Было безветренно. Ели молчали.
— Я слышу, — сообщил невесть откуда появившийся Тулым. И звучно втянул носом воздух: — Давно горел.
Еще через несколько секунд запах горелых головешек почувствовал и Влад.
— Сколько до большой Мойвы?
— Пятнадцать верст, наверно, — улыбнулся Тулым.
— А короче?
— Короче не надо, начальник. Мы и так в Велсе раньше окажемся. Болота кругом, бурелома по тайге много.
Влад с трудом представлял, как он сможет пройти еще пятнадцать километров по бурелому, но Борис словно услышал:
— По затесам — скоро заимка. Там заночуем, — пообещал хмуро.
Прошли еще семь верст.
— Силок, однако, — послышалось впереди Тулымово. — «Пружка» нехитра, да заяц дурак.
К небольшому деревцу у звериной тропы был привязан свободный конец капроновой петли, окрашенной соком травы. Согнутая верхушка березки была «заряжена» в зарубку на пихте по другую сторону тропы.
— Недавно поставили, — определил подошедший Борис. — Охотники?
— Зачем? Здешние охотники стреляют в глаз.
Борис недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал и быстро пошел параллельно тропе. Причину его беспокойства Влад понял версты через три.
…Вечерело, с Мойвы тянуло сыростью. Лес редел, все чаще попадались полянки. На одной из таких полянок Борис остановился, присел у пятачка с примятой травой, провел пальцем по земле, потом поднес палец к языку.
— «Снег»? — шепотом спросил Тулым.
Пролысина в невысокой траве искрилась кристаллической россыпью.
— Разделились, — уверенно сказал Борис.
Тулым сбросил полупустой рюкзак, положил ружье и повалился в траву. Влад тут же последовал его примеру. Быстро скинув ботинки, положил босые затекшие ноги на свою ношу — выше головы, чтобы обеспечить отток крови. Закрыл глаза. Земля лениво, по широкой амплитуде раскачивала его на своей спине. Радужные круги, словно окрашенные радиоволны, уходили в черную сферу. Влад чувствовал, что сейчас провалится в бездну сна.
— Думаешь, «пружку» они поставили? — послышался негромкий голос Тулыма.
— А то кто еще?.. Один остался там. Двое разошлись здесь, — как всегда без тени сомнения, отвечал Борис.
Тишина. Токовал глухарь в глубине. Стремительно опадало солнце.
— Эй, Влад, — потрогал Борис его босую ногу, — не спи, замерзнешь. Место, где мы засекли силок на звериной тропе, помнишь?
— Да.
— Вернешься туда. Дождешься его. Если мешка при нем не будет — стрелять не спеши, проследи, где он его спрятал. Тулым! Иди на восток за вторым, а я — к воде. Рации рассчитаны на десять километров, так что действуйте автономно. Их трое и нас трое. По одному на каждого — это не много.
Уверенный тенор с хрипотцой, взгляд, направленный вглубь, в себя, впитанная из земли, от рождения сила однозначно выводили Бориса в лидеры.
— Если не встретимся в Велсе, через пять суток — в Красно-вишерске. Вперед!
…Через час Влад вернулся на тропу. Отсюда до места, на котором проголодавшийся урка оставил «пружку», было верст семь ходу. Легкого ходу — плотик забрал Борис, и хотя он весил всего пять кило, лямки рюкзака с парусиновым тентом, ветровыми спичками, сухой одеждой, парой магазинов от «АПС» и пайком НЗ уже не врезались в плечи.
Болот и водоемов на отрезке не предвиделось. Влад остановился, сменил сапоги на кеды, щедро ополоснул заросшее лицо дибутилфталатом. Велико было искушение расстаться с кевларовым бронежилетом, но, предвидя возможную засаду, сделать этого не рискнул. Теперь, когда он больше не был ведомым и мог сам выбирать скорость хода и ритм, усталость стала отступать, мысль заработала четче, зорче стал взгляд, простреливавший каждый куст. Единственным, что удерживало от привала и заставляло торопить шаг, была быстро наступающая темнота.
Бороться со сном оказалось много трудней, чем с усталостью. На усталость можно не обращать внимания, сон же действует помимо воли. На то, что урка пойдет проверять силки ночью, расчета не было — не с фонарем же, в самом деле! А вот рассвет мог преподнести сюрприз.
Ото сна отвлекали совы и белки-полуночницы. Где-то неподалеку трещал валежник под лосями, раздавались вдруг вскрики воронов. Мерно раскачиваясь на ветру, терлись со скрипом стволы друг о друга, падал в мох сухостой. К рассвету, когда Влад стал засыпать, короткий крик, похожий на человеческий, раздался совсем рядом, а следом — удар деревянной палкой о сук. Вспорхнула ночная птица, дремавшая на ветке над головой; вдалеке протрещал хворостом не то медведь, не то лось, и снова наступила напряженная тишина.
Вскоре зарумянилось небо, вытесняя короткую ночь, стала видна тропа, а потом и сработавшая «пружка», и мертвый заяц, и стволок полусогнутой под его тяжестью березки.
Стало зябко от предутренней сырости. Влад попытался вызвать Бориса на связь, но расстояние превышало зону действия передатчика.
Прошел еще час, окончательно рассвело. Он доел тушенку, остававшуюся с вечера. Допил чифирь во фляжке. В мешке оставалась подтаявшая плитка шоколада, но неизвестно было, сколько еще предстоит дожидаться урку. До встречи с ним ни стрелять, ни разводить костер нельзя.
И еще час прошел. Ярко-желтое солнце пробивалось сквозь смесь листвы и хвои, серебрило мох, подбиралось к зениту. Рация молчала. Так можно было сидеть и сутки, и двое — за зайцем никто не приходил.
«Неужели почувствовал засаду? — думал Влад. — Если он решил отстать от остальных здесь, то собирался продолжить путь утром, иначе зачем же было ставить силок? Двое пошли на юг в сторону Красновишерска. Значит, этот — на запад, в Курью, к началу шоссейки?..»
Влад решил обследовать местность: должен был оставаться либо еще один силок на тропе, либо кострище, возможно, и шалаш — бежали урки налегке, а ночи холодные. Стараясь не хрустеть ветками, осторожно ступая по мшистым кочкам, он медленно продвигался к реке. Дойдя до сосняка с примесью низкорослой березы, свернул на запад в направлении болотистой гряды, поросшей толстым слоем мха и клюквой, свернул в ельник и остановился на краю сухой, правильной округлой формы опушки: в низине перед подъемом на бугор был сооружен навес из лапника. С этого места хорошо просматривался каменистый левый берег, справа же подступ к укрытию преграждало топкое болото.
Влад сунул обойму на двадцать патронов в «АПС», взвел курок и, пригибаясь, пошел по окружности опушки. Перевалившее на запад солнце, кустарник в полроста и отсутствие ветра надежно прикрывали его немудреный маневр. Понаблюдав минут десять за навесом, никаких признаков присутствия человека он не засек. Бревна таежного костра наполовину сгорели. Внимательно оглядевшись по сторонам, Влад поправил рюкзак на спине и бросился к навесу, рассчитывая на внезапность.
Худой человек в брезентовой робе лежал на ватнике. Неожиданное появление Влада не произвело на него никакого впечатления: он молча смотрел на незваного гостя широко раскрытыми глазами, и не было никакой необходимости приказывать ему не двигаться с места или поднимать руки вверх. Человек был мертв. Карманы его робы были вывернуты — ничего, что могло бы хоть как-то прояснить его личность, на глаза не попадалось.
Влад вынырнул из-под навеса, сдерживая тошноту, разбросал лапник. Ухватившись за полу влажного ватника, рванул его из-под трупа. Роба на спине, ватник и даже листья ольхи и березы, уложенные на дно укрытия, были окрашены ржавчиной.
Влада вывернуло наизнанку. С трудом отдышавшись, он заставил себя обыскать карманы мертвеца; нашел пустую жестяную коробочку из-под ментоловых таблеток со следами белого порошка.
«Снег»! — догадался сразу. — Значит, он один из них».
Кто и за что убил его? Возможно, сообщники — когда он по каким-то соображениям отказался идти с ними дальше. За золото или за долю порошка, тянувшую тысяч на семьсот.
Что-то во всем этом Владу не нравилось, что-то безотчетно беспокоило его — вынужденное ли отсутствие общения со спутниками, недостаток ли информации, а может быть, странные манеры Бориса, то отстававшего, то заходившего вперед, действовавшего по какой-то своей схеме и не считавшегося с Владом; не нравилось, как его вернул Борис — отшил почти, а то и бросил, оставив без связи и ориентиров. Иногда возникало ощущение, будто кто-то четвертый, невидимый и неведомый, неотступно следует по пятам, где ножом, а где выстрелом убивая сначала преследователей, а теперь вот и беглецов.
Влад завалил ветками тело, подхватил рюкзак и быстро пошел назад по знакомой тропе, на ходу выстраивая цепочку предстоящих действий.
До сих пор он был уверен, что тайгу знает хорошо и не пропадет, но даже при своих навыках мог лишь подивиться умению ориентироваться и чутью Бориса, способного в траве на неизвестной местности разглядеть щепотку просыпавшегося при дележе порошка, понять, что беглецы разделились, выбрать решение.
Казалось, долине не будет конца, но беспокойство подхлестывало, и к закату Влад вышел на берег Большой Мойвы.
8
Десять дней бродил по лесам Шалый, десять ночей спал в хуторских амбарах и шалашах, срываясь с места всякий раз, когда слышались шум мотора или человеческие шаги. То и дело мелькала мысль пойти, сдаться — ведь не убивал же! Но четыре года отсидки за разбой тягостно напоминали о себе, а теперь к «сто сорок шестой» приплюсуются три отягчающих: «по предварительному сговору группой лиц», «с применением оружия» (его «наган» в «бардачке» «Урала» уже наверняка нашли) и «лицом, ранее совершившим разбой». Тянуло на все пятнадцать лет усиленного, а этого в его двадцать пять — ой, как не хотелось!
На десятые сутки он оказался близ Выселок. Здесь жили дальние родственники Шаловых — двоюродная тетка Катря и дядька Павло. Дождавшись темноты, он прошел краем деревни до усадьбы, огляделся и проскользнул в калитку.
— Кто? — не сразу отозвался женский голос.
— Я, теть Катря, Ленька.
— Какой еще…
— Да Ленька я, Шалов, открывай!
Женщина уронила что-то на пол в темных сенях, лязгнула засовом.
— Здрасьте, вечер добрый, — осклабился Шалый. — Не ждали?
Пожилая крестьянка отступила вглубь, потеряв дар речи.
— Не признали меня, что ль?
— Отчего ж… Входи, входи, Леня! — растерянно заговорила она, оглядываясь в поисках не то иконы, не то чего-нибудь тяжелого. — Ты… ты как к нам… в командировку или как?
— Да не, я тут неподалеку на трассе обломался. Вызвал аварийную, покуда приедут — дай, думаю, зайду. Поесть чего дадите?
Женщина метнулась на кухню, застучала кастрюлями, словно обрадовавшись, что нашлось занятие, за которым можно спрятать испуг.
— Как живете-то? Ничего? — походя спросил Шалый, разглядывая себя в зеркале. Щетина, запавшие глаза, черные разводы на лбу и на щеках, солома в волосах, изорванная, перепачканная джинсовая рубаха способны были испугать кого угодно. Сразу понял, что Катря в сказку о поломке не поверила.
— Ничего живем, как все, — ответила она. — Тебя-то что на похоронах Василя не было?
«Знает, — понял он. — Раз была в Могилеве, значит, про все знает!»
— Припозднился, не успел, — отбрехался, поморщившись: разговор продолжать не хотелось — поесть бы да уйти поскорей.
Она высыпала в миску теплую еще бульбу, поставила сметану в горшке и, опустившись на лавку, сочувственно посмотрела на родственника:
— Ну и как ты теперь-то? Куда?
— Там видно будет. Спрашивали обо мне?
— А то как же! Милиция тебя ищет, Ленька. Везде ищет. Перевернул машину-то с людьми — зачем убег? Надо было пойти повиниться.
Он навалился на еду — так голодный волк, случайно забредший на подворье, торопится набить брюхо до расправы. Далекая тетка и раньше была для него не более чем предметом.
— Дядя Павел где?
— Вышел. Не знаю, спала я, — она с беспокойством провела глазами по черным стеклам окошек.
…Хозяин слышал из хлева, как скрипнула калитка, чей-то голос попросил впустить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Я слышу, — сообщил невесть откуда появившийся Тулым. И звучно втянул носом воздух: — Давно горел.
Еще через несколько секунд запах горелых головешек почувствовал и Влад.
— Сколько до большой Мойвы?
— Пятнадцать верст, наверно, — улыбнулся Тулым.
— А короче?
— Короче не надо, начальник. Мы и так в Велсе раньше окажемся. Болота кругом, бурелома по тайге много.
Влад с трудом представлял, как он сможет пройти еще пятнадцать километров по бурелому, но Борис словно услышал:
— По затесам — скоро заимка. Там заночуем, — пообещал хмуро.
Прошли еще семь верст.
— Силок, однако, — послышалось впереди Тулымово. — «Пружка» нехитра, да заяц дурак.
К небольшому деревцу у звериной тропы был привязан свободный конец капроновой петли, окрашенной соком травы. Согнутая верхушка березки была «заряжена» в зарубку на пихте по другую сторону тропы.
— Недавно поставили, — определил подошедший Борис. — Охотники?
— Зачем? Здешние охотники стреляют в глаз.
Борис недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал и быстро пошел параллельно тропе. Причину его беспокойства Влад понял версты через три.
…Вечерело, с Мойвы тянуло сыростью. Лес редел, все чаще попадались полянки. На одной из таких полянок Борис остановился, присел у пятачка с примятой травой, провел пальцем по земле, потом поднес палец к языку.
— «Снег»? — шепотом спросил Тулым.
Пролысина в невысокой траве искрилась кристаллической россыпью.
— Разделились, — уверенно сказал Борис.
Тулым сбросил полупустой рюкзак, положил ружье и повалился в траву. Влад тут же последовал его примеру. Быстро скинув ботинки, положил босые затекшие ноги на свою ношу — выше головы, чтобы обеспечить отток крови. Закрыл глаза. Земля лениво, по широкой амплитуде раскачивала его на своей спине. Радужные круги, словно окрашенные радиоволны, уходили в черную сферу. Влад чувствовал, что сейчас провалится в бездну сна.
— Думаешь, «пружку» они поставили? — послышался негромкий голос Тулыма.
— А то кто еще?.. Один остался там. Двое разошлись здесь, — как всегда без тени сомнения, отвечал Борис.
Тишина. Токовал глухарь в глубине. Стремительно опадало солнце.
— Эй, Влад, — потрогал Борис его босую ногу, — не спи, замерзнешь. Место, где мы засекли силок на звериной тропе, помнишь?
— Да.
— Вернешься туда. Дождешься его. Если мешка при нем не будет — стрелять не спеши, проследи, где он его спрятал. Тулым! Иди на восток за вторым, а я — к воде. Рации рассчитаны на десять километров, так что действуйте автономно. Их трое и нас трое. По одному на каждого — это не много.
Уверенный тенор с хрипотцой, взгляд, направленный вглубь, в себя, впитанная из земли, от рождения сила однозначно выводили Бориса в лидеры.
— Если не встретимся в Велсе, через пять суток — в Красно-вишерске. Вперед!
…Через час Влад вернулся на тропу. Отсюда до места, на котором проголодавшийся урка оставил «пружку», было верст семь ходу. Легкого ходу — плотик забрал Борис, и хотя он весил всего пять кило, лямки рюкзака с парусиновым тентом, ветровыми спичками, сухой одеждой, парой магазинов от «АПС» и пайком НЗ уже не врезались в плечи.
Болот и водоемов на отрезке не предвиделось. Влад остановился, сменил сапоги на кеды, щедро ополоснул заросшее лицо дибутилфталатом. Велико было искушение расстаться с кевларовым бронежилетом, но, предвидя возможную засаду, сделать этого не рискнул. Теперь, когда он больше не был ведомым и мог сам выбирать скорость хода и ритм, усталость стала отступать, мысль заработала четче, зорче стал взгляд, простреливавший каждый куст. Единственным, что удерживало от привала и заставляло торопить шаг, была быстро наступающая темнота.
Бороться со сном оказалось много трудней, чем с усталостью. На усталость можно не обращать внимания, сон же действует помимо воли. На то, что урка пойдет проверять силки ночью, расчета не было — не с фонарем же, в самом деле! А вот рассвет мог преподнести сюрприз.
Ото сна отвлекали совы и белки-полуночницы. Где-то неподалеку трещал валежник под лосями, раздавались вдруг вскрики воронов. Мерно раскачиваясь на ветру, терлись со скрипом стволы друг о друга, падал в мох сухостой. К рассвету, когда Влад стал засыпать, короткий крик, похожий на человеческий, раздался совсем рядом, а следом — удар деревянной палкой о сук. Вспорхнула ночная птица, дремавшая на ветке над головой; вдалеке протрещал хворостом не то медведь, не то лось, и снова наступила напряженная тишина.
Вскоре зарумянилось небо, вытесняя короткую ночь, стала видна тропа, а потом и сработавшая «пружка», и мертвый заяц, и стволок полусогнутой под его тяжестью березки.
Стало зябко от предутренней сырости. Влад попытался вызвать Бориса на связь, но расстояние превышало зону действия передатчика.
Прошел еще час, окончательно рассвело. Он доел тушенку, остававшуюся с вечера. Допил чифирь во фляжке. В мешке оставалась подтаявшая плитка шоколада, но неизвестно было, сколько еще предстоит дожидаться урку. До встречи с ним ни стрелять, ни разводить костер нельзя.
И еще час прошел. Ярко-желтое солнце пробивалось сквозь смесь листвы и хвои, серебрило мох, подбиралось к зениту. Рация молчала. Так можно было сидеть и сутки, и двое — за зайцем никто не приходил.
«Неужели почувствовал засаду? — думал Влад. — Если он решил отстать от остальных здесь, то собирался продолжить путь утром, иначе зачем же было ставить силок? Двое пошли на юг в сторону Красновишерска. Значит, этот — на запад, в Курью, к началу шоссейки?..»
Влад решил обследовать местность: должен был оставаться либо еще один силок на тропе, либо кострище, возможно, и шалаш — бежали урки налегке, а ночи холодные. Стараясь не хрустеть ветками, осторожно ступая по мшистым кочкам, он медленно продвигался к реке. Дойдя до сосняка с примесью низкорослой березы, свернул на запад в направлении болотистой гряды, поросшей толстым слоем мха и клюквой, свернул в ельник и остановился на краю сухой, правильной округлой формы опушки: в низине перед подъемом на бугор был сооружен навес из лапника. С этого места хорошо просматривался каменистый левый берег, справа же подступ к укрытию преграждало топкое болото.
Влад сунул обойму на двадцать патронов в «АПС», взвел курок и, пригибаясь, пошел по окружности опушки. Перевалившее на запад солнце, кустарник в полроста и отсутствие ветра надежно прикрывали его немудреный маневр. Понаблюдав минут десять за навесом, никаких признаков присутствия человека он не засек. Бревна таежного костра наполовину сгорели. Внимательно оглядевшись по сторонам, Влад поправил рюкзак на спине и бросился к навесу, рассчитывая на внезапность.
Худой человек в брезентовой робе лежал на ватнике. Неожиданное появление Влада не произвело на него никакого впечатления: он молча смотрел на незваного гостя широко раскрытыми глазами, и не было никакой необходимости приказывать ему не двигаться с места или поднимать руки вверх. Человек был мертв. Карманы его робы были вывернуты — ничего, что могло бы хоть как-то прояснить его личность, на глаза не попадалось.
Влад вынырнул из-под навеса, сдерживая тошноту, разбросал лапник. Ухватившись за полу влажного ватника, рванул его из-под трупа. Роба на спине, ватник и даже листья ольхи и березы, уложенные на дно укрытия, были окрашены ржавчиной.
Влада вывернуло наизнанку. С трудом отдышавшись, он заставил себя обыскать карманы мертвеца; нашел пустую жестяную коробочку из-под ментоловых таблеток со следами белого порошка.
«Снег»! — догадался сразу. — Значит, он один из них».
Кто и за что убил его? Возможно, сообщники — когда он по каким-то соображениям отказался идти с ними дальше. За золото или за долю порошка, тянувшую тысяч на семьсот.
Что-то во всем этом Владу не нравилось, что-то безотчетно беспокоило его — вынужденное ли отсутствие общения со спутниками, недостаток ли информации, а может быть, странные манеры Бориса, то отстававшего, то заходившего вперед, действовавшего по какой-то своей схеме и не считавшегося с Владом; не нравилось, как его вернул Борис — отшил почти, а то и бросил, оставив без связи и ориентиров. Иногда возникало ощущение, будто кто-то четвертый, невидимый и неведомый, неотступно следует по пятам, где ножом, а где выстрелом убивая сначала преследователей, а теперь вот и беглецов.
Влад завалил ветками тело, подхватил рюкзак и быстро пошел назад по знакомой тропе, на ходу выстраивая цепочку предстоящих действий.
До сих пор он был уверен, что тайгу знает хорошо и не пропадет, но даже при своих навыках мог лишь подивиться умению ориентироваться и чутью Бориса, способного в траве на неизвестной местности разглядеть щепотку просыпавшегося при дележе порошка, понять, что беглецы разделились, выбрать решение.
Казалось, долине не будет конца, но беспокойство подхлестывало, и к закату Влад вышел на берег Большой Мойвы.
8
Десять дней бродил по лесам Шалый, десять ночей спал в хуторских амбарах и шалашах, срываясь с места всякий раз, когда слышались шум мотора или человеческие шаги. То и дело мелькала мысль пойти, сдаться — ведь не убивал же! Но четыре года отсидки за разбой тягостно напоминали о себе, а теперь к «сто сорок шестой» приплюсуются три отягчающих: «по предварительному сговору группой лиц», «с применением оружия» (его «наган» в «бардачке» «Урала» уже наверняка нашли) и «лицом, ранее совершившим разбой». Тянуло на все пятнадцать лет усиленного, а этого в его двадцать пять — ой, как не хотелось!
На десятые сутки он оказался близ Выселок. Здесь жили дальние родственники Шаловых — двоюродная тетка Катря и дядька Павло. Дождавшись темноты, он прошел краем деревни до усадьбы, огляделся и проскользнул в калитку.
— Кто? — не сразу отозвался женский голос.
— Я, теть Катря, Ленька.
— Какой еще…
— Да Ленька я, Шалов, открывай!
Женщина уронила что-то на пол в темных сенях, лязгнула засовом.
— Здрасьте, вечер добрый, — осклабился Шалый. — Не ждали?
Пожилая крестьянка отступила вглубь, потеряв дар речи.
— Не признали меня, что ль?
— Отчего ж… Входи, входи, Леня! — растерянно заговорила она, оглядываясь в поисках не то иконы, не то чего-нибудь тяжелого. — Ты… ты как к нам… в командировку или как?
— Да не, я тут неподалеку на трассе обломался. Вызвал аварийную, покуда приедут — дай, думаю, зайду. Поесть чего дадите?
Женщина метнулась на кухню, застучала кастрюлями, словно обрадовавшись, что нашлось занятие, за которым можно спрятать испуг.
— Как живете-то? Ничего? — походя спросил Шалый, разглядывая себя в зеркале. Щетина, запавшие глаза, черные разводы на лбу и на щеках, солома в волосах, изорванная, перепачканная джинсовая рубаха способны были испугать кого угодно. Сразу понял, что Катря в сказку о поломке не поверила.
— Ничего живем, как все, — ответила она. — Тебя-то что на похоронах Василя не было?
«Знает, — понял он. — Раз была в Могилеве, значит, про все знает!»
— Припозднился, не успел, — отбрехался, поморщившись: разговор продолжать не хотелось — поесть бы да уйти поскорей.
Она высыпала в миску теплую еще бульбу, поставила сметану в горшке и, опустившись на лавку, сочувственно посмотрела на родственника:
— Ну и как ты теперь-то? Куда?
— Там видно будет. Спрашивали обо мне?
— А то как же! Милиция тебя ищет, Ленька. Везде ищет. Перевернул машину-то с людьми — зачем убег? Надо было пойти повиниться.
Он навалился на еду — так голодный волк, случайно забредший на подворье, торопится набить брюхо до расправы. Далекая тетка и раньше была для него не более чем предметом.
— Дядя Павел где?
— Вышел. Не знаю, спала я, — она с беспокойством провела глазами по черным стеклам окошек.
…Хозяин слышал из хлева, как скрипнула калитка, чей-то голос попросил впустить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36