Кто я? — спросил человек. Стальное Сердце, — ответил водопад. Где мне искать себя?
Ты себя уже нашел. Теперь только не потеряй. Помни — то что ты держишь твердой рукой, у тебя никто и никогда не отнимет. Как мне жить, во что мне верить?
Вера нужна слабому. Как и удача. Вера полагается на чью-то помощь, на чью-то поддержку и благоволение. Сильный не столько верит в кого-то или во что-то, сколько знает , что все это находится у него под рукой. Знай, что твоя воля и твой рассудок — самая крепкая смесь на земле. Это будет складываться из тебя самого. И не нужно думать о том, как жить. Об этом позаботятся твои инстинкты. Но как мне оценивать свои силы?
Никак. Не нужно давать себе оценку. Это за тебя всегда сделают другие. И последнее — если ты будешь жить так, как тебе предписано законами стаи, всегда проиграешь. Создавай законы сам! Пусть они живут по твоим законам.
Источник замолчал, а человек понял, что настало время пройти через эту холодную, почти непроницаемую стену отчуждения одного мира от другого. Он сделал шаг. Струя воды обожгла ему лицо. Он вошел внутрь. Все тело сдавило непереносимым стеснением. Он шел дальше. На ту сторону…
Он приходит в себя! — услышал Игорь. Его глазам медленно вернулось зрение. Игорь разглядывал больничную палату и незнакомых ему людей. Больница…, конечно больница. Только палата была чужая. Врач присел на край кровати.
Как вы себя чувствуете? вы понимаете, о чем я говорю? Игорь кивнул.
Назовите мне свое имя. Игорь разжал губы:
Сталь — но — е Сер — д — це.
У-у, проблемы с речью, — сказал кому-то врач. — Остаточная дизартрия. Будем наблюдать. Дайте-ка мне еще раз его историю болезни.
Он взял у медсестры несколько бумажных листов, стиснутых картонным переплетом. Ушел в них взглядом. Задумчиво произнес:
Плавский Игорь Дмитриевич, сорок первого года рождения… Переведен из Первой Хирургии… Так-так… Предварительный диагноз… Значит, наблюдался по поводу ушиба почки… Подтвержденный диагноз — «сопор"… Что? — спросил Игорь. — У меня что-то стало с головой на просвечивании.
Это хорошо, что к вам вернулась память. И речь у вас, похоже, восстанавливается.
Вечером, когда мягкий сумрак приглушил остроту неразгаданных дневных тайн, Игорь попытался встать с койки. К его полному удивлению, он не смог это сделать.
Ходить его учили несколько дней. Только в конце недели, как-то ночью, когда вся больница уже погрузилась в сон, Игорь встал с кровати и осторожно проник за дверь палаты. Там был длинный коридор и высокие стены, по которым разливался ровный свет из потолочных плафонов. Ярко горела лампа на столе дежурной медсестры. Игорь осторожно подошел к окну. А за окном стояла зима. Снежная, дымная, настоящая…
Игорь вернулся в палату и рухнул на кровать. Он зарылся лицом в подушку и больше не отвечал своим мыслям.
Иногда Игорь уходил в конец коридора и смотрел там в окно. Внизу, на улице, раскачивалась ветром железная чашка фонаря. Бросаемый ею свет плыл то в одну, то в другую сторону. Желтый, как лимон. Оконное стекло было холодным. Оно запотевало на пути дыхания, и тогда свет от уличного фонаря расплывался по стеклу желты пятном.
Санитарки развозили бульон. В больничной посуде из нержавейки. В громкоговорителе мурлыкала песенка про строителей. Кто-то в палате шелестел газетой, насыщаясь событиями недельной давности. Писали про то, как американский разведывательный корабль вторгся в территориальные воды Северной Кореи. Корабль назывался «Пуэбло». Игорь знал это уже наизусть. Тянулась жизнь. Тянулась, как выдохнувшаяся кляча. Игорь вдруг подумал, что все не так. Все совершенно не так. Почему эта безысходность делает его беспомощным и ничтожным? Почему вообще она влияет на его настроение, сознание, чувства? Почему не он влияет на нее? Даже здесь, в этих стенах, он мог растрясти сомнамбулический покой человеческого смирения. Ведь есть же где-то по ту сторону его духа и плоти человек под именем Стальное Сердце. Человек, который утверждает, что смирение — это способ душевной проституции, а покаяние — путь к вырождению.
Игорь поймал себя на мысли, что ищет повода для своего бунтарства. Он ходил по коридору и маялся бездействием. Казалось, подвернись ему сейчас случай, и он покажет, «кто в доме хозяин». Хозяин! Возможно, так поступают трусы. Распохабившись ничтожным своим триумфом, уходят прозябать в тихую отстоину своего трезвого смирения. Нет, Игорь бунтовал по-иному. Он бунтовал прорывающейся в нем силой. Какой-то новой силой, имеющей большое желание перевернуть мир.
На плечо Игорю легла чья-то рука. Он обернулся. Врач позвал его взглядом за собой.
Ну что, «душа свободою горит»?
Игорь не ответил. Врач, между тем, настраивался на разговорный лад. Он вдруг спросил:
Как вы полагаете, реальность — вещь объективная? Возможно.
Сугубо объективная, голубчик. А значит, подчинена и объективным законам. Я, знаете ли, интересуюсь мечтаниями человечества. Мне по профессии положено. Не так ли? У нас в Отечестве должно мечтать иначе . За рубежом — извольте. Там и магнетизм и переселение душ. Одна беда — все эти мечты есть только способ борьбы с реальностью. Понимаете, голубчик? Нет.
Понимаете. Вижу. Кем вы там у нас оказались, Стальным сердцем? Не заблуждайтесь в себе, опасно. Реальность называет эти мечты болезнью. Онероидное состояние. Не приходилось слышать? Значит, всякий мечтающий — психопат?
Ну, зачем же так. Не всякий, а только тот, кто не осознает реальность. Реальность — это место, где строится личность. Не в мечтаниях, заметьте. Так что насчет Стального сердца? Игорь улыбнулся:
Никаких мечтаний, заверяю вас, одна только реальность. Ну вот и славненько. Значит, завтра на выписку. Да, голубчик.
…Юлька пыталась вырваться. Она упиралась, до боли терзая прихваченную наглецом руку. Юльку волокли по лестнице.
Эдик, вот она! — крикнул кому-то уцепивший ее молодчик.
Там, наверху, на подоконнике лестничного пролета, сидел парень и, будто ничего не замечая, смотрел в окно. Услышав оклик он спрыгнул с подоконника и вдруг резко ударил в лицо Юлькиного мучителя.
За что?! — только и вскрикнул тот. Не распускай руки! Чего пристал к девчонке? Эдик заглянул Юльке в глаза.
Не бойся, эти подонки тебе ничего не сделают.
А внизу били Игоря. С лету ногой. И нацельно, с оттяжкой, ужатым до каменной твердости кулаком, куда-то в месиво разбитого носа и разорванных губ. Игорь упал. Под сыпучий град беспощадного забоя ногами.
Помоги ему, помоги! — закричала Юлька. Эдик нехотя повернулся к разыгравшейся шпане.
Ну же! — Юлька плакала. В своей беспомощности, в своем детском страхе и безысходной, подавленной злости.
Эдик легко и проворно перенес себя через десять ступенек. Один за другим повылетали из подъезда молодые буяны. Юлька слышала, как хлопают двери, принимая натиск разбрасываемых тел. Потом стало тихо. Только постанывал Игорь.
Если бы он был мужчиной, то не устроил бы при тебе драку, — сказал Эдик, и, подняв Игоря с пола поволок его на себе по лестнице.
Игорь находился в шоке. Он вложил Эдику ключи от профессорской квартиры. Игорь еще не мог прийти в себя. Рядом была Юлька и еще какой-то парень. Игорь знал этого парня, но кто он такой, сейчас не мог вспомнить.
А Юлька совсем растерялась. Она не могла подавить в себе страх. Она никогда еще не видела прямо перед собой растерзанного человека. Он вызывал у Юльки чувство брезгливого оцепенения. Она понимала, что это Игорь, но ничего не могла с собой сделать. И только Эдик действовал спокойно и уверенно. Надежный парень. Он влил в Юльку и в побитого Друга по рюмке найденного коньяка, освободил Игоря от разорванной рубашки и впихнул его под душ, он распотрошил профессорскую аптечку в поисках заживляющих средств и уложил Игоря на кушетку в холле, позвонил в «скорую» и укутал мокрую от дождя и замученную Юльку в теплый, ратиновый халат. Он даже спас паркет в прихожей от дождевой воды и кровяных подтеков. Большой половой тряпкой.
Все уже позади, — сказал Эдик. — Правда скоро тебя ждет еще одна малоприятная процедура — придется давать показания участковому. Со «скорой» обязательно сообщат в милицию. У них такой порядок. Если хочешь, я все расскажу сам. Чтоб тебя не таскали потом по повесткам.
Юлька кивнула. Эдик знал, что рассказать участковому.
Когда «скорая» уехала, забрав Игоря в больницу, Эдик и Юлька остались одни в большой профессорской квартире. Девушку не покидало чувство вины перед Игорем. Но в чем была эта вина? Она не знала.
В распахнутые окна дышала ночь. После всего того, что случилось, после этого страшного вечера и ожидания «скорой», после хлопот с Игорем и долгого-долгого приведения себя в чувство, Юлька вдруг вспомнила про часы. Про время, которое давно уже звало ее домой. Но было два часа ночи. И еще был страх перед ночной улицей, где Юльку никто уже не мог защитить. Даже такой ценой. И она осталась в профессорской квартире. Вместе с Эдиком, прогнать которого у нее не поворачивался язык.
Эдик говорил о том, что благородство должно иметь железные кулаки, иначе оно превращается в блеф, в иллюзию человеческого достоинства. Эдик говорил, что способность защитить у мужчины равнозначна его половой зрелости, и если мужчина не обладает этой способностью, он не имеет морального права сближаться с женщиной. Он неосознанно обманывает ее, ибо такова природа женщины: она должна быть за мужчиной, должна быть им прикрыта, и не только в постели, но в самой жизни.
Должно быть, Эдик был прав. Юлька устала и не вдумывалась в смысл его слов. Потом Эдик нашел в холодильнике остатки коньяка и долго говорил о его достоинствах. О французских виноградниках и о том, что нормандский кальвадос ничем не уступает по популярности самому коньяку. Просто мы ничего не знаем о яблочной французской водке — кальвадосе. Еще Эдик говорил, что коньяк следует пить в широких рюмках, а рюмку следует предварительно нагреть ладонью. И нужно подышать коньячным духом, чтобы оценить обонянием весь крепкий букет этого сильного напитка. У обоняния и у вкуса разный подход к восприятию. Эдик объяснял Юльке, что считать коньяк мужским напитком — расхожее заблуждение. Независимые и самостоятельные женщины всегда пьют коньяк. И вообще это глупость заедать коньяк лимоном или шоколадом.
Нужно лимонную дольку запить глотком коньяка…
Юлька запила. А еще нужно расслабиться и пропустить этот глоток внутрь. Человека коробит от спиртовой крепости напитка. Но спирт — носитель коньячного букета, и спирт лучше не воспринимать на вкус. Ведь мы пьем не спирт в коньяке, а коньяк на спиртовой его основе. Юлька расслабилась и пропустила в себя еще одну рюмку.
Ей давно хотелось спать, она устала и механически делала то, что казалось ей убедительным.
Потом она уже не слышала Эдика, а только чувствовала совсем близко его дыхание. Происходило что-то запретное, но оно происходило будто бы не с ней. С кем-то другим. Внутри себя самой Юлька давно уже пережила и эту ночь и все то, что с ней случилось и еще только могло случиться…
Вьюга захлестывала Москву. Город сидел по самые крыши в снежном разбое. Порой среди снега и выхлеста вдруг загоралось теплое, праздничное окно. Люди ублажались близостью Нового года. Сейчас там полным ходом шло почти сценическое действие с варевом, жаревом, запечью и прочими атрибутами человеческого счастья.
К остановке подкатил троллейбус. Запоздалые пассажиры нашли в нем свое спасение. Игорь не ехал. Он смотрел на торопливые лица пассажиров и не ехал. Троллейбус хлопнул складными дверями и заворошил колесами по снеговому намету. Игорь поднял воротник и пошел к дому. Юлька не приедет. Она вообще стала како-то чужой. Что-то в ней изменилось. В нем тоже многое изменилось, но она этого не знала. И уже не узнает…
Внезапно кто-то сзади хлопнул его по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29