– Все улажено… Обещаю тебе, – торжественно произнесла она. – Твоей карьере ничего не угрожает.
– Стало быть, карьера, а не просто работа?
– Можно сказать и так.
– Ну намекни хотя бы. Доктор? Адвокат? Вождь индейцев?
– Ты помнишь стишок медсестры?
Он неопределенно хмыкнул.
– Думаю, да, – задумчиво пробормотал он. – Как же мне удается помнить детские прибаутки и не помнить тебя?
Он скользнул взглядом по ее груди.
Почувствовав некую неловкость от столь затянувшегося общения, Кендал наконец высвободилась:
– Кевин заплакал.
К счастью для нее, детский плач в соседней комнате прервал дальнейшие расспросы. Естественно, ему все внове, все интересно, но чем меньше они будут касаться своей прежней жизни до аварии, тем в большей безопасности она будет себя чувствовать. Ведь любое, случайно брошенное слово, даже самое безобидное, может пробудить его цепкую память.
Хныканье ребенка прервало и его недвусмысленные притязания. Это желание близости с его стороны пугало Кендал больше, чем что бы то ни было. Конечно, нельзя выходить из роли, пусть привыкает к мысли о том, что она его жена, но интимные отношения?!
Она покормила Кевина, вымыла его, спеленала и убаюкала, напевая старую песенку, которую слышала от бабушки в раннем детстве.
Джон в это время расположился на софе напротив, удобно устроив больную ногу на стуле. Глубокие тени под глазами, отбрасываемые настольной лампой, делали его практически невидимым. Но Кендал ничуть не сомневалась; что он не сводит с нее своего зоркого ястребиного взгляда.
– А как насчет моей семьи? – неожиданно спросил мужчина.
– Твоя мать давным-давно умерла.
После некоторого молчания он продолжил:
– Похоже, меня абсолютно не трогает тот, кого я не помню. А братья и сестры у меня есть?
Она отрицательно покачала головой.
– А отец? Отца тоже нет?
– Есть, но вы с ним поссорились.
– Из-за чего?
– До аварии ты не желал даже говорить об этом. Не думаю, что стоит сейчас затрагивать эту тему.
– И он ничего не знает об аварии?
– Я не считала возможным звонить ему без твоего ведома, поэтому он не в курсе.
– Неужели мы настолько переругались, что отца не волновало бы, жив я или мертв?
– Ну, конечно, нет. Он, естественно, проявил бы обеспокоенность, но, мне кажется, ты не хотел бы посвящать его в свою жизнь. Я должна уложить Кевина. – Хорошо бы уйти вовремя, так, чтобы это не сильно смахивало на бегство.
Манеж сынишки располагался в самой маленькой из всех комнат. Кендал осторожно уложила ребенка в кроватку. Он инстинктивно свернулся калачиком, носиком уткнувшись в подушку.
– Неужели так сподручнее?
Кендал не слышала, как он, следуя за ней, незаметно пробрался в эту комнату.
– Почти все дети так спят, – вздрогнув от неожиданности, ответила она.
– Но это ведь неудобно.
– Было бы тебе всего лишь три месяца, посмотрела бы я, как ты спишь!
– А как протекала твоя беременность?
– Сначала некоторые осложнения, затем все нормализовалось.
– Что за осложнения?
– Как у всех. Утренние недомогания. Усталость. Депрессия.
– Депрессия?
– Ну, не совсем так. Просто плохое настроение.
– И почему же было плохое настроение?
– Слушай, пожалуйста… Я ужасно устала. Неужели с вопросами нельзя подождать? – Женщина намеревалась обойти его, но он преградил путь костылем.
– Знаешь, – с досадой бросила она, – меня уже тошнит от твоего костыля, ты используешь его как шлагбаум.
– А меня тошнит от твоих бесконечных попыток увильнуть от ответа. Итак, чем объяснялась твоя депрессия и плохое настроение во время беременности? Ты что, не хотела ребенка?
Она даже разозлиться не смогла как следует. Досада сменилась усталостью:
– Гормональные изменения – первые три месяца всегда приводят к ухудшению настроения у женщин. Что же касается Кевина, то я его очень хотела.
– А я?
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга в упор, затем она спокойно отодвинула в сторону костыль:
– Мне надо принять ванну.
Она выключила свет. Но не успел он погаснуть, как свет автомобильных фар резко ударил по фасаду дома и проник в спальню.
– О Боже! – испуганно воскликнула она, прижавшись к стене и украдкой бросая на улицу косые взгляды. Она с ужасом наблюдала, как к дому подъехал автомобиль.
Под дождем и в тумане остановившаяся в конце аллеи машина, словно огромный грозный левиафан, пугала своим рыком и обжигала светом.
За спиной послышался звук костылей.
– Спрячься! – зашипела она в страхе. – Давай от окна подальше!
Джон тут же застыл на месте как вкопанный. Кендал, затаив дыхание, Ждала, пока автомобиль развернется и уедет восвояси. Она с облегчением вздохнула, пытаясь унять непослушную дрожь. Через секунду окончательно взяла себя в руки и выдавила.
– Наверное, кто-то случайно завернул.
Повернувшись, женщина увидела его огромный и внушительный силуэт в дверном проеме на свету, пробивающемся из гостиной. Он не позволил ей прошмыгнуть – быстро включил верхний свет, задрал ее подбородок и пристально посмотрел в глаза.
– Что, черт возьми, происходит?
– Ничего.
– Ничего?! Да ты белее полотна! Ты просто обезумела, когда увидела машину. В чем дело? Кто нас преследует? Или преследует тебя?
Она постаралась отвести взгляд и как ни в чем не бывало заметила:
– Я просто не ожидала гостей, вот и все.
– Чушь собачья, – резко выкрикнул он. – Ладно, я потерял память, но не мог же потерять разум, поэтому не считай меня идиотом. – Грубо повернув ее за подбородок, он поймал взгляд Кендал. – Ты спасаешь свою жизнь, так? От кого? Скажи, кто пытается обидеть тебя? Твоего ребенка? – Он бросил говорящий взгляд на манеж, где спал Кевин. – Нашего ребенка?
– Никто не навредит нам до тех пор, пока мы вместе, – убедительно ответила она. Теперь Кендал прекрасно понимала, что он готов драться за них с Кевином из последних сил, несмотря на свое недоверие к ней и необъяснимую антипатию к сыну. Именно это обстоятельство в решающий момент помешает ей, пожалуй, его бросить.
Она не могла, да и не хотела рассчитывать на чью-то помощь. Сызмальства привыкнув самостоятельно решать все свои проблемы, полагаясь исключительно на себя, она тем не менее чувствовала себя в большей безопасности, когда он находился рядом. Хотя, возможно, это ложное ощущение, учитывая его физическое состояние и сломанную ногу. Его присутствие могло ей слишком дорого обойтись, не исключено, что даже фатально.
Кендал собралась уже было выйти, но на секунду задержал ась:
– Я буду в ванной. Дай знать, если Кевин заплачет. На этот раз Джон не пытался ее удержать.
Она до краев наполнила ванную и с наслаждением погрузилась в горячую воду. Через четверть часа она появилась в гостиной. Прикрываясь широким махровым полотенцем, с зачесанными назад мокрыми волосами, со свежим, сияющим чистотой лицом, она выглядела невероятно соблазнительной.
Открыв входную дверь и глядя на капли дождя, сверкавшие в темноте ночи; он о чем-то глубоко задумался и очнулся лишь от шлепанья босых ног.
– Я уже вышла, – объявила она, хотя в этом не было никакой необходимости.
Женщина решительно направилась в спальню, но он попросил подождать. Проковыляв через всю комнату, он стал с ней рядом.
Кендал резко отпрянула, когда он потянулся к ее груди. Ни слова не говоря, Джон удивленно поднял брови и после минутного колебания прикоснулся к ее влажной коже:
– Болит?
Она сперва не поняла, о чем он, но внимательно проследив за его взглядом, увидела жуткую полосу, прочертившую всю грудь прямо от плеча иссиня-черным следом.
– Это от автомобильного ремня безопасности, – пояснила Кендал. – Не очень симпатично, правда? Хотя, с другой стороны, не пристегнись я этим ремнем, неизвестно еще чем бы все это кончилось.
Его лицо озарилось сочувственной улыбкой.
– Да, наверное, выглядела бы в точности как я.
– А ты не так уж плох. – Их глаза встретились и какое-то время они не отрываясь смотрели друг на друга.
В горле Кендал неожиданно пересохло.
– Я имею в виду, что твое лицо уже без синяков.
Он, думая о чем-то своем, рассеянно кивнул. И снова посмотрел на этот ужасный след на груди:
– А кончается где?
От этого вопроса ее мгновенно бросило в жар. Понятно, что будучи его женой, она не должна испытывать смущения. Не сводя с нее горящего взгляда, он медленно развязал узел полотенца. Она отбросила его концы в сторону и чуть приподняла грудь, чтобы он мог беспрепятственно разглядеть этот длиннющий синяк.
Никогда в жизни Кендал не чувствовала себя такой беззащитной, выставленной напоказ. Взгляд его медленно блуждал по ее телу, останавливаясь не только на проклятой лиловой полоске, но и на всех изгибах, складочках, выпуклостях. Казалось, он исследовал каждый дюйм ее плоти, проникал во все поры, стараясь ничего не пропустить. Она терпеливо ждала конца этой унизительной процедуры, но, переволновавшись, инстинктивно попыталась прикрыться полотенцем. Но он жестом остановил ее.
– Что это?
И чуть коснувшись живота, дотронулся до лобка. Кендал на мгновение задохнулась, затрепетала, почувствовав неутолимый зов плоти. Она вздрогнула, но не отпрянула, когда он осторожно провел пальцем по аккуратному розовому шраму внизу, скрывавшемуся под мягким золотистым пушком и на мгновение задержался там.
– Кесарево сечение, – чуть слышно прошептала она, не переводя дыхания.
– Гм. Ты вся дрожишь?!
– Да, кесарево все еще дает о себе знать. После аварии здорово обострилось.
Он исследовал еще один кроваво-красный след автомобильного ремня – от одной тазовой кости до другой. И наконец оторвался от ее живота. Улучив момент, она подхватила полотенце и поспешно прикрылась. Ей хотелось, подчинившись первому импульсу, побыстрее скрыться, оставить его, но она сдержалась. Усилием воли приказала себе успокоиться и вести так, как надлежит настоящей жене.
– Ванна очень глубокая, – предупредила Кендал, стараясь переключить его внимание на что-нибудь другое. – Даже без гипса тебе было бы трудновато забраться и выбраться оттуда. Давай, помою тебя мочалкой над раковиной?
Он помолчал, раздумывая, и решительно отверг ее помощь.
– Спасибо, думаю, что справлюсь.
– Ты уверен?
Он окинул ее страждущим взглядом с ног до головы и отрезал:
– Да, уверен.
Прихрамывая, обошел ее, двинулся в ванную и, наконец, запер за собой дверь.
Кендал обессилен но прислонилась к дверному косяку. Только спустя несколько минут она полностью пришла в себя. Все оказалось много сложнее, чем представлялось вначале. Он слишком восприимчив, она – записная лгунья. Вдохновенно вешая ему лапшу на уши, она сама начала верить своим словам. Пожалуй, произошло непоправимое: единственное средство спасения обернулось против нее. Надо немедля бросить его во что бы то ни стало.
Но прежде всего нужно пережить эту ночь.
Она отыскала в шкафу свою летнюю ночную рубашку, оставшуюся еще со времени предыдущего приезда. Затем не спеша постелила ему постель и, подбив подушку, замерла, услышав скрип двери. Он медленно приближался через гостиную.
В боксерских трусах, которые она купила ему сегодня утром, еще не обсохших от недавнего купания, он принес с собой запах мыла, зубной пасты и эликсира для рта. Часто переводя дыхание, он опустился на кровать с большой осторожностью, словно постарел лет на тридцать.
– Ложись на спину, – в голосе ее неожиданно послышалась нежность. – Я устрою твою ногу на подушке.
Пока Кендал хлопотала над ним, из груди его вырвался вздох облегчения, лицо нездорового сероватого оттенка приняло спокойное выражение, он закрыл глаза. Она жалостливо разглядывала его исхудавшие щеки, многочисленные синяки и ссадины, этих неразлучных спутников страданий и боли. Джон все еще выглядел помятым и разбитым.
Она выключила ночник, чтобы уберечь его от резкого света:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66