тошнота… и мгла затмила все вокруг… туман… И снова лица – пятна лиц, склонившихся над ним. Внезапно одно из них начинает расти, расти… становится лицом великана… и снова съеживается… превращается в точку… тает… Его назвали Джеком… И все же… если бы он только вспомнил хоть что-нибудь! Удар – будто молния лопнула в мозгу, и раскололась вся вселенная!.. А перед тем – корабль… А после корабля – тьма и кошмары… видения… А сейчас? Сейчас перед глазами пляшут искры света. Вода. Нет сил, пора немного отдохнуть… мутит… Если полежать, то, может быть, головная боль с кошмарами уймутся, дадут ему подумать… и вспомнить.
Скрючившись, обхватив голову руками, сидел он, блуждая воспаленными глазами по гнилой дощатой набережной, по глади бесшумно струящейся реки, потом поднял голову и с мольбой посмотрел на далекий горизонт, окрашенный рассветом.
Неотвязные вопросы преследовали его. Кто? Что? Где? Почему?
Закрыв глаза, он пробовал сосредоточиться, мучительно пытался выбраться из хаоса, царившего в мозгу, стремился вернуться памятью в прошлое, расколотое жестоким ударом, который уничтожил связь времен.
Все замерло вокруг, ни ветерка. Стало так тихо, что теперь ясно слышались негромкое журчание воды и рыбьи всплески. Спокойные, приятные звуки поначалу умиротворяли, но вскоре сидящему на берегу почудилось в них какое-то настойчивое, тревожное бормотание, ворчливые голоса, настойчиво вопрошающие: «Кто ты? Что ты? Где? И как? И почему?»
Некоторое время он с нарастающим беспокойством прислушивался к ним, стараясь понять, откуда они доносятся – столь же тихие, сколь надоедливые, – как вдруг к ним примешались новые звуки… шаги. Шаркающие, неторопливо приближающиеся шаги. С трудом разлепив глаза, он поднял голову. Вдоль берега брел человек, как видно, погруженный в свои мысли. Голова его свешивалась на грудь, был он невысок, но коренаст, и, чувствовалось, очень крепок. Губы он вытянул трубочкой, словно насвистывал. Под мышкой – трость с набалдашником, на ногах – сапоги до колен. Не иначе мирный философ, предающийся размышлениям о бренности мира, или поэт, который вышел в поисках вдохновения на раннюю прогулку.
Но кем бы ни был сей задумчивый мечтатель, он столь глубоко ушел в себя, что явно ничего вокруг не замечал и совершенно не подозревал о двух зловещих личностях, которые все ближе и ближе подкрадывались к нему сзади. Они уже наступали философу на пятки – оборванцы с алчно горящими глазами, и каждый взгляд, каждое движение выдавало их намерения.
Надо скорее предостеречь беспечного незнакомца!
В благородном порыве одинокий свидетель злодейского нападения попытался встать, но не рассчитал свои скудные силы. Боль ослепила его; свет померк, руки и ноги затряслись, а когда перед глазами снова прояснилось, он понял, что опоздал…
В бесшумном и стремительном рывке двое злоумышленников настигли свою жертву. В воздухе мелькнула дубина, и, сраженный подлым ударом, мечтатель, вскинув руки, пошатнулся и упал. Но безымянный герой не сдался. Он наконец утвердился на ногах и, спотыкаясь, с диким воплем бросился на подмогу. Он сам не сознавал, что именно кричал. Оба бандита, уже принявшиеся было потрошить карманы жертвы, оскалились и огрызнулись в ответ, словно дикие звери. Они приготовились дать отпор, но страшный облик противника неожиданно поверг их в трепет, и, по-поросячьи взвизгнув, негодяи, не дожидаясь драки, с воем кинулись наутек.
Завоевав господство на поле брани, наш герой стоял, слегка пошатываясь, и, не зная, что дальше делать, тупо смотрел на распростертого у его ног философа. Однако вскоре тот пошевелился, чихнул и принял сидячее положение. Посидев немного, философ энергичным движением сдернул с головы свою измятую шляпу и принялся методично, с нескрываемым интересом ощупывать впечатляющую вмятину на лохматой тулье.
– Весьма-а решительное заявление, – произнес он наконец. – Вмятина – что мой кулак. Ничего, выправим молотком. Но, Боже ж ты мой, это сколько надо ненависти, чтоб сотворить такое со стальной прокладкой!.. Мое, кстати, собственноручное изобретение – как раз на случай подобных казусов. О Боже, что творится на белом… – Он оборвал свой вздох, ибо, подняв глаза, узрел отрешенную физиономию и прочие характерные приметы, указывавшие на состояние его избавителя.
– Вы… ранены? – глухим голосом, с запинкой вопросил сей избавитель.
– Нет, не ранен, хотя… Господи, а сами-то вы? – вскочив на ноги, воскликнул Шриг, ибо это был, разумеется, он. – Ну и видок! Не иначе тоже побывали в передряге?
– К…кажется, – промямлил незнакомец. – М-м… не могу думать… не помню… Кажется, я болен.
– Несомненно! – сказал сыщик, кивнув. – Но что с вами произошло?
– М-м… не знаю.
– Выглядите вы – ни дать ни взять ходячий покойник. Ей-Богу, либо оживший утопленник, либо мертвец, только что восставший из могилы. Притом, надо заметить, могилка та была весьма грязновата.
– Да… да… я и чувствую себя… как покойник.
– Вот, полюбуйтесь на себя! – Выудив из кармана круглое зеркальце, Шриг протер его обшлагом рукава и вложил в трясущиеся руки незнакомца.
– Но вы… вы ведь не верите, что я… мертв… да? А я на самом деле… не чувствую себя живым.
– Ну, мертвец не мертвец, а, кажется, обошелся с вами кто-то весьма невежливо. Это, часом, была не Месть? С очень большой заглавной «М»? Господи, с чего это сегодня утром всем и всюду вздумалось кому-то мстить? И кто вы такой есть, мой храбрый друг? Как вас называть?
– М-м… Не знаю.
– Вот тебе на… Как это – не знаете?
– Я… не могу вспомнить… Тот человек называл меня Джеком…
– Джек, а дальше?
– Просто Джек… Только он… ошибся… мне кажется… Это не мое имя… Не могу вспомнить.
– Ладно, дружище, может, вспомните, посмотрев на свою физиономию, – сказал Шриг.
Безымянный герой подчинился и попытался рассмотреть себя в зеркальце. Взгляд слезящихся глаз, глядевших на него сквозь прорези маски из грязи и запекшихся кровоподтеков, ни о чем ему не говорил. Он облизал пересохшие губы, и во рту блеснули крепкие белые зубы.
– Я… очень похож на мертвеца…
– Вы побывали в реке! – заявил Шриг, убирая зеркало в карман и внимательно осматривая одежду стоящего перед ним призрака. – В реке, сударь мой, и притом совсем недавно!
– В реке?.. Да… Должно быть, это была река…
– И как же вас в нее угораздило, дружище?
– М-м… не знаю. Я… не могу вспомнить… Голова… она раскололась… Удар… а потом я… перестал соображать…
– Раскололась, приятель? Тебя что, тоже треснули дубинкой? Боже мой, так и есть. Крови-то видимо-невидимо. Наклонитесь-ка, дайте осмотреть рану… Что, худо, приятель? Держитесь, держитесь, мой безымянный друг! Нет, давайте-ка по-другому. Присядьте, так мне будет сподручнее. Еще немного потерпите… Угу, эта МЕСТЬ вся написана… весьма заглавными буквами!
– Что вы видите?.. Мои мозги, да?.. Вытекают?..
– Нет-нет. Дела и впрямь неважнецкие, но не настолько. Хотя зрелище все равно не из приятных. Кто же это наградил вас такой мощной затрещиной?
– Н-не знаю…
– Как бы то ни было, вы спасли мне жизнь или по меньшей мере здоровье. А этих двоих я узнал, пока лежал на земле, – то были Вкрадчивый Сэм и Солдат Бен… Посему я благодарен вам, сударь, да-с, весьма благодарен. Благодарность – одно из самых развитых свойств моей натуры. Вы сможете идти?
– Н-нет!
– Совсем недалеко – вон туда.
– Ох… кажется, я… я умираю…
– Э нет, приятель, так не годится…
Но тут, как будто в подтверждение своих слов, безымянный спаситель начал оседать на набережную. Сыщик успел подхватить его под мышки, но голова незнакомца качнулась назад и безжизненно запрокинулась под неестественным углом. Тогда Шриг бережно уложил его на доски и огляделся по сторонам.
– Эх, ему бы крепкого рому! – сокрушенно произнес он в пространство и, схватив свою искореженную шляпу, поспешил наполнить ее речной водой. Вернувшись, он встал на колени, смочил снятую с шеи косынку и принялся смывать кровь и грязь с лица и головы неизвестного.
Лицо оказалось молодым; если бы не восковая бледность, его можно было бы назвать красивым. Глаза лежащего закатились и блестели белками сквозь неплотно сомкнутые веки с длинными ресницами.
– Н-да-а, – протянул Шриг, – здесь нужен весьма крепкий, выдержанный ром…
Он вдруг запнулся и затаил дыхание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48