– Не вернуться ли вам домой, в постель, комиссар? Меренда приехал, что вам тут делать? Если вам хочется узнать…
Жестом Тротти остановил Пизанелли. Помолчав немного, он поднялся и принялся расхаживать по дворику. Время от времени он отправлял очередной леденец в рот и громко клацал им о зубы. Он думал о Розанне Беллони. Он помнил ее улыбку.
И женственность.
Май, 1978 год. Годы Инициативы.
Тротти отправился на встречу с Розанной Беллони в школу Джероламо Кардано. Дождливый день. Привратник провел Тротти в ее кабинет.
Все словно только вчера.
– Синьорина, похитили ребенка, Анну Эрманьи.
Она сделала резкое движение рукой, и Тротти заметил, что обручального кольца на ней не было. Руки, как у девушки, – длинные тонкие пальцы, чистые, без маникюрного лака, ногти.
Белая кожа. Тротти гадал, сколько ей лет, наконец решил – лет сорок пять. Седина делала ее старше, но в ней еще было много той живой мягкости, которая после климакса у женщин обычно пропадает. Наверное, на несколько лет старше жены Тротти, Аньезе.
Она было решила, что он шутит. Но когда он повторил еще раз, что Анну Эрманьи похитили, Розанна Беллони поведала, как несколько месяцев назад к ней приходил отец девочки.
Эрманьи приходил к ней за помощью.
– И что вы ему сказали? – спросил Тротти.
– О его дочери?
– Да.
– Комиссар Тротти, собственных детей у меня никогда не было. – Еле заметный вздох под слегка приподнявшейся шерстяной кофточкой. – И я никогда не была замужем – не потому, что не хотела. – Она посмотрела на пальцы своей левой руки. – По другим причинам, говорить о которых скучно. Но в этой школе я работаю уже двадцать семь лет и все эти годы учу детей уму-разуму. За двадцать семь лет о детях – да и о взрослых тоже – можно узнать многое. И одну очень важную вещь я поняла: нельзя пытаться изменить людей. Можно им помогать, можно им что-то советовать, но нельзя пытаться изменить их, если сами они меняться не хотят. Изменять людей, заставлять их быть другими – это философия фашизма. Фашистское мышление. А нам с вами, думаю, всего этого достало.
Розанна Беллони улыбнулась, блеснув ровными зубами. В уголках ее глаз цвета лесного ореха собрались морщинки.
Тротти провел рукой по разгоряченному лицу.
В час ночи Пизанелли опять отправился наверх – туда, где сейчас, десять с лишним лет спустя, лежало мертвое изуродованное тело Розанны.
Леденцы
В половине второго ночи Тротти покинул дворик и отправился на поиски какого-нибудь работающего бара. Вернулся он с парой пластмассовых стаканчиков.
Двое полицейских выпили горячего кофе.
Прождав еще с час, они увидели, как уходил Меренда; низко опустив голову, он был погружен в разговор с хорошенькой прокуроршей из Рима. Каблуки ее туфель звонко стучали по неровной мостовой дворика, голос в неподвижном воздухе звучал хрипло.
За ними, заложив руки за спину, тяжело ступали два карабинера.
Ворота закрылись, и звук последней сирены замер в ночи.
– Попробуем что-нибудь вытянуть из этого Боатти.
– Куда мне еще жениться, если и по ночам вы меня не отпускаете?
– Не нужно было мне звонить, – сказал Тротти и раздраженно добавил: – Шел бы в медицину, Пизанелли. Или нашел бы себе какую-нибудь работенку в ратуше.
Медленно поднимаясь по лестнице, Пизанелли и Тротти миновали дверь синьорины Беллони. К двери была приколота полицейская записка, вход не охранялся. Дверь была распахнула, за ней сидел сержант. С лестничной площадки виднелись только его ноги и клубы сигарного дыма. Где-то в квартире раздавались приглушенные голоса.
– С чего это ты взял, что я останусь без зубов?
– Ну все эти кариесы, комиссар.
– Я грызу эти конфетки с конца войны, – усмехнулся Тротти. – Одно из немногих удовольствий в жизни.
– Жалко себя стало, комиссар?
– Наоборот, живу и радуюсь. – Они поднялись к последней квартире. Дверь в квартиру синьора Боатти была приоткрыта. – Розанна Беллони была на пару лет моложе меня. Она родилась в 29-м или 30-м. Мы оба росли в годы фашизма.
– А вы кажетесь моложе, комиссар.
– Все из-за леденцов. – Тротти постучал по покрытому лаком дереву и крикнул: – Есть тут кто-нибудь?
Через матовое стекло дверного окошка было видно, что в квартире горит свет. Тротти толкнул дверь. Полицейские очутились в небольшой прихожей. Стены ее были белыми, и, кроме пары восточных гравюр, ничего на них не висело.
За дальней дверью послышалось какое-то движение, и вскоре она отворилась.
– Синьор Боатти?
Мужчина перевел взгляд с Пизанелли на Тротти.
– Да.
– Комиссар Тротти из уголовной полиции.
Боатти вздохнул:
– Вроде бы я уже ответил на все ваши вопросы.
Тротти поднял руку:
– Я понимаю, время уже позднее.
– Очень позднее. – У Боатти были темные глаза, темные волосы, толстые красные губы и круглое бледное лицо. Одет он был так, словно только что вернулся с улицы; несмотря на поздний час, рубашка его казалась свежей, а синие брюки выглаженными.
– Я увидел, что у вас горит свет, – продолжал Тротти извиняющимся голосом. – Если вы не возражаете, мы зайдем.
– Слишком много вопросов за один вечер. – Боатти посмотрел на свои часы.
– Когда-то я был знаком с синьориной Беллони. Не очень близко, но, думаю, она считала меня своим приятелем.
– Приятель-полицейский? – вяло произнес Боатти.
– Вы разрешите нам войти?
Журналист снова перевел взгляд с Пизанелли на Тротти и отступил назад.
– Если вы так настаиваете. – Умное лицо его выглядело уставшим. Под глазами легли круги. – Право, не знаю, услышите ли вы от меня что-нибудь, чего я уже не говорил вашему приятелю комиссару Меренде.
Экватор
У потолка лениво вращались лопасти вентилятора.
На письменном столе красного дерева стоял бежевый компьютер. Стены были скрыты книжными полками. На дорогом персидском ковре валялись журналы – военные журналы на нескольких языках. На одном из них, свернувшись клубком, спал котенок.
– Жена уже легла спать. Будем сидеть потише. – На лице Боатти мелькнула мальчишеская улыбка. «Ему, наверное, тридцать с небольшим», – подумал Тротти, опускаясь на кожаный диван. – Сейчас она работает над одним переводом и должна высыпаться. – Подумав о чем-то, он добавил: – А дочерей взяли на праздник бабушка с дедушкой.
– У меня тоже есть дочь, – сказал Тротти, сам не зная зачем. – Замужем, сейчас ждет своего первого ребенка.
Боатти холодно улыбнулся:
– Что-нибудь выпьете, господа?
– Мы на службе.
– На службе в три часа утра?
– В такую жару так хочется пить, – невинно заметил Пизанелли.
Боатти стоял, касаясь бедрами подоконника, и смотрел в открытое окно, выходившее на площадь Сан-Теодоро и собор.
– Когда нет ветра и над долиной По висит жара, кажется, что попал в Африку, на экватор. – На какой-то миг он потерял мысль. – Может быть, минеральной воды, комиссар?
Тротти кивнул.
Боатти отправился на кухню. Тротти подошел к книжным полкам и стал рассматривать книги. Научная фантастика и детективы. Много заглавий на иностранных языках. Тротти узнал желтые корешки детективной серии, издаваемой «Мондадори». «Il poliziotto e solo». Тротти поморщился.
На экране компьютера замерцал зеленый свет. На стене висело несколько восточных рисунков – тигры и другие экзотические животные с китайскими пиктограммами сбоку.
– Вы ее хорошо знали, комиссар? – спросил Боатти, возвращаясь из кухни с подносом.
– Синьорину Беллони? Мы несколько раз виделись по делу одного полицейского расследования. Вне стен школы мы не встречались. Я и понятия не имел, что она могла здесь жить.
– Вы хотите сказать, что эта часть города – не слишком подходящее местожительство для ушедшей на покой школьной директрисы?
Тротти взял бутылку и налил в стакан из цветного стекла воды.
– Ничего подобного и в виду не имел. Наши пути пересеклись на профессиональной почве. Но мне она внушала симпатию и уважение. Вот и все.
Боатти поднял брови.
– Тем не менее вы считаете, что после ухода из школы она могла бы устроиться и получше?
– Меня немного удивило, что она занимала такую маленькую квартиру.
– Ей многого и не требовалось. Вообще Розанна была большим аскетом.
– Аскетом-интеллектуалом?
– Совсем нет. Ей самой приходилось пробивать себе дорогу в жизни. Очень упорно. Видите ли, у нее не было университетского образования.
– Мне пришлось оставить школу в семнадцать лет.
– Быть не может. – Боатти повернулся и поставил стакан с вином перед Пизанелли. – Урожай 1987 года. «Гриньолино», в котором нет ни капли антифриза, – добавил он почти заговорщически. – Этикетки нет, но качество высшее. – Затем он опустился на вращающийся стул перед компьютером и скрестил ноги. Нажал кнопку, и свет на экране потух. – Я был очень к ней привязан, – сказал Боатти, снова поворачиваясь к Тротти. – Мы с женой были очень привязаны к Розанне Беллони. Она так любила наших девочек. Стоило им оказаться у ее двери, как начинались объятия. Розанна знала детей и никогда не принимала покровительственного тона.
– Кто, по-вашему, мог ее убить?
– Понятия не имею. – Боатти покачал головой.
– У нее были враги?
– Розанна жила очень уединенно. Хотя, наверное, знала кучу людей. Она тридцать пять с лишним лет проработала в разных школах в этой провинции и в Милане. Она и выросла в Милане, но в нашем городе ей нравилось больше. Друзей у нее было немного. Мне доводилось видеть ее только в компании нескольких пожилых дам, которые тоже живут в этой части города. Больше ни с кем я ее никогда не видел.
– У нее были знакомые мужчины?
– Брат. Раз я его видел. Он приезжал из Фоджи на похороны племянника, погибшего в автомобильной катастрофе.
– Племянника?
– У Розанны две сестры. Одна замужем и живет в Милане. Другая…
– Да?
– Другая не совсем здорова. Какая-то форма шизофрении. В точности я не знаю… Розанна не любила об этом говорить. Долгое время Розанна с сестрой жила на улице Мантуи.
– А потом?
– Лет пять тому назад сестру обнаружили разгуливающей по городу в одной нижней рубашке. Розанна поместила ее в какой-то специальный санаторий под Гарласко.
– В психиатрическую больницу?
– Розанна была жутко расстроена. Она хотела оставить сестру здесь, в городе, но это было невозможно. Та могла… – Боатти замолчал.
– Да?
– Иногда сестра впадала в неистовство. Иначе Розанна так бы и жила с ней на улице Мантуи. Как-то раз Мария-Кристина схватила нож и…
– Вы видели сестру?
– Марию-Кристину? – Боатти кивнул. – Несколько раз. Я отвозил Розанну в Гарласко.
– Мария-Кристина может покидать санаторий?
– Кажется, она даже работает неполный рабочий день где-то в Гарласко. Они с Розанной выбирались в Фоджу. А потом были в Ливорно. Розанна к ней прекрасно относилась. – Боатти пожал плечами. – Она была по-настоящему доброй. И тем не менее…
– И тем не менее?
Боатти поднялся со стула и со стаканом вина в руке снова подошел к окну. Он смотрел через площадь на темные очертания собора св. Теодоро.
Тротти и Пизанелли хранили молчание.
– Пожалуй, Мария-Кристина была единственным человеком, кого Розанна могла бы ненавидеть.
Герани
7 августа, вторник
Когда Тротти попал наконец домой, было около пяти часов утра. Он посмотрел, как исчезают в ночи огни автомобиля Пизанелли, и стал подниматься по лестнице. Нужно бы полить герани в горшках. Повозившись с ключами, он вошел в пустой дом.
Он снял ботинки, бросил куртку на спинку стула и направился в ванную. Тротти шумно плескался под душем, и брызги воды летели на полиэтиленовую занавеску.
Там, где от сырости в ней завелся грибок, образовались темные пятна. Не мешало бы почистить и стены душевой.
«Слишком много мертвецов».
Тротти завернул кран горячей воды. По волосам на лицо потекла холодная вода. Выйдя из душевой, Тротти поглядел на себя в зеркало. «Ты старик, Пьеро Тротти, – сказал он себе мысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40