Но если вы скрываете болезнь психики, то обнаружить её трудно…
— Тоже верно, — согласилась Инга Казимировна. Она вздохнула. — Ну, а как дальше с делом Емельяновой?
— Прекратим за отсутствием состава преступления. И ещё у меня к вам просьба: подготовьте, пожалуйста, материал для газеты. Мы с вами знаем, что Емельянова невиновна. Об этом должны узнать все.
«ДЕНЬГИ»
Стоял июль. Жаркий, застывший в знойном оцепенении. Редкие перистые облака призрачно появлялись на небе и таяли под солнцем. В прокуратуре ходил по комнатам горячий сквозняк.
Позвонили из милиции и сообщили: какая-то старуха из Восточного посёлка заявила, что квартирант занимается изготовлением фальшивых денег.
Прямо фантастика! У нас, в Зорянске, — фальшивомонетчик! Да ещё в Восточном посёлке! Где бродят по пыльным улочкам осоловелые куры, млеют на солнце среди огородов и садов старые, покосившиеся избы, помнившие все беды России, начиная с японской войны…
Ко мне зашла Гранская.
— Дело о хищении в магазине я закончила, — сказала она, усаживаясь напротив. — Завтра-послезавтра представлю обвинительное заключение.
— Так завтра или послезавтра?
— Послезавтра. Чтобы быть точной.
— Хорошо. Что у вас ещё?
— Квартирная кража и пожар в совхозе «Коммунар».
Я помолчал. Гранская тоже. Видимо, ей хотелось поговорить о личных делах.
— Мне кажется, Захар Петрович, вы на меня в большой обиде? — Гранская закурила сигарету.
Проработав пятнадцать лет следователем, она вдруг неожиданно для всех, кто её знал, решила уйти из прокуратуры. Жаль было терять такого опытного работника.
— Нет. Просто не совсем понимаю мотивы. Мне казалось, вы увлечены своим делом. А не будет скучно? После такой работы — и начальник отдела кадров на заводе: бумажки, анкеты…
— Кстати, не только бумажки. Но и люди. Это больше подходит для женщины. Тем более — в моих летах.
— Насчёт лет — рановато заговорили. — Я невольно улыбнулся. — Ей ни за что не дашь сорок.
— И правильно, — в тон ответила она. — С женщинами о летах говорить не принято.
— Оклад у вас будет выше, я понимаю…
— Выше. — Инга Казимировна нахмурилась, смяла сигарету в пепельнице. — Но это, как вы знаете, не основное. Хотя тоже имеет значение. Почему-то мы ужасно стесняемся говорить о деньгах. Но они существуют и играют в жизни человека немаловажную роль.
— Деньги, деньги… По-моему, они производное, а не главное в жизни. Не принимайте на свой счёт. Я говорю вообще… Когда вы думаете уходить?
— Когда закончу дела.
— А вас будут ждать?
— Да. Человек уходит на пенсию. Месяц раньше, месяц позже — не так важно…
Снова раздался звонок из милиции. Начальник РОВДа майор Никулин.
— При обыске изъят чемоданчик с деньгами.
Я чуть не подскочил от удивления. А когда справился о сумме, то ответ ошарашил меня ещё больше.
— Сорок девять тысяч девятьсот рублей.
— С ума сойти можно! — не сдержался я.
— Что? — переспросил майор.
— Без сотни пятьдесят тысяч?
— Копейка в копейку, товарищ прокурор…
Да, сумма чудовищная для нашего городка…
…У майора в кабинете царила та летняя зыбкая прохлада, которую держат толстые кирпичные стены.
На тяжёлом двухтумбовом столе с белым мраморным пресс-папье — раскрытый чемоданчик. Обшарпанный по углам, с неровными царапинами. Радужные переливы ассигнаций крупного достоинства, сложенных не очень бережно, как ссыпанные из колоды карты.
Старуха в платочке сидела возле стола начальника, стараясь выпрямить свою согбенную спину. Так часто сидят люди в присутственных местах.
Допрос вёл майор. Записывал младший лейтенант милиции.
— Давай, мамаша, говори. — И пояснил мне, кивнув на старуху. — Товарищ Шатрова, домовладелица.
Она поднесла к голове костлявую коричневую руку, заправила волосы под платок. Я заметил — платье опрятное, глаженое, как и платочек.
Голос у старухи высокий. Губы собраны в складки.
— Стою я, значит, вчера за корытом, — продолжала она свой рассказ. — Сына Евгения обстирать же надо. Все на моих плечах. Часов пять было. Миша пришёл…
— Луговой? — уточнил майор.
— Ага, — кивнула старушка. — Квартирант наш. И говорит мне: баба Тоня, Женька напился. Где, спрашиваю? В буфете, у водокачки. А сама не пойму, с каких это шишей Женька выпивку купил? С утра клянчил целковый, но я не дала. У дружков его не бывает денег. Пьяницы…
— Хорошо, — кивнул Никулин. — Луговой, ваш квартирант, сообщил, что сын пьяный…
— Ага. Побегла я до буфета. Знаете, Розка там торгует. Женька уже хорош. Я ему: бессовестный, прости господи, как тебе не стыдно сшибать копейки да пропивать? А он весёлый такой. Ерунда, говорит, на свои пью. Вокруг дружки гогочут, винищем да табачищем прёт, страсть. Твой, говорят, Женька — миллионер! Сотнями расплачивается…
— Сотнями, говорите? — переспросил Никулин.
— Ага. Думаю, шутят. Откуда у Евгения такие деньги? А Розка-буфетчица подмигивает: действительно, мол, сотенной… Доволокла я Евгения домой. Свалился как мёртвый. Пусть, думаю, поспит, а утречком я его поспрашаю… А у самой нейдёт из головы насчёт сотенной. Не связался ли он с какой шпаной…
— Вы его друзей хорошо знаете?
— Ага. Только какие они друзья? Просто пьют вместе… Значит, сходила я нонче утром на рынок, редиски продала, лучку зеленого. Кормиться же надо. Прихожу, постель Евгения прибрана. Слышу, в комнате Миши разговаривают. Стаканами звенят. Подумала, что гости, потому как с Женькой я квартиранту пить строго-настрого запретила. И Михаил уговора того нашего держался. Прислушалась я. Батюшки, с моим пьёт! Впервой это случилось, товарищ начальник. Хотела я зайти, да слышу, о каких-то деньгах говорят. Квартирант втолковывает Женьке, что, мол, деньги он сам делает. И Евгения в напарники зовёт. Я так и обмерла. А в голову стукнуло: вона откуда у моего Женьки вчера сотенная была…
— Расскажите, пожалуйста, подробнее и точнее, что говорил Луговой?
Шатрова приложила пальцы к губам, задумалась.
— Простите, товарищ начальник, меня, старую, не все разобрала. Но то, что деньги не настоящие, помню… Ну, я тут же до вас подалась. Чего греха таить, пристрастился Евгений к водке, но дойти до уголовщины — никак нельзя допустить…
— Луговой давно снимает у вас комнату?
— Да с месяц.
— Вы знали его до этого?
— Совсем не знала. Нездешний он.
— Паспорт проверяли?
— Без этого нельзя… Посмотрела.
— А прописку?
Старушка растерянно посмотрела на майора.
— Простите, товарищ начальник, забыла, старая, эту самую прописку посмотреть…
— Нехорошо, конечно… Не говорил ли он вам, зачем в Зорянск приехал?
— Да я и не интересовалась. Неудобно. Миша — человек культурный, вежливый. Главное — непьющий…
— Вам его кто-нибудь рекомендовал? — спросил Никулин.
— Нет. Ходил, говорит, по посёлку, спрашивал, у кого комнату можно снять. Указали на меня.
…После старухи в кабинет попросили сына. Зашёл парень лет тридцати. С помятой, опухшей физиономией. Выцветшие до белизны хлопчатобумажные брюки не доходили до щиколоток. Но были чисты и отглажены. Как и дешёвая ситцевая рубашка. На босых ногах — сандалии с одним оторванным ремешком переплёта. По комнате разлился запах тройного одеколона.
Садился на стул он осторожно. Сев, подозрительно покачнулся.
— Я сам показал, товарищ начальник, где чемоданчик. Как только Мишка Луговой сказал мне, что деньги фальшивые, я потихоньку его в голубятню спрятал. Чтоб Мишка не сбег от милиции…
— А почему сразу не заявили? — строго спросил майор.
Шатров покрутил в воздухе рукой:
— Это самое, проверить надо было. Мишка мне мозги крутил, что он тут из-за девки. Так я и поверил… Проверить его надо было… Я сразу показал, где чемоданчик. Спросите у товарища старшего лейтенанта… Как только Мишка сказал, я спрятал. На голубятню. Никто бы не нашёл…
— Ты вчера в буфете расплачивался сотней? — остановил сумбурный поток слов Шатрова начальник милиции.
Шатров показал два пальца.
— Двумя? — уточнил Никулин.
— Две бутылки взяли. С-с… — Он мотнул головой. — С-с-столового…
— Ты же говоришь, что деньги фальшивые?
Шатров, расплывшись в глупой улыбке, кивнул.
— Мишка сказал — фальшивые. Вот я и решил проверить. Розка отпустила вина… Подлец Мишка, подлец настоящий. Но я его прижучил. Денежки припрятал…
И тут я окончательно убедился, что Шатров пьян.
— Одну минуточку, — не вытерпел я. — Выйдите, Шатров.
Тот мотнул головой, ни слова не говоря, поднялся и осторожно, боясь пошатнуться, вышел.
— Он же еле на ногах держится! — сказал я майору, когда за парнем закрылась дверь.
— Вижу, — досадливо поморщился Никулин. И через секретаря вызвал сержанта милиции. — Что вы, порядок не знаете?
Сержант вытянулся в струнку.
— Вам известно, что с пьяных показаний не берут?
— Товарищ майор, — оправдывался сержант, — он уже пришёл в себя, когда мы кончили обыск… Может, выпил незаметно…
— Когда вы его везли, видели, что он лыка не вяжет? — гремел майор.
— Никак нет, — все больше краснел сержант. — Правда, я ещё обратил внимание, что от него тройным одеколоном несёт. Может, употребил? Там, в комнате Лугового, был флакон…
— Не знаю, сержант, — хмуро сказал майор. — Не знаю, одеколон ли, керосин ли, но свидетель пьяный. Делаю вам замечание. Можете идти.
Сержант вышел.
— Лугового взяли? — спросил я.
— Нет, — ответил Никулин. — Приехали, его не было…
— А где нашли деньги?
— На чердаке, в голубятне. Место действительно указал Шатров. Пьяный, а указал.
— Кто производил обыск?
— Старший лейтенант Коршунов.
— А, Юрий Александрович.
— Он. Пытаемся найти этого самого квартиранта. На обыск поехали сразу же, как только пришла Шатрова. Сын её спал. На столе ещё закуски были, недопитая водка. А Луговой исчез.
Никулин достал сотенный билет из чемоданчика. Повертел его, покачал головой.
— Не поймёшь, настоящая или фальшивая.
Я тоже невольно взял одну из купюр. Посмотрел на свет. Водяные знаки, разные линии, звёздочки…
В чемоданчике были только сотни и пятидесятки.
— Держите меня в курсе, Борис Борисович, — попросил я, поднимаясь.
— Конечно, Захар Петрович, — откликнулся Никулин.
Следующий день опять начался жарко. Той сухой жарой, которая не предвещает ни дождя, ни грозы.
С утра позвонила какая-то возмущённая гражданка и пожаловалась, что у неё не приняли в кассе гастронома двадцатипятирублевую бумажку. Я был крайне удивлён, почему она звонит мне, и посоветовал обратиться в дирекцию магазина.
Не успел я положить трубку, как ко мне приехал майор Никулин.
— Луговой так и не объявился, — доложил он. — Хотя за домом мы ведём наблюдение, но, по-моему, он не появится. Наверное, заподозрил что-то неладное и смылся.
— Если не он, может, кто-либо другой появится…
— Шатрова уверяет, что к нему никто ни разу не приходил.
— Какие данные вы имеете о Луговом? — спросил я.
— Пока только фамилию, имя и отчество. Да ещё словесный портрет. Приметный парень. Говорят, высокий, интересный. Чёрные волосы, голубые глаза. И ещё яркая примета — в чубе белая, как бы седая, пигментированная прядь…
— А как с деньгами?
— Послали на экспертизу несколько купюр. Ребята из научно-технического отдела работают над чемоданчиком.
— Отпечатки пальцев есть?
Никулин развёл руками:
— Такая история, Захар Петрович. Бабку не успели предупредить, так она всю посуду вымыла, что оставалась на столе после выпивки Лугового с Евгением Шатровым…
— А насчёт той сотенной, которую Шатров оставил в буфете? — задал я вопрос.
— Разговаривал и с буфетчицей, — ответил майор. — Деньги сданы инкассатору. Найти след сторублевки не удалось. Настоящая она или фальшивая, не известно…
Никулин скоро ушёл. И тут же у меня появился расстроенный Дементьев, заведующий отделом торговли райисполкома.
— Добрый день, Захар Петрович. — Он долго тряс мне руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51