Полицейские выжидали.
Пизанелли улыбался. В тусклом свете лицо его словно постарело. Он стоял совсем рядом с Тротти. Тротти налег на дверь, и она заскрипела.
– У нас даже ордера нет, комиссар? – Тротти почувствовал на щеке теплое дыхание Пизанелли.
Дверь открылась медленно, тяжело. Полицейские очутились в кухне. Пизанелли включил верхнее освещение.
С единственной лампочки свисала почерневшая от дохлых мух липучка.
Каменная раковина с несколькими грязными тарелками под осуждающим перстом надетой на кран резиновой трубки. На тарелках – засохший томатный соус. Кофеварка «экспресс» на электрической плите; кофе выплеснулся из нее на ржавый нагревательный блин плиты. На красном каменном полу валялись спичечный коробок и рассыпавшиеся пластиковые спички.
По улице Мантуи проехала машина.
Голоса продолжали свое тихое бормотание.
Пизанелли провел пальцем по крышке кухонного стола и посмотрел на собравшуюся на нем пыль.
– Дней пять – неделя, – сказал он. Улыбки на его лице уже не было.
Тротти кивнул, громко чмокая леденцом и обыскивая кухню взглядом. В тусклом свете лампочки лицо его тоже казалось побледневшим.
За кухней была спальня.
Полицейские вошли в нее вместе.
Работал телевизор, на низком потолке и грязных оштукатуренных стенах мелькали серые отблески от экрана. Гнусавый голос кролика из мультфильма.
– Кролик Багз, – сказал Пизанелли. Он хотел было побалагурить, но, подойдя к телевизору, раздумал.
У черно-белого экрана телевизора вились в слепом беспрерывном танце насекомые.
Спагетти
Перекусить Тротти и Пизанелли так и не удалось.
– Свет вроде горит.
На площади Сан-Теодоро было запарковано несколько автомобилей, а у больших дверей дома стоял полицейский мотоцикл.
Полицейский в форме – один из новеньких, кого Тротти еще не знал, – невзирая на неподвижный зной, проворно отдал им честь.
– Мне бы хотелось поговорить с синьором Боатти. Он живет здесь на самом верху.
– Слушаюсь, – сказал полицейский и снова отдал честь. Он что-то отметил в своей записной книжке, сверился с часами и, открыв дверь, пропустил Пизанелли и Тротти. – Опять жара вечером, комиссар. И дождя, видно, опять не будет.
Они оказались в том же убогом дворике.
– Deja vu, – усмехнулся Пизанелли. Он вытащил из кармана куртки сигарету и закурил.
– Может быть, Мария-Кристина уже вернулась в Гарласко, – предположил Тротти.
– Если и вернулась, то в жуткой спешке: даже телевизор не выключила.
– Или же она просто очень неаккуратна – в противоположность Розанне.
Во дворике было прохладно. Запах дыма от потухшей спички смешался со сладковатым ароматом жимолости. После того как стемнело, прошло уже несколько часов. А от кирпичных стен все еще исходило накопленное за день тепло.
– Что это – deja vu, Пизанелли?
– Чувство, что ты уже что-то видел прежде.
– В четыре утра ты это «что-то» и видел. – Тротти пожал плечами. – В моем возрасте чувствуешь, что все уже видел.
– Комиссар, вы говорите так, словно готовитесь расстаться с этим миром.
– С этим миром? Наверное, нет. Во всяком случае, не теперь. – Дабы не накликать беду, Тротти сложил два пальца в рогулю.
– А голос у вас усталый.
– Вот с квестурой расстаться готов.
– Вы это уже десять лет говорите.
– Ты думаешь, я буду по вас скучать? – Тротти изобразил слабую улыбку. Взяв Пизанелли под руку, он поднялся на второй этаж.
Они подошли к двери. На ней висела овальная, отполированная до блеска медная табличка: «Доктор Роберти». Пизанелли позвонил, и через пару минут за дверным окошком из темного стекла появился свет. Дверь открылась.
– Господа?
Синьорина Роберти выглядела совсем девчонкой. Стройная. Одета в джинсы и мужскую рубашку. Черные, поглощающие свет волосы. Косметики на лице не было. На ногах – голубые веревочные туфли.
– Комиссар Тротти, уголовная полиция. – На усталом лице Тротти появилась улыбка. – Не могли бы вы уделить нам несколько минут? – Не переставая улыбаться, он пожал плечами. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– Речь, наверное, идет о бедной… – Девушка не закончила фразу. Она подняла руку, как бы указывая на квартиру этажом выше. Взгляд ее перешел с Тротти на Пизанелли. Она отступила назад, не отнимая руки от дверной ручки.
– Входите, пожалуйста.
Дверь за ними закрылась.
Они прошли за ней и оказались в большой квартире. Пол был покрыт лаком, стены обиты малиновым шелком, который кое-где начинал протираться. Распятия и чаши для святой воды, мебель черного дерева и звук их шагов, когда они шли по безоконному коридору, в конце которого виднелась залитая светом комната.
У девушки была грациозная походка. Верхняя часть ее тела едва покачивалась, туфли на веревочной подошве ступали бесшумно. Она проговорила через плечо:
– Только сегодня днем вернулась из Ланге. – Она говорила с легким шепелявым туринским акцентом, который так нравился Тротти. – У моего отца там небольшой виноградник.
Внутри этих огромных апартаментов у нее была собственная маленькая квартирка. Светлая и уютная. Воздух здесь охлаждался искусственно; тихо жужжал кондиционер.
В одном углу стоял небольшой телевизор, по которому показывали дублированный американский телесериал. Окно с жалюзи выходило на площадь Сан-Теодоро, вдоль противоположной стены растянулась кухонька – посудомойка, холодильник, плита и навесной воздухоочиститель. На стене над низкой незастланной постелью висели две картинки – «Fiera del Levante» и портрет Мэрилин Монро. На полу в беспорядке валялись одежда и обувь. Там же лежали несколько подобранных в тон небольших чемоданов – точно такие же чемоданы «Vuitton» купила перед своей последней поездкой из Италии и Аньезе, – из которых на деревянный пол и бежевый ковер вывалилась одежда.
– Когда вы узнали о смерти синьорины Беллони? – спросил Пизанелли.
Ее черные волосы блестели. Они были обрезаны на прямую линию. Несмотря на мальчишескую прическу, лицо сохраняло мягкость. Отбросив со лба несколько прядей волос, девушка поглядела на Тротти.
– Извините, пожалуйста, за беспорядок. – В ее дыхании чувствовался запах эвкалипта.
– О смерти синьорины Беллони? Бедняжка, бедняжка. Она была такой доброй.
– Теперь она мертва, – уныло проговорил Пизанелли.
Она посмотрела на Пизанелли, и во взгляде ее сквозили боль и осуждение.
– Я уже знаю. – Девушка вздохнула и опустила глаза на свои домашние туфли. – Я уже знаю.
– Вы не возражаете, синьорина, если мы присядем?
Смущенная улыбка, которая напомнила Тротти совсем другую женщину.
– Вы не выпьете чего-нибудь, господа? – Юное лицо, казалось, просветлело.
Тротти опустился на мягкие подушки дивана, почувствовав бремя своего возраста, и покачал головой.
– Я как раз собиралась приготовить себе спагетти. – Она похлопала себя по плоскому животу под розовой хлопковой рубашкой. – После этой дороги из Пьемонта умираю с голоду. Такое пекло, жуткое пекло. Господа, если вы голодны… – Она указала рукой на кастрюлю, из которой шел пар.
Тротти хотел было снова отказаться. Но что-то – бремя лет, наверное, – его остановило. Улыбнувшись, он сказал:
– Вы очень добры. Мы оба весь вечер ничего не ели.
Она стояла посередине комнаты, заложив руки за спину; на ее тонких лодыжках различались полосы летнего загара.
Аньезе, Пьоппи, Чуффи.
Загорелые тела, блестящие искренние глаза, большие щедрые рты. Их потребность быть любимыми. Их потребность отдавать.
Розанна.
Тротти откинул голову на спинку дивана и смежил веки.
Конечно же, он лгал себе.
Не было и никогда не будет у него никакой умиротворенности. Никогда он не сможет ограничиться только кофе и леденцами. Женщины – Тротти нуждался в них слишком сильно.
– Не стоит из-за нас надрываться, но немного спагетти не помешает, синьорина Роберти.
Женщины ему были нужны. И Тротти сознавал, что они слишком сильно ему нравятся.
Петрарка
Пизанелли впал в столь несвойственное ему мрачное расположение духа. Агрессивность, казалось, не покидала его даже за столом, когда он поедал наспех приготовленные девушкой спагетти. Он сидел в куртке, облокотясь на красивую клетчатую скатерть; в руке он держал бокал с темным вином. На губах остался жир от пищи. Свисавшие с головы длинные волосы явно нуждались в расческе. Галстук он снял; на лбу проступили капли пота.
– Еще немного, комиссар?
Тротти помотал головой. Вынутый из холодильника болонский соус пришлось разогревать, и тем не менее он был удивительно вкусным. Хорошим оказалось и вино – «гриньолино» в бутылке без этикетки. Сидевшая напротив девушка, казалось, изучала Тротти взглядом.
– Вы очень добры, синьорина.
– Называйте меня Лаурой.
Он не мог подавить невольной улыбки:
– Красивое имя.
– Девочка, в которую в 1327 году в Авиньоне влюбился Петрарка. – Она встала и занялась кофе. – Ей было всего двенадцать лет.
– Лаура умерла от чумы во время эпидемии, – сказал Пизанелли.
Лаура Роберти свалила тарелки в раковину, и все они пересели на диван. На экране телевизора – в углу экрана электронными буквами высвечивалась надпись «Raidue» – продолжало что-то беззвучно мелькать.
– У вас есть приятель, синьорина?
Девушка кивнула.
– Где он?
– Джан-Мария? Он в Ферраре.
– Он учился там в университете?
Она улыбнулась и опустила голову.
– Учился. А теперь работает у синьора Роньони – у своего отца в Ферраре, где у него небольшая типографская компания.
– А когда вы видели его в последний раз? – спросил Пизанелли. На коленях у него лежала раскрытая записная книжка, в левой руке была ручка.
Лаура повернула голову и взглянула на него:
– А зачем вам это знать?
– Мы не отличаемся скромностью. – Тротти коснулся ее колена в потертых джинсах. – Задавать бесцеремонные вопросы – часть нашей работы. – Он опустил голову. – Пожалуйста, постарайтесь простить нас – и попытайтесь понять.
– Мы с Джан-Марией помолвлены.
– Примите поздравления, – сказал Пизанелли.
– Как только я получу степень, мы поженимся; мне осталось сдать еще семь экзаменов. – В ее голосе появилась усталость. – К весне все должно остаться позади.
– Ваша степень или замужество?
Она пропустила слова Пизанелли мимо ушей.
– Мы с Джан-Марией помолвлены уже два года.
– И у вас большая любовь? – спросил Пизанелли.
Она холодно на него посмотрела.
Пизанелли что-то записал в свою книжку.
Хотя воздух кондиционировался, в комнате было жарко. Тротти провел рукой по лбу.
– Когда вы уехали отсюда в Ланге?
– У моих родителей небольшое поместье, отец занимается там виноделием. Это его хобби, хотя немного вина он как-то ухитряется продавать. «Гриньолино» вам понравилось?
– Отличное вино.
– Санто-Стефано – прекрасное место для отдыха.
– Тогда почему же вы здесь?
Лаура откинулась на спинку дивана, скрестив руки на мальчишеской груди.
– Мне нужно было вернуться в город, чтобы продолжать работу.
– А там вы не могли заниматься?
– В Санто-Стефано? – Она пожала плечами. – У меня там не было всех нужных книг. – Она махнула рукой в сторону скрытых за занавесками книжных полок. – И в Ланге нет университетской библиотеки.
– Поэтому вы и вернулись в город?
– Середина августа – лучшее время для работы. Студентов нет, ничто не отвлекает. В факультетской библиотеке можно достать любую книгу и даже найти место позаниматься. Днем можно поехать на реку в Лидо и поплавать, а утром – выспаться. Движения на площади нет. Иногда я отправляюсь в Загородный клуб поиграть в гольф. – Она махнула рукой назад, в сторону раскинувшейся за задернутыми занавесками площади Сан-Теодоро. – К сентябрю я добиваюсь великолепных результатов. – Она уперлась маленькой ногой в край кофейного столика. Свои французские веревочные туфли она уже скинула.
– А Джан-Мария? – спросил Пизанелли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Пизанелли улыбался. В тусклом свете лицо его словно постарело. Он стоял совсем рядом с Тротти. Тротти налег на дверь, и она заскрипела.
– У нас даже ордера нет, комиссар? – Тротти почувствовал на щеке теплое дыхание Пизанелли.
Дверь открылась медленно, тяжело. Полицейские очутились в кухне. Пизанелли включил верхнее освещение.
С единственной лампочки свисала почерневшая от дохлых мух липучка.
Каменная раковина с несколькими грязными тарелками под осуждающим перстом надетой на кран резиновой трубки. На тарелках – засохший томатный соус. Кофеварка «экспресс» на электрической плите; кофе выплеснулся из нее на ржавый нагревательный блин плиты. На красном каменном полу валялись спичечный коробок и рассыпавшиеся пластиковые спички.
По улице Мантуи проехала машина.
Голоса продолжали свое тихое бормотание.
Пизанелли провел пальцем по крышке кухонного стола и посмотрел на собравшуюся на нем пыль.
– Дней пять – неделя, – сказал он. Улыбки на его лице уже не было.
Тротти кивнул, громко чмокая леденцом и обыскивая кухню взглядом. В тусклом свете лампочки лицо его тоже казалось побледневшим.
За кухней была спальня.
Полицейские вошли в нее вместе.
Работал телевизор, на низком потолке и грязных оштукатуренных стенах мелькали серые отблески от экрана. Гнусавый голос кролика из мультфильма.
– Кролик Багз, – сказал Пизанелли. Он хотел было побалагурить, но, подойдя к телевизору, раздумал.
У черно-белого экрана телевизора вились в слепом беспрерывном танце насекомые.
Спагетти
Перекусить Тротти и Пизанелли так и не удалось.
– Свет вроде горит.
На площади Сан-Теодоро было запарковано несколько автомобилей, а у больших дверей дома стоял полицейский мотоцикл.
Полицейский в форме – один из новеньких, кого Тротти еще не знал, – невзирая на неподвижный зной, проворно отдал им честь.
– Мне бы хотелось поговорить с синьором Боатти. Он живет здесь на самом верху.
– Слушаюсь, – сказал полицейский и снова отдал честь. Он что-то отметил в своей записной книжке, сверился с часами и, открыв дверь, пропустил Пизанелли и Тротти. – Опять жара вечером, комиссар. И дождя, видно, опять не будет.
Они оказались в том же убогом дворике.
– Deja vu, – усмехнулся Пизанелли. Он вытащил из кармана куртки сигарету и закурил.
– Может быть, Мария-Кристина уже вернулась в Гарласко, – предположил Тротти.
– Если и вернулась, то в жуткой спешке: даже телевизор не выключила.
– Или же она просто очень неаккуратна – в противоположность Розанне.
Во дворике было прохладно. Запах дыма от потухшей спички смешался со сладковатым ароматом жимолости. После того как стемнело, прошло уже несколько часов. А от кирпичных стен все еще исходило накопленное за день тепло.
– Что это – deja vu, Пизанелли?
– Чувство, что ты уже что-то видел прежде.
– В четыре утра ты это «что-то» и видел. – Тротти пожал плечами. – В моем возрасте чувствуешь, что все уже видел.
– Комиссар, вы говорите так, словно готовитесь расстаться с этим миром.
– С этим миром? Наверное, нет. Во всяком случае, не теперь. – Дабы не накликать беду, Тротти сложил два пальца в рогулю.
– А голос у вас усталый.
– Вот с квестурой расстаться готов.
– Вы это уже десять лет говорите.
– Ты думаешь, я буду по вас скучать? – Тротти изобразил слабую улыбку. Взяв Пизанелли под руку, он поднялся на второй этаж.
Они подошли к двери. На ней висела овальная, отполированная до блеска медная табличка: «Доктор Роберти». Пизанелли позвонил, и через пару минут за дверным окошком из темного стекла появился свет. Дверь открылась.
– Господа?
Синьорина Роберти выглядела совсем девчонкой. Стройная. Одета в джинсы и мужскую рубашку. Черные, поглощающие свет волосы. Косметики на лице не было. На ногах – голубые веревочные туфли.
– Комиссар Тротти, уголовная полиция. – На усталом лице Тротти появилась улыбка. – Не могли бы вы уделить нам несколько минут? – Не переставая улыбаться, он пожал плечами. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– Речь, наверное, идет о бедной… – Девушка не закончила фразу. Она подняла руку, как бы указывая на квартиру этажом выше. Взгляд ее перешел с Тротти на Пизанелли. Она отступила назад, не отнимая руки от дверной ручки.
– Входите, пожалуйста.
Дверь за ними закрылась.
Они прошли за ней и оказались в большой квартире. Пол был покрыт лаком, стены обиты малиновым шелком, который кое-где начинал протираться. Распятия и чаши для святой воды, мебель черного дерева и звук их шагов, когда они шли по безоконному коридору, в конце которого виднелась залитая светом комната.
У девушки была грациозная походка. Верхняя часть ее тела едва покачивалась, туфли на веревочной подошве ступали бесшумно. Она проговорила через плечо:
– Только сегодня днем вернулась из Ланге. – Она говорила с легким шепелявым туринским акцентом, который так нравился Тротти. – У моего отца там небольшой виноградник.
Внутри этих огромных апартаментов у нее была собственная маленькая квартирка. Светлая и уютная. Воздух здесь охлаждался искусственно; тихо жужжал кондиционер.
В одном углу стоял небольшой телевизор, по которому показывали дублированный американский телесериал. Окно с жалюзи выходило на площадь Сан-Теодоро, вдоль противоположной стены растянулась кухонька – посудомойка, холодильник, плита и навесной воздухоочиститель. На стене над низкой незастланной постелью висели две картинки – «Fiera del Levante» и портрет Мэрилин Монро. На полу в беспорядке валялись одежда и обувь. Там же лежали несколько подобранных в тон небольших чемоданов – точно такие же чемоданы «Vuitton» купила перед своей последней поездкой из Италии и Аньезе, – из которых на деревянный пол и бежевый ковер вывалилась одежда.
– Когда вы узнали о смерти синьорины Беллони? – спросил Пизанелли.
Ее черные волосы блестели. Они были обрезаны на прямую линию. Несмотря на мальчишескую прическу, лицо сохраняло мягкость. Отбросив со лба несколько прядей волос, девушка поглядела на Тротти.
– Извините, пожалуйста, за беспорядок. – В ее дыхании чувствовался запах эвкалипта.
– О смерти синьорины Беллони? Бедняжка, бедняжка. Она была такой доброй.
– Теперь она мертва, – уныло проговорил Пизанелли.
Она посмотрела на Пизанелли, и во взгляде ее сквозили боль и осуждение.
– Я уже знаю. – Девушка вздохнула и опустила глаза на свои домашние туфли. – Я уже знаю.
– Вы не возражаете, синьорина, если мы присядем?
Смущенная улыбка, которая напомнила Тротти совсем другую женщину.
– Вы не выпьете чего-нибудь, господа? – Юное лицо, казалось, просветлело.
Тротти опустился на мягкие подушки дивана, почувствовав бремя своего возраста, и покачал головой.
– Я как раз собиралась приготовить себе спагетти. – Она похлопала себя по плоскому животу под розовой хлопковой рубашкой. – После этой дороги из Пьемонта умираю с голоду. Такое пекло, жуткое пекло. Господа, если вы голодны… – Она указала рукой на кастрюлю, из которой шел пар.
Тротти хотел было снова отказаться. Но что-то – бремя лет, наверное, – его остановило. Улыбнувшись, он сказал:
– Вы очень добры. Мы оба весь вечер ничего не ели.
Она стояла посередине комнаты, заложив руки за спину; на ее тонких лодыжках различались полосы летнего загара.
Аньезе, Пьоппи, Чуффи.
Загорелые тела, блестящие искренние глаза, большие щедрые рты. Их потребность быть любимыми. Их потребность отдавать.
Розанна.
Тротти откинул голову на спинку дивана и смежил веки.
Конечно же, он лгал себе.
Не было и никогда не будет у него никакой умиротворенности. Никогда он не сможет ограничиться только кофе и леденцами. Женщины – Тротти нуждался в них слишком сильно.
– Не стоит из-за нас надрываться, но немного спагетти не помешает, синьорина Роберти.
Женщины ему были нужны. И Тротти сознавал, что они слишком сильно ему нравятся.
Петрарка
Пизанелли впал в столь несвойственное ему мрачное расположение духа. Агрессивность, казалось, не покидала его даже за столом, когда он поедал наспех приготовленные девушкой спагетти. Он сидел в куртке, облокотясь на красивую клетчатую скатерть; в руке он держал бокал с темным вином. На губах остался жир от пищи. Свисавшие с головы длинные волосы явно нуждались в расческе. Галстук он снял; на лбу проступили капли пота.
– Еще немного, комиссар?
Тротти помотал головой. Вынутый из холодильника болонский соус пришлось разогревать, и тем не менее он был удивительно вкусным. Хорошим оказалось и вино – «гриньолино» в бутылке без этикетки. Сидевшая напротив девушка, казалось, изучала Тротти взглядом.
– Вы очень добры, синьорина.
– Называйте меня Лаурой.
Он не мог подавить невольной улыбки:
– Красивое имя.
– Девочка, в которую в 1327 году в Авиньоне влюбился Петрарка. – Она встала и занялась кофе. – Ей было всего двенадцать лет.
– Лаура умерла от чумы во время эпидемии, – сказал Пизанелли.
Лаура Роберти свалила тарелки в раковину, и все они пересели на диван. На экране телевизора – в углу экрана электронными буквами высвечивалась надпись «Raidue» – продолжало что-то беззвучно мелькать.
– У вас есть приятель, синьорина?
Девушка кивнула.
– Где он?
– Джан-Мария? Он в Ферраре.
– Он учился там в университете?
Она улыбнулась и опустила голову.
– Учился. А теперь работает у синьора Роньони – у своего отца в Ферраре, где у него небольшая типографская компания.
– А когда вы видели его в последний раз? – спросил Пизанелли. На коленях у него лежала раскрытая записная книжка, в левой руке была ручка.
Лаура повернула голову и взглянула на него:
– А зачем вам это знать?
– Мы не отличаемся скромностью. – Тротти коснулся ее колена в потертых джинсах. – Задавать бесцеремонные вопросы – часть нашей работы. – Он опустил голову. – Пожалуйста, постарайтесь простить нас – и попытайтесь понять.
– Мы с Джан-Марией помолвлены.
– Примите поздравления, – сказал Пизанелли.
– Как только я получу степень, мы поженимся; мне осталось сдать еще семь экзаменов. – В ее голосе появилась усталость. – К весне все должно остаться позади.
– Ваша степень или замужество?
Она пропустила слова Пизанелли мимо ушей.
– Мы с Джан-Марией помолвлены уже два года.
– И у вас большая любовь? – спросил Пизанелли.
Она холодно на него посмотрела.
Пизанелли что-то записал в свою книжку.
Хотя воздух кондиционировался, в комнате было жарко. Тротти провел рукой по лбу.
– Когда вы уехали отсюда в Ланге?
– У моих родителей небольшое поместье, отец занимается там виноделием. Это его хобби, хотя немного вина он как-то ухитряется продавать. «Гриньолино» вам понравилось?
– Отличное вино.
– Санто-Стефано – прекрасное место для отдыха.
– Тогда почему же вы здесь?
Лаура откинулась на спинку дивана, скрестив руки на мальчишеской груди.
– Мне нужно было вернуться в город, чтобы продолжать работу.
– А там вы не могли заниматься?
– В Санто-Стефано? – Она пожала плечами. – У меня там не было всех нужных книг. – Она махнула рукой в сторону скрытых за занавесками книжных полок. – И в Ланге нет университетской библиотеки.
– Поэтому вы и вернулись в город?
– Середина августа – лучшее время для работы. Студентов нет, ничто не отвлекает. В факультетской библиотеке можно достать любую книгу и даже найти место позаниматься. Днем можно поехать на реку в Лидо и поплавать, а утром – выспаться. Движения на площади нет. Иногда я отправляюсь в Загородный клуб поиграть в гольф. – Она махнула рукой назад, в сторону раскинувшейся за задернутыми занавесками площади Сан-Теодоро. – К сентябрю я добиваюсь великолепных результатов. – Она уперлась маленькой ногой в край кофейного столика. Свои французские веревочные туфли она уже скинула.
– А Джан-Мария? – спросил Пизанелли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40