Хотя, конечно, не могло такого быть, чтобы «болезнью Лаврика» все в поселке заразились одновременно, и вполне допустимо, что какой-нибудь уцелевший каннибал наблюдает сейчас за Полыновым из-за ближайшего угла и выбирает момент для нападения.
Никита брезгливо передернул плечами. Почему-то подумалось, что, предложи ему на выбор, кем бы он предпочел быть съеденным – местным, доморощенным каннибалом или людоедом из Центральной Африки, – Полынов выбрал бы африканского. И не только потому, что до Центральной Африки отсюда добираться, как минимум, двое суток, но и потому, что поедание людей сырыми, да еще живьем, в воображении выглядело совсем уж варварским. Гораздо цивилизованнее быть целиком зажаренным на вертеле с румяной корочкой и листиками петрушки, торчащими из ноздрей…
Полынов остановился, тряхнул головой и поморщился от боли в затылке. Право слово, определенно крыша поехала, если подобная чушь лезет в голову.
Никем он не хотел быть съеденным. Хотел, чтобы его похоронили по-человечески, в сырой земле. Но – не суждено. Не судьба.
Возле одного из домов он увидел раскисшие от воды человеческие останки, но не стал подходить. К чему?
И так все ясно…
Лишь когда Полынов миновал жилой массив поселка и вступил в промышленную зону гидрошахты, он очнулся от отупения. Все-таки сильно врезался головой в бетонный фундамент, если только сейчас более-менее пришел в себя. Однако время раскисать и сводить счеты с жизнью еще не наступило. Числился за ним должок, и его необходимо было отдать.
Никита посмотрел на часы: без десяти восемь. Напрасно он не зашел в какой-либо дом – чего теперь-то опасаться? Не под открытым же небом, тем более под дождем, связываться с Алексеем по пентопу, а в доме к тому же можно было найти сухую чистую одежду и, глядишь, чего-либо перекусить. При мысли о еде у Никиты засосало под ложечкой. К сожалению, с едой придется повременить, да и не любят обосновавшиеся в его организме нематоды присутствия пищи в желудке, так что поневоле с их «мнением» следует считаться.
Еще раз оглядевшись, Полынов твердым шагом направился к зданию шахтоуправления. Пожалуй, лучшего места для связи с Алексеем не придумаешь.
Не доходя до крыльца метров пять, Никита наткнулся на еще один полуразложившийся труп. Ливень смыл с него гниющие ткани, но все равно запах тлена ощущался. На этот раз Полынов остановился и, прикрывая нос рукой, стал издалека внимательно рассматривать останки. Обнажившиеся кости скелета имели странный вид, будто в детстве человек болел рахитом, но тем не менее сумел вырасти до нормальных размеров: у него были странно изогнутые, извилистые ребра, обезображенные непонятными костными наростами; деформированные болезнью трубчатые кости поражали непомерно увеличенными суставами, а череп – разошедшимся венечным швом, с изогнувшимися вверх краями, торчащими над головой в виде гребня. Но больше всего впечатляли зубы. Плоские, неровные и настолько большие, что возникало недоумение, как этот каннибал мог питаться. Никита прикинул в уме скорость кальциево-фосфорного обмена в его организме – и поразился. Для его осуществления нужно было есть, есть и есть. Не останавливаясь.
Не случайно зараженные «болезнью Лаврика» бросались друг на друга и поедали живьем…
Внезапно Полынов ощутил спиной чей-то взгляд.
Тяжелый, недобрый взгляд голодного зверя. Он выхватил из-под мышки пистолет и стремительно повернулся. От резкого движения в голове словно что-то всплеснулось, зрение расстроилось, и Полынов не был уверен, мелькнула ли у бетонного забора чья-то тень либо это была игра его больного сознания В таком состоянии мало ли что может померещиться, но настороже быть нелишне.
Держа пистолет на изготовку, Полынов открыл дверь в здание шахтоуправления. По его данным, здесь находился офис того самого Бессонова, местного криминального божка, прозванного за крутой барский нрав Бесом.
"Как говорится, упокой бог его душу… – криво усмехнувшись, подумал Полынов. – Непонятно только, зачем бог вместе с его душой прибрал к себе и души остальных жителей поселка. Когда уже боженька научится разбираться, кто прав, а кто наоборот…
Подрывает такая божья неразборчивость веру, ох как подрывает!"
К счастью, трупов в здании не оказалось, иначе для связи с Алексеем пришлось бы искать другое помещение из-за трупного смрада. Впрочем, живые здесь тоже отсутствовали, и это радовало. Ничего хорошего встречи с живыми обитателями поселка не сулили.
Никита поднялся на второй этаж, вошел в приемную, открыл дверь в кабинет Беса. Хорошо Бес жил: обстановка – что в приемной, что в кабинете – больше располагала к отдыху, чем к работе. Мягкие обширные диваны, такие же кресла, тяжелые шторы на окнах… Ну, понятно, «работа» специфическая – за кордон, минуя таможню, редкоземельные металлы переправлять да попутно дань с населения собирать.
Какие уж тут бумаги, какая отчетность?
Полынов пошарил по шкафчикам в приемной.
Вилки, ложки, бокалы и прочая посуда. Чай, кофе – как растворимый, так и в зернах, – кофемолка, кофеварка, самовар. Никита тяжело вздохнул. Выпить бы чашечку кофе, да электричества нет. Ни смолоть кофе, ни сварить… Он открыл холодильник и тут же захлопнул дверцу – оттуда дохнуло таким смрадом гнилых продуктов, что стало дурно. Единственное, чем воспользовался Никита в приемной, так это полотенцем. Тщательно вытер мокрую от дождя голову, бросил полотенце на стол и прошел в кабинет.
Здесь повезло больше. В баре стояла батарея разнокалиберных бутылок, в соседнем шкафчике – гора разнообразных консервов. Никита скрутил пробку с бутылки водки, налил в хрустальный стакан, неторопливо, как воду, выпил. Водка была прекрасной, но нематодам в желудке не понравилась. Засуетились они там, завозмущались, задергались. Пару минут Полынов стоически пережидал «бунт на корабле» и наконец почувствовал, как желудок успокаивается, а волна тепла начинает расходиться по телу, возвращая ясность мысли. Хорошая микстура – водка. От всех болезней. Особенно от ушибов головы.
«Интересно, – неожиданно подумал Никита, – а окажет ли какое-нибудь влияние „болезнь Лаврика“ на нематод? Если да, то в каких монстров они трансформируются? Тоже с зубами?» Он хмыкнул. Нематоды с зубами – это уже полная чушь. Нонсенс.
Никита вскрыл банку крабов, поел, выпил еще немного водки. Затем сел за стол и включил пентоп.
Первым делом он проверил дискеты и весьма удивился, что обе прочитались. Невероятно, как они после его «кульбитов» в степи не только целыми остались, но и сохранили информацию.
И тут, глядя на компьютер, Никита вдруг понял, какую несуразность в доводах Петрищевой о невозможности воспользоваться хранящейся на точке «Минус» документацией он почувствовал, но не смог сразу определить. Вот она, та самая аппаратура, с помощью которой можно легко завладеть результатами исследований Лаврика. Ничего не стоит просканировать лабораторные журналы и отчеты группы "С", а затем переправить информацию через спутник. «Болезнь Лаврика» – не компьютерный вирус, с файлами не передается…
Полынов помассировал виски, болезненно поморщился. Вот и определилась его конечная цель в жизни. Перед глазами вновь предстало лицо Лилечки, и сердце у Никиты дрогнуло, как когда-то давным-давно в почти забытой юности. Странная штука жизнь – вроде бы и он, и она работали для того, чтобы «болезнь Лаврика» никогда более в мире не появилась, а оказались почему-то по разные стороны «баррикад».
Эх, не то что-то делается в государстве российском…
Никита посмотрел на часы. Начало десятого, самое время для связи.
«Привет, Ашел», – написал он светокарандашом на экране.
«Привет, Атикин, – мгновенно высветился на экране ответ. – Как дела?»
Ждал Алексей связи, от компьютера не отходил.
«Все в порядке. Идем ко дну, – продолжил писать Никита. Водка не только прояснила голову, но и настроила на ироническое отношение к своей судьбе. – Принимай информацию».
Алексей скопировал файлы на свой компьютер и долго молчал, очевидно, знакомясь с содержанием.
«Ну ты даешь!» – наконец появилось на экране.
«Что могем, то могем».
«Шумно было?»
«Стреляли…» – ответил Никита крылатым словом из известного боевика. Но, вероятно, Алексей не понял – здесь главным была безразличная интонация, а как ее в тексте передашь?
«Что с методиками экспериментов?»
Ждал Никита этого вопроса, знал – обязательно будет. Еще вчера днем главной целью его задания было добраться до методик Лаврика. Основной закон шпионажа – если противник владеет какой-либо стратегически важной секретной информацией, расшибись в лепешку, но добудь ее. Все изменил ночной разговор с Лилей.
«Ты ознакомился с результатами анализов биологических объектов, зараженных „болезнью Лаврика“, и с выводами Петрищевой?» – задал он встречный вопрос.
«Шутишь? За пять минут? Просмотрел по диагонали, лишь кое-что уловил».
«Надеюсь, уловил, что „изобрел“ Лаврик?»
«В первом приближении».
«Считаешь, что методикой создания смертельно опасного вируса с инкубационным периодом в два-три дня, вызывающим у инфицированного маниакально-агрессивный психоз со стопроцентным летальным прогнозом заболевания, имеет право кто-то владеть?»
«Давай без сантиментов! – взорвался Алексей. – Давно моралистом заделался? Не нам с тобой моральные проблемы обсуждать!»
Полынов невесело усмехнулся. Тон высказывания Алексея был почти такой же, как у него ночью при разговоре с Петрищевой.
"Методик нет, – твердой рукой набрал он текст. – Они уничтожены десять лет назад при ликвидации точки «Минус».
«Насколько достоверны данные об уничтожении?»
«Абсолютно достоверны».
«Хорошо. Возвращайся по второму варианту. Или забрать тебя по нулевому?»
Полынов покачал головой. Нулевой вариант предусматривал его эвакуацию вертолетом.
«Блуждая по миру, – кисло поморщившись, написал он на экране, – довелось мне волею судеб забрести в карантинную зону…»
«Не дури!»
«Не дурю. Я действительно нахожусь в карантинной зоне, и без каких-либо средств индивидуальной защиты».
Алексей замолчал, но, когда ответил, у Никиты отлегло от сердца. Нормальный у него напарник, жаль, что проработали плечо о плечо всего ничего. Никакого сюсюканья и бабской фальшивой жалости не было в его словах.
«Что я могу для тебя сделать?» – спросил Алексей.
Понимал он прекрасно, что помочь Никите невозможно, а соболезнования Полынов не примет. Да и не принято у «тихушников» жалеть друг друга. Такова уж специфика работы – ходить на цыпочках под косой костлявой, и если кто оступится, не жалеть его и самому не жаловаться.
Никита задумался. Как ни крути, а пришла пора подводить итоги и решать сакраментальный вопрос:
«А что же я сделал в жизни?» Редко кто, пока живет, задумывается над ним, но рано или поздно его приходится решать. И чаще всего этот вопрос приходит на ум, когда уже ничего изменить невозможно. Мысленным взором Полынов окинул свою жизнь, и его покоробило. Да ничего он в жизни не сделал! Ничего своего! Только тем и занимался, что таскал для чужого дяди каштаны из огня, бил морды, стрелял.., и ему били морду, в него стреляли… Хотя цель вроде бы была достойная: помогал Веретенову возрождать Россию, но теперь, когда он глядел на свои потуги с горних вершин, иначе как жалкой мышиной возней они не представлялись. Никого в этом мире у него не осталось, да и нечего было завещать. Ни семьи, ни детей… Вон и Лилечка тоже, видно, чувствовала безысходность положения – о детях мечтала…
И вдруг Никита вспомнил. Было, было в его жизни кое-что светлое. На первый взгляд вроде бы пустяк, но сейчас, когда он стал подводить итоги, этот пустяк перевешивал все в его жизни, и рядом с ним прожекты Веретенова казались никчемной суетой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Никита брезгливо передернул плечами. Почему-то подумалось, что, предложи ему на выбор, кем бы он предпочел быть съеденным – местным, доморощенным каннибалом или людоедом из Центральной Африки, – Полынов выбрал бы африканского. И не только потому, что до Центральной Африки отсюда добираться, как минимум, двое суток, но и потому, что поедание людей сырыми, да еще живьем, в воображении выглядело совсем уж варварским. Гораздо цивилизованнее быть целиком зажаренным на вертеле с румяной корочкой и листиками петрушки, торчащими из ноздрей…
Полынов остановился, тряхнул головой и поморщился от боли в затылке. Право слово, определенно крыша поехала, если подобная чушь лезет в голову.
Никем он не хотел быть съеденным. Хотел, чтобы его похоронили по-человечески, в сырой земле. Но – не суждено. Не судьба.
Возле одного из домов он увидел раскисшие от воды человеческие останки, но не стал подходить. К чему?
И так все ясно…
Лишь когда Полынов миновал жилой массив поселка и вступил в промышленную зону гидрошахты, он очнулся от отупения. Все-таки сильно врезался головой в бетонный фундамент, если только сейчас более-менее пришел в себя. Однако время раскисать и сводить счеты с жизнью еще не наступило. Числился за ним должок, и его необходимо было отдать.
Никита посмотрел на часы: без десяти восемь. Напрасно он не зашел в какой-либо дом – чего теперь-то опасаться? Не под открытым же небом, тем более под дождем, связываться с Алексеем по пентопу, а в доме к тому же можно было найти сухую чистую одежду и, глядишь, чего-либо перекусить. При мысли о еде у Никиты засосало под ложечкой. К сожалению, с едой придется повременить, да и не любят обосновавшиеся в его организме нематоды присутствия пищи в желудке, так что поневоле с их «мнением» следует считаться.
Еще раз оглядевшись, Полынов твердым шагом направился к зданию шахтоуправления. Пожалуй, лучшего места для связи с Алексеем не придумаешь.
Не доходя до крыльца метров пять, Никита наткнулся на еще один полуразложившийся труп. Ливень смыл с него гниющие ткани, но все равно запах тлена ощущался. На этот раз Полынов остановился и, прикрывая нос рукой, стал издалека внимательно рассматривать останки. Обнажившиеся кости скелета имели странный вид, будто в детстве человек болел рахитом, но тем не менее сумел вырасти до нормальных размеров: у него были странно изогнутые, извилистые ребра, обезображенные непонятными костными наростами; деформированные болезнью трубчатые кости поражали непомерно увеличенными суставами, а череп – разошедшимся венечным швом, с изогнувшимися вверх краями, торчащими над головой в виде гребня. Но больше всего впечатляли зубы. Плоские, неровные и настолько большие, что возникало недоумение, как этот каннибал мог питаться. Никита прикинул в уме скорость кальциево-фосфорного обмена в его организме – и поразился. Для его осуществления нужно было есть, есть и есть. Не останавливаясь.
Не случайно зараженные «болезнью Лаврика» бросались друг на друга и поедали живьем…
Внезапно Полынов ощутил спиной чей-то взгляд.
Тяжелый, недобрый взгляд голодного зверя. Он выхватил из-под мышки пистолет и стремительно повернулся. От резкого движения в голове словно что-то всплеснулось, зрение расстроилось, и Полынов не был уверен, мелькнула ли у бетонного забора чья-то тень либо это была игра его больного сознания В таком состоянии мало ли что может померещиться, но настороже быть нелишне.
Держа пистолет на изготовку, Полынов открыл дверь в здание шахтоуправления. По его данным, здесь находился офис того самого Бессонова, местного криминального божка, прозванного за крутой барский нрав Бесом.
"Как говорится, упокой бог его душу… – криво усмехнувшись, подумал Полынов. – Непонятно только, зачем бог вместе с его душой прибрал к себе и души остальных жителей поселка. Когда уже боженька научится разбираться, кто прав, а кто наоборот…
Подрывает такая божья неразборчивость веру, ох как подрывает!"
К счастью, трупов в здании не оказалось, иначе для связи с Алексеем пришлось бы искать другое помещение из-за трупного смрада. Впрочем, живые здесь тоже отсутствовали, и это радовало. Ничего хорошего встречи с живыми обитателями поселка не сулили.
Никита поднялся на второй этаж, вошел в приемную, открыл дверь в кабинет Беса. Хорошо Бес жил: обстановка – что в приемной, что в кабинете – больше располагала к отдыху, чем к работе. Мягкие обширные диваны, такие же кресла, тяжелые шторы на окнах… Ну, понятно, «работа» специфическая – за кордон, минуя таможню, редкоземельные металлы переправлять да попутно дань с населения собирать.
Какие уж тут бумаги, какая отчетность?
Полынов пошарил по шкафчикам в приемной.
Вилки, ложки, бокалы и прочая посуда. Чай, кофе – как растворимый, так и в зернах, – кофемолка, кофеварка, самовар. Никита тяжело вздохнул. Выпить бы чашечку кофе, да электричества нет. Ни смолоть кофе, ни сварить… Он открыл холодильник и тут же захлопнул дверцу – оттуда дохнуло таким смрадом гнилых продуктов, что стало дурно. Единственное, чем воспользовался Никита в приемной, так это полотенцем. Тщательно вытер мокрую от дождя голову, бросил полотенце на стол и прошел в кабинет.
Здесь повезло больше. В баре стояла батарея разнокалиберных бутылок, в соседнем шкафчике – гора разнообразных консервов. Никита скрутил пробку с бутылки водки, налил в хрустальный стакан, неторопливо, как воду, выпил. Водка была прекрасной, но нематодам в желудке не понравилась. Засуетились они там, завозмущались, задергались. Пару минут Полынов стоически пережидал «бунт на корабле» и наконец почувствовал, как желудок успокаивается, а волна тепла начинает расходиться по телу, возвращая ясность мысли. Хорошая микстура – водка. От всех болезней. Особенно от ушибов головы.
«Интересно, – неожиданно подумал Никита, – а окажет ли какое-нибудь влияние „болезнь Лаврика“ на нематод? Если да, то в каких монстров они трансформируются? Тоже с зубами?» Он хмыкнул. Нематоды с зубами – это уже полная чушь. Нонсенс.
Никита вскрыл банку крабов, поел, выпил еще немного водки. Затем сел за стол и включил пентоп.
Первым делом он проверил дискеты и весьма удивился, что обе прочитались. Невероятно, как они после его «кульбитов» в степи не только целыми остались, но и сохранили информацию.
И тут, глядя на компьютер, Никита вдруг понял, какую несуразность в доводах Петрищевой о невозможности воспользоваться хранящейся на точке «Минус» документацией он почувствовал, но не смог сразу определить. Вот она, та самая аппаратура, с помощью которой можно легко завладеть результатами исследований Лаврика. Ничего не стоит просканировать лабораторные журналы и отчеты группы "С", а затем переправить информацию через спутник. «Болезнь Лаврика» – не компьютерный вирус, с файлами не передается…
Полынов помассировал виски, болезненно поморщился. Вот и определилась его конечная цель в жизни. Перед глазами вновь предстало лицо Лилечки, и сердце у Никиты дрогнуло, как когда-то давным-давно в почти забытой юности. Странная штука жизнь – вроде бы и он, и она работали для того, чтобы «болезнь Лаврика» никогда более в мире не появилась, а оказались почему-то по разные стороны «баррикад».
Эх, не то что-то делается в государстве российском…
Никита посмотрел на часы. Начало десятого, самое время для связи.
«Привет, Ашел», – написал он светокарандашом на экране.
«Привет, Атикин, – мгновенно высветился на экране ответ. – Как дела?»
Ждал Алексей связи, от компьютера не отходил.
«Все в порядке. Идем ко дну, – продолжил писать Никита. Водка не только прояснила голову, но и настроила на ироническое отношение к своей судьбе. – Принимай информацию».
Алексей скопировал файлы на свой компьютер и долго молчал, очевидно, знакомясь с содержанием.
«Ну ты даешь!» – наконец появилось на экране.
«Что могем, то могем».
«Шумно было?»
«Стреляли…» – ответил Никита крылатым словом из известного боевика. Но, вероятно, Алексей не понял – здесь главным была безразличная интонация, а как ее в тексте передашь?
«Что с методиками экспериментов?»
Ждал Никита этого вопроса, знал – обязательно будет. Еще вчера днем главной целью его задания было добраться до методик Лаврика. Основной закон шпионажа – если противник владеет какой-либо стратегически важной секретной информацией, расшибись в лепешку, но добудь ее. Все изменил ночной разговор с Лилей.
«Ты ознакомился с результатами анализов биологических объектов, зараженных „болезнью Лаврика“, и с выводами Петрищевой?» – задал он встречный вопрос.
«Шутишь? За пять минут? Просмотрел по диагонали, лишь кое-что уловил».
«Надеюсь, уловил, что „изобрел“ Лаврик?»
«В первом приближении».
«Считаешь, что методикой создания смертельно опасного вируса с инкубационным периодом в два-три дня, вызывающим у инфицированного маниакально-агрессивный психоз со стопроцентным летальным прогнозом заболевания, имеет право кто-то владеть?»
«Давай без сантиментов! – взорвался Алексей. – Давно моралистом заделался? Не нам с тобой моральные проблемы обсуждать!»
Полынов невесело усмехнулся. Тон высказывания Алексея был почти такой же, как у него ночью при разговоре с Петрищевой.
"Методик нет, – твердой рукой набрал он текст. – Они уничтожены десять лет назад при ликвидации точки «Минус».
«Насколько достоверны данные об уничтожении?»
«Абсолютно достоверны».
«Хорошо. Возвращайся по второму варианту. Или забрать тебя по нулевому?»
Полынов покачал головой. Нулевой вариант предусматривал его эвакуацию вертолетом.
«Блуждая по миру, – кисло поморщившись, написал он на экране, – довелось мне волею судеб забрести в карантинную зону…»
«Не дури!»
«Не дурю. Я действительно нахожусь в карантинной зоне, и без каких-либо средств индивидуальной защиты».
Алексей замолчал, но, когда ответил, у Никиты отлегло от сердца. Нормальный у него напарник, жаль, что проработали плечо о плечо всего ничего. Никакого сюсюканья и бабской фальшивой жалости не было в его словах.
«Что я могу для тебя сделать?» – спросил Алексей.
Понимал он прекрасно, что помочь Никите невозможно, а соболезнования Полынов не примет. Да и не принято у «тихушников» жалеть друг друга. Такова уж специфика работы – ходить на цыпочках под косой костлявой, и если кто оступится, не жалеть его и самому не жаловаться.
Никита задумался. Как ни крути, а пришла пора подводить итоги и решать сакраментальный вопрос:
«А что же я сделал в жизни?» Редко кто, пока живет, задумывается над ним, но рано или поздно его приходится решать. И чаще всего этот вопрос приходит на ум, когда уже ничего изменить невозможно. Мысленным взором Полынов окинул свою жизнь, и его покоробило. Да ничего он в жизни не сделал! Ничего своего! Только тем и занимался, что таскал для чужого дяди каштаны из огня, бил морды, стрелял.., и ему били морду, в него стреляли… Хотя цель вроде бы была достойная: помогал Веретенову возрождать Россию, но теперь, когда он глядел на свои потуги с горних вершин, иначе как жалкой мышиной возней они не представлялись. Никого в этом мире у него не осталось, да и нечего было завещать. Ни семьи, ни детей… Вон и Лилечка тоже, видно, чувствовала безысходность положения – о детях мечтала…
И вдруг Никита вспомнил. Было, было в его жизни кое-что светлое. На первый взгляд вроде бы пустяк, но сейчас, когда он стал подводить итоги, этот пустяк перевешивал все в его жизни, и рядом с ним прожекты Веретенова казались никчемной суетой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54