Как вы заметили, комиссар, признаков погружения в воду на теле нет. Но это уже ваши проблемы. Вы – следователь, я – скромный ученый.
Вкусы
– Скромный! – Пизанелли шлепнулся в уродливое современное кресло. Скинул куртку. Под мышками на рубашке из грубой ткани проступали большие пятна пота. С головы свисали жирные пряди волос.
– Вы собираетесь арестовать Боатти, комиссар?
Тротти склонился над столом из искусственного тика и дернул сомкнутыми кистями рук:
– За то, что он трахнул маленькую Роберти?
– Вам не кажется, что он виновен в убийстве сестры Розанны?
– Если даже Мазерати прав, не возьму в толк, каким образом одному-единственному человеку удалось убить Марию-Кристину. Если, конечно, ее убили в квартире.
– А почему нет, комиссар? Убийца огрел ее чем-то по голове. Потом сунул голову в таз с водой.
– В таз с речной водой? Не сложновато ли получается? Почему не налить в таз воды из крана? – Тротти раздраженно щелкнул языком. – И уж совсем не понимаю, как Боатти умудрился и трахаться, и убивать одновременно. А главное – зачем ему это было нужно?
– Он врал, комиссар. По его словам, он был в Верчелли. И его жена это подтвердила. А на самом деле в субботу ночью он был в городе. В постели с Лаурой Роберти. А если в ночь убийства он был в доме, ничто ему не мешало подняться в квартиру Розанны и убить там Марию-Кристину.
– А где мотив убийства? – Тротти сел сзади. Он выдвинул ящик стола и, положив ногу на деревянную перекладину, откинулся на спинку кресла.
– Где мотив, комиссар? Мария-Кристина была его настоящей матерью.
– Допустим, он это знал.
– Он точно должен был знать, что Мария-Кристина – его мать.
Тротти помолчал:
– Но зачем теперь-то ее убивать, через столько лет?
– Она появляется в городе, спрятать в «Каза Патрициа» ее никак не удается. Он стыдится ее, он ее ненавидит.
Тротти пожал плечами.
– Представьте только: ваша мать сидит на игле…
– Мазерати ничего об этом не говорил.
Пизанелли кивнул:
– Хорошо. В «Каза Патрициа» ее пичкали нейролептиками. Следы хлорпромазина. Допустим, в городе она их не принимала. Но вы ведь сами слышали, комиссар, что говорит Мазерати о привыкании к наркотикам. Карнечине с его врачами умышленно или ненароком превратили Марию-Кристину в наркоманку. И когда она перестает пить свои антидепрессанты, у нее начинается нервный срыв. Можете теперь представить себе чувства Боатти. Его мать трахается напропалую, как будто у нее течка. Вам бы на его месте не было стыдно? И боязно, что ее бешенство может по наследству достаться и вам?
Тротти поднял вверх палец.
– Если Боатти ударил Марию-Кристину тупым предметом, то где этот предмет? И вообще, как Мария-Кристина оказалась в квартире?
– Старуха действительно видела двух человек, но ведь это было глубокой ночью. Пьяной женщиной вполне могла быть Мария-Кристина. А тащил ее Боатти. – Пизанелли нахмурил брови. – И…
– Да?
– Не исключено, что он тащил ее уже мертвую.
Тротти молчал. Усталые темные глаза устремились на сидящего в кресле Пизанелли с курткой на коленях.
– Почему вы не взяли у Лауры Роберти телефон ее Джан-Марии?
– Что? – Мыслями Тротти был где-то далеко.
– Совсем забыли про свои леденцы, комиссар.
Тротти остановил взгляд на молодом сослуживце и рассмеялся.
– Пизанелли, по-твоему, я тоже, наверно, наркоман. Сахарный.
– Почему вы не взяли телефон ее приятеля?
– Лауриного приятеля? Да что толку-то?
– Почему?
– Пока я до него доберусь, она сто раз успеет с ним связаться и проинструктировать, что нужно говорить.
Пизанелли снисходительно улыбнулся. Он, как и Мазерати, тоже начал стареть, однако в отличие от Мазерати Пизанелли был еще не женат.
– Маленькую Роберти трахал, конечно же, Боатти.
– Но это еще не делает Боатти убийцей, – сказал Тротти и прибавил: – А мне кажется, ты ревнуешь, Пизанелли.
Пизанелли насмешливо фыркнул.
– Тебе малышка Роберти нравится больше, чем ты стараешься показать.
– Она хорошенькая, если вас интересует мое мнение. Хорошенькая, упакованная и избалованная. – Опровергающий жест. – Прошлую ночь Боатти провел в квартире Роберти. Жена отдыхает, и утром можно полежать с Лаурой Роберти. Когда мы приехали, он тоже у нее сидел – она дверь минуты две с лишним не открывала. Мы сидим и болтаем с девицей в ее комнате, вы отпускаете комплименты ее кофе «Лавацца», а этот кобель преспокойно смывается. Уползает из ее квартиры к себе наверх. Но забывает захватить свою записывающую машинку.
Тротти кивнул в знак согласия:
– Что объясняет и их пристрастие к «гриньолино».
– К какому еще «гриньолино»?
– Вино не слишком распространенное. «Гриньолино» производят в окрестностях Асти, в Пьемонте, и в супермаркете так запросто его не купить. Между тем и Лаура Роберти, и синьора Боатти угощали меня «гриньолино». А это, возможно, означает, что его родина – виноградники синьора Роберти.
– Вы согласны с тем, что он ее трахает.
– Да не все ли равно? – Тротти пожал плечами. – Жена Боатти кое-что подозревает. Многого она мне не рассказывала, но сообщила, что очень любит своего мужа. Боится его потерять. Подозревает, что у него на стороне роман, и довольно прозрачно намекает, что героиня этого романа – Розанна. Почему бы и нет? Розанна, конечно, в летах, но никогда не была лишена приятности.
– Вам лучше знать.
– Синьора Боатти кое-что подозревает, но с какой стати ей подозревать милую свеженькую Лауру Роберти? Тем более, что у Лауры есть парень.
– А зачем ей давать «гриньолино» Боатти?
– По-соседски.
– Чего эта дура нашла в Боатти – жирном престарелом журналисте-неудачнике?
– Вопрос хороший. – Тротти снял ногу с ящика и толкнул ею стоявший рядом стул, который с грохотом упал на пол. – А что нашла хорошенькая Анна Эрманьи в лейтенанте Пизанелли? – Тротти искренне рассмеялся.
Пизанелли обиделся.
– Прошу прощения.
– Нелишне тебе, Пиза, усвоить главный закон во всей этой науке: о вкусах не спорят. Прозорлива жадность, а любовь слепа.
«Чармз»
– А как объяснить всю эту муру от свидетелей Иеговы?
Тротти снова поставил ногу на боковую стенку ящика.
– По-моему, тут и объяснять нечего. Почему, собственно, «Сторожевую башню» обязательно должен был принести убийца? Иеговисты проповедуют свое вероучение по всему городу, по всей стране. У старухи вдовы есть их журналы. Почему должна была от них отказываться Розанна?
– А наркотики?
– Какие наркотики?
– Может, убийца искал деньги – ваша же собственная версия.
– В то время я думал, что убили Розанну. Но убили не Розанну, а ее сестру. Деньги здесь не могли быть мотивом. – Тротти вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
– Леденец случайно проглотили, комиссар?
– Я же вчера назначил Бельтони свидание – на сегодня в полдень. – Тротти снова хлопнул себя по лбу. – Мне обязательно нужно его увидеть.
– Зачем?
Тротти пододвинул к себе телефон.
– Начальник квестуры за мной шпионит. И информация обо мне идет к нему либо через Боатти, либо через Бельтони.
– А при чем здесь Боатти?
Тротти принялся листать свою записную книжку.
– Эти разговоры Боатти о книге… Я никогда им не верил. Просто повод вмешаться в расследование. Но зачем? Чего Боатти хотел? Он явно что-то вынюхивает. И отнюдь не с журналистскими целями. – Тротти поднял было телефонную трубку, но в дверь постучали.
В тесный кабинет вошел комиссар Майокки. Выглядел он взволнованным и несчастным. Длинные волосы были взъерошены. Он аккуратно затворил за собою дверь, подошел к столу и выложил из карманов на его пластмассовую под тиковое дерево поверхность несколько пакетиков с леденцами «Чармз» и две жестянки с леденцами «Смит и Кендон».
– Травись, Тротти.
– У меня что – день рождения сегодня?
Майокки подошел к отопительной батарее и прислонился к ней.
– Я решил было сам их попробовать. Тебе, Пьеро Тротти, они вроде бы помогают. Хотя бы иногда. Беда в том, что они застревают в зубах, а вкус от них держится во рту часами.
– Надо привыкнуть, – заметил Пизанелли.
Комиссар Майокки пробежал рукой по своим темным волосам и сунул в рот трубку.
– Моя супруга утверждает, что изо рта у меня несет смолой, что зубы у меня черные и что, если бы она знала, что я собираюсь курить трубку до конца дней своих, замуж за меня она сроду бы не вышла.
Тротти и Пизанелли посмеялись.
– Ничего смешного здесь нет.
– Ты ее осуждаешь, Майокки?
– Я пришел поговорить с тобой о Луке.
Пизанелли осклабился:
– Если хочешь, можешь говорить о своем браке. Комиссар Тротти тут специалист. И еще по женщинам. Чрезвычайно объективен, потому что сам обрел полнейшую умиротворенность.
– Фаллократы – и я, и все остальные в этой убогой квестуре.
Заметив, что улыбка с лица Пизанелли исчезает, Тротти спросил:
– Ну и что там Лука, Майокки?
– Укатил на Адриатику.
– Тебе самому нужно было туда поехать. Хотя бы на праздники. Завел бы роман с какой-нибудь белокурой датчанкой или с немецкой хаусфрау – глядишь, и отвлекся бы. Подышал бы йодом. И брось ты эту трубку. Переходи на леденцы.
– Что вы все к моей трубке привязались? – Майокки раздраженно пожал плечами. – Я люблю свою трубку.
– Тебе выбирать между женой и трубкой, – сказал Пизанелли.
– И если ты любишь свою жену, что ты целыми днями торчишь в этой несчастной квестуре?
– Куда мне еще ехать, комиссар? – Майокки повернулся к окну и уставился на галечную стену напротив. – Здесь, по крайней мере, я приношу пользу. Здесь я хоть что-то делаю.
– Поезжай на Адриатику.
– Я уже соскучился по детям.
– Узнал что-нибудь о докторе?
Пизанелли потер рукавом замшевой куртки свой кожаный ботинок:
– О каком докторе?
– Ты никогда не слушаешь, Пизанелли. Когда этот Лука встретился со Снупи…
– С Марией-Кристиной, – сказал Пизанелли, подняв кверху палец.
– Когда Лука встретил ее на железнодорожной станции, она упала в обморок. Он отвез ее на улицу Мантуи и вызвал доктора.
– Вы мне об этом не рассказывали.
– Лука подозревал, что она беременна.
– Будь она беременна, Боттоне сразу же обнаружил бы это при вскрытии. – Пауза. – Беременна в пятьдесят лет?
– Беременна или нет, правды Лука мог не знать. И, возможно, он испугался.
– Доктор Сильвио Сильви, – сказал Майокки. – Приятеля Луки зовут доктор Сильвио Сильви.
– И где же он?
– Уехал на праздники.
– Естественно. – Не скрывая раздражения, Тротти открыл один из принесенных Майокки пакетиков с ананасными леденцами «Чармз».
– На праздники в Калабрию.
– Может, сказать карабинерам, чтобы они его поискали?
Майокки улыбнулся:
– А ты на праздники так никуда и не поедешь, Тротти? И на свое озеро не выберешься?
– Обо мне не беспокойся, Майокки. Скажи-ка лучше, как нам достать этого доктора?
В дверь тихо постучали. Тротти вздохнул:
– Старуха говорит, что видела двух человек – порядком нализавшуюся Лауру Роберти и какого-то мужчину. Якобы они вошли в дом на Сан-Теодоро в три утра.
У нас есть все основания полагать, что Боатти и синьорина Роберти в это время были уже в доме. Кроме того, нам совершенно неизвестно, каким образом Мария-Кристина попала из своего дома на улице Мантуи на площадь Сан-Теодоро. Не исключено, что, если мы это выясним, мы сможем узнать и имя убийцы.
Легкий стук в дверь повторился. Пизанелли оторвался от своих ботинок и подошел к двери.
– Последним на улице Мантуи ее видел Лука. И этот доктор Сильви. Он-то, возможно, и знает, как она перебралась на Сан-Теодоро. Живой или неживой Мария-Кристина попала в квартиру своей сестры? Если она была уже мертва, кто ее туда приволок? Не приняла ли старуха Марию-Кристину за Лауру?
– Посмотрю, как можно разыскать этого Сильви… если ты не уедешь на праздники, – сказал Майокки.
– Тебе бы давным-давно следовало его разыскать, Майокки. Мне самому все за вас делать, что ли?
– Ты бы мог немного отдохнуть, Тротти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40