Китти и Пенни молча и внимательно слушали подробный рассказ Роя о том, как бразилец внезапно почувствовал недомогание, вызванное приступом, – в этом месте Рой недоуменно фыркнул, – какой-то болезни от какого-то тропического микроба, подхваченного этим малым во время путешествия по Амазонке. И я с грустью подумал: дойдет ли до Роя когда-нибудь, что выдавать объяснения, полагая их убедительными на том основании, что те слишком очевидны и неизобретательны, чтобы считаться придуманными, – типичная мужская ошибка, которую многие успевают изжить еще до завершения среднего образования. Очередное появление Эшли, на сей раз в пижамке и в сопровождении Пышки-Кубышки, спасло Роя от семейного скандала. Тут отец и сын с неаполитанской – по крайней мере со стороны отца – страстью слились в объятии; вскоре сынок принялся вырываться из рук папаши, любопытствуя, что тот ему принес. Тотчас подношение было извлечено из огромного накладного кармана пиджака-пальтеца – миниатюрная пожарная машинка с, как тут же обнаружилось, пронзительнейшей сиреной. Мальчишка принялся забавляться с машинкой на полу под столом, прямо у нас под ногами. Гилберт, не преминувший продемонстрировать свое неодобрение происходящим, осведомился у Роя, успел ли тот отобедать.
– Нет, разумеется! Я тут же со всех ног поспешил домой, – с серьезным видом отвечал Рой. – Но вы на мой счет не беспокойтесь – мне совсем чуть-чуть чего-нибудь!
– Как же ты добирался домой от станции? – спросила Китти, впервые открыв рот с момента появления мужа. Голос ее прозвучал откуда-то издалека, как будто она сидела много дальше всех.
– А?
– Как… ты добирался… домой… со станции?
Она как бы сплевывала пережеванные куски, тряся головой, точно церковный голубь.
– Как добирался? А пешком. Славный денек! Что-нибудь на перехват, Гилберт, спасибо. Кусок говядины попостнее в самый раз. А после – можно этих, как их, баночных ананасов и слив, если есть. И порядок!
Когда мы только познакомились, у Роя был легкий северный акцент, который неизменно исчезал, преображаясь в речь английского школьника в те нередкие моменты, когда на него находило возбуждение. Сообразив, вне всякого сомнения, на неком промежуточном этапе самосознания, что такая несуразность слишком очевидна даже для непритязательного слуха иных преуспевающих социалистов, с кем Рой проводил большую часть своего времени, он, должно быть, решил переключиться на новую небрежную манеру разговора, сочтя ее наиболее легкой для воспроизведения, более насущной в политическом смысле, а также похожей на ту, которой изъясняется молодежь.
Не произнеся более ни слова, дамы удалились в сопровождении Гилберта, успевшего поставить перед нами на стол досточку с нарезанными сырами. С преувеличенной страстью Рой принялся уплетать мясо с салатом. Затем сказал:
– Не могли бы вы задержаться чуть-чуть? Кое-что надо с вами обсудить. Хотел просить, если возможно, об одной услуге.
– Вообще-то я уже завербован Китти в программу содействия ей.
Стул Роя тряхнуло от врезавшейся пожарной машинки.
– Черт! Круто! – рявкнул он, как бы перекрывая вой сирены и яростный лай Пышки-Кубышки.
Я мотнул головой:
– Не хотелось, чтоб вы решили, будто я действую за вашей спиной.
– Да нет, отчего же! Надо сказать, до меня дошли слухи, что к вам намерены обратиться. У нас в доме всем все про всех известно, даже если что-то скрывается. Что, мой номер не слишком удачно прошел? Я про Амазонку и все прочее.
– Прямо скажем, не блестяще.
– Я было решил, что версия – высший класс. Хотя не мне судить. Разве они способны хоть чему-нибудь поверить! Вы только подумайте, лечу как идиот со всех ног в родное гнездышко и, опоздав к обеду, давлюсь холодным мясом и всякой этой отравой, принимаюсь лебезить перед бабами, вместо того чтобы деликатесничать в своем клубе или где-нибудь в Сохо, а под утро заявиться домой пьяным в стельку в половине шестого! Видали идиота? Уж лучше был бы совсем в другом месте и занимался совсем другим делом. Отлично выглядите, Даггерс. Если не считать лба. Кошмар. Ну что, как жизнь?
– Средне. Как всегда, в погоне за средствами.
– От кого-то я слыхал, будто с Энн вы расстались?
– Она вернулась к мужу. Ради детей.
– Бред! Ну почему люди так поступают? Такая тоска! Невыразимая тоска. И все потому, что читают книги и смотрят сериалы по телевидению. Кто бы помыслил, чтоб вернуться, если бы годы и годы кругом постоянно не твердили, что возвращаются все, – даже не что следует возвращаться, а просто: все возвращаются. Это так угнетает. До сих пор. И что, есть замена?
– Частичная, – сказал я, прикидывая, прилично ли нагнуться, чтобы одернуть или ущипнуть Эшли, который бесконечно крутил своей пожарной машинкой вокруг передней ножки моего стула. – Она живет на противоположном берегу реки, так что на дорогу к ней уходит довольно много времени.
– Прекрати, Эшли!
– Отвали, сучий потрох!
Я выслушал эту ремарку с затаенным восторгом, предвкушая последствия. Рой по праву славился своим умением давать отпор любому нахалу, будь то всемирно известный музыкант-солист, навязывающий ему свое непререкаемое мнение насчет rubato, или наглый официант. Однако я буквально остолбенел, когда Рой безмятежнейшим тоном предложил Эшли подойти, сесть к нему на колени и съесть совершенно особенную шоколадку, которую Рой ему принес. Данное указание было выполнено. Пышка-Кубышка, теперь отпускавшая с ближайшего кресла в мою сторону томные взгляды, многозначительно тявкнула.
– Ах ты, глупая старая придворная собачина-спаниелька! – сказал Рой, а мне добавил: – Там около вас стоит сыр. Не дадите ли ей вон тот кусочек чеддера? Нет, не такой большой, только порежьте меленько и проследите, чтоб она ела не лежа. Ух ты, смешная старая кляча!
Собака ела, наклонив голову и по-прежнему поглядывая на меня; маленькая, зато прожорлива, как боров.
После некоторого подозрительно затянувшегося раздумья Рой произнес:
– Разумеется, мы с вами диаметрально противоположно относимся… ну… к таким, как Энн, и вообще. Ведь вас никогда сильно не притяау гивало, да? (Я близко к оригиналу воспроизвожу протяжность, с которой он это слово произнес, коверкая в стиле, чтимом и популярном в данный момент.)
– Хотите сказать, что вас притянуло?
– Его вечно кто-нибудь притяау гивает, – немедленно вставил Эшли. – Мамочка говорит, сотню фунтов бы отдала, чтоб узнать, кто на этот раз.
– Мы говорим о мистере Йенделле, дорогой!
– Угу! – отозвался мальчишка точь-в-точь как его сводная сестрица.
– Может, нам лучше бы… – начал я было.
– Нет-нет, все нормально. Так как насчет вас? Притяау гивает или нет?
Я хотел было сказать, что – то ли в силу природных качеств или врожденной предусмотрительности, то ли в силу внутренней черствости, трусости или удачливости – я считаю, что до сих пор сумел избегнуть наиболее опасных, по крайней мере, симптомов подобного притяау гивания. Однако Рой, по-прежнему задумчиво, продолжал гнуть свое:
– Никогда не мог понять, что все-таки ищут люди, подобные вам.
– Ничего я не ищу. Во всяком случае, ничего, кроме того, что подворачивается само собой, если ты холостяк и обладаешь кое-каким темпераментом и имеешь собственное жилье.
– Вы не собираетесь жениться?
– Не собираюсь. Во всяком случае пока.
– А может, и вообще?
– Не знаю.
– Боитесь ответственности?
– Если угодно. К тому же это недешево.
– Возможно, все просто зависит от вашего физического склада.
– Что именно?
– То, что вы ищете.
Не прерываясь, он сжал одной рукой оба запястья Эшли, успев вовремя спасти его костюмчик от обмазывания значительной массой шоколада, и потащил отпрыска к кухонному крану, где и принялся трудиться над грязнулей с помощью полотенца, ранее обвивавшего мою голову. В процессе этой деятельности он избавил себя от необходимости встречаться со мною взглядом.
– Я хочу сказать, Даггерс, меня всегда изумляло, черт побери, до какой степени вы всеядны, сами понимаете, в каком смысле. Большинство…
– Послушаешь вас, я будто их коллекционирую. Просто подхватываю первую попавшуюся. Как повезет, какие возможности, только и всего…
– Понятно, понятно! Я просто хотел сказать, и с этим вы не можете, стоит вам хоть каплю напрячься, не согласиться, что, пожалуй, большинство мужчин предпочитает какой-то определенный тип…
– …птенчиков! – подсказал Эшли, уже явно обретший свободу движений и голоса.
– А ну цыц, маленький мерзавец! – вскинулся Рой, вновь обретая долю утраченного достоинства. – Так вот, гм, сами прекрасно знаете, иным нравятся высокие, другим коротконогие, или там блондинки, или… в общем, ясно. С вами все не так. С вами совершенно невозможно понять, что именно вы предпочитаете. – Он произнес это серьезным тоном и вид при этом имел также серьезный. – Я даже не могу определить ваш основной критерий, именно основной. – Старательным взмахом он завершил работу над умыванием Эшли. – Скажем, как вы оцениваете прелести малышки Пенни? Ну, что она…
– Бросьте, Рой! Не знаю, на что вы намекаете, но бросьте! Даже слышать ничего такого не хочу.
– Ваша реакция мне совершенно непонятна, – заметил он холодно. – Я просто спросил. Ладно. Ну что, маленький бандит, – произнес он, тиская сынка, – что, маленький хулиган, что нам теперь с тобой делать? Пойдем-ка мамочку поищем, а?
Мы быстро обнаружили мамочку в гостиной, где она то ли слушала, то ли просто тихо замерла под пластинку Майлза Дэвиса. Гилберт с хозяйским видом сидел у граммофона, что отлично дополняло эту уютную стихийную атмосферу отчаяния и ненависти. Пенни жестом профессионала-антиквара брала и уплетала шоколадные конфеты, почитывая книжку в мягкой обложке: кажется, стихи, во всяком случае, не прозу. Сбыв с рук Эшли, который с виду так изрядно насытился шоколадками, что даже на время позабыл про свою пожарную машину, Рой повел меня в сопровождении Пышки-Кубышки в сад.
– Раздевалки! – махнул он рукой на какие-то сарайчики.
– Это для будущего бассейна?
– Точно!
– Рой, а что за услуга?
– Услуга?
– Вы сказали, что хотели просить меня об одной услуге.
– Ах да! Просто так, потерпеть мое общество и болтовню. Приятельское общение. В этом доме мне и поговорить-то практически не с кем.
– Вот как? Тоже мне услуга!
Рой завел меня в сарай, забитый пустыми картонными коробками и досками, собранными здесь для какой-то уже забытой цели.
– Хотел переоборудовать эту хибару в лабораторию музыки.
– До или после бассейна?
– Послушайте, Даггерс, да не будьте вы таким мещанином! Хотите вы или нет, а времена меняются. Согласен, Вебер чертовски хорош, но он едва ли так современен, как Веберн. Этот смог бы выдать такое, отчего бы вы так и присели, если бы его не прикончили янки.
– К черту вашу современность, к тому же он умер от несчастного случая, к тому же в возрасте шестидесяти трех лет, к тому же присесть…
– Верди было за восемьдесят, когда он…
– …Если присесть, неловко накренясь, можно громко пукнуть! Рой, прекратите, снова за старое!
– Все, умолкаю!
Мы вышли из сумрачного сарая и направились по невзрачной аллее, там и сям усыпанной сухими ветками. Тени мягкими полосами покрывали ее. Пышка-Кубышка, носом в землю и слегка повиливая вытянутым до упора хвостом, трусила меж придорожных кустов.
– Как вы теперь, присаживаетесь за клавиатуру? – спросил Рой.
– На концертный уровень едва ли потяну, но раз в неделю почти весь день провожу за фортепиано.
– Может, попозже сегодня сбацаем чего?
– Что-что?… Ах, ну да… Конечно, было бы великолепно!
– Как насчет ре-минорной Брамса?
– Тут необходимо соответствующее настроение.
– Ну что ж, тогда подберем что-нибудь менее притязательное. Моцарт – есть возражения?
– Напротив, с радостью! Да, пока не забыл, ради бога, прекратите вы свои штуки с трусами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Нет, разумеется! Я тут же со всех ног поспешил домой, – с серьезным видом отвечал Рой. – Но вы на мой счет не беспокойтесь – мне совсем чуть-чуть чего-нибудь!
– Как же ты добирался домой от станции? – спросила Китти, впервые открыв рот с момента появления мужа. Голос ее прозвучал откуда-то издалека, как будто она сидела много дальше всех.
– А?
– Как… ты добирался… домой… со станции?
Она как бы сплевывала пережеванные куски, тряся головой, точно церковный голубь.
– Как добирался? А пешком. Славный денек! Что-нибудь на перехват, Гилберт, спасибо. Кусок говядины попостнее в самый раз. А после – можно этих, как их, баночных ананасов и слив, если есть. И порядок!
Когда мы только познакомились, у Роя был легкий северный акцент, который неизменно исчезал, преображаясь в речь английского школьника в те нередкие моменты, когда на него находило возбуждение. Сообразив, вне всякого сомнения, на неком промежуточном этапе самосознания, что такая несуразность слишком очевидна даже для непритязательного слуха иных преуспевающих социалистов, с кем Рой проводил большую часть своего времени, он, должно быть, решил переключиться на новую небрежную манеру разговора, сочтя ее наиболее легкой для воспроизведения, более насущной в политическом смысле, а также похожей на ту, которой изъясняется молодежь.
Не произнеся более ни слова, дамы удалились в сопровождении Гилберта, успевшего поставить перед нами на стол досточку с нарезанными сырами. С преувеличенной страстью Рой принялся уплетать мясо с салатом. Затем сказал:
– Не могли бы вы задержаться чуть-чуть? Кое-что надо с вами обсудить. Хотел просить, если возможно, об одной услуге.
– Вообще-то я уже завербован Китти в программу содействия ей.
Стул Роя тряхнуло от врезавшейся пожарной машинки.
– Черт! Круто! – рявкнул он, как бы перекрывая вой сирены и яростный лай Пышки-Кубышки.
Я мотнул головой:
– Не хотелось, чтоб вы решили, будто я действую за вашей спиной.
– Да нет, отчего же! Надо сказать, до меня дошли слухи, что к вам намерены обратиться. У нас в доме всем все про всех известно, даже если что-то скрывается. Что, мой номер не слишком удачно прошел? Я про Амазонку и все прочее.
– Прямо скажем, не блестяще.
– Я было решил, что версия – высший класс. Хотя не мне судить. Разве они способны хоть чему-нибудь поверить! Вы только подумайте, лечу как идиот со всех ног в родное гнездышко и, опоздав к обеду, давлюсь холодным мясом и всякой этой отравой, принимаюсь лебезить перед бабами, вместо того чтобы деликатесничать в своем клубе или где-нибудь в Сохо, а под утро заявиться домой пьяным в стельку в половине шестого! Видали идиота? Уж лучше был бы совсем в другом месте и занимался совсем другим делом. Отлично выглядите, Даггерс. Если не считать лба. Кошмар. Ну что, как жизнь?
– Средне. Как всегда, в погоне за средствами.
– От кого-то я слыхал, будто с Энн вы расстались?
– Она вернулась к мужу. Ради детей.
– Бред! Ну почему люди так поступают? Такая тоска! Невыразимая тоска. И все потому, что читают книги и смотрят сериалы по телевидению. Кто бы помыслил, чтоб вернуться, если бы годы и годы кругом постоянно не твердили, что возвращаются все, – даже не что следует возвращаться, а просто: все возвращаются. Это так угнетает. До сих пор. И что, есть замена?
– Частичная, – сказал я, прикидывая, прилично ли нагнуться, чтобы одернуть или ущипнуть Эшли, который бесконечно крутил своей пожарной машинкой вокруг передней ножки моего стула. – Она живет на противоположном берегу реки, так что на дорогу к ней уходит довольно много времени.
– Прекрати, Эшли!
– Отвали, сучий потрох!
Я выслушал эту ремарку с затаенным восторгом, предвкушая последствия. Рой по праву славился своим умением давать отпор любому нахалу, будь то всемирно известный музыкант-солист, навязывающий ему свое непререкаемое мнение насчет rubato, или наглый официант. Однако я буквально остолбенел, когда Рой безмятежнейшим тоном предложил Эшли подойти, сесть к нему на колени и съесть совершенно особенную шоколадку, которую Рой ему принес. Данное указание было выполнено. Пышка-Кубышка, теперь отпускавшая с ближайшего кресла в мою сторону томные взгляды, многозначительно тявкнула.
– Ах ты, глупая старая придворная собачина-спаниелька! – сказал Рой, а мне добавил: – Там около вас стоит сыр. Не дадите ли ей вон тот кусочек чеддера? Нет, не такой большой, только порежьте меленько и проследите, чтоб она ела не лежа. Ух ты, смешная старая кляча!
Собака ела, наклонив голову и по-прежнему поглядывая на меня; маленькая, зато прожорлива, как боров.
После некоторого подозрительно затянувшегося раздумья Рой произнес:
– Разумеется, мы с вами диаметрально противоположно относимся… ну… к таким, как Энн, и вообще. Ведь вас никогда сильно не притяау гивало, да? (Я близко к оригиналу воспроизвожу протяжность, с которой он это слово произнес, коверкая в стиле, чтимом и популярном в данный момент.)
– Хотите сказать, что вас притянуло?
– Его вечно кто-нибудь притяау гивает, – немедленно вставил Эшли. – Мамочка говорит, сотню фунтов бы отдала, чтоб узнать, кто на этот раз.
– Мы говорим о мистере Йенделле, дорогой!
– Угу! – отозвался мальчишка точь-в-точь как его сводная сестрица.
– Может, нам лучше бы… – начал я было.
– Нет-нет, все нормально. Так как насчет вас? Притяау гивает или нет?
Я хотел было сказать, что – то ли в силу природных качеств или врожденной предусмотрительности, то ли в силу внутренней черствости, трусости или удачливости – я считаю, что до сих пор сумел избегнуть наиболее опасных, по крайней мере, симптомов подобного притяау гивания. Однако Рой, по-прежнему задумчиво, продолжал гнуть свое:
– Никогда не мог понять, что все-таки ищут люди, подобные вам.
– Ничего я не ищу. Во всяком случае, ничего, кроме того, что подворачивается само собой, если ты холостяк и обладаешь кое-каким темпераментом и имеешь собственное жилье.
– Вы не собираетесь жениться?
– Не собираюсь. Во всяком случае пока.
– А может, и вообще?
– Не знаю.
– Боитесь ответственности?
– Если угодно. К тому же это недешево.
– Возможно, все просто зависит от вашего физического склада.
– Что именно?
– То, что вы ищете.
Не прерываясь, он сжал одной рукой оба запястья Эшли, успев вовремя спасти его костюмчик от обмазывания значительной массой шоколада, и потащил отпрыска к кухонному крану, где и принялся трудиться над грязнулей с помощью полотенца, ранее обвивавшего мою голову. В процессе этой деятельности он избавил себя от необходимости встречаться со мною взглядом.
– Я хочу сказать, Даггерс, меня всегда изумляло, черт побери, до какой степени вы всеядны, сами понимаете, в каком смысле. Большинство…
– Послушаешь вас, я будто их коллекционирую. Просто подхватываю первую попавшуюся. Как повезет, какие возможности, только и всего…
– Понятно, понятно! Я просто хотел сказать, и с этим вы не можете, стоит вам хоть каплю напрячься, не согласиться, что, пожалуй, большинство мужчин предпочитает какой-то определенный тип…
– …птенчиков! – подсказал Эшли, уже явно обретший свободу движений и голоса.
– А ну цыц, маленький мерзавец! – вскинулся Рой, вновь обретая долю утраченного достоинства. – Так вот, гм, сами прекрасно знаете, иным нравятся высокие, другим коротконогие, или там блондинки, или… в общем, ясно. С вами все не так. С вами совершенно невозможно понять, что именно вы предпочитаете. – Он произнес это серьезным тоном и вид при этом имел также серьезный. – Я даже не могу определить ваш основной критерий, именно основной. – Старательным взмахом он завершил работу над умыванием Эшли. – Скажем, как вы оцениваете прелести малышки Пенни? Ну, что она…
– Бросьте, Рой! Не знаю, на что вы намекаете, но бросьте! Даже слышать ничего такого не хочу.
– Ваша реакция мне совершенно непонятна, – заметил он холодно. – Я просто спросил. Ладно. Ну что, маленький бандит, – произнес он, тиская сынка, – что, маленький хулиган, что нам теперь с тобой делать? Пойдем-ка мамочку поищем, а?
Мы быстро обнаружили мамочку в гостиной, где она то ли слушала, то ли просто тихо замерла под пластинку Майлза Дэвиса. Гилберт с хозяйским видом сидел у граммофона, что отлично дополняло эту уютную стихийную атмосферу отчаяния и ненависти. Пенни жестом профессионала-антиквара брала и уплетала шоколадные конфеты, почитывая книжку в мягкой обложке: кажется, стихи, во всяком случае, не прозу. Сбыв с рук Эшли, который с виду так изрядно насытился шоколадками, что даже на время позабыл про свою пожарную машину, Рой повел меня в сопровождении Пышки-Кубышки в сад.
– Раздевалки! – махнул он рукой на какие-то сарайчики.
– Это для будущего бассейна?
– Точно!
– Рой, а что за услуга?
– Услуга?
– Вы сказали, что хотели просить меня об одной услуге.
– Ах да! Просто так, потерпеть мое общество и болтовню. Приятельское общение. В этом доме мне и поговорить-то практически не с кем.
– Вот как? Тоже мне услуга!
Рой завел меня в сарай, забитый пустыми картонными коробками и досками, собранными здесь для какой-то уже забытой цели.
– Хотел переоборудовать эту хибару в лабораторию музыки.
– До или после бассейна?
– Послушайте, Даггерс, да не будьте вы таким мещанином! Хотите вы или нет, а времена меняются. Согласен, Вебер чертовски хорош, но он едва ли так современен, как Веберн. Этот смог бы выдать такое, отчего бы вы так и присели, если бы его не прикончили янки.
– К черту вашу современность, к тому же он умер от несчастного случая, к тому же в возрасте шестидесяти трех лет, к тому же присесть…
– Верди было за восемьдесят, когда он…
– …Если присесть, неловко накренясь, можно громко пукнуть! Рой, прекратите, снова за старое!
– Все, умолкаю!
Мы вышли из сумрачного сарая и направились по невзрачной аллее, там и сям усыпанной сухими ветками. Тени мягкими полосами покрывали ее. Пышка-Кубышка, носом в землю и слегка повиливая вытянутым до упора хвостом, трусила меж придорожных кустов.
– Как вы теперь, присаживаетесь за клавиатуру? – спросил Рой.
– На концертный уровень едва ли потяну, но раз в неделю почти весь день провожу за фортепиано.
– Может, попозже сегодня сбацаем чего?
– Что-что?… Ах, ну да… Конечно, было бы великолепно!
– Как насчет ре-минорной Брамса?
– Тут необходимо соответствующее настроение.
– Ну что ж, тогда подберем что-нибудь менее притязательное. Моцарт – есть возражения?
– Напротив, с радостью! Да, пока не забыл, ради бога, прекратите вы свои штуки с трусами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40