А она-то надеялась, что он посоветует ей выбросить их из головы. Вместо этого, кончив читать, Джефф спросил:
– Вы их показывали кому-нибудь еще? Мистеру Уэбстеру? Полиции?
– Нет.
– Может быть, стоит показать.
– Не хочу прослыть паникершей.
– Вас никто не может в этом обвинить.
– Не знаю, Джефф, – вздохнула Кэт. – Не хотелось бы напрасно поднимать шум и привлекать внимание к чему-то малозначительному.
Возвращая ей конверты, Джефф выдав ил из себя ободряющую улыбку.
– Возможно, вы и правы. Я уверен, что вам незачем расстраиваться. Господи, сколько на свете людей, которым нечего делать, вот они и занимаются всякой ерундой, правда?
– Должно быть, так. Они находят смысл существования в том, чтобы вмешиваться в жизнь знаменитостей. Им нравится жить чужой жизнью.
– Вот именно. Однако… – Он на мгновение задумался. – Если вы получите еще одно такое послание, мне кажется, вам все-таки следует обратиться в полицию. Плевать, что они подумают. Пусть считают вас всего лишь истеричной бабой.
– Боюсь, они подумают именно так.
– И уж во всяком случае надо проконсультироваться с нашими охранниками на телестудии, предупредить их, чтобы не пускали в здание всяких странных личностей.
– Которые составляют примерно три четверти наших сотрудников, – язвительно заметила Кэт.
– Да, здесь вы правы. – Джефф широко улыбнулся, затем снова стал серьезным. – Будьте осторожнее, Кэт. Вокруг столько ненормальных.
– Знаю. – Она вложила конверты в сумочку и щелкнула замком, одновременно прекращая дискуссию и вновь превращаясь в его начальницу. – Когда похороны Шантал?
– Пятница, в два часа. Да, и еще. Рои Труитт уже звонил из своей редакции. Ему нужно наше заявление.
– Надеюсь, ты сказал ему, чтобы он катился ко всем чертям?
– Не в этих выражениях, но общий смысл был таков. Я сказал, что у вас нет и не будет заявлений для прессы.
– Спасибо. Если бы он нарвался на меня, я вряд ли была бы столь дипломатична. Этот человек – шакал, он вечно идет по следу свежепролитой крови.
Не желая больше распространяться о кровожадном репортере, Кэт прошла к себе.
– Пожалуйста, организуй букет цветов от WWSA. И еще – мне хотелось бы послать что-нибудь от себя лично, но этим я, пожалуй, займусь сама.
К тому времени, когда Джефф удалился, он получил указания связаться с Шерри и форсировать видеосъемку запланированных эпизодов. Охватившие Кэт прошлой ночью сомнения в нужности и полезности программы «Дети Кэт» казались ей сейчас вздорными. Да, они потеряли Шантал, но оставалось еще так много других детишек, особых детишек, которым эта программа была просто необходима.
И какие бы преграды ни ожидали Кэт – бюрократические проволочки, отрицательная реакция прессы, собственные сомнения, – она никогда не должна прекращать начатое дело. «Дети Кэт» гораздо важнее ее персоны. Алекс помог ей увидеть все это с иной точки зрения. В общей картине ее личные неприятности не имели значения.
Незадолго до двенадцати Джефф снова зашел к ней в офис с блокнотом для записей.
– Только что звонил ваш любимый романист. Ее сердце совершило бешеный прыжок, рука сама потянулась к телефонному аппарату.
– Какая линия?
– К сожалению, он не стал дожидаться. Просто просил передать, что очень спешит и может только оставить записку. – С расстроенным видом, как герольд, принесший плохие новости не отличающейся мягким характером королеве, Джефф протянул ей листок из блокнота.
– Он звонил из аэропорта. Сказал, что уже объявили его рейс.
– Рейс? – Ее хорошее настроение улетучилось без следа. – Он улетает? Куда? Надолго?
Все это было написано на листке, но Джефф повторил сообщение устно.
– Он сказал только, что его не будет несколько дней и что он позвонит вам, как только вернется.
– И все?
Джефф кивнул.
Кэт изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица и ровный голос. Это было нелегко.
– Спасибо, Джефф.
Джефф вежливо, чуть ли не подобострастно попятился прочь из офиса, тихо прикрыв за собой дверь.
Кэт аккуратно сложила записку, затем уставилась на квадратик бумаги, как будто он мог объяснить, что произошло. Никакого объяснения не было.
Она была раздавлена. Она надеялась, что они вместе поужинают сегодня вечером. Они расстались всего несколько часов назад, но ей уже снова хотелось его видеть.
Эта слабость заставила ее рассердиться на себя. Похоже, Алекс не очень-то жаждал с ней встретиться. Кэт сидела в своем кресле, погруженная в печальные мысли, чувствуя себя, словно девчонка-старшеклассница, единственная из подруг оставшаяся на школьном балу без кавалера, который куда-то умчался. В буквальном смысле.
Уныние быстро уступило место уязвленному самолюбию. Что заставило его в такой спешке покинуть город?
Дела или нечто личное? Что настолько важно для него, что он упорхнул, даже не попрощавшись с ней?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Алекс не особенно любил Нью-Йорк, хотя порой этот город его буквально завораживал. Это был город превосходных степеней, олицетворение безысходности, безнравственности и безденежья и в то же время блеска, благополучия и богатства. Нью-Йорк не оставлял его равнодушным, а напротив, пробуждал в нем самые бурные чувства. Иногда в пределах одного городского квартала он видел и то, что вызывало отвращение, и такое, что не могло не радовать.
Он и его агент обедали в небольшом семейном ресторанчике в Вест-Сайде. Когда-то давно, на заре их взаимоотношений с Арнольдом Вилеллой и примерно в третий приезд Алекса в Нью-Йорк, он решительно воспротивился посещению самых дорогих и фешенебельных заведений, таких, как «Четыре сезона» и «Le Cirque».
– Если я не могу произнести название блюда и не знаю, из чего оно сделано, я не стану его есть, – заявил он своему агенту. Вилелла назвал его филистером, но впредь позволял Алексу самому выбирать, где они будут обедать.
Иногда, когда они отмечали что-нибудь особенное. Алекс разрешал Вилелле отвести его в «21» и угостить гамбургером, что обычно бывало поздно ночью. Но одним из самых любимых Алексом мест стало «Кафе Освальда», где за каждой мелочью лично следил хозяин, дюжий венгр-иммигрант. Тамошние сандвичи с ростбифом были покрыты толстой шапкой на редкость нежного гарнира и подавались с темной зернистой горчицей, такой острой, что от нее на глазах выступали слезы.
Сегодня Алекс с волчьим аппетитом поглощал свой сандвич, в то время как Валелла ковырял вилкой в блюде с гуляшом.
– Ты проголодался, – заметил агент. – Разве тебя не кормили в самолете?
– Наверное. Не помню.
Он мало что помнил о своем перелете из Сан-Антонио в Форт-Уэрт в Далласе, о короткой задержке в тамошнем аэропорту, беспосадочном рейсе до Ла-Гуардии, поездке на такси до Манхэттена и обо всем остальном, что случилось после прошедшей ночи.
Страстный, пикантный, шумный, нежный, распутный, ласковый, неистовый, неторопливый, потрясающий, возбуждающий секс не выходил у него из головы, не давая думать о чем-нибудь еще.
Алекс отодвинул свою тарелку и заказал подошедшему официанту кофе. Уже допивая его, он вдруг осознал, что они с Вилеллой за последние пять минут не сказали друг другу ни слова.
Все это время Вилелла терпеливо молчал. В деловых переговорах со скупыми издателями он проявлял жесткость, свойственную хищникам. Но для авторов, которых он представлял, Арнольд Вилелла был и нянькой, и строгим воспитателем, и отцом родным, выступая каждый раз в той роли, которой ждал от него клиент.
Арнольд Вилелла согласился представлять Пирса еще до того, как последний начал печататься. Большинство агентов, к которым Алекс обращался, возвращали его первый манускрипт непрочитанным, поскольку взяли себе за правило не представлять авторов, которые еще не издавались. Замкнутый круг для начинающих авторов: нельзя напечататься, не имея литературного агента, и нельзя нанять агента, не будучи изданным. Но однажды дождливым утром Вилелла сам позвонил ему в Хьюстон. Алекс мучился похмельем, и Вилелле пришлось несколько раз повторить свои слова, прежде чем он сумел их расслышать, чему мешали оглушительные раскаты грома за окном и не менее сильный шум у него в голове.
– Я думаю, у вас как у писателя есть будущее. Стиль, конечно, несколько сыроватый, но, должен признать, неординарный. Я хотел бы представлять ваши интересы, если вы согласитесь.
Алекс не откладывая вылетел в Нью-Йорк, чтобы встретиться с единственным человеком на земле, который верил в его будущее. Вилелла оказался своевольным, но сообразительным и не лишенным доброжелательности человеком.
Обнаружив, что у Алекса проблемы с алкоголем, он не стал лезть ему в душу, а лишь заметил, что на своем веку имел дело со многими талантливыми писателями, любившими прикладываться к рюмке. «Алкоголь благоприятно действовал на их воображение, но страшно вредил их писательской карьере».
Вернувшись в Хьюстон, Алекс сразу же лег в наркологическую клинику, не переставая одновременно работать над рукописью. Слова, казалось, по капле выходили из него, как и яд, которым был отравлен весь его организм.
Вилелла завоевал его полное доверие. Он был единственным человеком, с кем Алекс делился своими секретами, единственным, кто мог критиковать его, не боясь обидеть. Вилелла знал о нем почти все и в то же время никогда ни за что не осуждал.
– Прости, Арни, – виновато произнес Алекс. – Сегодня я не самый веселый собеседник.
– Со временем ты расскажешь, – отозвался Арии.
– Что расскажу?
– Зачем ты неожиданно прилетел сюда и попросил меня с тобой пообедать.
– Надеюсь, я не нарушил твои планы?
– Нарушил, но я всегда могу пересмотреть свое расписание, чтобы угодить самому важному из своих клиентов.
– Держу пари, ты говоришь это всем своим клиентам.
– Конечно, говорю, – честно признался Арнольд. – Вы ведь все как дети, требуете внимания и заботы.
– Держу пари, я веду себя хуже всех.
Вилелла был слишком хорошо воспитан, чтобы согласиться, но он все же поднял руки кверху ладонями в знак того, что Алекс сказал чистую правду.
– Как продвигается книга?
– Прекрасно.
– Так плохо, что не хочешь сказать? Алекс огорченно рассмеялся.
– Я стараюсь все время о ней помнить. Постоянно твержу сам себе, что это только первый вариант.
– Что он будет отличаться от окончательного варианта.
– От всей души надеюсь, что так и будет. – Алекс помолчал в нерешительности, затем продолжил с несвойственной ему скромностью: – Несмотря на то что еще многое предстоит подчистить, я думаю, Арни, книга должна получиться.
– Я и не сомневаюсь, что она получится превосходной. Пока что это самый лихо закрученный и многообещающий из твоих сюжетов. Судя по всему, она станет очередным бестселлером.
– Если я ее не запорю.
– Не запорешь. Расслабься. Получай от нее удовольствие, и все образуется.
– Мы разговариваем о книге или о сексе? – пошутил Алекс.
– Я говорю о книге. А ты о чем?
Арни интуитивно задал вопрос, от которого с лица Алекса исчезла усмешка. Он дал знак, чтобы ему принесли еще кофе, и, когда перед ним появилась дымящаяся паром чашка, обхватил ее руками.
– Ты на взводе, как заведенный на неделю будильник, – заметил Арни. – Что случилось? У тебя случайно нет депрессии?
– Нет.
– А обмороков больше не было?
– Нет. Слава Богу, нет.
Вилелла имел в виду те часы – а иногда и дни, – когда Алекс в запое терял сознание. Он приходил в себя, но не мог вспомнить, что с ним происходило, пока он был «в отключке». Он не помнил, ни где он был, ни что делал;
Это было ужасно.
– Это не имеет отношения к алкоголю. Я совершенно трезв. – Алекс заметил, как Вилелла сразу стал менее напряженным, возможно, даже незаметно для самого себя. – В таком случае, если ты не расстраиваешься из-за книги и не борешься с бутылкой, в чем же тогда дело?
– Я встретил женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Вы их показывали кому-нибудь еще? Мистеру Уэбстеру? Полиции?
– Нет.
– Может быть, стоит показать.
– Не хочу прослыть паникершей.
– Вас никто не может в этом обвинить.
– Не знаю, Джефф, – вздохнула Кэт. – Не хотелось бы напрасно поднимать шум и привлекать внимание к чему-то малозначительному.
Возвращая ей конверты, Джефф выдав ил из себя ободряющую улыбку.
– Возможно, вы и правы. Я уверен, что вам незачем расстраиваться. Господи, сколько на свете людей, которым нечего делать, вот они и занимаются всякой ерундой, правда?
– Должно быть, так. Они находят смысл существования в том, чтобы вмешиваться в жизнь знаменитостей. Им нравится жить чужой жизнью.
– Вот именно. Однако… – Он на мгновение задумался. – Если вы получите еще одно такое послание, мне кажется, вам все-таки следует обратиться в полицию. Плевать, что они подумают. Пусть считают вас всего лишь истеричной бабой.
– Боюсь, они подумают именно так.
– И уж во всяком случае надо проконсультироваться с нашими охранниками на телестудии, предупредить их, чтобы не пускали в здание всяких странных личностей.
– Которые составляют примерно три четверти наших сотрудников, – язвительно заметила Кэт.
– Да, здесь вы правы. – Джефф широко улыбнулся, затем снова стал серьезным. – Будьте осторожнее, Кэт. Вокруг столько ненормальных.
– Знаю. – Она вложила конверты в сумочку и щелкнула замком, одновременно прекращая дискуссию и вновь превращаясь в его начальницу. – Когда похороны Шантал?
– Пятница, в два часа. Да, и еще. Рои Труитт уже звонил из своей редакции. Ему нужно наше заявление.
– Надеюсь, ты сказал ему, чтобы он катился ко всем чертям?
– Не в этих выражениях, но общий смысл был таков. Я сказал, что у вас нет и не будет заявлений для прессы.
– Спасибо. Если бы он нарвался на меня, я вряд ли была бы столь дипломатична. Этот человек – шакал, он вечно идет по следу свежепролитой крови.
Не желая больше распространяться о кровожадном репортере, Кэт прошла к себе.
– Пожалуйста, организуй букет цветов от WWSA. И еще – мне хотелось бы послать что-нибудь от себя лично, но этим я, пожалуй, займусь сама.
К тому времени, когда Джефф удалился, он получил указания связаться с Шерри и форсировать видеосъемку запланированных эпизодов. Охватившие Кэт прошлой ночью сомнения в нужности и полезности программы «Дети Кэт» казались ей сейчас вздорными. Да, они потеряли Шантал, но оставалось еще так много других детишек, особых детишек, которым эта программа была просто необходима.
И какие бы преграды ни ожидали Кэт – бюрократические проволочки, отрицательная реакция прессы, собственные сомнения, – она никогда не должна прекращать начатое дело. «Дети Кэт» гораздо важнее ее персоны. Алекс помог ей увидеть все это с иной точки зрения. В общей картине ее личные неприятности не имели значения.
Незадолго до двенадцати Джефф снова зашел к ней в офис с блокнотом для записей.
– Только что звонил ваш любимый романист. Ее сердце совершило бешеный прыжок, рука сама потянулась к телефонному аппарату.
– Какая линия?
– К сожалению, он не стал дожидаться. Просто просил передать, что очень спешит и может только оставить записку. – С расстроенным видом, как герольд, принесший плохие новости не отличающейся мягким характером королеве, Джефф протянул ей листок из блокнота.
– Он звонил из аэропорта. Сказал, что уже объявили его рейс.
– Рейс? – Ее хорошее настроение улетучилось без следа. – Он улетает? Куда? Надолго?
Все это было написано на листке, но Джефф повторил сообщение устно.
– Он сказал только, что его не будет несколько дней и что он позвонит вам, как только вернется.
– И все?
Джефф кивнул.
Кэт изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица и ровный голос. Это было нелегко.
– Спасибо, Джефф.
Джефф вежливо, чуть ли не подобострастно попятился прочь из офиса, тихо прикрыв за собой дверь.
Кэт аккуратно сложила записку, затем уставилась на квадратик бумаги, как будто он мог объяснить, что произошло. Никакого объяснения не было.
Она была раздавлена. Она надеялась, что они вместе поужинают сегодня вечером. Они расстались всего несколько часов назад, но ей уже снова хотелось его видеть.
Эта слабость заставила ее рассердиться на себя. Похоже, Алекс не очень-то жаждал с ней встретиться. Кэт сидела в своем кресле, погруженная в печальные мысли, чувствуя себя, словно девчонка-старшеклассница, единственная из подруг оставшаяся на школьном балу без кавалера, который куда-то умчался. В буквальном смысле.
Уныние быстро уступило место уязвленному самолюбию. Что заставило его в такой спешке покинуть город?
Дела или нечто личное? Что настолько важно для него, что он упорхнул, даже не попрощавшись с ней?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Алекс не особенно любил Нью-Йорк, хотя порой этот город его буквально завораживал. Это был город превосходных степеней, олицетворение безысходности, безнравственности и безденежья и в то же время блеска, благополучия и богатства. Нью-Йорк не оставлял его равнодушным, а напротив, пробуждал в нем самые бурные чувства. Иногда в пределах одного городского квартала он видел и то, что вызывало отвращение, и такое, что не могло не радовать.
Он и его агент обедали в небольшом семейном ресторанчике в Вест-Сайде. Когда-то давно, на заре их взаимоотношений с Арнольдом Вилеллой и примерно в третий приезд Алекса в Нью-Йорк, он решительно воспротивился посещению самых дорогих и фешенебельных заведений, таких, как «Четыре сезона» и «Le Cirque».
– Если я не могу произнести название блюда и не знаю, из чего оно сделано, я не стану его есть, – заявил он своему агенту. Вилелла назвал его филистером, но впредь позволял Алексу самому выбирать, где они будут обедать.
Иногда, когда они отмечали что-нибудь особенное. Алекс разрешал Вилелле отвести его в «21» и угостить гамбургером, что обычно бывало поздно ночью. Но одним из самых любимых Алексом мест стало «Кафе Освальда», где за каждой мелочью лично следил хозяин, дюжий венгр-иммигрант. Тамошние сандвичи с ростбифом были покрыты толстой шапкой на редкость нежного гарнира и подавались с темной зернистой горчицей, такой острой, что от нее на глазах выступали слезы.
Сегодня Алекс с волчьим аппетитом поглощал свой сандвич, в то время как Валелла ковырял вилкой в блюде с гуляшом.
– Ты проголодался, – заметил агент. – Разве тебя не кормили в самолете?
– Наверное. Не помню.
Он мало что помнил о своем перелете из Сан-Антонио в Форт-Уэрт в Далласе, о короткой задержке в тамошнем аэропорту, беспосадочном рейсе до Ла-Гуардии, поездке на такси до Манхэттена и обо всем остальном, что случилось после прошедшей ночи.
Страстный, пикантный, шумный, нежный, распутный, ласковый, неистовый, неторопливый, потрясающий, возбуждающий секс не выходил у него из головы, не давая думать о чем-нибудь еще.
Алекс отодвинул свою тарелку и заказал подошедшему официанту кофе. Уже допивая его, он вдруг осознал, что они с Вилеллой за последние пять минут не сказали друг другу ни слова.
Все это время Вилелла терпеливо молчал. В деловых переговорах со скупыми издателями он проявлял жесткость, свойственную хищникам. Но для авторов, которых он представлял, Арнольд Вилелла был и нянькой, и строгим воспитателем, и отцом родным, выступая каждый раз в той роли, которой ждал от него клиент.
Арнольд Вилелла согласился представлять Пирса еще до того, как последний начал печататься. Большинство агентов, к которым Алекс обращался, возвращали его первый манускрипт непрочитанным, поскольку взяли себе за правило не представлять авторов, которые еще не издавались. Замкнутый круг для начинающих авторов: нельзя напечататься, не имея литературного агента, и нельзя нанять агента, не будучи изданным. Но однажды дождливым утром Вилелла сам позвонил ему в Хьюстон. Алекс мучился похмельем, и Вилелле пришлось несколько раз повторить свои слова, прежде чем он сумел их расслышать, чему мешали оглушительные раскаты грома за окном и не менее сильный шум у него в голове.
– Я думаю, у вас как у писателя есть будущее. Стиль, конечно, несколько сыроватый, но, должен признать, неординарный. Я хотел бы представлять ваши интересы, если вы согласитесь.
Алекс не откладывая вылетел в Нью-Йорк, чтобы встретиться с единственным человеком на земле, который верил в его будущее. Вилелла оказался своевольным, но сообразительным и не лишенным доброжелательности человеком.
Обнаружив, что у Алекса проблемы с алкоголем, он не стал лезть ему в душу, а лишь заметил, что на своем веку имел дело со многими талантливыми писателями, любившими прикладываться к рюмке. «Алкоголь благоприятно действовал на их воображение, но страшно вредил их писательской карьере».
Вернувшись в Хьюстон, Алекс сразу же лег в наркологическую клинику, не переставая одновременно работать над рукописью. Слова, казалось, по капле выходили из него, как и яд, которым был отравлен весь его организм.
Вилелла завоевал его полное доверие. Он был единственным человеком, с кем Алекс делился своими секретами, единственным, кто мог критиковать его, не боясь обидеть. Вилелла знал о нем почти все и в то же время никогда ни за что не осуждал.
– Прости, Арни, – виновато произнес Алекс. – Сегодня я не самый веселый собеседник.
– Со временем ты расскажешь, – отозвался Арии.
– Что расскажу?
– Зачем ты неожиданно прилетел сюда и попросил меня с тобой пообедать.
– Надеюсь, я не нарушил твои планы?
– Нарушил, но я всегда могу пересмотреть свое расписание, чтобы угодить самому важному из своих клиентов.
– Держу пари, ты говоришь это всем своим клиентам.
– Конечно, говорю, – честно признался Арнольд. – Вы ведь все как дети, требуете внимания и заботы.
– Держу пари, я веду себя хуже всех.
Вилелла был слишком хорошо воспитан, чтобы согласиться, но он все же поднял руки кверху ладонями в знак того, что Алекс сказал чистую правду.
– Как продвигается книга?
– Прекрасно.
– Так плохо, что не хочешь сказать? Алекс огорченно рассмеялся.
– Я стараюсь все время о ней помнить. Постоянно твержу сам себе, что это только первый вариант.
– Что он будет отличаться от окончательного варианта.
– От всей души надеюсь, что так и будет. – Алекс помолчал в нерешительности, затем продолжил с несвойственной ему скромностью: – Несмотря на то что еще многое предстоит подчистить, я думаю, Арни, книга должна получиться.
– Я и не сомневаюсь, что она получится превосходной. Пока что это самый лихо закрученный и многообещающий из твоих сюжетов. Судя по всему, она станет очередным бестселлером.
– Если я ее не запорю.
– Не запорешь. Расслабься. Получай от нее удовольствие, и все образуется.
– Мы разговариваем о книге или о сексе? – пошутил Алекс.
– Я говорю о книге. А ты о чем?
Арни интуитивно задал вопрос, от которого с лица Алекса исчезла усмешка. Он дал знак, чтобы ему принесли еще кофе, и, когда перед ним появилась дымящаяся паром чашка, обхватил ее руками.
– Ты на взводе, как заведенный на неделю будильник, – заметил Арни. – Что случилось? У тебя случайно нет депрессии?
– Нет.
– А обмороков больше не было?
– Нет. Слава Богу, нет.
Вилелла имел в виду те часы – а иногда и дни, – когда Алекс в запое терял сознание. Он приходил в себя, но не мог вспомнить, что с ним происходило, пока он был «в отключке». Он не помнил, ни где он был, ни что делал;
Это было ужасно.
– Это не имеет отношения к алкоголю. Я совершенно трезв. – Алекс заметил, как Вилелла сразу стал менее напряженным, возможно, даже незаметно для самого себя. – В таком случае, если ты не расстраиваешься из-за книги и не борешься с бутылкой, в чем же тогда дело?
– Я встретил женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68