Она нами бр-резговает, а?!
Шпана оживилась, предвидя развлечение. Двое забежали вперед, перекрыли путь к отступлению.
— Пустите меня! — побагровев, крикнула Лена.
Только что кончился рабочий день, люди толпами возвращались домой из торгового центра; завидев компанию хулиганов, тут же напускали деловой, озабоченный вид и спешили перейти улицу или проскочить мимо; какая-то пожилая женщина, остановившись на углу, с негодованием качала головой и что-то неслышно выговаривала.
Одна из сумок Лены пошла по рукам, подобно волейбольному мячу; другую она уронила, из нее выпал и лопнул пакет с ацидофилином, покатилась к ногам налетчиков банка с кукурузой, ее тут же подфутболили.
— Оставьте меня! Убирайтесь! — вырывалась Лена, отталкивая норовивших обнять ее молодчиков, но это только распаляло их, пьяные возгласы слились в сытый рев.
Вихрастый вышел на проезжую часть и пытался поймать машину. Очки Лены упали на тротуар, и теперь она почти ничего не видела, только мутные расплывающиеся пятна лиц мелькали тут и там, то приближаясь, то вдруг исчезая и выныривая справа, слева — бешеный, гогочущий, улюлюкающий хоровод уже никак не походил на молодежное развлечение, это должен был видеть каждый, и людское равнодушие возмущало Лену пуще пьяного разгула. Она ударила ладонью по мутному пятну, споткнулась о чью-то ногу, ее подхватили, не дав упасть, но тут же оттолкнули, и она оказалась в чьих-то цепких руках. Резко дыхнули в лицо перегаром.
— Перестаньте! Пустите! Что вам нужно?!
Было почему-то стыдно, жутко стыдно и больно от собственного бессилия, от безучастности тех, кто, быть может, знал ее или отца, ежедневно здоровался, улыбался при встрече, а теперь…
Она закричала, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди, стала отбиваться, кусаясь и брыкаясь, топчась по рассыпанным по тротуару покупкам, и в самый тот момент, когда силы почти оставили ее и надежда на спасение отпала, красная машина едва ли не на полном ходу влетела на тротуар, разметав шпану, завизжала тормозами; из нее выскочил какой-то парень в маленьких черных очках и короткой потертой куртке. Град молниеносных, точных ударов выплеснулся на Лениных обидчиков. Поначалу те выкрикивали угрозы, пытались сбить парня с ног, но он мастерски уворачивался и бил, бил руками и ногами, переворачивал тела в воздухе и добивал, угрозы сменились воплями, стонами, и тут уж вовсе ничего нельзя было сообразить. Лена лишь поняла, что ее выручили, спасли, что больше ей ничто не грозит, и стояла, трясясь от пережитого страха. Разбросав молодчиков, парень сунул ей в руки ее очки, втолкнул в машину, а сам бросился собирать с тротуара уцелевшие банки и коробки, и через несколько секунд красная машина уже мчалась по Говорухинскому проспекту, сопровождаемая запоздавшими милицейскими свистками и сиренами; наступил блаженный покой, и слезы брызнули из Лениных глаз.
— Не реви, — сказал спаситель, улыбнувшись. — Все хорошо, Рыжая. Все плохое уже кончилось.
Лена постаралась взять себя в руки, дружелюбный тон его действительно подводил черту подо всем плохим, она протерла носовым платком стеклышки чудом уцелевших очков и посмотрела на незнакомца.
— Спасибо вам, — проговорила она едва слышно.
Тут только до нее стал доходить смысл его слов. «Рыжая»?.. Да, он сказал «Рыжая»… так и сказал… Так ее дразнили в школе, а теперь… Рыжей она уже давно не была — перекрасила волосы в темно-каштановый цвет давно, еще в десятом классе.
— Не за что, — просто ответил парень, выровняв руль после крутого поворота. — Судьба у меня такая — тебя спасать. А от судьбы, говорят, не уйдешь. Куда ехать-то?
Лена посмотрела на него еще раз, теперь уже пристально, изучающе, но — нет, ничего знакомого в суровом, загорелом лице с двумя заметными шрамами не увидела.
«Судьба у меня такая — тебя спасать»… Почему судьба? Ее никто ни от кого не спасал — не от кого было; непривлекательная девчонка, потом девушка, женщина никогда не попадала в ситуации, подобные нынешней, разве только в школе ее дразнили… Ну да! да!.. Однажды мальчишка подрался из-за этого со старшеклассником, было это, кажется, в седьмом классе, его звали…
— Слава?! — выпалила она инстинктивно.
Так его называл только один человек — мать, да вот еще Рыжая отдавала предпочтение второй составляющей его имени Влади-Слав.
— Точно! — засмеялся он. — Слава. Он же Влад. Он же Мехов. А тебя как?.. Я уж и не помню. Ленка, что ли?
— Да, Ленка! — улыбнулась она. — Тебя не узнать совсем. Сколько ж это лет прошло? Ты ведь ушел потом из школы… в ПТУ, да?
Он не стал уточнять, что ПТУ называлось колонией для трудновоспитуемых подростков.
— Тринадцать лет.
— Как же ты меня узнал?
— Случайно. Так куда мы едем-то?
Она близоруко огляделась, хотя ей стало совсем безразлично, куда ехать, нахлынувшие детские воспоминания компенсировали стресс.
— Мне на Бажова.
Он присвистнул, остановился и, пропустив «Волгу», развернулся посреди Литейной.
— Что ж ты молчала? Ну, поехали на Бажова.
— Да нет, тут я сама, троллейбусом…
— Ладно, сама она! Влипнешь еще куда-нибудь. Мужу скажи, чтобы одну не отпускал.
— У меня нет мужа.
На это он ничего не сказал, выехал на Металлистов и погнал напрямую к горсовпрофу.
— Как ты жил? — спросила Лена, желая продолжить разговор с мальчишкой из детства. — Школу помнишь?
Она пожалела, что не видит за очками его глаз.
— Школу помню. А жил как все. Работал, служил, снова работал. Ты лучше о себе расскажи.
— Это долго, — улыбнулась Лена. — Встретиться бы как-нибудь еще? У меня уже никого не осталось в этом городе, я теперь живу в Москве. Здесь останови, пожалуйста.
Ей хотелось пригласить его в гости. Вовсе не в знак благодарности за спасение, а Просто так, как старого школьного товарища. Но она не решалась, подумает еще, что приглашение — плата за выручку; а ей совсем не хотелось, чтобы он так подумал.
— Обходи хулиганов стороной, — улыбнулся Влад и подмигнул: — Рыжая!
Он вышел из машины, подал ей сумку. Задержал на ней взгляд. Ничем не выдающиеся, правильные черты лица, высокий лоб, нездешняя модная прическа и глаза — добрые, чуть подслеповатые карие глаза, глядящие на него с детской почти наивностью.
— Почему бы не встретиться? — сказал он. — Свожу тебя в ресторан «Самоцвет», самый лучший у нас. У тебя телефон есть?
Она назвала телефон, он записал его, помог вынести сумки из машины.
— Ты правда позвонишь? — посмотрела она на него искоса и, как ему показалось, не слишком доверчиво.
— Я вообще правдивый человек, — отшутился он и вернулся в машину. И от этой шутки ему стало не по себе.
Вначале Лена не хотела рассказывать отцу о злоключении на улице, чтобы не волновать его, но потом, за ужином, после чарки вина рассказала походя, стараясь придать событию оттенок незначительности, легкого приключения, и тут же сместила акцент на неожиданную встречу со школьным товарищем:
— Представляешь, — заметив, как насторожился отец, продолжала она беспечным тоном, — тот самый мальчишка, который подрался из-за меня в седьмом классе, Слава Мехов, не помнишь?.. У него еще тогда неприятности из-за этого были, и ты ходил к завучу просить за него?..
— Нет, не помню, — покачал головой Николай Иванович, — совсем не помню такого.
— Неважно. Тринадцать лет прошло! Тринадцать лет!.. И мы снова встретились при… сходных обстоятельствах. Вот судьба, да?
Николай Иванович воспринял историю совсем по-другому, всерьез, и сразу нахмурился, понимая, что просто так останавливать машину и устраивать феерическое побоище никому не придет в голову, и раз этот парень вмешался, значит, были на то нешутейные причины.
— Что значит «при сходных обстоятельствах»? — воскликнул он риторически и тут же позвал с террасы курившего там Вершкова: — Федор! Федор, ты слышишь, что она говорит?
Федор Ильич Вершков, мужчина тридцати двух лет, симпатичный и далеко не глупый, оказался одним из немногих по-настоящему компетентных специалистов, кому Мещанинов не видел оснований искать замену. Лене казалось, что он посматривает на нее с повышенным интересом, ей это нравилось, хотя она и зарекалась думать о замужестве после того, как их с Димкой оставил ее прежний муж.
— Ой, папа, да ну его, не придавай значения! Вершков вернулся за стол.
— Представь себе, на нее, оказывается, напали пятеро хулиганов на улице средь бела дня.
— Когда? — изобразил на лице озабоченность Вершков.
— Да сегодня же, сегодня! Дошло до того, что проезжавший мимо человек вынужден был остановить машину и вмешаться, была драка!
— Да ерунда все это, Федор Ильич, не обращайте внимания, — пыталась Лена сгладить впечатление, произведенное ее рассказом. — Я вовсе не о том хотела сказать.
— А о чем же?
— О том, что мир тесен. Представляете, моим спасителем оказался человек, который учился в параллельном классе, Слава Мехов. Однажды он уже вступался за меня и подрался с мальчиком из выпускного класса. Тот дразнил меня Рыжей…
Брови Вершкова выгнулись дугой, он перевел взгляд с Лены на Николая Ивановича и опять посмотрел на Лену.
— Мехов?.. — переспросил, не скрывая изумления. — Влад Мехов?
— Да. А вы что, его знаете?
— Владислав Мехов — чемпион России по рукопашному бою. Недавно подтвердил свой титул на показательных боях в нашем Дворце спорта. Так что вам, Елена Николаевна, повезло не только в том, что вы встретили своего одноклассника, — заверил Вершков и восхищенно покачал головой, словно сожалел, что не оказался на ее месте.
— Этого я не знала. То-то он так лихо разбросал этих подонков, — проговорила Лена, радуясь и своему «везению», и тому, что ее однокашник так высоко взлетел.
— Кто угодно — чемпионы по кулачному бою, самоотверженные женщины, кассиры — только не милиция! — наполняя бокалы вином, ворчливо сказал Мещанинов. — Непременно скажу Коврову! Раньше такое было просто невозможно. Повсюду стояли постовые, достаточно было крикнуть: «Милиция!» — раздавался свисток, от которого шпана разбегалась, как черти от ладана.
К случаю с Леной больше не возвращались, не вспоминали и Мехова, появление которого в нужном месте и в нужное время только и можно было объяснить, что счастливой Лениной судьбой; говорили о старом Краснодольске и о городских традициях, от которых теперь остались одни воспоминания, о том времени, когда все горожане знали друг друга, а теперь уже не знают, не ходят в гости на огонек, потому что общение заменил «голубой огонек» телеэкрана, с которого так и плещет лживая информация и насилие. Потом мужчины незаметно перешли на производственные проблемы, стали говорить о предстоящем визите вертолетостроителей, в возможностях финансирования дополнительных цехов завода медного литья, и Лене стало неинтересно — она ушла в спальню укладывать Димку.
* * *
Ранним утром Влад бежал по улицам родного города. Старые, полуразваленные дома, которые, должно, стояли еще во времена детства его бабушки, кое-где оставшиеся деревянные тротуары, бесформенная водонапорная башня, в которой не было воды уже в ту пору, когда он родился, вызывали в нем жалость — и к безвозвратно ушедшей безмятежности детства, и к себе нынешнему. Постоянная нужда, недоедание, болезнь матери, безотцовщина сделали за него выбор жизненного пути, но вдруг теперь, когда стало много денег и можно было жить вольготно, они утратили для него ценность. Угасли мечты о чемпионских медалях — возраст; уже не было Сани Земцова, и не на кого было опереться. Когда Саня был жив, Влад ни о чем не думал, работал на того, кто больше платит, кто способен защитить, но запас его душевной прочности болезненно иссякал. Теперь ему казалось, что, если он отыщет и накажет Саниных убийц, справедливость восторжествует. Не та, за которую ратуют проповедники, — на ту ему было наплевать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Шпана оживилась, предвидя развлечение. Двое забежали вперед, перекрыли путь к отступлению.
— Пустите меня! — побагровев, крикнула Лена.
Только что кончился рабочий день, люди толпами возвращались домой из торгового центра; завидев компанию хулиганов, тут же напускали деловой, озабоченный вид и спешили перейти улицу или проскочить мимо; какая-то пожилая женщина, остановившись на углу, с негодованием качала головой и что-то неслышно выговаривала.
Одна из сумок Лены пошла по рукам, подобно волейбольному мячу; другую она уронила, из нее выпал и лопнул пакет с ацидофилином, покатилась к ногам налетчиков банка с кукурузой, ее тут же подфутболили.
— Оставьте меня! Убирайтесь! — вырывалась Лена, отталкивая норовивших обнять ее молодчиков, но это только распаляло их, пьяные возгласы слились в сытый рев.
Вихрастый вышел на проезжую часть и пытался поймать машину. Очки Лены упали на тротуар, и теперь она почти ничего не видела, только мутные расплывающиеся пятна лиц мелькали тут и там, то приближаясь, то вдруг исчезая и выныривая справа, слева — бешеный, гогочущий, улюлюкающий хоровод уже никак не походил на молодежное развлечение, это должен был видеть каждый, и людское равнодушие возмущало Лену пуще пьяного разгула. Она ударила ладонью по мутному пятну, споткнулась о чью-то ногу, ее подхватили, не дав упасть, но тут же оттолкнули, и она оказалась в чьих-то цепких руках. Резко дыхнули в лицо перегаром.
— Перестаньте! Пустите! Что вам нужно?!
Было почему-то стыдно, жутко стыдно и больно от собственного бессилия, от безучастности тех, кто, быть может, знал ее или отца, ежедневно здоровался, улыбался при встрече, а теперь…
Она закричала, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди, стала отбиваться, кусаясь и брыкаясь, топчась по рассыпанным по тротуару покупкам, и в самый тот момент, когда силы почти оставили ее и надежда на спасение отпала, красная машина едва ли не на полном ходу влетела на тротуар, разметав шпану, завизжала тормозами; из нее выскочил какой-то парень в маленьких черных очках и короткой потертой куртке. Град молниеносных, точных ударов выплеснулся на Лениных обидчиков. Поначалу те выкрикивали угрозы, пытались сбить парня с ног, но он мастерски уворачивался и бил, бил руками и ногами, переворачивал тела в воздухе и добивал, угрозы сменились воплями, стонами, и тут уж вовсе ничего нельзя было сообразить. Лена лишь поняла, что ее выручили, спасли, что больше ей ничто не грозит, и стояла, трясясь от пережитого страха. Разбросав молодчиков, парень сунул ей в руки ее очки, втолкнул в машину, а сам бросился собирать с тротуара уцелевшие банки и коробки, и через несколько секунд красная машина уже мчалась по Говорухинскому проспекту, сопровождаемая запоздавшими милицейскими свистками и сиренами; наступил блаженный покой, и слезы брызнули из Лениных глаз.
— Не реви, — сказал спаситель, улыбнувшись. — Все хорошо, Рыжая. Все плохое уже кончилось.
Лена постаралась взять себя в руки, дружелюбный тон его действительно подводил черту подо всем плохим, она протерла носовым платком стеклышки чудом уцелевших очков и посмотрела на незнакомца.
— Спасибо вам, — проговорила она едва слышно.
Тут только до нее стал доходить смысл его слов. «Рыжая»?.. Да, он сказал «Рыжая»… так и сказал… Так ее дразнили в школе, а теперь… Рыжей она уже давно не была — перекрасила волосы в темно-каштановый цвет давно, еще в десятом классе.
— Не за что, — просто ответил парень, выровняв руль после крутого поворота. — Судьба у меня такая — тебя спасать. А от судьбы, говорят, не уйдешь. Куда ехать-то?
Лена посмотрела на него еще раз, теперь уже пристально, изучающе, но — нет, ничего знакомого в суровом, загорелом лице с двумя заметными шрамами не увидела.
«Судьба у меня такая — тебя спасать»… Почему судьба? Ее никто ни от кого не спасал — не от кого было; непривлекательная девчонка, потом девушка, женщина никогда не попадала в ситуации, подобные нынешней, разве только в школе ее дразнили… Ну да! да!.. Однажды мальчишка подрался из-за этого со старшеклассником, было это, кажется, в седьмом классе, его звали…
— Слава?! — выпалила она инстинктивно.
Так его называл только один человек — мать, да вот еще Рыжая отдавала предпочтение второй составляющей его имени Влади-Слав.
— Точно! — засмеялся он. — Слава. Он же Влад. Он же Мехов. А тебя как?.. Я уж и не помню. Ленка, что ли?
— Да, Ленка! — улыбнулась она. — Тебя не узнать совсем. Сколько ж это лет прошло? Ты ведь ушел потом из школы… в ПТУ, да?
Он не стал уточнять, что ПТУ называлось колонией для трудновоспитуемых подростков.
— Тринадцать лет.
— Как же ты меня узнал?
— Случайно. Так куда мы едем-то?
Она близоруко огляделась, хотя ей стало совсем безразлично, куда ехать, нахлынувшие детские воспоминания компенсировали стресс.
— Мне на Бажова.
Он присвистнул, остановился и, пропустив «Волгу», развернулся посреди Литейной.
— Что ж ты молчала? Ну, поехали на Бажова.
— Да нет, тут я сама, троллейбусом…
— Ладно, сама она! Влипнешь еще куда-нибудь. Мужу скажи, чтобы одну не отпускал.
— У меня нет мужа.
На это он ничего не сказал, выехал на Металлистов и погнал напрямую к горсовпрофу.
— Как ты жил? — спросила Лена, желая продолжить разговор с мальчишкой из детства. — Школу помнишь?
Она пожалела, что не видит за очками его глаз.
— Школу помню. А жил как все. Работал, служил, снова работал. Ты лучше о себе расскажи.
— Это долго, — улыбнулась Лена. — Встретиться бы как-нибудь еще? У меня уже никого не осталось в этом городе, я теперь живу в Москве. Здесь останови, пожалуйста.
Ей хотелось пригласить его в гости. Вовсе не в знак благодарности за спасение, а Просто так, как старого школьного товарища. Но она не решалась, подумает еще, что приглашение — плата за выручку; а ей совсем не хотелось, чтобы он так подумал.
— Обходи хулиганов стороной, — улыбнулся Влад и подмигнул: — Рыжая!
Он вышел из машины, подал ей сумку. Задержал на ней взгляд. Ничем не выдающиеся, правильные черты лица, высокий лоб, нездешняя модная прическа и глаза — добрые, чуть подслеповатые карие глаза, глядящие на него с детской почти наивностью.
— Почему бы не встретиться? — сказал он. — Свожу тебя в ресторан «Самоцвет», самый лучший у нас. У тебя телефон есть?
Она назвала телефон, он записал его, помог вынести сумки из машины.
— Ты правда позвонишь? — посмотрела она на него искоса и, как ему показалось, не слишком доверчиво.
— Я вообще правдивый человек, — отшутился он и вернулся в машину. И от этой шутки ему стало не по себе.
Вначале Лена не хотела рассказывать отцу о злоключении на улице, чтобы не волновать его, но потом, за ужином, после чарки вина рассказала походя, стараясь придать событию оттенок незначительности, легкого приключения, и тут же сместила акцент на неожиданную встречу со школьным товарищем:
— Представляешь, — заметив, как насторожился отец, продолжала она беспечным тоном, — тот самый мальчишка, который подрался из-за меня в седьмом классе, Слава Мехов, не помнишь?.. У него еще тогда неприятности из-за этого были, и ты ходил к завучу просить за него?..
— Нет, не помню, — покачал головой Николай Иванович, — совсем не помню такого.
— Неважно. Тринадцать лет прошло! Тринадцать лет!.. И мы снова встретились при… сходных обстоятельствах. Вот судьба, да?
Николай Иванович воспринял историю совсем по-другому, всерьез, и сразу нахмурился, понимая, что просто так останавливать машину и устраивать феерическое побоище никому не придет в голову, и раз этот парень вмешался, значит, были на то нешутейные причины.
— Что значит «при сходных обстоятельствах»? — воскликнул он риторически и тут же позвал с террасы курившего там Вершкова: — Федор! Федор, ты слышишь, что она говорит?
Федор Ильич Вершков, мужчина тридцати двух лет, симпатичный и далеко не глупый, оказался одним из немногих по-настоящему компетентных специалистов, кому Мещанинов не видел оснований искать замену. Лене казалось, что он посматривает на нее с повышенным интересом, ей это нравилось, хотя она и зарекалась думать о замужестве после того, как их с Димкой оставил ее прежний муж.
— Ой, папа, да ну его, не придавай значения! Вершков вернулся за стол.
— Представь себе, на нее, оказывается, напали пятеро хулиганов на улице средь бела дня.
— Когда? — изобразил на лице озабоченность Вершков.
— Да сегодня же, сегодня! Дошло до того, что проезжавший мимо человек вынужден был остановить машину и вмешаться, была драка!
— Да ерунда все это, Федор Ильич, не обращайте внимания, — пыталась Лена сгладить впечатление, произведенное ее рассказом. — Я вовсе не о том хотела сказать.
— А о чем же?
— О том, что мир тесен. Представляете, моим спасителем оказался человек, который учился в параллельном классе, Слава Мехов. Однажды он уже вступался за меня и подрался с мальчиком из выпускного класса. Тот дразнил меня Рыжей…
Брови Вершкова выгнулись дугой, он перевел взгляд с Лены на Николая Ивановича и опять посмотрел на Лену.
— Мехов?.. — переспросил, не скрывая изумления. — Влад Мехов?
— Да. А вы что, его знаете?
— Владислав Мехов — чемпион России по рукопашному бою. Недавно подтвердил свой титул на показательных боях в нашем Дворце спорта. Так что вам, Елена Николаевна, повезло не только в том, что вы встретили своего одноклассника, — заверил Вершков и восхищенно покачал головой, словно сожалел, что не оказался на ее месте.
— Этого я не знала. То-то он так лихо разбросал этих подонков, — проговорила Лена, радуясь и своему «везению», и тому, что ее однокашник так высоко взлетел.
— Кто угодно — чемпионы по кулачному бою, самоотверженные женщины, кассиры — только не милиция! — наполняя бокалы вином, ворчливо сказал Мещанинов. — Непременно скажу Коврову! Раньше такое было просто невозможно. Повсюду стояли постовые, достаточно было крикнуть: «Милиция!» — раздавался свисток, от которого шпана разбегалась, как черти от ладана.
К случаю с Леной больше не возвращались, не вспоминали и Мехова, появление которого в нужном месте и в нужное время только и можно было объяснить, что счастливой Лениной судьбой; говорили о старом Краснодольске и о городских традициях, от которых теперь остались одни воспоминания, о том времени, когда все горожане знали друг друга, а теперь уже не знают, не ходят в гости на огонек, потому что общение заменил «голубой огонек» телеэкрана, с которого так и плещет лживая информация и насилие. Потом мужчины незаметно перешли на производственные проблемы, стали говорить о предстоящем визите вертолетостроителей, в возможностях финансирования дополнительных цехов завода медного литья, и Лене стало неинтересно — она ушла в спальню укладывать Димку.
* * *
Ранним утром Влад бежал по улицам родного города. Старые, полуразваленные дома, которые, должно, стояли еще во времена детства его бабушки, кое-где оставшиеся деревянные тротуары, бесформенная водонапорная башня, в которой не было воды уже в ту пору, когда он родился, вызывали в нем жалость — и к безвозвратно ушедшей безмятежности детства, и к себе нынешнему. Постоянная нужда, недоедание, болезнь матери, безотцовщина сделали за него выбор жизненного пути, но вдруг теперь, когда стало много денег и можно было жить вольготно, они утратили для него ценность. Угасли мечты о чемпионских медалях — возраст; уже не было Сани Земцова, и не на кого было опереться. Когда Саня был жив, Влад ни о чем не думал, работал на того, кто больше платит, кто способен защитить, но запас его душевной прочности болезненно иссякал. Теперь ему казалось, что, если он отыщет и накажет Саниных убийц, справедливость восторжествует. Не та, за которую ратуют проповедники, — на ту ему было наплевать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36