Справа — опустевшие трехэтажные бараки, по строенные еще в тридцатые годы и с того времени исправно служившие общежитиями для рабочих «металлки».
Этот район не создан для романтических вечерних про гулок. Довольно неприятно возвращаться здесь по вечерам домой. Хотя вся местная шпана меня знает и никто слова не скажет. Год назад несколько местных деятелей пристали к моей жене, вырвали сумку, ударили. После этого мы с Пашкой и операми из местного отдела устроили местной шантрапе хороший погром. Тех уродов отправили поработать с бензопилой «Дружба», досталось и остальным. Раскрыли еще несколько преступлений. Наши парни перестарались слегка и кое-кому переломали ребра. После этого вся шантрапа обходит меня за километр.
На улице не было ни одной живой души. Что тут делать нормальному человеку в такое время? Лишь в черном пустом окне барака мерцал желтый огонек — неверное, какой-нибудь бомж облюбовал заброшенное помещение. Изредка проносились автомашины. Движение здесь было одностороннее, и я смотрел, как уносятся вдаль красные габаритные огни, будто «летающие тарелки». Мне оставалось пройти сотню метров, а потом углубиться во дворы. Там моя родная «хрущоба»…
"Назад!..» Я будто наткнулся на стену. Прозвучавший в моем сознании металлический голос прозвучал будто извне, издалека.
Повинуясь мгновенному порыву, я отпрянул назад, хотя не понимал, что происходит. Звук пустого жестяного удара, отвратительный скрежет и скрип, звон, мигание красного света, искры из глаз… В следующую секунду я вернулся на грешную землю и понял, что происходит. Светлая легковая машина вырвалась на бордюр и чертит своим бортом полосу на заборе, разбрызгивая стекла и сминая двери. Если бы не внутренний голос, белый «жигуль» моим телом чертил бы на бетонном заборе длинную красную полосу.
Я обманул смерть. И теперь стоял в оцепенении, глядя, как останавливается задевшая меня машина с двумя неясными фигурами в салоне.
Хотелось верить, что водитель «жигулей» просто пьяный урод, после бутылки водки севший за баранку. Но в машине сидел не пьяный лихач, в салоне находились охотники, которые выслеживали свою жертву. Выслеживали меня. «Жигули» начали разворачиваться.
Ноги мои ослабели. Надо было бежать. Вместе с тем в голове билась совершенно нелепая мысль — каким же идиотом я буду выглядеть со стороны, когда припущусь по улице с папкой под мышкой… Всю жизнь я боялся попасть в идиотскую ситуацию, чтобы не ощущать себя жалким кретином. И постоянно попадал в них. И выглядел таковым. В десять лет от роду я купался и попал в омут, практически Не умея плавать. Вокруг было полно людей, но я едва не потонул, потому что мне стыдно было кричать и звать на помощь. И вот я снова был мальчишкой, которому неловко Убегать, поднимать крик, вопить «караул!».
Машина набирала скорость. Шутки кончились. Надо что-то делать. Что? Бежать некуда — догонят. Перемахнуть через забор — тут бы даже чемпион мира не справился. Хорошо бы, как в американском боевике, выхватить пистолет и всадить пуль пять в водителя, а потом посмотреть, как машина врежется в столб и вверх взметнется красный факел Какой-то дурак в незапамятные времена решил, что следователю вовсе не обязательно иметь пистолет и что его главное оружие — авторучка и закон. Приравняли к работникам собеса, которые имеют дело со старушками. Как будто наши клиенты не бандиты, убийцы и коррупционеры… «Зачем следователю прокуратуры пистолет? Стрелять в советских людей? Не позволим!» И за чью-то дурь, за чье-то бюрократическое дубовое неразумение и наплевательство приходится расплачиваться жизнью. В данном случае — жизнью старшего следователя Терентия Завгородина… Конечно, времени на столь обстоятельные размышления у меня не было. Я просто пятился назад и жалел, что в руке у меня нет пистолета или автомата Калашникова. И чувствовал себя унизительно беспомощным. Бесполезным. Вся система, которая якобы стояла за мной, все государство — просто пустой звук на этой темной улице, где я стою лицом к лицу со своей смертью…
Я ткнулся спиной в фонарный столб. Отступил за него. Теперь этим гадам не удастся с ходу сбить меня…
Неожиданно «жигули» притормозили, с раздирающим нервы скрипом развернулись и, набирая скорость, рванули по улице прочь.
— Елки-моталки, — выдохнул я и обернулся.
Убийц спугнул старенький, скрежещущий милицейский «уазик», неторопливо и лениво ползущий по дороге. На ватных ногах я выбежал на проезжую часть и замахал руками.
— Ты чего, пьяный? — дверцу распахнул седой старшина. — Во ханыга!
— Старший следователь облпрокуратуры Завгородин! — крикнул я, дрожащими руками показывая удостоверение. — На меня только что было совершено нападение. Преступники скрылись на белых «жигулях», левый борт сильно поврежден.
— Садитесь! Это те лихачи, которых мы только что видели?
— Да. Там двое морд. Пытались сбить, я отскочил, хотели додавить, но вы спугнули.
Милиционер-водитель вдавил газ, «уазик» взвыл и натужно начал набирать скорость.
— Черта лысого догонишь их на этой колымаге! — сказал старшина и взял рацию. — АП-18 вызывает «Беркута».
— «Беркут» слушает, — отозвался дежурный по городу.
— Нападение на старшего следователя прокуратуры Завгородина. Улица Радищева. Преступники скрылись минуту назад на белых «жигулях» с поврежденным левым бортом.
— Понял. План «Перехват». Всем патрулям…
Улица, на которую свернули белые «жигули», была пуста. Мы покрутились по окрестностям безо всякого толка. Потом меня отвели в Железнодорожный РОВД. Там в комнате дежурного я уселся писать заявление и рапорт. Через десять минут пришло сообщение — белые «жигули» под номером 22-17 обнаружены патрульной машиной АП-29 на улице Лейтенанта Шмидта. Они числились в угоне.
— Сейчас пошлю группу, — сказал дежурный майор.
— Пусть следы рук в салоне поищут.
— Следы рук, — проворчал дежурный. — Кто по угону следы снимает?
— А по покушению на убийство?
— Покушение на убийство… Наезд обычный. Где я вам эксперта возьму?
— У вас Смирнов в отделе — отличный эксперт.
— По каждому угону за экспертом посылать, — продолжал бурчать дежурный, но все-таки набрал номер эксперта и сообщил ему радостную новость. — Санек, не расстраивайся. Тебе там всего минут десять ходьбы. Хорошо? Дойдешь? Так что я машину за тобой не посылаю.
Я позвонил Пашке. Он примчался через полчаса. Выслушав мой рассказ, он покачал головой:
— Ну, Терентий, ты в рубашке родился… Наши оппоненты перешли к запрещенным приемам.
— Тоска. Помнишь, Лермонтов писал. «Но не хочу я, Други, умирать. Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Ко мне это тоже относится.
— Выживем, Терентий… Давай довезу тебя до дома. Пашка взял за горло дежурного, и тот вызвал патрульную машину, на которой меня подбросили до дома.
Всю ночь я ворочался и не мог заснуть. Пришел запоздалый страх. Перед глазами стояла картина — ревущая машина размазывает меня по бетону. Один лишний шаг — и мне конец. Сейчас моя рука с припухшим от постоянной писанины пальцем была бы рукой трупа. Не надо было расстраиваться по поводу прогрессирующей лысины — зачем покойнику густая шевелюра? И волноваться о лишних килограммах веса о растущем животике, поскольку фигура моя интересовала бы одного человека — судебно-медицинского эксперта, склонившегося со скальпелем и пилкой над операционным столом. Где бы было мое Я? Растворилось бы без остатка? Или перенеслось в иные миры?.. От этих мыслей становилось не по себе. Сегодня я заглянул за последний край, сделал один шаг в сумеречную зону. Это не проходит просто так. В моем сердце занозой засел страх. Я увидел смерть совсем близко. Она стягивала вокруг меня свое кольцо…
«ПОБОРНИКИ»
Уютные восьмидесятые годы, когда на выемку документов можно было идти с мятым постановлением, двумя понятыми и местным участковым, в крайнем случае — с оперативником, и забирать все что душе угодно. Схватки вокруг дел велись где-то на дипломатических уровнях, решения принимались в тиши кабинетов, а не на полях битв с автоматом в руках. Единственной опасностью могла стать какая-нибудь стойкая и горластая тетка, для которой уголовно-процессуальный кодекс вовсе не указ, поскольку в ее инструкции о подобных случаях ничего не написано. Но все эти конфликты легко гасились. Пройдет несколько лет, страна завертится в безумной и бессмысленной карусели, и тогда проникнуть в офис какой-нибудь фирмы и провести ту же самую выемку будет чуть ли не такой же серьезной проблемой, как освободить заложника. Со своим постановлением следователь может нарваться лишь на непробиваемых охранников, которые будут упрямо долдонить, что какую-то прокуратуру в здание «пущать не положено», или напроситься на крутые неприятности. В девяносто пятом году стало гораздо спокойнее: вежливо и корректно просишь пропустить тебя к директору, а сзади — человек пять спецназовцев в бронежилетах и с автоматами. Правда, и в ответ можно схлопотать пулю, но такова уж жизнь. В девяностые годы «борьба с преступностью» все больше напоминает войну с соответствующими атрибутами — грохотом взрывов, автоматными очередями, боевыми операциями.
Утром я, Пашка и сотрудник районного ОБХСС прибыли на комбинат бытового обслуживания, изъяли килограммов двести документов и опечатали склад готовой продукции цеха. Все прошло спокойно, обошлись лишь небольшим скандалом, который попытался устроить заместитель Новоселова, после смерти шефа исполнявший его обязанности.
Особой надежды на какие-то сногсшибательные результаты у меня не было. По идее во время следствия все махинации, если, конечно, они имели место, должны были прекратиться. Необходимо было провести встречную проверку вместе с организациями — получателями продукции. На сколько месяцев это затянется — одному Богу известно.
Во время возни с пыльными толстыми папками, содержащими бухгалтерские отчеты, накладные, прочую дребедень, я получил приступ удушья. У меня страшенная аллергия на бумажную пыль, и вскоре я почувствовал, что задыхаюсь. Все же, проявив героизм и презрение к трудностям, я помог погрузить изъятые папки в машину. Они заняли большую часть отведенного нам в прокуратуре пустого кабинета. Туда я посадил скрюченного гриба-боровика Лазаря Моисеевича Ноймана. Он отличался дотошностью и честностью — качествами, так необходимыми для ревизора. Я знал, что он будет безвылазно сидеть за документами, пить из термоса кофе и через месяц или полтора что-то обязательно раскопает. Должен раскопать. Иначе будет принародное представление, именуемое сдиранием шкуры со следователя прокуратуры Завгородина, то есть меня.
После обеда я сидел в своем кабинете, наглотавшись ке-тотифена, и никак не мог нормализовать дыхание. Что за напасть эта аллергия? Когда начинается приступ, то не ве-РИТСЯ, что он когда-то пройдет, создается впечатление, что ты всю оставшуюся жизнь обречен глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег…
Я проглотил еще таблетку эуфиллина и наконец пришел в рабочее состояние. Вовремя. Пашка как раз привел ко мне в кабинет полного, пышущего здоровьем патлатого парня лет двадцати пяти — тридцати. Вид у него был простецкий он до боли напоминал водопроводчика, содравшего с меня недавно червонец за ремонт смесителя. Но парень оказался не водопроводчиком, а представителем иной профессии для которой его внешность подходила меньше всего.
— Терентий, хочешь посмотреть на обэхээсника, который не греет лапу, не лезет с заднего хода в магазин и не курит «Мальборо»? Вот оно — это счастливое исключение из правил. Пример для пионеров Виктор Мамлюков.
— Здравствуйте, — произнес Мамлюков и тут же набросился на Пашку:
— Кто это у нас лапу греет? Думай что говоришь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Этот район не создан для романтических вечерних про гулок. Довольно неприятно возвращаться здесь по вечерам домой. Хотя вся местная шпана меня знает и никто слова не скажет. Год назад несколько местных деятелей пристали к моей жене, вырвали сумку, ударили. После этого мы с Пашкой и операми из местного отдела устроили местной шантрапе хороший погром. Тех уродов отправили поработать с бензопилой «Дружба», досталось и остальным. Раскрыли еще несколько преступлений. Наши парни перестарались слегка и кое-кому переломали ребра. После этого вся шантрапа обходит меня за километр.
На улице не было ни одной живой души. Что тут делать нормальному человеку в такое время? Лишь в черном пустом окне барака мерцал желтый огонек — неверное, какой-нибудь бомж облюбовал заброшенное помещение. Изредка проносились автомашины. Движение здесь было одностороннее, и я смотрел, как уносятся вдаль красные габаритные огни, будто «летающие тарелки». Мне оставалось пройти сотню метров, а потом углубиться во дворы. Там моя родная «хрущоба»…
"Назад!..» Я будто наткнулся на стену. Прозвучавший в моем сознании металлический голос прозвучал будто извне, издалека.
Повинуясь мгновенному порыву, я отпрянул назад, хотя не понимал, что происходит. Звук пустого жестяного удара, отвратительный скрежет и скрип, звон, мигание красного света, искры из глаз… В следующую секунду я вернулся на грешную землю и понял, что происходит. Светлая легковая машина вырвалась на бордюр и чертит своим бортом полосу на заборе, разбрызгивая стекла и сминая двери. Если бы не внутренний голос, белый «жигуль» моим телом чертил бы на бетонном заборе длинную красную полосу.
Я обманул смерть. И теперь стоял в оцепенении, глядя, как останавливается задевшая меня машина с двумя неясными фигурами в салоне.
Хотелось верить, что водитель «жигулей» просто пьяный урод, после бутылки водки севший за баранку. Но в машине сидел не пьяный лихач, в салоне находились охотники, которые выслеживали свою жертву. Выслеживали меня. «Жигули» начали разворачиваться.
Ноги мои ослабели. Надо было бежать. Вместе с тем в голове билась совершенно нелепая мысль — каким же идиотом я буду выглядеть со стороны, когда припущусь по улице с папкой под мышкой… Всю жизнь я боялся попасть в идиотскую ситуацию, чтобы не ощущать себя жалким кретином. И постоянно попадал в них. И выглядел таковым. В десять лет от роду я купался и попал в омут, практически Не умея плавать. Вокруг было полно людей, но я едва не потонул, потому что мне стыдно было кричать и звать на помощь. И вот я снова был мальчишкой, которому неловко Убегать, поднимать крик, вопить «караул!».
Машина набирала скорость. Шутки кончились. Надо что-то делать. Что? Бежать некуда — догонят. Перемахнуть через забор — тут бы даже чемпион мира не справился. Хорошо бы, как в американском боевике, выхватить пистолет и всадить пуль пять в водителя, а потом посмотреть, как машина врежется в столб и вверх взметнется красный факел Какой-то дурак в незапамятные времена решил, что следователю вовсе не обязательно иметь пистолет и что его главное оружие — авторучка и закон. Приравняли к работникам собеса, которые имеют дело со старушками. Как будто наши клиенты не бандиты, убийцы и коррупционеры… «Зачем следователю прокуратуры пистолет? Стрелять в советских людей? Не позволим!» И за чью-то дурь, за чье-то бюрократическое дубовое неразумение и наплевательство приходится расплачиваться жизнью. В данном случае — жизнью старшего следователя Терентия Завгородина… Конечно, времени на столь обстоятельные размышления у меня не было. Я просто пятился назад и жалел, что в руке у меня нет пистолета или автомата Калашникова. И чувствовал себя унизительно беспомощным. Бесполезным. Вся система, которая якобы стояла за мной, все государство — просто пустой звук на этой темной улице, где я стою лицом к лицу со своей смертью…
Я ткнулся спиной в фонарный столб. Отступил за него. Теперь этим гадам не удастся с ходу сбить меня…
Неожиданно «жигули» притормозили, с раздирающим нервы скрипом развернулись и, набирая скорость, рванули по улице прочь.
— Елки-моталки, — выдохнул я и обернулся.
Убийц спугнул старенький, скрежещущий милицейский «уазик», неторопливо и лениво ползущий по дороге. На ватных ногах я выбежал на проезжую часть и замахал руками.
— Ты чего, пьяный? — дверцу распахнул седой старшина. — Во ханыга!
— Старший следователь облпрокуратуры Завгородин! — крикнул я, дрожащими руками показывая удостоверение. — На меня только что было совершено нападение. Преступники скрылись на белых «жигулях», левый борт сильно поврежден.
— Садитесь! Это те лихачи, которых мы только что видели?
— Да. Там двое морд. Пытались сбить, я отскочил, хотели додавить, но вы спугнули.
Милиционер-водитель вдавил газ, «уазик» взвыл и натужно начал набирать скорость.
— Черта лысого догонишь их на этой колымаге! — сказал старшина и взял рацию. — АП-18 вызывает «Беркута».
— «Беркут» слушает, — отозвался дежурный по городу.
— Нападение на старшего следователя прокуратуры Завгородина. Улица Радищева. Преступники скрылись минуту назад на белых «жигулях» с поврежденным левым бортом.
— Понял. План «Перехват». Всем патрулям…
Улица, на которую свернули белые «жигули», была пуста. Мы покрутились по окрестностям безо всякого толка. Потом меня отвели в Железнодорожный РОВД. Там в комнате дежурного я уселся писать заявление и рапорт. Через десять минут пришло сообщение — белые «жигули» под номером 22-17 обнаружены патрульной машиной АП-29 на улице Лейтенанта Шмидта. Они числились в угоне.
— Сейчас пошлю группу, — сказал дежурный майор.
— Пусть следы рук в салоне поищут.
— Следы рук, — проворчал дежурный. — Кто по угону следы снимает?
— А по покушению на убийство?
— Покушение на убийство… Наезд обычный. Где я вам эксперта возьму?
— У вас Смирнов в отделе — отличный эксперт.
— По каждому угону за экспертом посылать, — продолжал бурчать дежурный, но все-таки набрал номер эксперта и сообщил ему радостную новость. — Санек, не расстраивайся. Тебе там всего минут десять ходьбы. Хорошо? Дойдешь? Так что я машину за тобой не посылаю.
Я позвонил Пашке. Он примчался через полчаса. Выслушав мой рассказ, он покачал головой:
— Ну, Терентий, ты в рубашке родился… Наши оппоненты перешли к запрещенным приемам.
— Тоска. Помнишь, Лермонтов писал. «Но не хочу я, Други, умирать. Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Ко мне это тоже относится.
— Выживем, Терентий… Давай довезу тебя до дома. Пашка взял за горло дежурного, и тот вызвал патрульную машину, на которой меня подбросили до дома.
Всю ночь я ворочался и не мог заснуть. Пришел запоздалый страх. Перед глазами стояла картина — ревущая машина размазывает меня по бетону. Один лишний шаг — и мне конец. Сейчас моя рука с припухшим от постоянной писанины пальцем была бы рукой трупа. Не надо было расстраиваться по поводу прогрессирующей лысины — зачем покойнику густая шевелюра? И волноваться о лишних килограммах веса о растущем животике, поскольку фигура моя интересовала бы одного человека — судебно-медицинского эксперта, склонившегося со скальпелем и пилкой над операционным столом. Где бы было мое Я? Растворилось бы без остатка? Или перенеслось в иные миры?.. От этих мыслей становилось не по себе. Сегодня я заглянул за последний край, сделал один шаг в сумеречную зону. Это не проходит просто так. В моем сердце занозой засел страх. Я увидел смерть совсем близко. Она стягивала вокруг меня свое кольцо…
«ПОБОРНИКИ»
Уютные восьмидесятые годы, когда на выемку документов можно было идти с мятым постановлением, двумя понятыми и местным участковым, в крайнем случае — с оперативником, и забирать все что душе угодно. Схватки вокруг дел велись где-то на дипломатических уровнях, решения принимались в тиши кабинетов, а не на полях битв с автоматом в руках. Единственной опасностью могла стать какая-нибудь стойкая и горластая тетка, для которой уголовно-процессуальный кодекс вовсе не указ, поскольку в ее инструкции о подобных случаях ничего не написано. Но все эти конфликты легко гасились. Пройдет несколько лет, страна завертится в безумной и бессмысленной карусели, и тогда проникнуть в офис какой-нибудь фирмы и провести ту же самую выемку будет чуть ли не такой же серьезной проблемой, как освободить заложника. Со своим постановлением следователь может нарваться лишь на непробиваемых охранников, которые будут упрямо долдонить, что какую-то прокуратуру в здание «пущать не положено», или напроситься на крутые неприятности. В девяносто пятом году стало гораздо спокойнее: вежливо и корректно просишь пропустить тебя к директору, а сзади — человек пять спецназовцев в бронежилетах и с автоматами. Правда, и в ответ можно схлопотать пулю, но такова уж жизнь. В девяностые годы «борьба с преступностью» все больше напоминает войну с соответствующими атрибутами — грохотом взрывов, автоматными очередями, боевыми операциями.
Утром я, Пашка и сотрудник районного ОБХСС прибыли на комбинат бытового обслуживания, изъяли килограммов двести документов и опечатали склад готовой продукции цеха. Все прошло спокойно, обошлись лишь небольшим скандалом, который попытался устроить заместитель Новоселова, после смерти шефа исполнявший его обязанности.
Особой надежды на какие-то сногсшибательные результаты у меня не было. По идее во время следствия все махинации, если, конечно, они имели место, должны были прекратиться. Необходимо было провести встречную проверку вместе с организациями — получателями продукции. На сколько месяцев это затянется — одному Богу известно.
Во время возни с пыльными толстыми папками, содержащими бухгалтерские отчеты, накладные, прочую дребедень, я получил приступ удушья. У меня страшенная аллергия на бумажную пыль, и вскоре я почувствовал, что задыхаюсь. Все же, проявив героизм и презрение к трудностям, я помог погрузить изъятые папки в машину. Они заняли большую часть отведенного нам в прокуратуре пустого кабинета. Туда я посадил скрюченного гриба-боровика Лазаря Моисеевича Ноймана. Он отличался дотошностью и честностью — качествами, так необходимыми для ревизора. Я знал, что он будет безвылазно сидеть за документами, пить из термоса кофе и через месяц или полтора что-то обязательно раскопает. Должен раскопать. Иначе будет принародное представление, именуемое сдиранием шкуры со следователя прокуратуры Завгородина, то есть меня.
После обеда я сидел в своем кабинете, наглотавшись ке-тотифена, и никак не мог нормализовать дыхание. Что за напасть эта аллергия? Когда начинается приступ, то не ве-РИТСЯ, что он когда-то пройдет, создается впечатление, что ты всю оставшуюся жизнь обречен глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег…
Я проглотил еще таблетку эуфиллина и наконец пришел в рабочее состояние. Вовремя. Пашка как раз привел ко мне в кабинет полного, пышущего здоровьем патлатого парня лет двадцати пяти — тридцати. Вид у него был простецкий он до боли напоминал водопроводчика, содравшего с меня недавно червонец за ремонт смесителя. Но парень оказался не водопроводчиком, а представителем иной профессии для которой его внешность подходила меньше всего.
— Терентий, хочешь посмотреть на обэхээсника, который не греет лапу, не лезет с заднего хода в магазин и не курит «Мальборо»? Вот оно — это счастливое исключение из правил. Пример для пионеров Виктор Мамлюков.
— Здравствуйте, — произнес Мамлюков и тут же набросился на Пашку:
— Кто это у нас лапу греет? Думай что говоришь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43