Он как Эшли, мой сводный брат, которому шесть лет и который сущий чертенок. Если тотчас не дать, чего он требует, Эшли принимается орать на весь дом, и никто даже не пытается его остановить. И, знаете, мой отец ничего плохого в этом не видит. Ради того чтоб Эшли утихомирить, все время задаривает его дорогими игрушками.
Интервьюер: «И что же думают по этому поводу остальные члены семейства?»
«Моя сестра того же мнения, что и я. Отец всегда позволял нам делать все, что вздумается, и нам это нравилось, пока мы не поняли, что ему так просто спокойнее. С мачехой своей мы не очень ладим, но на самом деле слишком винить ее нельзя. Просто она выжила из…» Нет, здесь придется вырезать! «Он, отец, постоянно вертится около молодежи, чтобы самому чувствовать себя молодым и думать, что не отстал от жизни. Пытается говорить, как они, и это смешно. Воображает, что они считают его своим, а они просто не знают, как от него отделаться. Думает, им льстит, что с ними такая знаменитость, а им на это наплевать. Ну а все его политические взгляды – чистая показуха. Как можно жалеть вьетнамских крестьян и при этом закатывать приемы с шампанским, где прислуживают всякие типы в белых фраках и разливают его гостям? Не понимаю, чем он лучше богачей из Испании и Греции с их дворцами! Однажды я его об этом спросил, и он сказал, что я все не так себе представляю, одно дело – общество, в котором мы живем, а другое – какую ты в нем позицию занимаешь. У него всегда все не так. По-моему, богатым нечего соваться не в свое дело и надо дать возможность студентам и рабочим изменять общество и все, что в нем есть.
Интервьюер: «Если я правильно понял, вас бы больше устроило, если бы ваш отец был человеком с устойчивыми викторианскими убеждениями?»
«Нет, я этого не скажу. Этого я тоже не одобряю. Такие люди наделали много зла, построив капиталистическое общество с его структурой власти. Но они все это делали ради империи, ради правящего класса и ради своей религии, не просто для себя. Не только для себя». Ну вот, с основным я вас ознакомил! Пусть не стройно, не слишком гладко, но, мне кажется, это дает кое-какое…»
– Вы не посмеете напечатать это, Гарольд! – сказал я. – Ваши юристы, должно быть…
– А вас никто не спрашивает!
– Сколько вы собираетесь заплатить Крису, если он это подпишет? – спросил Рой.
– О, пока мы это не обсуждали! По его словам, он рад возможности выговориться таким образом!
– Дайте-ка! – протянул Рой руку.
Но, заметив, что рука дрожит, немедленно опустил ее на скатерть.
Гарольд передал ему рукопись:
– Разумеется, вам стоит над этим поразмыслить! У меня в редакции копий достаточно. Но, предупреждаю, время не ждет. В данный момент я серьезен как никогда. Всего хорошего!
– Какое коварство! – заметил я Рою, когда мы вышли на улицу.
– Да, признаться, я тоже сражен.
– Нет, я в юридическом смысле! Он просто блефует. Он не посмеет нанести вам подобный удар!
– Уже нанес.
Я удержался от заверений, что это можно пережить. Но переживет ли Рой, если такая статья действительно будет напечатана, вот в чем вопрос. Очередной вопрос – действительно ли Гарольд ее напечатает, как угрожает. В пользу этого говорило одно важное обстоятельство: непосредственный владелец газеты, некий старый и больной лорд, вот уже пять лет как жил на Мальте и последние года два, если верить Коутсу, предпочитал «Таймс» в качестве ежедневной газеты. Гарольд же, по моему мнению, принадлежал к той весьма немногочисленной группе людей, которые по своим убеждениям и темпераменту готовы без всякого колебания пойти на любой скандал, огласку, крушение личных планов и перспектив, что неизбежно, или возможно, или естественно могло последовать за обещанной им публикацией. Собственно, в данный момент я не мог припомнить не единого человека подобного склада, кроме Роя.
Подходя к площади, Рой бросил взгляд налево, вгляделся попристальней и вдруг издал душераздирающий вопль, как герой фильма, пронзенный навылет копьем. Хрупкая фигурка Гарольда в ладно сидевшем желтовато-коричневом твидовом костюме двигалась через улицу по направлению к нам. Мы прибавили шагу.
– Почему этот кусок дерьма нас преследует?
– Да нет, не преследует, – сказал я. – Просто, видно, где-нибудь рядом припарковался.
– Если я не уступлю, у него не будет оснований напечатать это!
– Почему? Будут – месть!
– Вы ведь только что сказали, он блефует!
– С тех пор я уже успел передумать. Газетчики, если только они не боятся потерять престиж, не прочь опубликовать пасквиль. А в данном случае это увеличит рост подписчиков. Вы только представьте, какие факты всплывут, если дело дойдет до суда! Предположим, вы выиграете процесс, положите себе в карман, скажем, двадцать тысяч фунтов, но к чему вам они, если во всем остальном вы жестоко пожалеете о том, что предали дело огласке! Это Гарольд прекрасно понимает. Возможно, он как раз и надеется, что вы предъявите иск.
– Мальчишка столько наговорил! О боже! Послушайте, старина, вы не подскочите со мной в «Крэгг»? Хочу еще бренди. Можете просто посидеть, пока я буду пить.
– Ну конечно!
На тротуаре рядом с автомобилем Роя стоял полицейский. Приглядевшись, я узнал того самого полицейского. Он был примерно моего возраста, с жесткими пучками усов по щекам. Еще я заметил, а может, мне показалось, что машина как-то неестественно низко опущена к тротуару.
– Боюсь, сэр Рой, в ваше отсутствие произошла маленькая неприятность. Кто-то проколол вам покрышки. Судя по всему, ножом.
И он указал на дюймовый прорез в резине. Из-за согнутой спины полицейского в поле зрения возник Гарольд, вышагивавший на расстоянии примерно пятидесяти футов от нас. Подавшись вперед, Рой, слегка согнув колени, привстал на носки в позе человека, вот-вот готового ринуться на обидчика.
– Ах, гнусные недоноски! Как такую падаль земля носит! Что это им, игрушки? Нашли забаву! «Эй, глянь, Сид, ишь какую, блин, тачку заимел, блин, толстопузый, во, во, давай, блин, ножик свой, ща мы ему, блин, вмажем! Га-га-га! Пш-ш-ш-ик – и пор-рядок!» Воистину, бездна интеллекта и остроумия!
В непосредственной близости от нас остановилась в полуобъятии на бродяжий манер юная пара, он – в утратившей форму черной велюровой шляпке, из тех, что носила его тетушка, с ее же цветастым шелковым платком, повязанным поверх своего головного убора, она – в безрукавочке чуть ли не из фольги и в штанах с заплатками. Гарольд подошел к автомобилю, стоявшему через один от машины Роя, и вынул ключи. Полицейский сочувственно кивал:
– Да, сэр, уж тут приятного мало! Только вот вам не кажется, что эти наклеечки, они, как бы это сказать, могут воздействовать подстрекательски? Хотя, понятно, я никого не оправдываю!
Рой, который, заметив Гарольда, наблюдал, как тот долго возится с замком, вдруг резко крутанулся, рявкнув на парочку и махнув рукой с плеча, что (к моему облегчению) послужило ей сигналом удалиться, после чего снова повернулся к полицейскому:
– А где были вы, когда здесь творился этот массовый разгул? Разумеется, высчитывали, кто на сколько метров нарушил линию парковки!
– Нынче, сэр, такие штуки не в ведении дорожной инспекции. Я делал свой обычный обход и только за минуту до вашего появления оказался на этом месте. Сожалею, что пришел слишком поздно и не сумел предотвратить прискорбный акт вандализма.
Произнося это, полицейский в первый и в последний раз кинул на меня взгляд. Я бы не сказал, что его поведение во время обеих наших встреч, а также теперешнее выражение лица внушали сомнения насчет его явной неприязни, а то и желания поддразнить Роя тем обстоятельством, что представитель закона может позволить себе спокойно взирать, как протыкают шины у известной личности, носителя чуждых воззрений. Тоном несколько более официальным полицейский добавил:
– К тому же учтите, место здесь специфическое: Лондонская библиотека, молодежный клуб «Карлтон». Никогда не знаешь, какая тут может оказаться публика.
Гарольд завел машину. За все это время он ни разу не удостоил нас своим вниманием. Рой поднял голову и весь как-то сжался; я понял, о чем он подумал. Потом он спросил полицейского:
– Вам нужно от меня что-нибудь? Ну, заявление в трех экземплярах, или заглянуть в медицинскую карточку, или…
– Нет, сэр! Просто хотел узнать, чем могу помочь…
– Пожалуй, не можете. Ничем!
Полицейский почтительно коснулся пальцами шлема и отошел.
– И что же теперь делать? – спросил я.
– Черт побери! Что делать… Вернемся в «Крэгг», заставим швейцара разбираться со всей этой ерундой. Затем, как и предполагалось, выпьем бренди. Ну, или я выпью. Хотя если изъявите желание, милости просим! По правде говоря, если взглянуть под нужным углом, вся эта история с покрышками весьма вдохновляет. Ведь говорил же я вам, что кое-кого это может разозлить! Что доказывает: даже и в самых респектабельных районах не истлел еще живой дух… Такси!
Глава 7
Вилка Коупса
– Кстати, сколько ему лет? – спросил я Вивьен вечером.
– Знаешь, это странно, но он никогда не говорит. И не говорил. Но, по-моему, шестьдесят с чем-то, что-то вроде того.
– И он живет один?
– Да, уже девять лет, с тех пор как умерла мать. Но мы, то братья, то я, навещаем его каждую неделю. Поодиночке, чтобы ему растянуть удовольствие. Обедает он в пабе, а на неделе по утрам к нему ходит женщина, готовит, так чтоб он мог вечером разогреть. И еще убирает в доме.
– И чем же, собственно, он все время занимается?
– Ну, разная его деятельность среди верующих заполняет все утро вплоть до обеда. Кроме того, он любит музыку. Во всяком случае, ему нравятся Гилберт и Салливан, еще венские вальсы, ну и тот, кто написал «Веселую вдову». Хотя для тебя это, наверное, не музыка.
– Почему же, музыка! Многое из этого весьма недурно.
– В своем роде. Ведь ты же именно так считаешь?
Последнее замечание я счел для нее нехарактерным.
– Ну да, если угодно! Но даже если так, почему не считать это музыкой?
– Хотя бы потому, что почти все из того, что все считают музыкой, ты музыкой не считаешь.
За исключением времени, проведенного нами в моей спальне примерно час назад, сегодня Вивьен пребывала в гораздо большей хмурой озабоченности, чем ей полагалось по понедельникам. Вместе с тем чувствовалось, что она искренне старается взбодриться, не допуская, чтоб все шло как идет и чтоб я сам с этим разбирался. Это было для меня ново. Однако наш автобус, третий, на который удалось сесть, остановился на требуемой остановке раньше, чем я успел все это обдумать, и я тут же обо всем позабыл, залюбовавшись знакомой (и неизменно возбуждающей меня) энергичной походкой Вивьен, когда мы шли по тротуару, а также незнакомым и очаровательным шелковым табачного цвета брючным костюмом, в котором она оказалась.
– Отсюда пешком всего пара минут.
– Вив, какой на тебе прелестный костюм! Новый?
– Да, сегодня купила. Невероятно, ты впервые в жизни сделал мне комплимент насчет одежды!
– Прости, но я…
– Ради бога! – Вивьен взяла меня под руку. – Знаешь, когда в первый раз кого-нибудь привожу, мне вечно как-то не по себе, понимаешь, как все пройдет. Обычно кончается благополучно, но я постоянно заранее переживаю.
Здесь было бы вполне уместно задать вопрос, почему она решила вести к отцу меня, однако теперь, как и всегда, когда встает проблема подобного рода, я совершенно не мог придумать, как бы сформулировать свой вопрос, чтобы он не повлек за собой сначала реакции типа «какого черта» и завершающего шлейфа типа «ради бога, не надо». Потому я просто спросил:
– А ты того другого типа водила?
– Какого?
– Ну, того. Сама знаешь.
– А! Так, ненадолго.
– Но, я думаю, задолго до того, как решила повести меня?
– Да! Он в большей… он как-то серьезней подошел к этому вопросу, чем я ожидала от тебя.
– Пожалуй, это понятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Интервьюер: «И что же думают по этому поводу остальные члены семейства?»
«Моя сестра того же мнения, что и я. Отец всегда позволял нам делать все, что вздумается, и нам это нравилось, пока мы не поняли, что ему так просто спокойнее. С мачехой своей мы не очень ладим, но на самом деле слишком винить ее нельзя. Просто она выжила из…» Нет, здесь придется вырезать! «Он, отец, постоянно вертится около молодежи, чтобы самому чувствовать себя молодым и думать, что не отстал от жизни. Пытается говорить, как они, и это смешно. Воображает, что они считают его своим, а они просто не знают, как от него отделаться. Думает, им льстит, что с ними такая знаменитость, а им на это наплевать. Ну а все его политические взгляды – чистая показуха. Как можно жалеть вьетнамских крестьян и при этом закатывать приемы с шампанским, где прислуживают всякие типы в белых фраках и разливают его гостям? Не понимаю, чем он лучше богачей из Испании и Греции с их дворцами! Однажды я его об этом спросил, и он сказал, что я все не так себе представляю, одно дело – общество, в котором мы живем, а другое – какую ты в нем позицию занимаешь. У него всегда все не так. По-моему, богатым нечего соваться не в свое дело и надо дать возможность студентам и рабочим изменять общество и все, что в нем есть.
Интервьюер: «Если я правильно понял, вас бы больше устроило, если бы ваш отец был человеком с устойчивыми викторианскими убеждениями?»
«Нет, я этого не скажу. Этого я тоже не одобряю. Такие люди наделали много зла, построив капиталистическое общество с его структурой власти. Но они все это делали ради империи, ради правящего класса и ради своей религии, не просто для себя. Не только для себя». Ну вот, с основным я вас ознакомил! Пусть не стройно, не слишком гладко, но, мне кажется, это дает кое-какое…»
– Вы не посмеете напечатать это, Гарольд! – сказал я. – Ваши юристы, должно быть…
– А вас никто не спрашивает!
– Сколько вы собираетесь заплатить Крису, если он это подпишет? – спросил Рой.
– О, пока мы это не обсуждали! По его словам, он рад возможности выговориться таким образом!
– Дайте-ка! – протянул Рой руку.
Но, заметив, что рука дрожит, немедленно опустил ее на скатерть.
Гарольд передал ему рукопись:
– Разумеется, вам стоит над этим поразмыслить! У меня в редакции копий достаточно. Но, предупреждаю, время не ждет. В данный момент я серьезен как никогда. Всего хорошего!
– Какое коварство! – заметил я Рою, когда мы вышли на улицу.
– Да, признаться, я тоже сражен.
– Нет, я в юридическом смысле! Он просто блефует. Он не посмеет нанести вам подобный удар!
– Уже нанес.
Я удержался от заверений, что это можно пережить. Но переживет ли Рой, если такая статья действительно будет напечатана, вот в чем вопрос. Очередной вопрос – действительно ли Гарольд ее напечатает, как угрожает. В пользу этого говорило одно важное обстоятельство: непосредственный владелец газеты, некий старый и больной лорд, вот уже пять лет как жил на Мальте и последние года два, если верить Коутсу, предпочитал «Таймс» в качестве ежедневной газеты. Гарольд же, по моему мнению, принадлежал к той весьма немногочисленной группе людей, которые по своим убеждениям и темпераменту готовы без всякого колебания пойти на любой скандал, огласку, крушение личных планов и перспектив, что неизбежно, или возможно, или естественно могло последовать за обещанной им публикацией. Собственно, в данный момент я не мог припомнить не единого человека подобного склада, кроме Роя.
Подходя к площади, Рой бросил взгляд налево, вгляделся попристальней и вдруг издал душераздирающий вопль, как герой фильма, пронзенный навылет копьем. Хрупкая фигурка Гарольда в ладно сидевшем желтовато-коричневом твидовом костюме двигалась через улицу по направлению к нам. Мы прибавили шагу.
– Почему этот кусок дерьма нас преследует?
– Да нет, не преследует, – сказал я. – Просто, видно, где-нибудь рядом припарковался.
– Если я не уступлю, у него не будет оснований напечатать это!
– Почему? Будут – месть!
– Вы ведь только что сказали, он блефует!
– С тех пор я уже успел передумать. Газетчики, если только они не боятся потерять престиж, не прочь опубликовать пасквиль. А в данном случае это увеличит рост подписчиков. Вы только представьте, какие факты всплывут, если дело дойдет до суда! Предположим, вы выиграете процесс, положите себе в карман, скажем, двадцать тысяч фунтов, но к чему вам они, если во всем остальном вы жестоко пожалеете о том, что предали дело огласке! Это Гарольд прекрасно понимает. Возможно, он как раз и надеется, что вы предъявите иск.
– Мальчишка столько наговорил! О боже! Послушайте, старина, вы не подскочите со мной в «Крэгг»? Хочу еще бренди. Можете просто посидеть, пока я буду пить.
– Ну конечно!
На тротуаре рядом с автомобилем Роя стоял полицейский. Приглядевшись, я узнал того самого полицейского. Он был примерно моего возраста, с жесткими пучками усов по щекам. Еще я заметил, а может, мне показалось, что машина как-то неестественно низко опущена к тротуару.
– Боюсь, сэр Рой, в ваше отсутствие произошла маленькая неприятность. Кто-то проколол вам покрышки. Судя по всему, ножом.
И он указал на дюймовый прорез в резине. Из-за согнутой спины полицейского в поле зрения возник Гарольд, вышагивавший на расстоянии примерно пятидесяти футов от нас. Подавшись вперед, Рой, слегка согнув колени, привстал на носки в позе человека, вот-вот готового ринуться на обидчика.
– Ах, гнусные недоноски! Как такую падаль земля носит! Что это им, игрушки? Нашли забаву! «Эй, глянь, Сид, ишь какую, блин, тачку заимел, блин, толстопузый, во, во, давай, блин, ножик свой, ща мы ему, блин, вмажем! Га-га-га! Пш-ш-ш-ик – и пор-рядок!» Воистину, бездна интеллекта и остроумия!
В непосредственной близости от нас остановилась в полуобъятии на бродяжий манер юная пара, он – в утратившей форму черной велюровой шляпке, из тех, что носила его тетушка, с ее же цветастым шелковым платком, повязанным поверх своего головного убора, она – в безрукавочке чуть ли не из фольги и в штанах с заплатками. Гарольд подошел к автомобилю, стоявшему через один от машины Роя, и вынул ключи. Полицейский сочувственно кивал:
– Да, сэр, уж тут приятного мало! Только вот вам не кажется, что эти наклеечки, они, как бы это сказать, могут воздействовать подстрекательски? Хотя, понятно, я никого не оправдываю!
Рой, который, заметив Гарольда, наблюдал, как тот долго возится с замком, вдруг резко крутанулся, рявкнув на парочку и махнув рукой с плеча, что (к моему облегчению) послужило ей сигналом удалиться, после чего снова повернулся к полицейскому:
– А где были вы, когда здесь творился этот массовый разгул? Разумеется, высчитывали, кто на сколько метров нарушил линию парковки!
– Нынче, сэр, такие штуки не в ведении дорожной инспекции. Я делал свой обычный обход и только за минуту до вашего появления оказался на этом месте. Сожалею, что пришел слишком поздно и не сумел предотвратить прискорбный акт вандализма.
Произнося это, полицейский в первый и в последний раз кинул на меня взгляд. Я бы не сказал, что его поведение во время обеих наших встреч, а также теперешнее выражение лица внушали сомнения насчет его явной неприязни, а то и желания поддразнить Роя тем обстоятельством, что представитель закона может позволить себе спокойно взирать, как протыкают шины у известной личности, носителя чуждых воззрений. Тоном несколько более официальным полицейский добавил:
– К тому же учтите, место здесь специфическое: Лондонская библиотека, молодежный клуб «Карлтон». Никогда не знаешь, какая тут может оказаться публика.
Гарольд завел машину. За все это время он ни разу не удостоил нас своим вниманием. Рой поднял голову и весь как-то сжался; я понял, о чем он подумал. Потом он спросил полицейского:
– Вам нужно от меня что-нибудь? Ну, заявление в трех экземплярах, или заглянуть в медицинскую карточку, или…
– Нет, сэр! Просто хотел узнать, чем могу помочь…
– Пожалуй, не можете. Ничем!
Полицейский почтительно коснулся пальцами шлема и отошел.
– И что же теперь делать? – спросил я.
– Черт побери! Что делать… Вернемся в «Крэгг», заставим швейцара разбираться со всей этой ерундой. Затем, как и предполагалось, выпьем бренди. Ну, или я выпью. Хотя если изъявите желание, милости просим! По правде говоря, если взглянуть под нужным углом, вся эта история с покрышками весьма вдохновляет. Ведь говорил же я вам, что кое-кого это может разозлить! Что доказывает: даже и в самых респектабельных районах не истлел еще живой дух… Такси!
Глава 7
Вилка Коупса
– Кстати, сколько ему лет? – спросил я Вивьен вечером.
– Знаешь, это странно, но он никогда не говорит. И не говорил. Но, по-моему, шестьдесят с чем-то, что-то вроде того.
– И он живет один?
– Да, уже девять лет, с тех пор как умерла мать. Но мы, то братья, то я, навещаем его каждую неделю. Поодиночке, чтобы ему растянуть удовольствие. Обедает он в пабе, а на неделе по утрам к нему ходит женщина, готовит, так чтоб он мог вечером разогреть. И еще убирает в доме.
– И чем же, собственно, он все время занимается?
– Ну, разная его деятельность среди верующих заполняет все утро вплоть до обеда. Кроме того, он любит музыку. Во всяком случае, ему нравятся Гилберт и Салливан, еще венские вальсы, ну и тот, кто написал «Веселую вдову». Хотя для тебя это, наверное, не музыка.
– Почему же, музыка! Многое из этого весьма недурно.
– В своем роде. Ведь ты же именно так считаешь?
Последнее замечание я счел для нее нехарактерным.
– Ну да, если угодно! Но даже если так, почему не считать это музыкой?
– Хотя бы потому, что почти все из того, что все считают музыкой, ты музыкой не считаешь.
За исключением времени, проведенного нами в моей спальне примерно час назад, сегодня Вивьен пребывала в гораздо большей хмурой озабоченности, чем ей полагалось по понедельникам. Вместе с тем чувствовалось, что она искренне старается взбодриться, не допуская, чтоб все шло как идет и чтоб я сам с этим разбирался. Это было для меня ново. Однако наш автобус, третий, на который удалось сесть, остановился на требуемой остановке раньше, чем я успел все это обдумать, и я тут же обо всем позабыл, залюбовавшись знакомой (и неизменно возбуждающей меня) энергичной походкой Вивьен, когда мы шли по тротуару, а также незнакомым и очаровательным шелковым табачного цвета брючным костюмом, в котором она оказалась.
– Отсюда пешком всего пара минут.
– Вив, какой на тебе прелестный костюм! Новый?
– Да, сегодня купила. Невероятно, ты впервые в жизни сделал мне комплимент насчет одежды!
– Прости, но я…
– Ради бога! – Вивьен взяла меня под руку. – Знаешь, когда в первый раз кого-нибудь привожу, мне вечно как-то не по себе, понимаешь, как все пройдет. Обычно кончается благополучно, но я постоянно заранее переживаю.
Здесь было бы вполне уместно задать вопрос, почему она решила вести к отцу меня, однако теперь, как и всегда, когда встает проблема подобного рода, я совершенно не мог придумать, как бы сформулировать свой вопрос, чтобы он не повлек за собой сначала реакции типа «какого черта» и завершающего шлейфа типа «ради бога, не надо». Потому я просто спросил:
– А ты того другого типа водила?
– Какого?
– Ну, того. Сама знаешь.
– А! Так, ненадолго.
– Но, я думаю, задолго до того, как решила повести меня?
– Да! Он в большей… он как-то серьезней подошел к этому вопросу, чем я ожидала от тебя.
– Пожалуй, это понятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40