Перечитывая свои заметки, адресованные Бэнстеду, пытаясь поставить себя на его место и представить, что могло бы заинтересовать того более всего, он так и не нашел ничего, за исключением разве что его замечаний относительно мадам Шебир.
"Ее поведение, признаться, некоторым образом озадачило меня.
Ее не было с Хадидом и Моци в тот момент, когда они были захвачены на высотах Эль-Геффы. То, что они могут быть истощены физически и морально после того, как неделю находились в бегах, я еще могу понять. Однако я не вижу в них ни малейшего признака усталости или упадка духа. Зато мадам Шебир производит впечатление человека, находящегося в крайней степени душевного напряжения. А ведь нам известно, что в момент их поимки она находилась в Тунисе, после чего сразу же вылетела в Кирению, чтобы воссоединиться с мужем и добровольно принять решение разделить с ним его участь.
Насколько вам известно, я не знаток женской психологии, да и психологии вообще, но, мне кажется, если вы добровольно приносите себя в жертву и по собственной воле выбираете заключение, это выглядит более чем странно, когда вы бросаетесь со злобными нападками на первого же попавшегося вам на глаза надзирателя (тут имеется в виду моя несчастная персона)".
***
Джон запер отчет в портфель и задумался. Мысли его неотвязно крутились вокруг этой женщины. Весь день она просидела под навесом в своем желтом льняном платье и легком шелковом шарфе, накинутом на плечи. Он видел, как в какой-то момент она скинула сандалии. Эта незначительная деталь сразу же перенесла ее в категорию обыкновенных женщин, которых Джон встречал и раньше. Они всегда делают так — сбрасывают туфельки под столом в ресторане или во время'" спектакля в театре…, а потом вы должны ползать на карачках с зажигалкой в руках и искать их в темноте. Он вдруг почувствовал легкий приступ раздражения. Какая же она все-таки дурочка. Ни одна английская девушка, у которой есть хоть капля здравого смысла, ни за что бы не вышла за Хадида.
К тому времени, когда он окончил Оксфорд и поступил в Лондонскую школу экономики, стало уже вполне очевидным, что впереди его ждет. В Кирении был убит и возведен в сан великомученика его отец, и было ясно, что Хадиду уже не избежать тяжелой мантии национального лидера на своих плечах. Ее, по-видимому, не интересовали его деньги, лишь внешность и личные достоинства. Только девушка, никогда не имевшая несчастья прочесть хотя бы одну газету, могла не знать, к чему все это приведет.
Джон вышел на палубу глотнуть свежего воздуха. Стояла теплая ночь, с севера дул слабый ветерок. «Данун» шел через пролив, взяв курс на юго-запад. Джону казалось, что он почти чувствует запах земли, лежащей далеко-далеко от них по правому борту…, этот отдаленный запах Испании, впитавший в себя бесконечное множество ее пряных, колоритных ароматов. Почти вровень с ними проплыла стая дельфинов. То и дело выныривая, резвящиеся животные рассекали фосфоресцирующую поверхность, поднимая вверх целые снопы зеленых брызг. На капитанском мостике мерцал огонек, а позади них над темными водами стелилось продолговатое облачко, оставленное дымовой трубой «Дануна».
На палубе под тентом он заметил огонек сигареты, осветивший на мгновение лицо полковника Моци. Тот стоял, прислонившись к парапету и обратив лицо к морю. Искоса взглянув и заметив Джона, спокойно проговорил:
— Майор Ричмонд?
Джон остановился:
— Слушаю вас, полковник.
— У Хадида сильно болит горло. Он время от времени страдает от простуды. Вот рецепт, он очень простой…
Он сунул руку в карман кителя и протянул Джону скомканный листок бумаги. Джон взял его:
— Я передам это в лазарет. Там приготовят лекарство.
— Благодарю вас.
Джон хотел уйти, но полковник вдруг повернулся к нему и, выставив вперед дымящийся мундштук, указал им на орудийную башню. Возле нее, едва различимая в потемках, вырисовывалась фигура вооруженного матроса.
— Неужели вся эта охрана действительно необходима? Возле наших кают, возле кают-компании, пока мы едим, и здесь?
— Боюсь, что да.
Полковник тихо рассмеялся:
— Неужели вы думаете, мы решимся что-нибудь предпринять? И что, по-вашему, вообще можем сделать? Вывести из строя мотор? Или прыгнуть за борт?
Джон улыбнулся. Вопросы прозвучали с явной иронией. В них не чувствовалось ни тени недовольства, и Джону показалось, что полковник просто склонен немного поговорить.
— А вы, полковник, если бы были на моем месте, убрали бы охрану?
— Разумеется, нет. — Разговор забавлял Моци. Он вставил в мундштук другую сигарету и продолжал:
— А будь вы на моем месте, майор, попробовали бы вы совершить самоубийство или бежать?
— Не думаю, что самоубийство могло бы принести вам какую-то пользу. Другое дело побег. Только боюсь, «Данун» не самое подходящее для этого место. — Какое-то внутреннее чувство подсказывало Джону, что лучше не затевать подобных бесед с пленником. Ему положено держать дистанцию. Но с другой стороны, он получил четкое, недвусмысленное указание постараться как можно больше узнать об этих людях. А как выполнить одно, не нарушив другого? Поэтому Джон решил придерживаться спасительного равновесия.
— Несколько лет назад, — заметил полковник, с легкостью переходя к другой теме и желая тем самым убедиться, что Джон не против немного с ним поболтать, — один из батальонов вашего полка воевал в Кирении.
— Да, я знаю.
— Ваши солдаты молодцы. И вот что любопытно…, сознание солдата сродни религиозному сознанию. Вот, например, мы с вами враги, а между нами нет ненависти. Даже, я бы сказал, нечто вроде взаимной симпатии. Только, кроме солдат, есть еще и их народы, и они-то ненавидят друг друга.
— Это в равной степени относится к обеим сторонам.
— Разумеется. — Его манера выражаться лаконично и в то же время не оскорбляя слух собеседника, казалось, имела целью поскорее закончить одну тему и перейти к следующей. — Недавно к нам в плен попал один из ваших офицеров, лейтенант Рофорд. На пятый день пленник сбежал, угнав мой собственный джип. — Полковник рассмеялся. — А этот джип мы сами когда-то угнали с одной из ваших баз в Эль-Геффе. Но он еще умудрился прихватить с собою мою личную бутылку виски. А она обошлась мне недешево. Вы знаете этого лейтенанта?
— Нет. Но читал его подробный отчет о том, как он попал в плен и бежал. Что-то не припомню, чтобы там упоминалось о каком-то виски.
Моци усмехнулся и, как показалось Ричмонду, со свистом рассекая воздух, резко шагнул вперед, преобразившись в одно мгновение, словно и морально и физически переступил некий невидимый барьер. Сразу сделавшись жестким и настороженным, резким, отрывистым тоном проговорил:
— Вам не удастся удержать полумиллионный народ, который хочет иметь собственное государство. Вам не помогут ни ваша военная мощь, ни пули, ни тюрьмы. Отрицать это — все равно что отрицать сам ход истории. Победа будет за нами.
Такая внезапная перемена в настроении Моци на мгновение обескуражила Джона, привела в замешательство, но он тут же понял: в этом человеке таилась какая-то боль. На какое-то время она, похоже, отступила, но теперь снова вернулась, вырвавшись наружу. Боль эта была не чем иным, как проявлением фанатизма, на который этот человек был обречен до конца дней своих. И именно боль делала его опасным.
— Победа будет за нами! — повторил он.
— Пойду распоряжусь насчет вашего рецепта. Спокойной ночи, полковник, — ответил Джон как можно сдержаннее.
***
Начальник судового лазарета доктор Эндрюс наполнил склянку приготовленной им зеленоватой жидкостью и уверенно заткнул бутылочку пробкой. Это был еще очень молодой человек, почти юноша, с веснушчатым, задорным лицом.
— Любопытную вещь я заметил, — проговорил он с ядовитой усмешкой. — Как только какой-нибудь паршивый иностранец попадает к англичанам, сразу же так и норовит воспользоваться нашей медицинской службой.
— Яду бы ему подлить — в самый раз будет, — заметил один из судовых поваров, который обварил себе на камбузе руку и пришел в лазарет сделать перевязку и выкурить сигаретку. — Шурина моего убило осколком в этой проклятой Кирении.
Эндрюс взял листок с рецептом и резинкой прикрепил его к бутылочке.
— Намешал всякой бурды, подкрасил зеленкой, запихнул все это в их паршивые глотки — и они счастливы. Думают, что приняли лекарство. Медицина, как и кулинария, сплошной обман.
— Тебя послушать — одно удовольствие. Наверное, твоя девчонка уже не знает, куда деваться от этих рассказов.
— А вот и нет. Ей очень даже нравится. А мне интересно, кто готовил Наполеону слабительное в Доме инвалидов и кто с ним потом возился?
И, взяв бутылочку, он вышел из лазарета.
У дверей каюты, которую занимали Шебир и Моци, стоял вооруженный охранник. Завидев Эндрюса, он удивленно поднял брови, а тот, помахав у него перед носом склянкой, сообщил:
— Вот, несу стаканчик на сон грядущий для их высочества.
Ну и дурацкий же у тебя вид, парень. Да еще и пуговицы на ширинке расстегнуты. — Охранник принялся поспешно оглядывать брюки, а Эндрюс, презрительно фыркнув, продолжал:
— Ну и ну, до сих пор не знает, что на флоте на ширинках не бывает пуговиц!
И, шагнув к двери, он постучался. Изнутри послышалось:
«Войдите!» — и Эндрюс с кислым видом вошел в каюту.
Полковник Моци стоял посреди комнаты, Хадид Шебир лежал в постели.
— Лекарство от горла, сэр. — Эндрюс протянул полковнику бутылочку.
Тот взял ее и, одним движением оттеснив Эндрюса на середину каюты, спросил:
— Как его принимать?
— В рецепте все написано, сэр. Четыре раза в день. И разбавлять водой.
— Хорошо. Может быть, вы будете столь любезны… — Он поставил склянку рядом с графином на тумбочке возле изголовья Хадида.
Эндрюсу ничего не оставалось, как наполнить стакан водой и приготовить необходимую для приема дозу лекарства.
Хадид не обращал на врача никакого внимания. Полковник Моци, прислонившись спиною к двери, закурил сигарету и проговорил:
— Мы вам очень признательны.
Эндрюс промычал в ответ что-то невразумительное, а полковник Моци, которому, судя по всему, хотелось поговорить, стоя у него за спиной, продолжал:
— Вы, наверное, давно не были в Англии?
— Очень давно, — ответил Эндрюс, внезапно оживившись, и тут же прибавил:
— Сэр.
— Но вы, должно быть, уже скоро вернетесь туда, не так ли?
Ведь военные суда периодически меняют пункт приписки?
— Не знаю, сэр.
Эндрюс подлил в зеленый раствор воды и, воспользовавшись тем, что ни Хадид, ни полковник не смотрят в его сторону, размешал жидкость указательным пальцем. «Зато я хорошо знаю, — подумал он про себя, — когда кто-то что-то начинает вынюхивать». Повернувшись к Хадиду, он протянул ему лекарство.
Тот приподнялся на койке, посмотрел поверх стакана и тепло, обаятельно улыбнулся:
— У вас очень хорошее лицо, доктор. Если бы можно было выбирать, к кому попадать в плен, то любой, полагаю, предпочел бы англичан.
Эндрюс, который был шотландцем и имел на этот счет несколько иные соображения, промолчал. Хадид выпил лекарство и вернул ему пустой стакан, а полковник Моци, продолжая стоять у него за спиной, проговорил:
— У мистера Шебира старая пулевая рана на ноге, которая время от времени беспокоит его. Из-за этого у мистера Шебира часто бывают судороги. Не могли бы вы прийти завтра и сделать ему массаж?
— Вам следует уладить это с капитаном, сэр, — ответил Эндрюс, а сам подумал: «Ишь ты, куда хватил! Что вам тут, курорт, что ли? Вот если бы надо было промассировать ножку мадам Шебир, тогда другое дело».
Выйдя из каюты, Эндрюс был так поглощен своими мыслями, что не заметил охранника, а тот, сделав ему подножку, сказал:
— Вот тебе, паршивая пилюля, чтобы не задавался!
А в каюте Хадид, который теперь уже сидел на койке, говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
"Ее поведение, признаться, некоторым образом озадачило меня.
Ее не было с Хадидом и Моци в тот момент, когда они были захвачены на высотах Эль-Геффы. То, что они могут быть истощены физически и морально после того, как неделю находились в бегах, я еще могу понять. Однако я не вижу в них ни малейшего признака усталости или упадка духа. Зато мадам Шебир производит впечатление человека, находящегося в крайней степени душевного напряжения. А ведь нам известно, что в момент их поимки она находилась в Тунисе, после чего сразу же вылетела в Кирению, чтобы воссоединиться с мужем и добровольно принять решение разделить с ним его участь.
Насколько вам известно, я не знаток женской психологии, да и психологии вообще, но, мне кажется, если вы добровольно приносите себя в жертву и по собственной воле выбираете заключение, это выглядит более чем странно, когда вы бросаетесь со злобными нападками на первого же попавшегося вам на глаза надзирателя (тут имеется в виду моя несчастная персона)".
***
Джон запер отчет в портфель и задумался. Мысли его неотвязно крутились вокруг этой женщины. Весь день она просидела под навесом в своем желтом льняном платье и легком шелковом шарфе, накинутом на плечи. Он видел, как в какой-то момент она скинула сандалии. Эта незначительная деталь сразу же перенесла ее в категорию обыкновенных женщин, которых Джон встречал и раньше. Они всегда делают так — сбрасывают туфельки под столом в ресторане или во время'" спектакля в театре…, а потом вы должны ползать на карачках с зажигалкой в руках и искать их в темноте. Он вдруг почувствовал легкий приступ раздражения. Какая же она все-таки дурочка. Ни одна английская девушка, у которой есть хоть капля здравого смысла, ни за что бы не вышла за Хадида.
К тому времени, когда он окончил Оксфорд и поступил в Лондонскую школу экономики, стало уже вполне очевидным, что впереди его ждет. В Кирении был убит и возведен в сан великомученика его отец, и было ясно, что Хадиду уже не избежать тяжелой мантии национального лидера на своих плечах. Ее, по-видимому, не интересовали его деньги, лишь внешность и личные достоинства. Только девушка, никогда не имевшая несчастья прочесть хотя бы одну газету, могла не знать, к чему все это приведет.
Джон вышел на палубу глотнуть свежего воздуха. Стояла теплая ночь, с севера дул слабый ветерок. «Данун» шел через пролив, взяв курс на юго-запад. Джону казалось, что он почти чувствует запах земли, лежащей далеко-далеко от них по правому борту…, этот отдаленный запах Испании, впитавший в себя бесконечное множество ее пряных, колоритных ароматов. Почти вровень с ними проплыла стая дельфинов. То и дело выныривая, резвящиеся животные рассекали фосфоресцирующую поверхность, поднимая вверх целые снопы зеленых брызг. На капитанском мостике мерцал огонек, а позади них над темными водами стелилось продолговатое облачко, оставленное дымовой трубой «Дануна».
На палубе под тентом он заметил огонек сигареты, осветивший на мгновение лицо полковника Моци. Тот стоял, прислонившись к парапету и обратив лицо к морю. Искоса взглянув и заметив Джона, спокойно проговорил:
— Майор Ричмонд?
Джон остановился:
— Слушаю вас, полковник.
— У Хадида сильно болит горло. Он время от времени страдает от простуды. Вот рецепт, он очень простой…
Он сунул руку в карман кителя и протянул Джону скомканный листок бумаги. Джон взял его:
— Я передам это в лазарет. Там приготовят лекарство.
— Благодарю вас.
Джон хотел уйти, но полковник вдруг повернулся к нему и, выставив вперед дымящийся мундштук, указал им на орудийную башню. Возле нее, едва различимая в потемках, вырисовывалась фигура вооруженного матроса.
— Неужели вся эта охрана действительно необходима? Возле наших кают, возле кают-компании, пока мы едим, и здесь?
— Боюсь, что да.
Полковник тихо рассмеялся:
— Неужели вы думаете, мы решимся что-нибудь предпринять? И что, по-вашему, вообще можем сделать? Вывести из строя мотор? Или прыгнуть за борт?
Джон улыбнулся. Вопросы прозвучали с явной иронией. В них не чувствовалось ни тени недовольства, и Джону показалось, что полковник просто склонен немного поговорить.
— А вы, полковник, если бы были на моем месте, убрали бы охрану?
— Разумеется, нет. — Разговор забавлял Моци. Он вставил в мундштук другую сигарету и продолжал:
— А будь вы на моем месте, майор, попробовали бы вы совершить самоубийство или бежать?
— Не думаю, что самоубийство могло бы принести вам какую-то пользу. Другое дело побег. Только боюсь, «Данун» не самое подходящее для этого место. — Какое-то внутреннее чувство подсказывало Джону, что лучше не затевать подобных бесед с пленником. Ему положено держать дистанцию. Но с другой стороны, он получил четкое, недвусмысленное указание постараться как можно больше узнать об этих людях. А как выполнить одно, не нарушив другого? Поэтому Джон решил придерживаться спасительного равновесия.
— Несколько лет назад, — заметил полковник, с легкостью переходя к другой теме и желая тем самым убедиться, что Джон не против немного с ним поболтать, — один из батальонов вашего полка воевал в Кирении.
— Да, я знаю.
— Ваши солдаты молодцы. И вот что любопытно…, сознание солдата сродни религиозному сознанию. Вот, например, мы с вами враги, а между нами нет ненависти. Даже, я бы сказал, нечто вроде взаимной симпатии. Только, кроме солдат, есть еще и их народы, и они-то ненавидят друг друга.
— Это в равной степени относится к обеим сторонам.
— Разумеется. — Его манера выражаться лаконично и в то же время не оскорбляя слух собеседника, казалось, имела целью поскорее закончить одну тему и перейти к следующей. — Недавно к нам в плен попал один из ваших офицеров, лейтенант Рофорд. На пятый день пленник сбежал, угнав мой собственный джип. — Полковник рассмеялся. — А этот джип мы сами когда-то угнали с одной из ваших баз в Эль-Геффе. Но он еще умудрился прихватить с собою мою личную бутылку виски. А она обошлась мне недешево. Вы знаете этого лейтенанта?
— Нет. Но читал его подробный отчет о том, как он попал в плен и бежал. Что-то не припомню, чтобы там упоминалось о каком-то виски.
Моци усмехнулся и, как показалось Ричмонду, со свистом рассекая воздух, резко шагнул вперед, преобразившись в одно мгновение, словно и морально и физически переступил некий невидимый барьер. Сразу сделавшись жестким и настороженным, резким, отрывистым тоном проговорил:
— Вам не удастся удержать полумиллионный народ, который хочет иметь собственное государство. Вам не помогут ни ваша военная мощь, ни пули, ни тюрьмы. Отрицать это — все равно что отрицать сам ход истории. Победа будет за нами.
Такая внезапная перемена в настроении Моци на мгновение обескуражила Джона, привела в замешательство, но он тут же понял: в этом человеке таилась какая-то боль. На какое-то время она, похоже, отступила, но теперь снова вернулась, вырвавшись наружу. Боль эта была не чем иным, как проявлением фанатизма, на который этот человек был обречен до конца дней своих. И именно боль делала его опасным.
— Победа будет за нами! — повторил он.
— Пойду распоряжусь насчет вашего рецепта. Спокойной ночи, полковник, — ответил Джон как можно сдержаннее.
***
Начальник судового лазарета доктор Эндрюс наполнил склянку приготовленной им зеленоватой жидкостью и уверенно заткнул бутылочку пробкой. Это был еще очень молодой человек, почти юноша, с веснушчатым, задорным лицом.
— Любопытную вещь я заметил, — проговорил он с ядовитой усмешкой. — Как только какой-нибудь паршивый иностранец попадает к англичанам, сразу же так и норовит воспользоваться нашей медицинской службой.
— Яду бы ему подлить — в самый раз будет, — заметил один из судовых поваров, который обварил себе на камбузе руку и пришел в лазарет сделать перевязку и выкурить сигаретку. — Шурина моего убило осколком в этой проклятой Кирении.
Эндрюс взял листок с рецептом и резинкой прикрепил его к бутылочке.
— Намешал всякой бурды, подкрасил зеленкой, запихнул все это в их паршивые глотки — и они счастливы. Думают, что приняли лекарство. Медицина, как и кулинария, сплошной обман.
— Тебя послушать — одно удовольствие. Наверное, твоя девчонка уже не знает, куда деваться от этих рассказов.
— А вот и нет. Ей очень даже нравится. А мне интересно, кто готовил Наполеону слабительное в Доме инвалидов и кто с ним потом возился?
И, взяв бутылочку, он вышел из лазарета.
У дверей каюты, которую занимали Шебир и Моци, стоял вооруженный охранник. Завидев Эндрюса, он удивленно поднял брови, а тот, помахав у него перед носом склянкой, сообщил:
— Вот, несу стаканчик на сон грядущий для их высочества.
Ну и дурацкий же у тебя вид, парень. Да еще и пуговицы на ширинке расстегнуты. — Охранник принялся поспешно оглядывать брюки, а Эндрюс, презрительно фыркнув, продолжал:
— Ну и ну, до сих пор не знает, что на флоте на ширинках не бывает пуговиц!
И, шагнув к двери, он постучался. Изнутри послышалось:
«Войдите!» — и Эндрюс с кислым видом вошел в каюту.
Полковник Моци стоял посреди комнаты, Хадид Шебир лежал в постели.
— Лекарство от горла, сэр. — Эндрюс протянул полковнику бутылочку.
Тот взял ее и, одним движением оттеснив Эндрюса на середину каюты, спросил:
— Как его принимать?
— В рецепте все написано, сэр. Четыре раза в день. И разбавлять водой.
— Хорошо. Может быть, вы будете столь любезны… — Он поставил склянку рядом с графином на тумбочке возле изголовья Хадида.
Эндрюсу ничего не оставалось, как наполнить стакан водой и приготовить необходимую для приема дозу лекарства.
Хадид не обращал на врача никакого внимания. Полковник Моци, прислонившись спиною к двери, закурил сигарету и проговорил:
— Мы вам очень признательны.
Эндрюс промычал в ответ что-то невразумительное, а полковник Моци, которому, судя по всему, хотелось поговорить, стоя у него за спиной, продолжал:
— Вы, наверное, давно не были в Англии?
— Очень давно, — ответил Эндрюс, внезапно оживившись, и тут же прибавил:
— Сэр.
— Но вы, должно быть, уже скоро вернетесь туда, не так ли?
Ведь военные суда периодически меняют пункт приписки?
— Не знаю, сэр.
Эндрюс подлил в зеленый раствор воды и, воспользовавшись тем, что ни Хадид, ни полковник не смотрят в его сторону, размешал жидкость указательным пальцем. «Зато я хорошо знаю, — подумал он про себя, — когда кто-то что-то начинает вынюхивать». Повернувшись к Хадиду, он протянул ему лекарство.
Тот приподнялся на койке, посмотрел поверх стакана и тепло, обаятельно улыбнулся:
— У вас очень хорошее лицо, доктор. Если бы можно было выбирать, к кому попадать в плен, то любой, полагаю, предпочел бы англичан.
Эндрюс, который был шотландцем и имел на этот счет несколько иные соображения, промолчал. Хадид выпил лекарство и вернул ему пустой стакан, а полковник Моци, продолжая стоять у него за спиной, проговорил:
— У мистера Шебира старая пулевая рана на ноге, которая время от времени беспокоит его. Из-за этого у мистера Шебира часто бывают судороги. Не могли бы вы прийти завтра и сделать ему массаж?
— Вам следует уладить это с капитаном, сэр, — ответил Эндрюс, а сам подумал: «Ишь ты, куда хватил! Что вам тут, курорт, что ли? Вот если бы надо было промассировать ножку мадам Шебир, тогда другое дело».
Выйдя из каюты, Эндрюс был так поглощен своими мыслями, что не заметил охранника, а тот, сделав ему подножку, сказал:
— Вот тебе, паршивая пилюля, чтобы не задавался!
А в каюте Хадид, который теперь уже сидел на койке, говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49