Ее рука, лежащая в моей, была мягкой, холодной и расслабленной. Дыхание ее было ровным. «Дальше будет легче», – уверила я себя.
Комната была полна различными таинственными звуками. Хотя окна были закрыты, приближающийся шторм принес ветерок, который тайком проникал сквозь различные щели и заставлял шелестеть драпировки. Было очень жарко, и красный свет усиливал впечатление, что я приземлилась в одном из наименее изведанных мест Вселенной. Мой физический дискомфорт возрос до того, что я забыла о своих страхах. Украдкой я вытерла свободной рукой испарину со своего вспотевшего лица.
Спустя некоторое время я поняла, что не так уж сильно вспотела. Температура в комнате была почти оптимальной, то есть было достаточно прохладно. А холод все нарастал. Би подняла голову. Ее пальцы стиснули мою руку.
Мне казалось, словно я готовлюсь к смерти. И это были не пустые слова. Мои легкие опустели, а кровь стремительно побежала по сосудам.
Фигура была еле уловимой и совсем прозрачной. Или она освещалась слабым светом, создаваемым ею самой, или я ощущала ее какими-либо другими чувствами, кроме зрения, но, хотя она слегка колыхалась, как будто ветерок шевелил поверхность, на которой она была нарисована, я легко смогла различить каждую деталь – длинное платье сочного зеленого цвета, обшитое мехом, украшенный драгоценностями пояс, завязанный высоко, почти на груди, искры крошечных камней, паутиной покрывающих волосы. Лицо не было видно столь отчетливо, но мне показалось, что глаза были голубыми.
Би что-то бормотала низким торопливым голосом. Я не слышала всего, что она сказала, поскольку не прекращался шум в голове, напоминающий звук прижатой к уху морской раковины, но я уловила несколько фраз:
«... много обиталищ... в нем совсем нет тьмы... в дальнейшем поручаю отеческой благодати всех тех, кто по какой-либо причине отчаялся... когда двое или трое соберутся вместе во Имя...»
Затем она вытащила свою руку из моей, согнула ее и склонила голову. Ее голос стал сильнее:
«О, Господи, Создатель и Спаситель всех смертных, мы смиренно молим тебя за людей любого рода, принадлежащих всем народам...»
Она перешла от этого, что бы это ни было, к апостольскому символу веры и молитве Господней, и прозрачная фигура заколебалась и закачалась более сильно. С заключительным «Аминь» она покинула нас. Она не растаяла, она просто исчезла. Длинный вибрирующий вздох затих в тишине.
Би сразу же сняла платок с лампы. Ее глаза светились. Мерцающие следы влаги полосами обозначились на ее щеках. Возможно, это был пот. В комнате снова стало жарко, как в печи для пиццы.
Я пыталась придумать, что бы такое сказать, что не было бы ни банальным, ни причудливым. Но не смогла. Тогда я прокашлялась и спросила:
– Теперь мы можем уходить?
– Если хотите, – сказала тихо Би. – Явление закончилось.
– Так ли?
– Разве вы не почувствовали? Это было удивительное чувство мира и покоя. – Она вытерла глаза носовым платком. Конечно же, у нее был чистый носовой платок. – Мне не следовало плакать. Это было так красиво! Я так счастлива.
– Я рада это слышать.
– Но, моя бедная Энн. – Она быстро сжала меня в объятиях. – Мне кажется, что вы напуганы. Простите меня, дорогая. Но я рада, что вы были здесь, готовая помочь и все засвидетельствовать. Пойдемте, я уложу вас в постель. Не хотите ли чашку чаю?
При такой душевной поддержке чай уже был не нужен.
– Не надо чая, – сказала я, – но все равно спасибо.
Би отказалась возвращаться назад на цыпочках. Она летела по коридору, как святой на пути к славе. Она не отказалась бы повстречаться с Роджером и умирала от желания рассказать ему о своем триумфе. Тем не менее мы не встретили его. Я отказалась от нового предложения чая и наконец увидела закрывшуюся за ней дверь.
Я стояла возле своего порога, прислушиваясь к тишине. Я чувствовала такое же облегчение, как после выздоровления от гриппа. Худшее уже было позади, но каждый мускул тела был вялым.
Из всех вещей, которые я до сих пор видела, призрачная леди была наиболее объяснима. Я даже могла представить себе, как это можно устроить. Чего я не могла понять, так это то, как некто мог узнать о наших планах. Мы обсуждали их единственный раз, когда находились одни в автомобиле.
Но не это заставляло меня стоять в нерешительности на пороге моей комнаты, вместо того чтобы рухнуть в постель. Я вынуждена была признать, что была напугана этим представлением. Теперь я к тому же не была спокойна за Би. На ум стали приходить слова типа «причуды Иисуса» и «религиозный фанатик» вместе со страхом за религиозную самонадеянность, толкнувшую ее на бой с дьяволом за спасение проклятой души. Я знала об этом раньше и противодействовала этому, но не могла забыть ее спокойного признания, что она подмешала Кевину зелья. Она не знала о моих предположениях относительно наркотиков и гипноза, но хорошо была осведомлена о том, что он может быть невменяем. Как она могла пойти на это?
Я знала, что не пойду спать, прежде чем не удостоверюсь, что с Кевином все в порядке.
Я думаю, что закрыла свою дверь, хотя не вполне уверена в этом. Комната в башне была дальше комнаты Би в конце коридора. Я была босиком и не создавала шума.
Я открыла его дверь без стука. Окна были широко распахнуты, занавески трепыхались на ветру. Температура упала. Прохладный воздух приятно действовал на мою влажную кожу. Вокруг кровати были высокие столбики и тяжелый балдахин. В его тени я могла различить очертания тела Кевина. Я не услышала его дыхания.
Я позвала его по имени и, когда не получила отклика, стала трясти его. Его голова билась о подушку, как голова тряпичной куклы. Я приложилась ухом к его обнаженной груди. Она поднималась и опускалась в такт его дыханию. Сердце билось. С чувством облегчения я продолжала стоять, слушая приятные удары пульса, ощущая под своей щекой гладкую теплую кожу.
Спустя некоторое время он зашевелился. Он издал смешной сонный тихий звук и вслед за этим сказал: «Энн», только это, только мое имя, даже ничего не спросил. Его руки обняли меня и притянули к себе.
II
На следующее утро Кевин еще спал, когда я покинула его. Я стояла, глядя на него с любовью и нежностью, какая бывает у женщин в такие моменты. Как молодо он выглядел, как беззащитно и невинно! Его губы были сложены в блаженную улыбку, лицо спокойно.
Я натянула на него простыню. Воздух был свежим и бодрящим. Ночью, очевидно, был дождь. Я не слышала его. Я не услышала бы и торнадо.
Когда я спустилась вниз, Роджер и Би были на кухне. Их громкие голоса я услышала еще издалека. И когда я различила фразу «нарисованная на тонком пластике» в устах Роджера, я уже знала, о чем они говорили. Когда я вошла, он повернулся ко мне, счастливый оттого, что есть на ком выместить свою злобу.
– Черт побери, Энн, почему вы не рассказали мне об этих сумасбродных планах Би? Вы не имели права...
– Я устала играть роль Ватсона, – сказала я, беря чашку и блюдце из буфета. – Я отказываюсь.
– Не трогайте ее, – вступилась Би. – Я настояла на том, чтобы она дала мне слово, перед тем как сообщить о своих планах. Вы должны благодарить ее, Роджер. Если вы хотите покричать на кого-нибудь, кричите на меня.
– Моя дорогая девочка, я не желаю кричать на вас. Я был очень обеспокоен, вот и все. Это страшно рискованно – проводить такие мероприятия.
– По вашему мнению, приведение было всего лишь дешевым трюком, – сказала Би. – Тогда в чем риск?
– Вы должны были быть там, – начала я неуверенно.
– Хорошо, – согласился Роджер. Самоконтроль давался ему с таким трудом, что на лбу вздулись вены. – Давайте послушаем вашу версию, Энн.
Итак, меня обязывали. Но я была уже вдоволь сыта его властной манерой подводить итоги, заранее предполагая отрицательное отношение.
– Это могла быть подделка – картинка на тонком прозрачном материале или даже проекция с пленки. Я обратила внимание на несомненное падение температуры. – Губы Роджера разжались, и я поспешила добавить: – Но шоковое состояние и страх могут заставить людей почувствовать холод, не так ли? Я определенно была напугана. Но вокруг самого приведения не было ауры страха.
– Совсем наоборот, – сказала Би пониженным голосом. – Оно было кротким и встревоженным.
– Абсолютно субъективное восприятие, – сказал Роджер.
Я вскинула руки.
– Каждое, черт возьми, восприятие субъективно, Роджер. У нас нет ничего, кроме нескольких расплывчатых фотоснимков, которые можно отнести к разряду объективных. Если у вас не появилось что-нибудь еще этой ночью?
Роджер покачал головой.
– В отличие от вас я посвятил время тому, что натягивал нити поперек верхних ступеней лестниц, достаточно высоко, чтобы не помешали животные. Сегодня утром они оказались целы. Магнитофон, который я поставил на балконе, примыкающем к прежней комнате Кевина, не зафиксировал ничего. Есть дверь на первом этаже, ведущая в башню. Я проверил ее, и, если выяснится, что она открывалась последние двадцать лет, я откажусь от охоты на призраков. Петли насквозь проржавели, а щели забиты пылью. Если кто-то приходил к Кевину этой ночью...
– Никто не приходил к Кевину этой ночью, – сказала я. Подумав, я добавила: – По крайней мере, никто из тех, о ком вы хотите знать.
Би вспыхнула. Должно быть, она была шокирована. Я надеялась, что ей стало стыдно из-за снотворного.
– Вы сохранили бы мне много сил, если бы соизволили сказать, что намереваетесь провести ночь с Кевином, – сказал раздраженно Роджер. – Все то время, что я потратил на натягивание нитей...
– Я не намеревалась.
– Хорошо. Тогда предупредите меня в следующий раз.
– Будь я проклята, если это сделаю. Я не предпринимаю рискованные экспедиции, Роджер.
– Вы должны. Если...
– Роджер, – голос Би был очень тих, но он заставил Роджера замолчать. Взгляд, брошенный им, обещал, что я не услышу окончания.
– Что вы будете на завтрак, Энн? – спросила Би. – Вам требуется что-либо более существенное, чем кофе, после... – Она снова покраснела, представив, что ее слова будут неправильно поняты, прежде всего Роджером. Выражение ее лица было настолько застенчивым, что я с трудом сдерживала свой гнев: разве Роджер не говорил, ссылаясь на отца Стивена, что все средства хороши во спасение? И Би придерживалась того же мнения, пока к ее религиозным убеждениям не примешались эмоции. Никто из нас не совершенен.
Я отказалась от ее предложения позавтракать, сказав, что хочу утром выполнить кое-какую работу. Не было никакого смысла сидеть с ними и слушать их пререкания. Мы оставались все еще в том же исходном состоянии, плетя конфликтные сети и не находя точку опоры. Но главной причиной того, что я удалилась, была неготовность встретиться глазами с Кевином, особенно в присутствии этих двоих. Я стеснялась. Это звучит смешно, но это правда.
Я сидела за своим письменным столом и грудой книг, как за баррикадой, когда он пришел в библиотеку. Мы пристально взглянули друг на друга, и Кевин сказал:
– Доброе утро.
– Доброе утро.
– Прекрасный день.
– Ночью прошел дождь, – ответила я.
– Правда?
Уголки моего рта стали изгибаться. Мы оба рассмеялись.
– Я не проспал его, – сказал Кевин. И поспешно добавил: – Я говорю глупость. Я только имел в виду... Это был удивительный сон.
Я не возражала. Было моим личным достижением то, что я ухитрилась поддерживать его бодрствование так долго. Би, должно быть, дала ему полную пригоршню этих проклятых пилюль. До того и после он спал, как будто его огрели молотком по голове.
– Для меня он тоже был удивителен, – призналась я.
– Я рад. Я почему-то мало что помню об этом, – Кевин хлопнул себя по лбу. – Ой, я что-то не в себе этим утром.
– Все правильно. Может быть, чувствуешь себя как после какой-то работки?
Кевин внезапно упал в кресло. Он взял мою руку и несильно провел ногтем по ее тыльной стороне вдоль сухожилий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41