– Понимаешь ли, Дик, я не могу рассказать тебе всего, иначе ты бы весьма-а удивился! Ах, если бы я мог посвятить тебя в свои соображения! Ты был бы просто поражен. Только вот с доказательствами у меня загвоздка, черт бы их побрал, поэтому я не скажу ни слова. Разве что об одном: узнав о том убийстве, я спросил себя: кому оно выгодно? Что послужило мотивом? Понимаешь, Дик? Отлично! Но – черт меня побери! – не успел я придумать великолепнейшую версию, как появление мистера Ничегонепомнящего не оставляет от нее камня на камне. Или, так сказать, самым безжалостным образом разбивает все мои умопостроения. Я в тупике, Дик, в полной растерянности; моя великолепная теория рухнула… И виной всему чересчур длинные мизинцы, которым полагается быть короче остальных пальцев! Этакая незадача, Дик, и ничего тут не поделаешь.
– Понятно, Джаспер, – сказал капрал, приглаживая свои ухоженные бакенбарды металлическим крючком, и покачал красивой головой. – Хотя, признаться, я не уловил, что за камни ты имеешь в виду… ну просто ни бум-бум!
– Я и не предполагал, что ты поймешь, Дик… А теперь, мой друг, что ты скажешь насчет того, чтобы повторить твой «Бесподобный», прежде чем мы отправимся на боковую?
– С превеликим удовольствием, Джаспер! – обрадовался капрал, поднимаясь. – Но, возвращаясь к этому бедному малому… Его речь, Джаспер. Он как-то странно говорит. А на иностранца не похож, совсем даже не похож. Только я никогда прежде не слышал такого говора, как у него.
– Дик, ты не бывал в Америке?
– Не доводилось, а что?
– Ничего, Дик, ничего… Возьму-ка я еще кружок лимона.
Глава VII,
в которой безымянный герой отправляется в путь
«Лоринг-Чейз… Сассекс…»
Он неподвижно сидел с ногами на постели и, уткнувшись подбородком в колени, глядел в одну точку широко открытыми глазами. Комната была погружена во мрак. Мистер Шриг с капралом Диком давно протопали наверх; далекие часы пробили полночь.
«Лоринг-Чейз, Сассекс!»
В сумятице, царившей в голове, среди обрывков мыслей и кошмаров, которые ворочались в сознании, мучительно, но тщетно силившемся пробиться сквозь стену окутавшего прошлое тумана, эти слова посеяли особенную тревогу. Они будили в памяти смутное движение неясных теней, вспышки образов из другого мира – мира, в котором существовала надежда, где жили честолюбивые устремления… где сам он был другим. Кто он? Что собой представляет? Как вышло, что он потерялся в этой страшной, полной невыразимых кошмаров мгле?
Невидимые часы пробили час, потом два и, наконец, три. Узкое окошко напротив кровати посерело, на востоке зажглась бледная полоска занимавшейся зари. Вздохнув, человек без прошлого поднял тяжелую голову, спустил ноги и, встав с постели, подкрался к окну. Прижимаясь лбом к стеклу, он долго вглядывался в расплывчатые очертания черепичных крыш и покосившихся труб, которые стояли, словно призраки, окутанные саваном стелющихся дымов.
«Лоринг-Чейз, Сассекс!»
Вдруг его сутулая спина выпрямилась, тусклые глаза загорелись. «Лоринг-Чейз, Сассекс!» Суметь бы туда попасть! Быть может, там он нашел бы ответ на все свои мучительные вопросы… Значит, надо добраться до этого места!
Он крадучись приблизился к двери, открыл ее бесшумно и застыл, напряженно прислушиваясь. Откуда-то неподалеку доносился протяжный храп, заглушенный одеялом. Медленно, с предельной осторожностью молодой человек пересек узкую площадку лестницы и начал спускаться по крутым ступенькам. Каждый скрип старых рассохшихся половиц заставлял его затаив дыхание останавливаться, но слышал он лишь стук своего сердца и отдаляющийся храп. Наконец, достигнув выхода и тихо сняв цепочки и задвижки, он шагнул в холодный предрассветный сумрак. Осторожно прикрыл дверь, боязливо огляделся, посмотрел на небо и заторопился прочь.
Он убегал все дальше и дальше, наугад по пустынным улицам, как вдруг, повернув за угол, испуганно отпрянул, чуть не налетев на караульную будку, в которой сонно посапывал нахохлившийся в своей шинели стражник.
Стражи порядка даже дремлют бдительно. Мгновенно пробудившись от звука шагов, караульный открыл глаза и хмуро прорычал:
– А ну-ка, ну-ка, иди сюда! Ты куда это несешься спозаранку?
– Будьте любезны, не могли бы вы указать мне дорогу в… Лоринг-Чейз, Сассекс?
– Сассекс?! – переспросил стражник, нахмурившись еще сильнее. – Ха, Сассекс! Что за вздор! Ты что, хочешь сказать, будто тебе прямо сейчас приспичило в твой Сассекс? – Он выскочил из будки и принялся, чтобы согреться, махать руками и приседать, притопывая на одном месте. Глаза его между тем с растущей подозрительностью разглядывали раннего прохожего.
– Что ты здесь делаешь? И почему у тебя на голове повязка? А?
– Меня ранили.
– Кто? Почему?
– Я… не знаю.
– Ага! А где твоя шляпа?
– Н-не помню…
– Так-так. И, конечно, не помнишь джентльмена, у которого стянул эту одежду?
– Это моя собственная одежда… я так думаю… Но, прошу вас, подскажите мне, как найти дорогу в Сассекс.
– Сассекс! – презрительно фыркнув, повторил караульный. – Глаза б на тебя не глядели! Сассекс, говоришь? Пьянчуга ты, гуляка, вот что я тебе подскажу. Ходят тут всякие ни свет ни заря… Путешественник!
– Благодарю вас, но куда мне все-таки идти?
– На все четыре стороны! Куда глаза глядят! И не приставай ко мне больше со своим Сассексом!
Робкий пешеход, встревоженный и совершенно сбитый с толку, вздохнул и покорно, печально морща лоб, ни с чем заторопился прочь.
Он понуро брел по пустынным темным улицам. Многолюдный Лондон спал вместе со всеми своими обитателями, которые в дневные часы, бывало, запруживали площади и тротуары так, что яблоку негде упасть. Но даже в эту рань до слуха одинокого прохожего доносился глухой, никогда не смолкающий шум грохочущих по булыжным мостовым повозок и телег, на которых окрестные крестьяне везли товар на рынок.
Великий город начинал неспешно пробуждаться. Из несметного множества труб, расчерчивая бурыми полосками светлеющее небо, поднимался ленивый дымок; распахивались двери; гулкие улицы наполнялись эхом от звука шагов, топота копыт и скрипа рессор – сначала редких, но по мере наступления рассвета сливавшихся в негромкий, но и неумолчный гул. Потом могучий город окончательно стряхнул с себя сон и во всю мочь загрохотал колесами экипажей, зазвенел копытами лошадей, закричал голосами возниц и кучеров, затопал каблуками и зашаркал подошвами.
Со всех сторон толкаемый, пихаемый куда-то спешащими людьми, ошеломленный и испуганный лондонскими толпами и шумом, в котором безрассудному герою слышался рев морского шторма, он, прижимаясь к стенам домов, весь дрожа – словом, вовсе не геройски, – кое-как продвигался вперед.
Никто не обращал на него ровным счетом никакого внимания. Редкие прохожие, к которым он осмеливался обратиться с вопросом о дороге, либо, смерив его недоуменным взглядом, неодобрительно качали головой, либо, что было хуже всего, принимались насмехаться и издевательски постукивать пальцем себе по лбу. В конце концов какой-то сжалившийся разносчик показал ему на юго-восток. Так неопытный путешественник добрался до Лондонского моста, где решил передохнуть. Склонившись над перилами, он долго смотрел на темные, мрачные воды реки. Плавное, равнодушное течение внушало смутный страх и притягивало, завораживая.
Долго стоял он и смотрел вниз, ни о чем не думая и не в силах оторваться от перил, борясь лишь с ужасом, сжимавшим внутренности, как вдруг чья-то рука схватила его за локоть. Молодой человек, вздрогнув, оглянулся. Перед ним стояла женщина, одетая в бедное, поношенное платье.
– Не смотри туда, – со страхом прошептала она. – Не смотри, или река заманит и не отпустит, как заманила уже многих… как чуть не заманила и меня. Не смотри на нее, парень! Жизнь не настолько тяжела, как порой кажется. Я знаю, о чем говорю, со мной ведь она тоже скверно обошлась. Ах, да что там – хуже, чем скверно. Во мне все умерло тогда, много лет назад… все добрые чувства… Но я не поддалась искушению, потому что подумала о матери… Она живет в деревне и думает, что жизнь моя наладилась. Я бросила ее, сбежала в Лондон, в этот рассадник зла. О Господи, как я его ненавижу!
– Почему же вы не вернетесь? – спросил он сочувственно. – Уехали бы назад, в деревню.
– Я не могу… Не смею. И никогда не посмею. Лондон не отпускает меня. И никогда не отпустит.
– Да, он крепко держит свою добычу. Слышите – рычит? Словно дикий зверь…
– Что вы сказали, молодой человек?
– Это звериный рык. Голос Зверя.
Женщина с опаской покосилась на него и покачала головой.
– Во всяком случае, прошу вас, не смотрите на воду! Не смотрите, иначе река возьмет вас, как чуть не забрала меня. А может быть, и заберет в конце концов. Уходите, бегите отсюда, пока есть силы.
– Да, – ответил он, – я как раз собирался в Сассекс.
Женщина тихо вскрикнула и спрятала лицо в видавшую виды шаль. Ее плечи задрожали.
– Почему вы плачете? Я сказал что-нибудь не то? – спросил обеспокоенный собеседник.
Она сдержала рыдания.
– Я родилась там, в Сассексе. И моя старушка мать до сих пор живет в Льюисе. У нее там крохотная мелочная лавка сразу за мостом. Зовут миссис Мартин… Я знаю, она до сих пор ночей не спит – все обо мне тревожится. Если вам, молодой человек, доведется оказаться в тех местах, может, заглянете к ней? Скажете, что ее Нэнси прекрасно устроилась и… вполне счастлива… – И она, уткнувшись лицом в шаль, опять заплакала. – Вы ведь не откажете бедной, несчастной женщине?
– Я непременно выполню вашу просьбу.
– Благослови вас Бог! Ну, идите же. Дорога туда долгая. Прощайте, желаю удачи, и пусть… пусть Господь будет к вам милосерден.
С последними словами она закуталась в свою шаль, слабо улыбнулась сквозь слезы и затерялась в толпе прохожих. А молодой человек, обратившись к зверем рыкающему городу спиной, зашагал навстречу неведомым приключениям.
Глава VIII,
в которой мелькает образ некой особы
Неблагодарное и утомительное занятие – подробно рассказывать о скитаниях нашего безымянного странника, вынесенных им бесчисленных унижениях, дурном обращении, которому он подвергался, осыпаемый насмешками и оскорблениями бродяг и всякого сброда, с кем сталкивал его случай. Частенько оказывался он в роли безответной игрушки в жестоких забавах тупых невеж. Полное живописание всех его злоключений не вплело бы в ткань повествования сколь-нибудь ценных нитей, не обогатило бы узора. А потому ограничимся мимолетным взглядом на одинокого путника, решительно шагающего на юг, и увидим, как от восхода до заката, в пыль и зной, сквозь ветер и дождь, забираясь на ночлег в уединенные стога или под прикрытие густых живых изгородей, вечно голодный и усталый, он неуклонно приближается к цели. Заметим мельком, как шевелятся его губы, когда у каждого из встречных он неизменно спрашивает об одном и том же – о дороге в Лоринг-Чейз, что в Сассексе.
И после этого перенесемся в слепяще-знойный, безветренный полдень, когда несколькими неделями спустя отощавший, изнуренный путешественник, еле волоча ноги, свернул с раскаленной пыльной дороги под сень деревьев прохладной рощи. Его сразу обступил зеленый сумрак, слух наполнили безмятежные, отрадные звуки – шелест листьев, чистые птичьи трели и журчание ручья. Привлеченный этим последним, самым приятным из звуков, молодой человек, в надежде утолить жажду, мучившую его с самого утра, прибавил шагу и вскоре вышел к роднику. Прозрачная вода манила и искрилась в проникавших сквозь листву солнечных лучах.
Утомленный путник вдоволь напился, ополоснул лицо и блаженно растянулся на траве; на душу его снизошел покой. Подперев голову рукой и глядя на водяные блики, молодой человек задумался и вскоре под веселое журчание погрузился в сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48