Я честно говорю — не хотели мы гражданина следователя обижать. Если бы я знал, за сто километров его бы обошел. Ну, извините. Свою цену назовите…
— А, ты еще и статью о даче взятки хочешь…
— Не хочу в тюрьму! Мама на кого останется?.. У меня больше никого нет… Ну, простите…
— Продолжаем игру. Еще минута. И еще два вопроса. Вопрос номер один: вспомни, как вы следователя на краденом «жигуле» хотели переехать.
— Что? На каком «жигуле»? Вы чего, начальники? Как переехать?
— Не помнишь?
Пашка поднялся и вышел из кабинета. Через минуту он вернулся с местным оперативником и тонкой папкой. Из папки он вытащил фотографию четкого отпечатка пальца и обратился к оперативнику:
— Толя, ты у нас эксперт. Посмотри пальчики.
— Дай руку, — прорычал оперативник. Друзь послушно протянул квадратную лапу.
— Та-ак, — задумчиво протянул оперативник, просматривая через лупу пальцы. — Вот он. Точно. Указательный палец. Петлевой узор. Смотрите, вот этот и этот элемент совпадают… Заключение могу дать только завтра… Но предварительно могу сказать — его палец.
— Точно? — недоверчиво спросил Пашка.
— Двести пятьдесят процентов. Вот этот палец, — оперативник взял Друзя за указательный палец, сжал и довольно болезненно тряхнул.
— Вы чего это? — чуть слышно произнес Друзь.
— А ничего. Не надо в краденой машине было за ручки хвататься, — хмыкнул Пашка. — Думал, не наследишь… В общем, по ходу дела получается, что ты профессиональный убийца и сделал вторую попытку замочить следователя прокуратуры…
— Что? Нет!
— Следы рук. Доказательство стопроцентное для суда. Тебе хватит…
— Начальники, вы чего? Какое убийство? Угнал я ту тачку… Угнал — и все. Плохо вожу и чуть было не сшиб кого-то. Случайно.
— А, тогда понятно… Вопрос номер два: каким денежным тузам вы с Кротом прислуживали? И через кого указания получили? Еще минута на размышление.
Взгляд у Друзя потух, из тела будто выдули воздух, он устало понурил плечи.
— Не хочу в тюрьму, — всхлипнул он. — Вы бы знали, как там хреново. Конвой. Пайка. Все строем. Хреново…
— Тогда говори.
— Не буду я ничего говорить, — безжизненным голосом произнес Знаток. — Тут такие завязки — меня сразу на перья поставят. Вам хорошо в теплом кабинете. А мне на этапах и в камерах на нож садиться.
— Если узнают, что ты что-то сказал.
— Они все узнают. И по всем зонам и этапам сразу прогон пройдет. Что-нибудь такое: «В хороших хатах такому, как Знаток, места нет. Если с хаты его не выкинут, заморозить, отписать, кто скурвился, и хребет сломать на разборе». Это значит, в камере мне каюк.
— А что мне помешает тебя подставить и такой же прогон устроить?
— Если дело мое правое — перед ворами оправдаюсь. А если не оправдаюсь — и там вилы, и там. Хоть честным арестантом в могилу сойду…
— А давай. Сходи…
— У, бля-а, — опять взвыл Знаток и стал растирать по щекам слезы. — У, бля-а!
— Может, все-таки поговорим?
— Нет, бля-а!
— Как хочешь, покойничек.
— Бля-а! — Вой становился все громче. Вой этот несся и из коридора, когда по нему уводили трясущегося Друзя.
— Ничего он не скажет, — произнес я.
— Поработать с ним несколько дней, может, и выдавили бы что, — махнул рукой Пашка. — А может, и нет. Тип похлеще Крота. Посмотри на него. Готов на брюхе ползать, взятки предлагает, весь такой раздавленный, пустым мешком пришибленный… С таким хуже всего встретиться на узкой дорожке. При возможности он тебя на куски изрежет, живьем поджарит. Ради удовольствия. А потом на суде будет слезы лить, кричать о тяжелом детстве, что больше не повторится и станет честным членом общества, если только высокоуважаемые граждане судьи пойдут ему навстречу. Но при первой возможности примется за старое…
— Воров он боится гораздо больше, чем нас.
— Правильно. Потому что из их породы. Они для него свои. Он их привычки знает. И действительно сгинуть готов, на коленях перед нами стоять, гундосить что-то, но ни жестом, ни словом не поможет следствию.
— Ученый.
— Даже чересчур.
— Хоть повинную с угоном написал — и за то спасибо.
— Да, — кивнул Пашка, скомкал фотку с отпечатком чьего-то пальца и бросил ее в урну…
Небо уже начало светлеть, скоро восход солнца. Нам оставалось переговорить с Корнейчуком, тем самым богатырем, который так хотел приголубить меня кастетом.
Здоровенный, накачанный под Шварценеггера, с рельефными широчайшими мышцами, бицепсами, с мощной шеей, он вполне сгодился бы для роли какого-нибудь киборга-убийцы. Лицо у него было смазливое, длинные каштановые волосы падали на плечи. Несмотря на то, что на дворе двадцатый век и человечество далеко ушло от пещер, все равно физическое преимущество над окружающими — большое дело. Имея такую мышцу, можно быть самоуверенным, нахальным и плевать на всех с высокой колокольни. Тебя будут сторониться и обходить, перед тобой будут заискивать хилые образцы человеческой породы. И девки будут ходить гурьбой. Чего не радоваться жизни, имея бицепс сорок пять сантиметров? Окружающий люд для тебя не больше, чем насекомые, которых порой не грех и придавить. И с которыми вовсе не обязательно считаться. Эй, что там за очкарики, интеллигенты, доходяги путаются под ногами? Брысь, я иду. Здоровый, крутой, с кувалдометром вместо руки, питекантроп двадцатого века. Кто сказал, что в современных городах не ценится физическая мощь? Расступись, подвинься…
Сегодня произошло событие. «Питекантроп» получил в ответ каменной дубинкой. Форму его раздувшегося от удара уха красиво подчеркивал аккуратно прилепленный врачом пластырь. Расстегнутая до пояса рубаха открывала перебинтованное туловище — похоже, ребро я ему все-таки сломал, ударив штакетиной. Корнейчук молчал, иногда морщась, когда неосторожный вздох отзывался резкой болью в боку.
— Чего надулся? — миролюбиво осведомился Пашка.
Нет ответа.
— Загрустил, смотрю, Кондратий, затосковал.
Нет ответа.
— В молчанку будем играть?
— Я имею право не отвечать на вопросы, — вызывающе воскликнул Корнейчук.
— Правильно, — сказал я. — И имеешь право молча получить лет эдак десять-двенадцать.
Корнейчук стиснул зубы, а потом произнес:
— Да иди ты к такой-то матери, доходяга.
— Смотри, Терентий, — хмыкнул Пашка. — Крутой мужик нам попался. Решил показать, кто тут хозяин… Зря, сынок. Зря. Если бы Крот такое сказал, я бы ему поверил. Он в тюрьме как дома. А ты… Думаешь, здоровый?
— Не слабый.
— Твоя мышца никого не волнует. В камеру к голубым спрячу, их там пятнадцать человек, включая мастера-тяжеловеса по боксу. И намекнем, что и оперчасть, и воры не против, чтобы тобой слегка попользовались. Им там скучно. Они новых людей любят. Сильно любят. Знаешь, ворам совсем не нравится, когда на сотрудников милиции и прокуратуры покушаются. Ведь это только в блатных песнях доблестью считается мента запороть. По практике знают, что это дорого обходится… Чего уставился? Не веришь в такой расклад? Давай проверим. А через день я узнаю, как оно тебе показалось — может, понравится «петухом» быть. Корнейчук зло посмотрел на нас.
— Так что, браток, хамить не надо. Ты где работаешь?.. Конечно, помимо разбойничьего промысла.
— Да какого разбойничьего… Я вышибала в баре «Звезда».
— Хорошее место. Вся сволочь городская там собирается. Там, наверное, и попал в дурную компанию. И стал огорчать старенькую маму.
Корнейчук порывисто вздохнул, сжал кулаки, собираясь что-то сказать, но Пашка жестом руки остановил его:
— Ну, похами еще. Тут же вылетишь из этого кабинета и «петухом» отправишься работать… Ну чего, продышался? Пришел в себя? Продолжим. Ты что-то недопонимаешь. И я тебе сейчас это популярно объясню. Договорились?
Корнейчук кивнул.
— Не бесись, Кондратий, — сказал я. — Мы тебе зла не хотим. И все понимаем. Крот тебе велел в случае чего в милиции ничего не говорить. Все равно облапошат, обманут, посадят. Правильно? Чего молчишь?.. Только облапошил пока что тебя Крот, а не милиция… Кто кастетом бил? Кондратий Николаевич Корнейчук.
— Я не бил. И кастет не мой.
— Эту песню ты споешь в суде. Ты что, не понимаешь, на кого наехал? На работника прокуратуры. Кто твои дурацкие оправдания будет слушать? Никто.
— Но я…
— Чего ты? Ты здоровенный мужик. Твоя комплекция плюс вес кастета да еще мои показания, что ты бил со всей силы… Знаешь, какой вывод напрашивается? Что ты меня хотел убить.
— Не убил же.
— А кого это волнует? Есть такое понятие как покушение. Когда преступный замысел не был доведен до логического конца по не зависящим от преступника обстоятельствам… Покушение на убийство работника прокуратуры. Знаешь, что за это полагается?
— Что?
— Стенка. Если следствие и суд споро пойдут, через полгода тебя расстреляют.
— Ты, Кондратий, уже одной ногой в могиле, — поддакнул Пашка.
— А твои приятели в сторону уйдут. Скажут — понятия не имеем, за что он того мужика мочить собрался. Да еще и поленьев в твой костер подложат. Бил, скажут, сволочь, со всего размаха. Мы его пытались отговорить, удержать, но такого динозавра разве удержишь? Никуда не денутся, скажут. В отличие от тебя они понимают, в какое дерьмо по уши влезли.
Еще минут сорок мы с Пашкой накручивали Корнейчука, довели-таки его до слез и до полного несоответствия образу терминатора. Под конец, всхлипнув и помотав головой, он сдавленно произнес:
— Что же мне делать?
— Я на тебя зла не держу, — сказал я. — Можно попытаться тебе помочь. Я же вижу, что ты в этой истории не основной, а так, на подхвате. Не правильно было бы на одного тебя все вешать. Я могу показать, что кастетом ты меня не бил, а просто вытащил его и продемонстрировал, ну, скажем, требуя денег. Покушение на убийство отпадает, а остается так, мелочь. Годится?
— Д-да.
— Пиши заявление на имя начальника Железнодорожного райотдела полковника Трофимова. Чего писать? Так и пиши: начальнику РОВД полковнику Трофимову от такого-то, проживающего там-то. Явка с повинной. Гулял с моими товарищами, договорились подзаработать деньги и ограбить вечером прохожего. Они взяли такие-то орудия, я взял кастет… Написал?.. А вот тут самое важное: на стройке около улицы Разина мы увидели незнакомого мужчину и договорились ограбить его. Я вынул кастет, не имея цели пускать его в ход, а лишь желая попугать… Пиши, я же обещал, что подтвержу это… Готово?
Корнейчук аккуратно, прикусив кончик языка, выводил на листе бумаги фразы.
— Хорошо… «Потом мы были задержаны сотрудником милиции и доставлены в районный отдел внутренних дел». С уважением, дата, подпись… Что? Да без «с уважением». Я пошутил. А дата и подпись нужны. Сделано? Молодец. Давай сюда.
Я взял бумагу, ознакомился с текстом, остался им доволен.
— Полдела, Кондратий, сделано, — кивнул Пашка. — Теперь за малостью осталось.
— Что еще?
— Нужно, чтобы этой бумаге ход дали. И чтобы мы твои слова подтвердили.
— Так вы же обещали.
— Обещали, — кивнул я. — Но только есть еще малюсенькое условие.
— Какое?
— Разговор останется между нами. О нем никто не узнает. Нам нужна просто информация.
— Какая информация? — заерзал на своем стуле Корнейчук.
— На кого вы работали? Какие задания выполняли? Кто вас надоумил на последнее дело?.. Мы в общих чертах уже все знаем, на каких торгашей и цеховиков вы пахали, но кое-какие факты нуждаются в проверке.
— Я ничего не знаю, — встрепенулся Корнейчук.
— Так не пойдет. Рассказывай, Кондратий. Наше слово — никто ни о чем не узнает.
— О чем говорить-то?
— Начни сначала. Как с Кротом связался.
— Два года назад. В баре познакомились. Я там многих знал. Мне сказали, что он авторитетный урка и чтобы я на него не наезжал в случае, если он себе много позволит. Я в баре уже не один год проработал и ориентировался, что там за публика, кто в авторитете.
— Не один год, говоришь? Ты чего, в армии не был?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— А, ты еще и статью о даче взятки хочешь…
— Не хочу в тюрьму! Мама на кого останется?.. У меня больше никого нет… Ну, простите…
— Продолжаем игру. Еще минута. И еще два вопроса. Вопрос номер один: вспомни, как вы следователя на краденом «жигуле» хотели переехать.
— Что? На каком «жигуле»? Вы чего, начальники? Как переехать?
— Не помнишь?
Пашка поднялся и вышел из кабинета. Через минуту он вернулся с местным оперативником и тонкой папкой. Из папки он вытащил фотографию четкого отпечатка пальца и обратился к оперативнику:
— Толя, ты у нас эксперт. Посмотри пальчики.
— Дай руку, — прорычал оперативник. Друзь послушно протянул квадратную лапу.
— Та-ак, — задумчиво протянул оперативник, просматривая через лупу пальцы. — Вот он. Точно. Указательный палец. Петлевой узор. Смотрите, вот этот и этот элемент совпадают… Заключение могу дать только завтра… Но предварительно могу сказать — его палец.
— Точно? — недоверчиво спросил Пашка.
— Двести пятьдесят процентов. Вот этот палец, — оперативник взял Друзя за указательный палец, сжал и довольно болезненно тряхнул.
— Вы чего это? — чуть слышно произнес Друзь.
— А ничего. Не надо в краденой машине было за ручки хвататься, — хмыкнул Пашка. — Думал, не наследишь… В общем, по ходу дела получается, что ты профессиональный убийца и сделал вторую попытку замочить следователя прокуратуры…
— Что? Нет!
— Следы рук. Доказательство стопроцентное для суда. Тебе хватит…
— Начальники, вы чего? Какое убийство? Угнал я ту тачку… Угнал — и все. Плохо вожу и чуть было не сшиб кого-то. Случайно.
— А, тогда понятно… Вопрос номер два: каким денежным тузам вы с Кротом прислуживали? И через кого указания получили? Еще минута на размышление.
Взгляд у Друзя потух, из тела будто выдули воздух, он устало понурил плечи.
— Не хочу в тюрьму, — всхлипнул он. — Вы бы знали, как там хреново. Конвой. Пайка. Все строем. Хреново…
— Тогда говори.
— Не буду я ничего говорить, — безжизненным голосом произнес Знаток. — Тут такие завязки — меня сразу на перья поставят. Вам хорошо в теплом кабинете. А мне на этапах и в камерах на нож садиться.
— Если узнают, что ты что-то сказал.
— Они все узнают. И по всем зонам и этапам сразу прогон пройдет. Что-нибудь такое: «В хороших хатах такому, как Знаток, места нет. Если с хаты его не выкинут, заморозить, отписать, кто скурвился, и хребет сломать на разборе». Это значит, в камере мне каюк.
— А что мне помешает тебя подставить и такой же прогон устроить?
— Если дело мое правое — перед ворами оправдаюсь. А если не оправдаюсь — и там вилы, и там. Хоть честным арестантом в могилу сойду…
— А давай. Сходи…
— У, бля-а, — опять взвыл Знаток и стал растирать по щекам слезы. — У, бля-а!
— Может, все-таки поговорим?
— Нет, бля-а!
— Как хочешь, покойничек.
— Бля-а! — Вой становился все громче. Вой этот несся и из коридора, когда по нему уводили трясущегося Друзя.
— Ничего он не скажет, — произнес я.
— Поработать с ним несколько дней, может, и выдавили бы что, — махнул рукой Пашка. — А может, и нет. Тип похлеще Крота. Посмотри на него. Готов на брюхе ползать, взятки предлагает, весь такой раздавленный, пустым мешком пришибленный… С таким хуже всего встретиться на узкой дорожке. При возможности он тебя на куски изрежет, живьем поджарит. Ради удовольствия. А потом на суде будет слезы лить, кричать о тяжелом детстве, что больше не повторится и станет честным членом общества, если только высокоуважаемые граждане судьи пойдут ему навстречу. Но при первой возможности примется за старое…
— Воров он боится гораздо больше, чем нас.
— Правильно. Потому что из их породы. Они для него свои. Он их привычки знает. И действительно сгинуть готов, на коленях перед нами стоять, гундосить что-то, но ни жестом, ни словом не поможет следствию.
— Ученый.
— Даже чересчур.
— Хоть повинную с угоном написал — и за то спасибо.
— Да, — кивнул Пашка, скомкал фотку с отпечатком чьего-то пальца и бросил ее в урну…
Небо уже начало светлеть, скоро восход солнца. Нам оставалось переговорить с Корнейчуком, тем самым богатырем, который так хотел приголубить меня кастетом.
Здоровенный, накачанный под Шварценеггера, с рельефными широчайшими мышцами, бицепсами, с мощной шеей, он вполне сгодился бы для роли какого-нибудь киборга-убийцы. Лицо у него было смазливое, длинные каштановые волосы падали на плечи. Несмотря на то, что на дворе двадцатый век и человечество далеко ушло от пещер, все равно физическое преимущество над окружающими — большое дело. Имея такую мышцу, можно быть самоуверенным, нахальным и плевать на всех с высокой колокольни. Тебя будут сторониться и обходить, перед тобой будут заискивать хилые образцы человеческой породы. И девки будут ходить гурьбой. Чего не радоваться жизни, имея бицепс сорок пять сантиметров? Окружающий люд для тебя не больше, чем насекомые, которых порой не грех и придавить. И с которыми вовсе не обязательно считаться. Эй, что там за очкарики, интеллигенты, доходяги путаются под ногами? Брысь, я иду. Здоровый, крутой, с кувалдометром вместо руки, питекантроп двадцатого века. Кто сказал, что в современных городах не ценится физическая мощь? Расступись, подвинься…
Сегодня произошло событие. «Питекантроп» получил в ответ каменной дубинкой. Форму его раздувшегося от удара уха красиво подчеркивал аккуратно прилепленный врачом пластырь. Расстегнутая до пояса рубаха открывала перебинтованное туловище — похоже, ребро я ему все-таки сломал, ударив штакетиной. Корнейчук молчал, иногда морщась, когда неосторожный вздох отзывался резкой болью в боку.
— Чего надулся? — миролюбиво осведомился Пашка.
Нет ответа.
— Загрустил, смотрю, Кондратий, затосковал.
Нет ответа.
— В молчанку будем играть?
— Я имею право не отвечать на вопросы, — вызывающе воскликнул Корнейчук.
— Правильно, — сказал я. — И имеешь право молча получить лет эдак десять-двенадцать.
Корнейчук стиснул зубы, а потом произнес:
— Да иди ты к такой-то матери, доходяга.
— Смотри, Терентий, — хмыкнул Пашка. — Крутой мужик нам попался. Решил показать, кто тут хозяин… Зря, сынок. Зря. Если бы Крот такое сказал, я бы ему поверил. Он в тюрьме как дома. А ты… Думаешь, здоровый?
— Не слабый.
— Твоя мышца никого не волнует. В камеру к голубым спрячу, их там пятнадцать человек, включая мастера-тяжеловеса по боксу. И намекнем, что и оперчасть, и воры не против, чтобы тобой слегка попользовались. Им там скучно. Они новых людей любят. Сильно любят. Знаешь, ворам совсем не нравится, когда на сотрудников милиции и прокуратуры покушаются. Ведь это только в блатных песнях доблестью считается мента запороть. По практике знают, что это дорого обходится… Чего уставился? Не веришь в такой расклад? Давай проверим. А через день я узнаю, как оно тебе показалось — может, понравится «петухом» быть. Корнейчук зло посмотрел на нас.
— Так что, браток, хамить не надо. Ты где работаешь?.. Конечно, помимо разбойничьего промысла.
— Да какого разбойничьего… Я вышибала в баре «Звезда».
— Хорошее место. Вся сволочь городская там собирается. Там, наверное, и попал в дурную компанию. И стал огорчать старенькую маму.
Корнейчук порывисто вздохнул, сжал кулаки, собираясь что-то сказать, но Пашка жестом руки остановил его:
— Ну, похами еще. Тут же вылетишь из этого кабинета и «петухом» отправишься работать… Ну чего, продышался? Пришел в себя? Продолжим. Ты что-то недопонимаешь. И я тебе сейчас это популярно объясню. Договорились?
Корнейчук кивнул.
— Не бесись, Кондратий, — сказал я. — Мы тебе зла не хотим. И все понимаем. Крот тебе велел в случае чего в милиции ничего не говорить. Все равно облапошат, обманут, посадят. Правильно? Чего молчишь?.. Только облапошил пока что тебя Крот, а не милиция… Кто кастетом бил? Кондратий Николаевич Корнейчук.
— Я не бил. И кастет не мой.
— Эту песню ты споешь в суде. Ты что, не понимаешь, на кого наехал? На работника прокуратуры. Кто твои дурацкие оправдания будет слушать? Никто.
— Но я…
— Чего ты? Ты здоровенный мужик. Твоя комплекция плюс вес кастета да еще мои показания, что ты бил со всей силы… Знаешь, какой вывод напрашивается? Что ты меня хотел убить.
— Не убил же.
— А кого это волнует? Есть такое понятие как покушение. Когда преступный замысел не был доведен до логического конца по не зависящим от преступника обстоятельствам… Покушение на убийство работника прокуратуры. Знаешь, что за это полагается?
— Что?
— Стенка. Если следствие и суд споро пойдут, через полгода тебя расстреляют.
— Ты, Кондратий, уже одной ногой в могиле, — поддакнул Пашка.
— А твои приятели в сторону уйдут. Скажут — понятия не имеем, за что он того мужика мочить собрался. Да еще и поленьев в твой костер подложат. Бил, скажут, сволочь, со всего размаха. Мы его пытались отговорить, удержать, но такого динозавра разве удержишь? Никуда не денутся, скажут. В отличие от тебя они понимают, в какое дерьмо по уши влезли.
Еще минут сорок мы с Пашкой накручивали Корнейчука, довели-таки его до слез и до полного несоответствия образу терминатора. Под конец, всхлипнув и помотав головой, он сдавленно произнес:
— Что же мне делать?
— Я на тебя зла не держу, — сказал я. — Можно попытаться тебе помочь. Я же вижу, что ты в этой истории не основной, а так, на подхвате. Не правильно было бы на одного тебя все вешать. Я могу показать, что кастетом ты меня не бил, а просто вытащил его и продемонстрировал, ну, скажем, требуя денег. Покушение на убийство отпадает, а остается так, мелочь. Годится?
— Д-да.
— Пиши заявление на имя начальника Железнодорожного райотдела полковника Трофимова. Чего писать? Так и пиши: начальнику РОВД полковнику Трофимову от такого-то, проживающего там-то. Явка с повинной. Гулял с моими товарищами, договорились подзаработать деньги и ограбить вечером прохожего. Они взяли такие-то орудия, я взял кастет… Написал?.. А вот тут самое важное: на стройке около улицы Разина мы увидели незнакомого мужчину и договорились ограбить его. Я вынул кастет, не имея цели пускать его в ход, а лишь желая попугать… Пиши, я же обещал, что подтвержу это… Готово?
Корнейчук аккуратно, прикусив кончик языка, выводил на листе бумаги фразы.
— Хорошо… «Потом мы были задержаны сотрудником милиции и доставлены в районный отдел внутренних дел». С уважением, дата, подпись… Что? Да без «с уважением». Я пошутил. А дата и подпись нужны. Сделано? Молодец. Давай сюда.
Я взял бумагу, ознакомился с текстом, остался им доволен.
— Полдела, Кондратий, сделано, — кивнул Пашка. — Теперь за малостью осталось.
— Что еще?
— Нужно, чтобы этой бумаге ход дали. И чтобы мы твои слова подтвердили.
— Так вы же обещали.
— Обещали, — кивнул я. — Но только есть еще малюсенькое условие.
— Какое?
— Разговор останется между нами. О нем никто не узнает. Нам нужна просто информация.
— Какая информация? — заерзал на своем стуле Корнейчук.
— На кого вы работали? Какие задания выполняли? Кто вас надоумил на последнее дело?.. Мы в общих чертах уже все знаем, на каких торгашей и цеховиков вы пахали, но кое-какие факты нуждаются в проверке.
— Я ничего не знаю, — встрепенулся Корнейчук.
— Так не пойдет. Рассказывай, Кондратий. Наше слово — никто ни о чем не узнает.
— О чем говорить-то?
— Начни сначала. Как с Кротом связался.
— Два года назад. В баре познакомились. Я там многих знал. Мне сказали, что он авторитетный урка и чтобы я на него не наезжал в случае, если он себе много позволит. Я в баре уже не один год проработал и ориентировался, что там за публика, кто в авторитете.
— Не один год, говоришь? Ты чего, в армии не был?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43