"Запорожец» выбрался на шоссе и начал довольно бодро набирать скорость.
— Все, отстаем. Передаем его «Седьмому». Мы притормозили.
— Свернул с шоссе, — послышалось из рации. — Кажется, куда-то в леса намылился.
— Идите за ним, но осторожно.
— Будет сделано…
Через некоторое время новое сообщение.
— Оставил машину и побрел куда-то. Там заброшенная силосная башня.
— Можете провести?
— У нас ПНВ, не упустим.
У «Семерки» оснащение получше, чем у отделов уголовного розыска. Есть и фотоаппаратура, и приборы ночного видения, и транспорт. Иначе вообще не было бы смысла в этой службе. Да и работают там ребята, в основном хорошо освоившие искусство «топтуна». Если вцепились, то не выпустят. Работа такая.
— Садится в машину, — зашуршал динамик.
— Что он в лесу делал? — спросил Пашка.
— Какой-то предмет прятал.
— Место запомнили?
— А как же… Так, разворачивается.
— Уматывайте оттуда и встречайте его на шоссе.
— Ясно…
"Запорожец» выехал на шоссе и направился обратно в город. Мы его приняли по эстафете и повели.
— Домой едет. Расслабляться после копания земли, — сказал Пашка.
— Не похоже. В другую сторону попер, — покачал я головой.
— Ты смотри, кажется, на вокзал двинул.
— Во дела!
Лупаков остановил машину на стоянке у вокзала и направился в помещение.
— Кто-нибудь, проводите его, узнайте, что он там делает.
Один из оперативников «Семерки» пошел вслед за Лупаковым. Через некоторое время он сообщил, что объект обзавелся билетом на поезд до Ленинграда, который будет подан к третьему пути через сорок минут.
— Не упускайте из виду, — приказал Пашка. — А мы подождем.
Улицы города были пусты, но на вокзале текла сонная жизнь. Отъезжающие ждали прибытия ленинградского поезда. Несколько цыганок выгружали вещи из двух мотоциклов «Урал» и с шумом тащили их в зал ожидания, под их ногами путались маленькие дети. Капитан-артиллерист строил перед вокзалом команду из двух десятков солдат с вещмешками. Ближе к прибытию поезда начали стекаться такси и леваки, решившие подзаработать, — где еще подцепишь ночью клиента?
Наконец грязный поезд, пропыленный тысячами километров дорог, неторопливо подполз к перрону, и у вагонов воцарилась обычная посадочная суета. Наиболее отчаянные пассажиры делали рывки к вокзалу за минеральной водой и булочками. Другие выползали на воздух покурить.
— Стоянка поезда восемь минут, — прозвучал мелодичный женский голос из динамика. Интересно, где Министерство путей сообщения набрало на все станции и вокзалы женщин с мелодичными голосами? Или динамики такие? Эта загадка всегда интересовала меня, но ответа на нее я никак не мог найти.
В руке у Лупакова был вместительный дипломат. Других вещей при нем не имелось. Он не был похож на человека, собравшегося в дальний путь. Лупаков вошел в седьмой вагон. Я и Пашка проникли в двенадцатый, предварительно побазарив с проводницей, которая не желала замечать красные корочки и тупо требовала показать билеты.
— Я вас сейчас с рейса сниму, — бросил Пашка. Этот довод почему-то подействовал.
Поезд тронулся. Люблю стук колес. Люблю проплывающие мимо станции, поля, города, деревни. В этом плавном движении есть что-то вечное, монотонное, спокойное, лишенное суеты. В поезде, особенно идущем в дальние края, можно оглядеться, подумать, отдохнуть. Да просто выспаться.
— Ненавижу поезда, — сказал Пашка. — От стука башка болит, все время достается верхняя полка, а я оттуда боюсь свалиться.
— А я ненавижу самолеты. Не пойму, как они летают.
— Обожаю самолеты. Хотел быть летчиком.
— Обожаю поезда, но никогда не хотел быть машинистом… Что дальше-то делать будем?
— Провожать до Ленинграда не станем. Подождем, пока он обживется, постель постелит, расслабится, и навестим. Как думаешь, он обрадуется нам?
— Мне кажется, не очень.
В нашем городе поезд должен был быть через час двадцать. Через сорок минут стояния в тамбуре мы решили, что настало время нанести визит вежливости…
В пятом купе на верхней полке спала, завернувшись в простыню, полная тетка. Внизу тощий мужичонка преподавал уроки политграмоты.
— Знаешь, кто нами всю жизнь правил? Одни «т»… Творец, тиран, тварь кукурузная, три трупа… А сейчас — трезвенник. У Горбатого что, цирроз? За что же он так народ ненавидит? Три часа в очереди за бутылкой стоял, утомился, глотнул, повело. В трезвяк попал. Оттуда бумага на работу. Всю бригаду по этому е… му постановлению премии лишили. Меня мужики чуть не удавили. Это правильно?
— Может, и правильно. Сколько пить-то можно?
— Э, да ты, видать, активист. Трезвенник, — обиделся мужичонка.
Дослушивать этот разговор мы не стали.
— Здравствуйте, Ярослав Григорьевич, — сказал я, протискиваясь в купе.
Я увидел, как лицо Лупакова превращается в безжизненную маску.
— Добрый вечер, — произнес он с трудом. — Бывают случайные встречи.
— Так уж и случайные. Вы далеко едете?
— До областного центра.
— А почему билет до Ленинграда? Переплатили случайно?
— Ну, до Ленинграда. Я не обязан отчитываться. — Он преодолел первый шок и решил начать контрнаступление. Быстро взял себя в руки.
— Мы за вами.
— Поясните, что вы имеете в виду.
— Граждане, мы из милиции, — Пашка продемонстрировал удостоверение. — Этого человека мы задерживаем по подозрению в совершении преступления.
— Какого преступления? — воскликнул Лупаков. — Вы в своем уме?
— Тяжкого, товарищ Лупаков. Где ваши вещи?
— Нет у меня вещей.
— Поднимите сиденье.
Под сиденьем стоял портфель.
— Чей? — обвел я взглядом купе.
— Не мое, — сказала женщина, удивленно и с любопытством взирающая на баталию с верхней полки.
— Его, — мужичонка указал на Лупакова.
— Откройте портфель, — потребовал я.
— Это не мой портфель. У меня нет ключа.
— Придется ножиком.
Пашка вынул перочинный нож, повозился с замками и с кряканьем взломал их.
— Я же говорил — активист, — мужичонка покачал головой, оглядывая пачки денег, аккуратно уложенные в дипломате. В одном из карманов лежал паспорт. — Во, вражина, нахапужничал. Такие за антиалкогольные законы и стоят. Чтобы воровать легче было.
— Иванов Сергей Иванович, — зачитал я данные из паспорта. — Это не ваш брат, Ярослав Григорьевич?.. Не ваш? Похож… Ба, да это же вы. Чем же вам ваша собственная фамилия не по душе? Родители могут обидеться.
— Оставьте свои дурацкие шутки. Приберегите их для мелких воришек.
— Ну, для крупного и шутки нужны крупные, — кивнул Пашка. Он взял паспорт и осмотрел его. — Знатно сделано. Яхшара Мамедова работа. Который Колю в напарники звал.
Я оформил протокол обыска, взял попутчиков Лупакова понятыми. Денег в портфеле оказалось двенадцать тысяч рублей.
— Оставьте нас, — попросил я, и мы остались в купе втроем.
Комбинация сработала. Мы сумели выбить Лупакова из колеи, толкнуть его на опрометчивые поступки. Коля как нельзя лучше сфальсифицировал записку Григоряна Сергей Орлов, опер из второго отдела, так же безукоризненно разыграл роль выпущенного из «крепости» уголовника. Сергей рос в рабочем поселке, в котором любой представитель подрастающего поколения по исполнении четырнадцати лет должен был приложить все усилия, чтобы побывать в тюрьме, иначе его не будут уважать ни девушки, ни соседи. От такого детства у Сергея остались на руках густые татуировки. Вид милиционера с такими наколками обычно вызывал легкий шок, зато легко было внедряться в преступные группы, особенно когда досконально изучил блатную среду. Сергей был отличным актером и весьма ценным кадром и еще раз доказал это.
— Разговоры нам предстоят долгие, Ярослав Григорьевич. Поверьте, самое лучшее, что вы можете, это начать говорить правду.
— О чем?
— О левой продукции. О связях с Новоселовым. О Григоряне. И о многом другом.
— Не знаю, что вас может заинтересовать в моих приятельских отношениях с Новоселовым и Григоряном.
— Только ваши совместные дела.
— Я ничего не буду говорить. Ваши действия незаконны. И вы ответите за это.
— Законно таскать в портфеле двенадцать тысяч и липовый паспорт?
— Деньги — это мои накопления. Спросите у кого угодно — жили скромно, копили. Могли скопить.
— И зачем вы с этими деньгами в Ленинград подались?
— Машину хотел купить! Или дом! А паспорт в первый раз вижу. Такой ответ вас устраивает?
— Нет… Но у нас будет еще немало времени перекинуться словечком на эту тему. Если она вас смущает, найдем другую. Несколько месяцев назад вас сильно избили на улице и вы лежали в больнице. Кто и за что вас бил?
— Зачем это? — резко спросил Лупаков.
— Есть основания интересоваться сим фактом.
— Меня избила какая-то шпана. «Эй, мужик, хочешь в глаз?» Ну, вы понимаете.
— Сколько их было?
— Трое… Или четверо. Молодежь. Хулиганье. Развели мразь всякую. Вместо того чтобы с ними бороться, провокациями развлекаетесь.
— Почему не писали заявления?
— А толку? Когда вы кого нашли? Только время терять. А я человек занятой. На мне большая часть забот по заводу лежит. Между прочим, я уже десять лет на Доске почета передовиков, у меня грамот от министра немерено. Я два раза избирался депутатом городского совета. А вы со мной, как с каким-то щенком, обращаетесь. И думаете, что все с рук сойдет.
— Вы можете опознать тех хулиганов?
— Не могу!
Поезд приближался к вокзалу.
— Нам пора, — сказал я.
Через полчаса мы сидели в прокуратуре. Я пил кофе и заполнял документы на задержание. Тут раздался звонок. Звонили оперативники из Налимска.
— Копнули, нашли все, — сообщали они.
— Что в тайнике?
— Деньги и драгоценности. Очень много.
Я повесил трубку. Заполнил анкетные данные на Лупакова и протокол допроса, разъяснил мотивы и основания его задержания. Затем перешел к основной части.
— Что вы нам можете рассказать, Ярослав Григорьевич?
— Ничего. Я ведь имею права не отвечать на вопросы. Вот и воспользуюсь им.
— Тем самым вы лишаетесь возможности отстаивать свою позицию. Это не очень умно, Ярослав Григорьевич.
— Даже глупо, — поддакнул Пашка.
— Разберусь как-нибудь. Без сопливых.
— Ну вот, оскорбления. Не к лицу… Нам дружить надо. Я ведь на вас зла не держу. Моя работа — расследовать дела. По-человечески вы мне даже симпатичны. Я даже готов помочь вам как могу.
— Вы меня за дурака держите?
— Я на самом деле готов вам помочь. Для начала оформить ценности, зарытые вами в тайнике у силосной башни, как добровольную выдачу…
После этих слов нам пришлось вызывать «скорую», и Лупаков на два месяца очутился на больничной койке. Врачи запрещали нам встречаться с ним и действовать ему на нервы.
АКТ О НАМЕРЕНИЯХ

А я тем временем решил доработать линию, связанную с нападением на Лупакова неизвестных лиц. И тут начались сюрпризы.
Оперативник из отделения милиции, на территории которого было совершено нападение, развел руками.
— Мы как сообщение получили, начали работать, но он уперся — не хочу, чтобы дело возбуждали.
— Да ладно врать-то, — хмыкнул я. — Это оперативники уламывают потерпевших заявления не писать.
— Не тот случай. Лупаков — человек в городе известный. Был депутатом горсовета. С ним бы мы так не поступили. Если бы он выразил желание, сразу бы дело возбудили, но он уперся — не сдвинешь. Претензий нет — и все.
— А подробности рассказывал?
— Путаное коротенькое объяснение и в конце — претензий нет, все было на личной почве, прошу никого не привлекать. Все как положено. Отказ в возбуждении дела.
— А как побольше узнать?
— Надо с патрульными переговорить. Они его вызволяли. Палкин и Васильев — из роты ППС при ОВД…
Палкин и Васильев оказались здоровенными деревенскими мужиками, которым так и просились в руки вилы и рычаги тракторов. Я выдернул их с развода, где проводился инструктаж новой смены патрульных, зачитывались сводки происшествий, раздавались фотороботы и ориентировки на преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43