«Поразительно, мой дорогой Роджер». Мне предлагалась эта роль раньше. Возможно, я зря отклонила ее.
– Я попробую, – согласилась я. – Но ничего гарантировать не могу.
– О, господи, девушка. Я не прошу вас выйти за меня замуж, – сказал с нетерпением Роджер. – Идемте.
– Куда?
– В склеп. – Он испытующе посмотрел на меня. – Если вы не трусите.
– Ха, ха, – хохотнула я. – Меня уже пытались одурачить прошлой ночью. Там, внизу, нет ничего, чего можно было бы бояться.
Это то, о чем я все время твержу.
Я убедила себя, что мое настроение прошлым вечером было вызвано временным недомоганием, теперь преодоленным. Когда мы шли по мрачному подземелью, я не испытывала ничего, кроме боязни замкнутого пространна. Роджер принес мощный электрический светильник, превосходящий обычный электрический фонарь и заметно усиливающий свет от основных осветительных приборов. Я думала, что он собирался в помещение, в котором находилась латунная плита Этельфледы. Вместо этого он открыл дверь в соседнее помещение.
– Заметьте, что это отделение сравнительно новое, – начал он, освещая правую стену с несущими арками. – Первоначально это и соседнее помещение составляли одно целое. Согласны? Мы также пришли к общему мнению, что оно служило склепом под часовней в пятнадцатом веке. В действительности эта часть дома еще старше. Норманнские каменщики, которые сделали ее...
Я стала уставать, слушая эту лекцию.
– Одна тысяча шестьдесят шестой год, – сказала я. – Вильгельм Завоеватель.
– Не преувеличивайте. Скажем, год тысяча сотый, судя, по этим стенам. Я искал саксонские камни, которые упомянуты в книге, но не смог найти их. Я предполагаю, что эта часть фундамента ремонтировалась. Но они наверняка здесь. Это доказывает, что здесь было строение. Возможно, дом, возможно, церковь. В тысячном году, а может быть, и раньше.
– Ну и что?
Роджер бросил на меня неодобрительный взгляд:
– Ватсон никогда не говорил: «Ну и что?»
Я уверена, что именно мое легкомысленное поведение побудило его продолжить свою речь:
– Знаете ли вы, что Уорикшир, в котором находился прежде дом, был одной из последних частей Англии, взятой под контроль римлян? Она была заросшей лесами и редко заселена. Земля была слишком плотной для древних крестьян. Два знаменитых римских пути пересекали территорию с севера на юг, но поселений было немного.
После того как ушли римляне, вторглись саксы, приблизительно в пятом веке.
– Затем пришли датчане, затем норманны, – сказала я с нетерпением. – Куда вы клоните, Роджер?
– Я предполагаю, что саксонское строение было церковью, а не домом, – выпалил Роджер. – Использовать камень вместо дерева или вместо мазанки в то время, когда даже фортификационные сооружения делались главным образом из утрамбованной земли...
– Вы хотите сказать, что гипотетический норманнский хозяин имения разрушил церковь и построил свой дом на ее фундаменте? Я сомневаюсь в этом, Роджер. Как и все прочие кровавые завоеватели средних веков, норманны были образцовыми христианами.
– Это только часть моей аргументации. Можно вас попросить помолчать и выслушать меня, не прерывая каждые пять секунд?
– Если вы будете продвигаться вперед...
– Я продолжу после того, как покажу вам кое-что.
Он прошел в дальний угол помещения и осветил своим фонарем участок пола. Видя, что я колеблюсь, он сделал нетерпеливый жест.
Все это помещение было вымощено старинными надгробными плитами. Та, которую освещал Роджер, была настолько стара, что вместо первоначальной надписи остались только едва уловимые следы. Сделав шаг вперед, Роджер провел по одному из знаков пальцем.
– Видите ли вы это?
Я передернула плечами. Думаю, это было недоумение, а не трепет.
– Ветка с двумя отростками? Кадуцей? Бабочка с длинным хвостом?
– Не смейтесь. Это топор, разве вы не видите? Двойной топор. Теперь посмотрите сюда и сюда.
Он переходил от плиты к плите и показывал.
– На этом камне также имеются голуби, – сказал он загадочно. – И рога. То есть голуби, топор и рога.
– Вполне возможно.
– О, черт, да вы не смотрите. Теперь прошу сюда.
Взяв за руку, он потащил меня из этого помещения в следующее. Латунная плита Этельфледы ярко заблестела при свете фонаря. Роджер толкнул меня на колени и нагнул мою голову ближе к поверхности латуни. Он ткнул в нее своим указательным пальцем.
– Стив решил, что это крест. Но я бы сказал, что форма непохожа.
Место, на которое он указывал, было наполовину заслонено его тонкими согнутыми пальцами. Ниже высовывался длинный ствол или древко. Выше сложенной в кулак руки были видны две ветви под прямым углом к стволу. Они казались более толстыми и заостренными, чем у креста, и ствол не сильно возвышался над ними.
Я освободилась от Роджера и поднялась на ноги.
– Вы видите предметы, – сказала я резко. – Что она будет делать с топором?
– Ваше поколение безнадежно безграмотно! – рассердился Роджер. – Неужели термин «двойная секира» не говорит вам ни о чем?
– Почему бы вам не сказать мне, о чем именно?
– Потому, – сказал Роджер, собирая остатки терпения, – что я хочу убедиться, что собранный мною материал говорит вам о том же, о чем и мне. Возможно, это тщетные надежды. Вы слишком невежественны. Тем не менее, взгляните не следующий объект.
Он включил фонарь и стал медленно вести им, освещая арки и капители колонн, образующие часть восточной стены. Верх колонн и примыкающие части арок оказались покрытыми резьбой, но в том, что раньше мы этого не увидели, не было ничего удивительного: почти вся резьба находилась на тех сторонах колонн, которые были расположены в неглубоких нишах, образуемых кирпичом и строительным раствором, замыкающим арки. Резьба очаровывала простотой и примитивностью древнего искусства. Она ограничивалась только изображением животных – оленя и смешных, неточно воспроизведенных львов, кроликов, лис и птиц.
– Что-то необычно для христианской часовни, не кажется ли вам? – спросил Роджер.
– Почему? Это «мелодичное щебетание птиц среди ветвей, прыжки зверей...», «и голос горлицы слышен на нашей земле».
– Значит, вы знаете нашу библию.
– «Библия, как литература», аудитория 322, по понедельникам, средам, пятницам, – сказала я.
– Хм. Хорошо, здесь мы почти закончили. Остальные надгробные плиты посмотрим мельком.
На двух из них, с резьбой по камню, не позволяющему так же оживить столетия, как латунь, были изображены фигуры женщин в древних одеяниях. Молча Роджер указал на следы предметов, которые держали обе женщины. Я не смогла разобрать, что это такое.
Почувствовав облегчение от того, что нахожусь на обратном пути, я снова впала в сарказм:
– Может быть, одна из них и проводит время с Кевином. Несправедливо с нашей стороны обвинять Этельфледу только потому, что на ее памятнике резьба более различима.
На эту неуместную реплику Роджер ответил ворчанием.
Я не была настолько глупа, как думал Роджер. Я могла проследить за общими чертами его аргументации. Она была связана с религиозными поверьями прежних обитателей дома. Я не была уверена в правильной идентификации двойного топора, что бы он ни означал, но если леди, лежащие в склепе, схватили этот зловещий символ вместо христианского креста, можно простить его любопытство к происхождению этих поверий. Поэтому я не удивилась, что местом нашей следующей остановки оказалась часовня.
Она была такой тихой, что даже Роджер на мгновение замолк, почувствовав тишину и спокойствие. Затем с оскорбленным видом он громко сказал:
– Проклятие! Освещение здесь ужасное. Было ли у вас время осмотреть здешние рельефные изображения?
– Не было. Но у меня странное чувство, что я была тут. Роджер, почему бы вам сразу не сказать мне?
Я знала, что так просто не отделаюсь. Роджер заставил меня взглянуть на каждое изображение. Их было немного. Ребристые колонны имели плоские поверхности и гнулись монолитно до самых ребер потолочного перекрытия. Только внутри дверных и оконных проемов рисунки были резными. Это были гирлянды цветов, свисающие фрукты и уже виденные нами бегущие животные.
Над алтарем под высоким окном находился единственный барельеф. Он был высечен на отдельном камне, не являющемся частью стены.
– «Мария, царица небесная, плачущая над мертвым Христом», – прочитала я. – Это, может быть, и Пьета, Роджер, но это не Микеланджело.
– Посмотрите поближе. Видели ли вы когда-нибудь подобную Пьету? Посмотрите на корону Марии и одежды. Обычно ее изображали в плотно закрывающем головном уборе и одеждах средневековых женщин. Посмотрите на ее... сына. Безбородый. Голый. А где крест?
– Я не часто видела Пьету, – сказала я раздраженно. – Но думаю, что она видоизменяется. Так же как и изображение Христа у различных этнических групп – он чернокожий в Африке и с узкими глазами в Японии. Так он лучше воспринимается психологически и теологически.
– Какая чушь! – Роджер раздраженно затряс рукой. – Вы безнадежны! Но ничего. Что мне от вас нужно, так это мускулы, а не мозги. Помогите мне.
Он стал снимать ткань, покрывающую алтарь. Я подавила в себе желание протестовать под влиянием его повелительного жеста. Он нагнулся, чтобы осмотреть камень под алтарем.
– Камень не примыкает к стене, – сказал он. – Мне удалось увидеть, что на тыльной стороне что-то начертано. Но чтобы разглядеть, что именно, не хватает пространства. Придется его отодвинуть.
Я хранила молчание. Неправильно его истолковав, Роджер нетерпеливо сказал:
– Это будет нетрудно. Нам не нужно его переворачивать, только оттолкнуть от стены.
Следует признать, что Роджер проделал большую часть работы. Мне пришлось только удерживать локтем свой угол, когда его прижимало к стене. Наконец Роджер удовлетворенно промолвил:
– Теперь достаточно. Идите сюда и взгляните.
На тыльной стороне камня была видна резьба. Некоторые фрагменты были настолько рельефны, что выделялись из общего рисунка, как главная скульптура среди окружающих ее фигур. Узкое каменное обрамление было таким же глубоким, как и самые глубокие части резьбы, так что создавалось впечатление, что изображение вложено в открытую коробку. Через секунду я поняла, почему задний план выглядит так необычно. То место, на которое я смотрела, являлось верхней частью камня. Он был опрокинут на боковую сторону.
Поняла я и кое-что еще – насколько неумело были сделаны все прочие резные изображения. Эта работа не принадлежала ни Лисиппу, ни Фидию, но она была профессионально выполнена опытным мастером. Кроме того, она была старше других работ на полтысячелетия.
В центре композиции находился бык, вытесанный настолько реалистично, что я, казалось, слышу его мычание. У него были причины выражать недовольство; он был веревками притянут к нерельефно показанному жертвеннику, и человек в длинных одеждах и капюшоне перерезал ему горло. Кровь лилась потоком в поставленную в ногах чашу.
– Греческая работа, – предположила я.
– Римская копия, – откликнулся Роджер, подобно антифонному хору.
– Это что-то напоминает мне.
Роджер сказал:
– Это мне тоже что-то напоминает, но то, что вертится у меня в голове, лишено всякого смысла. Погодите. Я помню, что читал... – Он двинулся по направлению к двери, но тотчас вернулся назад. – Сначала помогите мне установить его на место. – Он снова рванулся к двери. – Нет, я сначала сфотографирую. Подождите меня здесь.
Я устала от его указаний и поэтому последовала за ним. Прежде чем он дошел до двери, она отворилась, и я увидела, что кто-то стоит на пороге.
Сразу я не узнала Кевина. В помещении было сумрачно, и ссутулившаяся неподвижная фигура выглядела неправдоподобно большой и грозной. Даже узнав его, я невольно сжалась, почувствовав его гнев. Он ворвался, как поток горячего воздуха.
– Какого черта вы здесь делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Я попробую, – согласилась я. – Но ничего гарантировать не могу.
– О, господи, девушка. Я не прошу вас выйти за меня замуж, – сказал с нетерпением Роджер. – Идемте.
– Куда?
– В склеп. – Он испытующе посмотрел на меня. – Если вы не трусите.
– Ха, ха, – хохотнула я. – Меня уже пытались одурачить прошлой ночью. Там, внизу, нет ничего, чего можно было бы бояться.
Это то, о чем я все время твержу.
Я убедила себя, что мое настроение прошлым вечером было вызвано временным недомоганием, теперь преодоленным. Когда мы шли по мрачному подземелью, я не испытывала ничего, кроме боязни замкнутого пространна. Роджер принес мощный электрический светильник, превосходящий обычный электрический фонарь и заметно усиливающий свет от основных осветительных приборов. Я думала, что он собирался в помещение, в котором находилась латунная плита Этельфледы. Вместо этого он открыл дверь в соседнее помещение.
– Заметьте, что это отделение сравнительно новое, – начал он, освещая правую стену с несущими арками. – Первоначально это и соседнее помещение составляли одно целое. Согласны? Мы также пришли к общему мнению, что оно служило склепом под часовней в пятнадцатом веке. В действительности эта часть дома еще старше. Норманнские каменщики, которые сделали ее...
Я стала уставать, слушая эту лекцию.
– Одна тысяча шестьдесят шестой год, – сказала я. – Вильгельм Завоеватель.
– Не преувеличивайте. Скажем, год тысяча сотый, судя, по этим стенам. Я искал саксонские камни, которые упомянуты в книге, но не смог найти их. Я предполагаю, что эта часть фундамента ремонтировалась. Но они наверняка здесь. Это доказывает, что здесь было строение. Возможно, дом, возможно, церковь. В тысячном году, а может быть, и раньше.
– Ну и что?
Роджер бросил на меня неодобрительный взгляд:
– Ватсон никогда не говорил: «Ну и что?»
Я уверена, что именно мое легкомысленное поведение побудило его продолжить свою речь:
– Знаете ли вы, что Уорикшир, в котором находился прежде дом, был одной из последних частей Англии, взятой под контроль римлян? Она была заросшей лесами и редко заселена. Земля была слишком плотной для древних крестьян. Два знаменитых римских пути пересекали территорию с севера на юг, но поселений было немного.
После того как ушли римляне, вторглись саксы, приблизительно в пятом веке.
– Затем пришли датчане, затем норманны, – сказала я с нетерпением. – Куда вы клоните, Роджер?
– Я предполагаю, что саксонское строение было церковью, а не домом, – выпалил Роджер. – Использовать камень вместо дерева или вместо мазанки в то время, когда даже фортификационные сооружения делались главным образом из утрамбованной земли...
– Вы хотите сказать, что гипотетический норманнский хозяин имения разрушил церковь и построил свой дом на ее фундаменте? Я сомневаюсь в этом, Роджер. Как и все прочие кровавые завоеватели средних веков, норманны были образцовыми христианами.
– Это только часть моей аргументации. Можно вас попросить помолчать и выслушать меня, не прерывая каждые пять секунд?
– Если вы будете продвигаться вперед...
– Я продолжу после того, как покажу вам кое-что.
Он прошел в дальний угол помещения и осветил своим фонарем участок пола. Видя, что я колеблюсь, он сделал нетерпеливый жест.
Все это помещение было вымощено старинными надгробными плитами. Та, которую освещал Роджер, была настолько стара, что вместо первоначальной надписи остались только едва уловимые следы. Сделав шаг вперед, Роджер провел по одному из знаков пальцем.
– Видите ли вы это?
Я передернула плечами. Думаю, это было недоумение, а не трепет.
– Ветка с двумя отростками? Кадуцей? Бабочка с длинным хвостом?
– Не смейтесь. Это топор, разве вы не видите? Двойной топор. Теперь посмотрите сюда и сюда.
Он переходил от плиты к плите и показывал.
– На этом камне также имеются голуби, – сказал он загадочно. – И рога. То есть голуби, топор и рога.
– Вполне возможно.
– О, черт, да вы не смотрите. Теперь прошу сюда.
Взяв за руку, он потащил меня из этого помещения в следующее. Латунная плита Этельфледы ярко заблестела при свете фонаря. Роджер толкнул меня на колени и нагнул мою голову ближе к поверхности латуни. Он ткнул в нее своим указательным пальцем.
– Стив решил, что это крест. Но я бы сказал, что форма непохожа.
Место, на которое он указывал, было наполовину заслонено его тонкими согнутыми пальцами. Ниже высовывался длинный ствол или древко. Выше сложенной в кулак руки были видны две ветви под прямым углом к стволу. Они казались более толстыми и заостренными, чем у креста, и ствол не сильно возвышался над ними.
Я освободилась от Роджера и поднялась на ноги.
– Вы видите предметы, – сказала я резко. – Что она будет делать с топором?
– Ваше поколение безнадежно безграмотно! – рассердился Роджер. – Неужели термин «двойная секира» не говорит вам ни о чем?
– Почему бы вам не сказать мне, о чем именно?
– Потому, – сказал Роджер, собирая остатки терпения, – что я хочу убедиться, что собранный мною материал говорит вам о том же, о чем и мне. Возможно, это тщетные надежды. Вы слишком невежественны. Тем не менее, взгляните не следующий объект.
Он включил фонарь и стал медленно вести им, освещая арки и капители колонн, образующие часть восточной стены. Верх колонн и примыкающие части арок оказались покрытыми резьбой, но в том, что раньше мы этого не увидели, не было ничего удивительного: почти вся резьба находилась на тех сторонах колонн, которые были расположены в неглубоких нишах, образуемых кирпичом и строительным раствором, замыкающим арки. Резьба очаровывала простотой и примитивностью древнего искусства. Она ограничивалась только изображением животных – оленя и смешных, неточно воспроизведенных львов, кроликов, лис и птиц.
– Что-то необычно для христианской часовни, не кажется ли вам? – спросил Роджер.
– Почему? Это «мелодичное щебетание птиц среди ветвей, прыжки зверей...», «и голос горлицы слышен на нашей земле».
– Значит, вы знаете нашу библию.
– «Библия, как литература», аудитория 322, по понедельникам, средам, пятницам, – сказала я.
– Хм. Хорошо, здесь мы почти закончили. Остальные надгробные плиты посмотрим мельком.
На двух из них, с резьбой по камню, не позволяющему так же оживить столетия, как латунь, были изображены фигуры женщин в древних одеяниях. Молча Роджер указал на следы предметов, которые держали обе женщины. Я не смогла разобрать, что это такое.
Почувствовав облегчение от того, что нахожусь на обратном пути, я снова впала в сарказм:
– Может быть, одна из них и проводит время с Кевином. Несправедливо с нашей стороны обвинять Этельфледу только потому, что на ее памятнике резьба более различима.
На эту неуместную реплику Роджер ответил ворчанием.
Я не была настолько глупа, как думал Роджер. Я могла проследить за общими чертами его аргументации. Она была связана с религиозными поверьями прежних обитателей дома. Я не была уверена в правильной идентификации двойного топора, что бы он ни означал, но если леди, лежащие в склепе, схватили этот зловещий символ вместо христианского креста, можно простить его любопытство к происхождению этих поверий. Поэтому я не удивилась, что местом нашей следующей остановки оказалась часовня.
Она была такой тихой, что даже Роджер на мгновение замолк, почувствовав тишину и спокойствие. Затем с оскорбленным видом он громко сказал:
– Проклятие! Освещение здесь ужасное. Было ли у вас время осмотреть здешние рельефные изображения?
– Не было. Но у меня странное чувство, что я была тут. Роджер, почему бы вам сразу не сказать мне?
Я знала, что так просто не отделаюсь. Роджер заставил меня взглянуть на каждое изображение. Их было немного. Ребристые колонны имели плоские поверхности и гнулись монолитно до самых ребер потолочного перекрытия. Только внутри дверных и оконных проемов рисунки были резными. Это были гирлянды цветов, свисающие фрукты и уже виденные нами бегущие животные.
Над алтарем под высоким окном находился единственный барельеф. Он был высечен на отдельном камне, не являющемся частью стены.
– «Мария, царица небесная, плачущая над мертвым Христом», – прочитала я. – Это, может быть, и Пьета, Роджер, но это не Микеланджело.
– Посмотрите поближе. Видели ли вы когда-нибудь подобную Пьету? Посмотрите на корону Марии и одежды. Обычно ее изображали в плотно закрывающем головном уборе и одеждах средневековых женщин. Посмотрите на ее... сына. Безбородый. Голый. А где крест?
– Я не часто видела Пьету, – сказала я раздраженно. – Но думаю, что она видоизменяется. Так же как и изображение Христа у различных этнических групп – он чернокожий в Африке и с узкими глазами в Японии. Так он лучше воспринимается психологически и теологически.
– Какая чушь! – Роджер раздраженно затряс рукой. – Вы безнадежны! Но ничего. Что мне от вас нужно, так это мускулы, а не мозги. Помогите мне.
Он стал снимать ткань, покрывающую алтарь. Я подавила в себе желание протестовать под влиянием его повелительного жеста. Он нагнулся, чтобы осмотреть камень под алтарем.
– Камень не примыкает к стене, – сказал он. – Мне удалось увидеть, что на тыльной стороне что-то начертано. Но чтобы разглядеть, что именно, не хватает пространства. Придется его отодвинуть.
Я хранила молчание. Неправильно его истолковав, Роджер нетерпеливо сказал:
– Это будет нетрудно. Нам не нужно его переворачивать, только оттолкнуть от стены.
Следует признать, что Роджер проделал большую часть работы. Мне пришлось только удерживать локтем свой угол, когда его прижимало к стене. Наконец Роджер удовлетворенно промолвил:
– Теперь достаточно. Идите сюда и взгляните.
На тыльной стороне камня была видна резьба. Некоторые фрагменты были настолько рельефны, что выделялись из общего рисунка, как главная скульптура среди окружающих ее фигур. Узкое каменное обрамление было таким же глубоким, как и самые глубокие части резьбы, так что создавалось впечатление, что изображение вложено в открытую коробку. Через секунду я поняла, почему задний план выглядит так необычно. То место, на которое я смотрела, являлось верхней частью камня. Он был опрокинут на боковую сторону.
Поняла я и кое-что еще – насколько неумело были сделаны все прочие резные изображения. Эта работа не принадлежала ни Лисиппу, ни Фидию, но она была профессионально выполнена опытным мастером. Кроме того, она была старше других работ на полтысячелетия.
В центре композиции находился бык, вытесанный настолько реалистично, что я, казалось, слышу его мычание. У него были причины выражать недовольство; он был веревками притянут к нерельефно показанному жертвеннику, и человек в длинных одеждах и капюшоне перерезал ему горло. Кровь лилась потоком в поставленную в ногах чашу.
– Греческая работа, – предположила я.
– Римская копия, – откликнулся Роджер, подобно антифонному хору.
– Это что-то напоминает мне.
Роджер сказал:
– Это мне тоже что-то напоминает, но то, что вертится у меня в голове, лишено всякого смысла. Погодите. Я помню, что читал... – Он двинулся по направлению к двери, но тотчас вернулся назад. – Сначала помогите мне установить его на место. – Он снова рванулся к двери. – Нет, я сначала сфотографирую. Подождите меня здесь.
Я устала от его указаний и поэтому последовала за ним. Прежде чем он дошел до двери, она отворилась, и я увидела, что кто-то стоит на пороге.
Сразу я не узнала Кевина. В помещении было сумрачно, и ссутулившаяся неподвижная фигура выглядела неправдоподобно большой и грозной. Даже узнав его, я невольно сжалась, почувствовав его гнев. Он ворвался, как поток горячего воздуха.
– Какого черта вы здесь делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41