Я завидовал их вере. Я слышал о пытках, которым Эрнандо подвергал целые деревни в поисках идола, слышал о его зверствах. Думал, как бы повел себя сам, если бы видел, как рубят и жгут мой собственный народ. Открыл бы тогда, где путь в Иерусалим?
В конце концов, я понял, что открыл бы, и устыдился дважды.
И так, в пику самому себе, вере своей и верности моей стране, я решил помочь Ренко.
Я ушел с корабля и вернулся позже, ночью, с молодым пажом, инком по имени Тупак, как Ренко попросил меня. Чтобы защититься от холода, мы оба надели плащи с капюшоном и спрятали руки в рукава.
Мы подошли к пропускному пункту на берегу реки. Поскольку почти все наши войска принимали участие в разграблении Куско, в палаточном лагере у баржи оставалось всего несколько солдат. Лишь один ночной сторож, мадридский громила с нечищеными ногтями и запахом алкоголя изо рта, охранял мост на баржу.
Дважды взглянув на юного Тупака — молодые индейцы нередко служили пажами таким, как я, монахам — ночной сторож громко рыгнул и велел нам написать наши имена в регистре.
Я нацарапал оба наши имени. Потом мы вступили на узкий деревянный мостик, что вел от берега к двери на борту тюремной баржи посреди реки.
Но как только мы прошли мимо грязного охранника, молодой Тупак быстро повернулся, схватил его сзади и крутанул ему голову, тут же сломав шею. Тело дежурного обвисло на стуле. Я содрогнулся от жестокости, но, странным образом, я почти не чувствовал сострадания к сторожу. Я вынес окончательное решение, я заключил союз со врагом, и обратного пути не было.
Мой юный друг тут же схватил ружье охранника и его «пистальо», или пистолет, как называли его теперь мои сограждане, а затем ключи. Потом он намотал веревку с камнем на ногу трупа и сбросил его в реку.
Под серебристым светом луны мы пересекли шаткий деревянный мостик и вошли на корабль.
Охранник на борту вскочил на ноги, когда мы вошли, но Тупак опередил его. Не сделав лишнего шага, он выстрелил в него. Звук выстрела в замкнутом пространстве судна оглушающе прогремел, разбудив всех узников.
Когда мы подошли к клетке Ренко, тот был уже на ногах. Ключ охранника подошел к замку его камеры, и дверь легко открылась. Все узники вокруг нас кричали, ударяя по прутьям клеток, и молили выпустить их. Глаза мои бегали по сторонам, и посреди этого шума я заметил нечто, отчего у меня кровь застыла в жилах.
Я увидел, как чанка Кастино недвижно стоит у себя в камере, не сводя с меня глаз.
Освобожденный, Ренко подбежал к телу охранника, схватил его оружие и передал его мне.
— Пошли, — молвил он, пробудив от гипноза, в который меня погрузил взгляд Кастино. Скинув тюремные отрепья, он быстро раздел труп и натянул толстую кожаную куртку, панталоны и сапоги охранника.
Одевшись, он поспешил отпереть другие клетки. Я заметил, что он открывает только те камеры, в которых сидели воины-инки, обходя узников из побежденных племен, таких, как чанка.
И вдруг он выбежал из дверей, не обращая внимания на крики оставшихся заключенных, и позвал меня за собой.
Мы побежали обратно по шаткому мосту посреди толпы бегущих пленников. К этому времени другие услышали шум на борту плавучей тюрьмы. Четыре испанца из палаточного лагеря прискакали на берег, когда мы как раз прыгали через забор. Они стреляли по нам из мушкетов, и пули звучали в ночи, как раскаты грома.
Ренко стал отстреливаться. Он обращался с мушкетом как опытнейший испанский пехотинец и выбил одного из седла. Два других узника-инка бежали перед нами и застрели еще пару.
Последний всадник повернул коня так, что он оказался прямо передо мной. За одно мгновение он уловил мое лицо — европейца, помогающего язычникам. Я увидел, как вспыхнул гнев в его глазах, и он нацелился в меня.
Мне не оставалось ничего другого, как быстро поднять пистолет и выстрелить. Выстрел прогрохотал, и я готов поклясться на Библии, что отдача чуть не выдернула мне руку из плечевого сустава. Всадник качнулся назад в седле и упал на землю мертвым.
Я стоял ошеломленный, с пистолетом в руке, и смотрел на мертвое тело. Я пытался убедить себя, что не сделал ничего плохого. Ведь иначе он бы убил меня...
— Брат! — внезапно закричал Ренко.
Я обернулся и увидел его верхом на испанской лошади.
— Давай! — позвал он, — бери его лошадь! Скорее в Куско!
Город Куско лежит в начале большого плоскогорья, вытянутого с севера на юг. Окруженный стенами, он располагается меж двух параллельных рек, Гуатанай и Туллумайо, служащих ему рвами.
На холме к северу от города возвышается самая главная достопримечательность в долине Куско. Сверху вниз на город взирает, как бог, каменная крепость Саксайгуаман.
Такого здания, как Саксайгуаман, я нигде больше в мире не видел. Ничто в Испании, да и во всех Европе, не сравнится с ним размерами и внушительностью.
Это истинно пугающая цитадель. Объемом похоже на пирамиду, состоит из трех колоссальных платформ, каждая — ладоней сто в вышину, а стены сложены из валунов весом в сто тонн.
У инков нет цемента, но его недостаток с лихвой искупается их удивительным мастерством каменной резьбы. Не склеивая камни цементом, они, когда строят все свои крепости, храмы и дворцы, составляют и пригоняют вплотную друг к другу огромные камни. Они так подогнаны друг к другу и так искусно вырезаны, что меж ними не пройдет и лезвие ножа.
Здесь надо заметить, что осада Куско должна считаться одной из самых необычных в современной военной истории.
Странность заключается в том, что во время осады нападающие (мои сограждане, испанцы) находились внутри городских стен, а хозяева города, инки, — снаружи.
Другими словами, инки осаждали свой собственный город.
Честно говоря, ситуация сложилась таким образом в результате длинной и сложной цепи событий. В 1533 году мои испанские соплеменники вошли в Куско без преград и сначала вели себя дружелюбно по отношению к инкам. Только когда поняли, сколько богатств лежит в пределах города, вежливое обхождение исчезло.
Мои сограждане разорили Куско с невиданной доселе яростью. Туземцев превратили в рабов, туземок — в наложниц. Золото плавили вагонами, после чего инки стали звать моих земляков «пожирателями золота». Они-то думали, что жадность моих соплеменников объясняется потребностью есть золото.
К 1535 году Сапа Инка — брат Ренко, Манко Капак — который до сих пор вел себя лояльно по отношению к моим землякам, бежал из столицы в горы и собрал огромную армию, с которой хотел отвоевать Куско.
Армия инков, численностью в 100000 мужчин, но вооруженная только палками, дубинами и стрелами — яростно набросилась на Куско и за день заняла Саксайгуаман, крупную каменную цитадель над городом. Испанцы спрятались за городскими стенами.
И так началась осада.
Она продолжалась три месяца.
Ничто на свете не могло бы подготовить меня к тому, что я увидел, когда проезжал сквозь огромные каменные ворота на северном краю долины Куско.
Стояла ночь, но это мог быть и день. Повсюду горели костры, внутри и вне городских стен. Все казалось адом.
Передо мной из цитадели над городом высыпало самое великое множество людей, которых мне когда-либо довелось видеть, и заполнило собой долину — 100000 инков, все пешком. Они кричали, орали, махали факелами и оружием. Весь город был окружен. Внутри городских стен языки огня лизали каменные здания.
Ренко ехал впереди, прямо в толпу, и, как Красное море перед Моисеем, толпа расступилась перед ним.
Когда он проезжал мимо, инки разразились радостным воплем, в котором звучало столь сильное воодушевление и ярость, что у меня мороз пробежал по коже.
Казалось, что все они тут же узнали Ренко, хотя он был одет по-испански, и расступились перед ним. Казалось, будто каждый из них знает о его миссии и сделает все возможное, чтобы она как можно скорее увенчалась успехом.
Ренко и я скакали галопом сквозь гущу народа, а орды ликующих инков расступались и подбадривали нас.
Мы спешились возле мощной крепости Саксайгуаман и быстро прошли сквозь толпу индейских воинов.
Когда мы проходили сквозь их ряды, я увидел, что повсюду в землю воткнуты колья. На них были насажаны окровавленные головы испанских солдат. Некоторые колья пронзали целые тела испанцев. Им отсекли головы и ступни. Я шел быстро, ни на шаг не отставая от друга моего Ренко.
Вдруг толпа перед нами расступилась, и передо мной, у входа в гигантскую каменную крепость, возник на славу разряженный индеец. В ослепляющей красной накидке и витом ожерелье из золота стоял он, с жемчужной короной на голове. Его окружала свита, по крайней мере, из двадцати воинов и помощников.
Это был Манко. Сапа Инка.
Манко обнял Ренко и они обменялись словами на кечуа, языке инков. Позже Ренко перевел мне:
— Брат, — сказал Сапа Инка — мы волновались за тебя. Мы слышали, что тебя взяли в плен или хуже, убили. А ты — единственный, кому позволено войти в нишу и спасти...
— Да, брат, я знаю, — ответил Ренко. — Послушай, у нас нет времени. Я должен войти в город сейчас. Речной вход уже пробовали?
— Нет, — промолвил Манко. — Мы воздержались, следуя твоим указаниям, чтобы пожиратели золота о нем не прознали.
— Хорошо, — сказал Ренко. Он помедлил, прежде чем продолжить. — У меня есть еще вопрос.
— О чем?
— Бассарио. Он внутри города?
— Бассарио? — Манко нахмурился. — Ну... Я не знаю...
— Он был там, когда город пал?
— Ну, да.
— Где он был?
— Он? В тюрьме для крестьян, — ответил Манко. — Где и весь предыдущий год. Где ему и место. А что? Зачем тебе такой дружок?
— Пусть это не волнует тебя, брат, — сказал Ренко. — Если я сначала не найду идола, то это будет уже неважно.
Тогда вдруг ряды смешались где-то за нами, и мы обернулись.
То, что я увидел, заставило мое сердце сжаться от ужаса: колонна испанских солдат, не менее трехсот, сверкая доспехами из фальшивого серебра и гребнями на шлемах, скакали вниз в долину из северных пропускных ворот, стреляя из мушкетов. На их лошадях были тяжелые панцири из серебра, и под их прикрытием испанская кавалерия беспрепятственно прорезала ряды инков.
Следя за тем, как колонна конквистадоров сечет и топчет ряды воинов, я узнал двух всадников во главе процессии. Один был капитан, Эрнандо Писарро, брат губернатора и очень жестокий человек. Его характерные черные усы и нечесаная борода заметны были даже с того места, где я стоял, то есть в четырехстах шагах.
Другой всадник заставил меня испугаться. До того, что я еще раз всмотрелся в него. Но мои страхи подтвердились.
Это был Кастино, грубый индеец-чанка, что был в тюрьме вместе с Ренко. Но теперь на его руках не было оков, и он, свободный, скакал рядом с Эрнандо.
А затем я вдруг все понял.
Кастино подслушал мои разговоры с Ренко...
Он вел Эрнандо к нише внутри Кориканчи...
Ренко тоже понял это.
— О боги, — вымолвил он, второпях повернувшись к брату. — Я должен идти. Мне надо торопиться.
— Удачи, брат, — ответил Манко.
Ренко вежливо кивнул Сапа Инке и, обернувшись, проговорил по-испански:
— Пойдем. Нельзя терять ни минуты.
Мы оставили Сапа Инку и поспешили к южной стороне города, самой дальней от Саксайгуамана. В это время я увидел, как Эрнандо и его всадники проскакали сквозь северные городские ворота.
— Куда мы? — спросил я, пока мы пробирались сквозь толпу.
— К низовью реки, — мой товарищ бросил в ответ.
Через некоторое время мы подъехали к реке, что бежала вдоль южной стены города. Я взглянул на стену на том берегу и увидел, как по ней идут испанские солдаты с мушкетами и мечами. Их силуэты вырисовывались на фоне оранжевого пламени, что полыхало за ними.
Ренко уверенно направлялся к реке и, к моему величайшему изумлению, вошел в воду, не снимая сапок и платья.
— Подожди! — закричал я. — Ты куда?
— Туда вот, — он указал на воду.
— Но я... Я не могу туда с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64