— Бурмистрова достала из большой кожаной лакированной сумки крошечный платочек и приложила к повлажневшим глазам. — Мотался уже к ней. Ни в общежитии, ни у тётки её нет.
— Может быть, Валентина записку оставила или кому-нибудь сказала, куда и почему она?.. — спросил я.
— Валентина позвонила и сказала, что уезжает навсегда и пусть Федя её не ищет, — сказал Евсей Аристархович.
— Жаль, не на меня нарвалась! — прокомментировала Бурмистрова. — Я бы ей выдала!
— А что она взяла с собой? — поинтересовался я.
— Подарки! — воскликнула Екатерина Прохоровна. — Что сын привёз. А расходы на свадьбу разве не считаются? Пусть возместит!
Я попросил изложить жалобу в письменном виде. И заметил, что не мешало бы мне побеседовать с Федей.
— Ой, не надо бы теперь растравлять парня, — взмолилась Бурмистрова. — Ему и так небо с овчинку…
…После ухода посетителей я призадумался. Что бы все это значило?
На ум почему-то пришла история, происшедшая несколько лет назад с официанткой нашего ресторана. А было это так.
Появился в ресторане «Зоря» элегантный мужчина лет сорока, с изысканными манерами и приятной наружностью. Раз он пообедал, на другой день задержался за ужином до закрытия и, когда ушли все посетители, вдруг объявляет той самой официантке, что с первого взгляда покорён её красотой и обаянием (девушка действительно была очень привлекательна собой). Сам он, мол, дипломат, недавно развёлся с женой, которая изменяла ему с кем попало, и теперь хочет соединить свою жизнь с честной и хорошей девушкой. И официантка ему вполне подходит.
Та прямо-таки растаяла. «Дипломат» вызывает директора ресторана, просит как бы благословения. У того вроде что-то шевельнулось в голове — почему такая срочность? Женитьба ведь — штука серьёзная. «Дипломат» объяснил, что он сейчас в отпуске, а скоро ехать за границу. Но без отметки в паспорте о браке за рубеж не пускают.
Объяснение показалось убедительным. Тут же хлопнули шампанским (благо, буфет под рукой). Подружки-официантки плачут от радости (и зависти), поздравляют счастливую избранницу.
В несколько дней будущая жена работника посольства продаёт кооперативную квартиру, обстановку и едет с женихом в Москву. А дальше…
Дальше банальная история. Вещи, сданные в камеру хранения (домой нельзя, там прежняя супруга), такси, в котором супруга будущая ждёт «дипломата», ушедшего срочно внести первый взнос на роскошную кооперативную квартиру. Но суженый так и не возвращается. В результате все деньги невесты исчезают, как и вещи из камеры хранения, взятые ловким аферистом.
«Дипломата» задержали месяца через полтора. Он успел проделать свой фокус с тремя легковерными девицами.
Вспомнился мне и другой брачный мошенник, процесс над которым показывали по Центральному телевидению. У того была другая роль: он представлялся невестам военным врачом, причём от эпизода к эпизоду повышал себя в звании, дойдя до генерала. В том случае «околпаченных» было гораздо больше, кажется, человек пятнадцать…
А один мой коллега из Москвы рассказал и вовсе фантастический случай. На поприще брачного афериста выступала… женщина, переодетая мужчиной. Наверное, решила использовать то, что, как утверждает статистика, не хватает представителей мужского пола, и легче быть аферистом, чем аферисткой.
Так или иначе, заявление лежало у меня на столе и его надо было проверить. Под впечатлением этих воспоминаний я не исключал возможности, что и тут могла быть афёра. И позвонил в милицию.
Было установлено, что Рябинина работает в Лосиноглебской больнице медсестрой и в настоящее время находится в кратковременном отпуске по случаю бракосочетания. В общежитии её не видели с последнего четверга, когда она уехала на свадьбу в Зорянск.
Для более детальной проверки начальник РОВДа предложил подключить старшего инспектора уголовного розыска Коршунова. Он поинтересовался, чем вызвана проверка. Я рассказал. Бурмистровых он, оказывается, знал. Его дочь училась с Федей в одном классе.
— А сына, по-моему, зовут, если мне не изменяет память, не Фёдором, — сказал капитан.
— А как?
— Федот. А впрочем, может, я путаю…
Я посмотрел в заявление родителей. Там были только инициалы — Ф.Е.Бурмистров.
Капитан Коршунов справился с порученным делом толково и быстро. Уже на следующий день, под самый конец работы, он явился ко мне с беглянкой. Пока она дожидалась в приёмной, Юрий Александрович сообщил, что девушка пряталась на квартире у своей подруги.
— Что о ней говорят? — поинтересовался я.
— На работе толковать особенно было не о чем: без году неделя. В училище за ней ничего плохого не помнят. Парнишкам, правда, нравилась. Да что там может быть особенного, Захар Петрович? Ребёнок совсем, сами увидите… Пытался я в поезде с ней по душам — трясётся как осиновый лист. И глаза все время на мокром месте. Ей бы у маменьки под крылышком…
— Да, насчёт родителей?
Капитан вздохнул:
— Бурмистровы правильно вас информировали: без родителей воспитывалась. Отец умер, когда она ещё совсем маленькая была.
— От чего?
— Пил. А вскоре и мать умерла. Из родни только тётка осталась. Ей советовали отдать девочку в детдом, но тётка и слышать об этом не хотела, взяла её к себе на воспитание.
— Откуда вы все это успели узнать? — спросил я.
— От дяди Валентины, мужа тётки, что на ноги её подняла. Сильный мужик, настоящий. Пришёл с войны без одной руки и без одной ноги. Пошёл в учителя. Я у него в госпитале был. Недавно тяжеленную операцию перенёс. Врачи поражаются, как он такие муки без единого вздоха терпит. Племянницу он дочкой зовёт. Говорит, Валентина душевная, в мать. Отдежурит целые сутки, нет чтоб поспать — к дяде бежит, навестить. Между прочим, там её и нашёл я, то есть в госпитале.
…Валентина вошла ко мне с опущенной головой. В руках у неё была спортивная сумка. И не успел я заговорить с ней, как она плюхнулась на стул и разревелась, все время твердя:
— Не пойду к нему!.. Не пойду!.. Что хотите делайте, а не пойду!..
Я растерялся. И подумал: девушка решила, что её доставили в Зорянск с милицией с целью тут же вернуть окончательно и бесповоротно законному супругу.
Юрий Александрович оказался прав: она была ещё совершеннейшее дитя. И это было для меня странно: знакомые девушки моего сына в её возрасте выглядели куда более взрослыми.
Рябинина… Редко бывает, чтобы фамилия так соответствовала внешности. Стройная, как молоденькая рябинка, в своих узеньких брючках и вязаной жакетке, с льющимися на плечи светло-русыми волосами, она действительно походила на деревце, хрупкое и нежное.
А глаза у неё были удивительные. Раскосые, длящиеся долго-долго вбок и вверх кончиками, какие рисуют на старинных японских картинах. Только цвета они были светло-синего, а может быть, зеленоватые, с лучистой радужной оболочкой.
— Вот! Мне ничего ихнего не надо! — поспешно вытаскивала она из сумки на мой стол играющее золотыми искрами воздушное гипюровое платье, как я понял, то самое, что куплено у «турков», снежно-белую фату, изящные лакированные лодочки на тонкой шпильке, красивое, все в кружевах, нижнее бельё в целлофановой упаковке.
Одна деталь меня, честно говоря, сильно тронула. Обручальное кольцо она достала из носового платка, завязанного узелком, по-деревенски.
Я как можно деликатнее объяснил, что эти вещи, если она того желает, может передать Бурмистровым сама, а я их принять не имею права.
— Не-е, — испуганно затрясла головой девушка. — Не хочу, не могу я к ним… Честное слово!
Но я все-таки убедил её убрать свадебные подарки в сумку.
Вспомнилась Бурмистрова, громогласная, крупная. Действительно, попадись ей под руку это хрупкое создание — ничего хорошего этому созданию ожидать не приходилось.
— Ну, Валя, расскажите, почему вы вдруг переменили своё решение? — мягко попросил я. — Жениха поставили в такое положение…
— Я? Это я поставила? Да он сам! — с каким-то отчаянием произнесла Рябинина. — Честное слово! Не верите?
Я видел, что она вот-вот расплачется, и сказал:
— Вы успокойтесь. И по порядку…
— Хорошо, — покорно кивнула она и, как школьница, спросила: — Можно, я с самого начала?
— Конечно.
Рябинина вытерла ладошкой глаза.
— Познакомились мы с Федотом месяцев семь назад…
«Выходит, память Коршунова не подвела: парня действительно зовут Федотом», — подумал я.
— В поезде. — Девушка вздохнула. — Здесь, в Зорянске, у меня подруга живёт, от неё я и ехала. В купе, значит, парень с гитарой. Я смотрю в окно, а он — на меня. Чувствую, хочет познакомиться. У самого — большущий чемодан, сразу видно, далеко собрался. Ну, берет он гитару, поёт. Про горы, про море… Спрашивает: понравилось? Говорю: да. Голос у него действительно неплохой. Так и познакомились. А поговорить не удалось: он гитару из рук не выпускал. Подъезжаем к Лосиноглебску, Федот просит у меня адрес. Говорит, что направляется в Одессу, а оттуда в загранплавание и будет писать мне. Я адрес дала. — Рябинина взглянула на меня виновато, как будто призналась в чем-то не очень хорошем. — А что? — словно оправдываясь, продолжила она: — Парень из себя ничего. Все по-культурному… И вот однажды приходим мы с занятий в общежитие, а вахтёрша наша таким ехидным голосом спрашивает: «Кто это у тебя, Рябинина, за границей живёт?» Я удивилась, конечно. А она мне письмо вручает, губы поджавши… Девчонки обступили меня. Смотрю, действительно из-за границы. И подпись: Бурмистров Федот. Я сразу и не сообразила, что это тот парень с поезда. — Валентина достала из сумки внушительную пачку писем. Перебрала их и протянула мне одно. На конверте — марка с головой какого-то вождя в диковинном уборе из перьев. — Прочла я письмо. Девчонкам дала. Они говорят: вот это парень!.. Пожалуйста, прошу вас, прочтите, — умоляюще посмотрела на меня Рябинина.
Я вынул вчетверо сложенный листок, исписанный крупным, не очень аккуратным почерком, словно писал пятиклассник.
«Уважаемая Валентина! Пишет вам тот самый Федот, который ехал с вами в поезде до Лосиноглебска. Может быть, вы меня не помните, но я вас забыть не могу. И вот решил написать, простите за такую дерзость.
Не знаю, с чего начать. С того, что впервые так остро переживаю разлуку с Родиной? Это есть, конечно. Но не это самое главное. Просто мне необходимо поделиться с вами тем, что я чувствую. Вот именно, не с кем-нибудь, а только с вами, Валентина, потому что ваше лицо стоит передо мной, как живое.
У меня в каюте томик стихотворений Николая Рубцова, и я читаю и перечитываю его «Слово о первой любви». Помните?
Тобою — ах, море, море! — Я взвинчен до самых жил, Но видно, себе на горе Так долго тебе служил Любимая чуть не убилась — Ой, мама родная земля! — Рыдая, о грудь мою билась, Как море о грудь корабля В печали своей бесконечной, Как будто вослед кораблю, Шептала: «Я жду вас вечно».
Шептала: «Я вас… люблю»
Раньше в плавании мне было грустно лишь оттого, что я вдали от Родины. Ностальгия — ничего не поделаешь. Но теперь мне вдвойне грустно: уходя в море, я не услышал ни от кого таких слов. И очень, очень хотел бы их услышать от одного-единственного человека на земле — от вас…
Впрочем, как передать моё состояние? Разве что словами моей любимой поэтессы Анны Ахматовой:
То пятое время года, Только его славословь Дыши последней свободой, Оттого, что это — любовь Высоко небо взлетело, Легки очертанья вещей, И уже не празднует тело Годовщину грусти своей…»
— Вы представляете, — воскликнула Рябинина, внимательно следившая за мной, — а я даже не знала, кто такая Ахматова… В школе мы Пушкина, Лермонтова проходили. Ну, ещё Маяковского и Есенина. В журналах читала Евтушенко… Побежала я в библиотеку, набрала поэтов разных. Ой, интересно! Прямо по-другому все воспринимать стала… Особенно Рубцов мне понравился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Может быть, Валентина записку оставила или кому-нибудь сказала, куда и почему она?.. — спросил я.
— Валентина позвонила и сказала, что уезжает навсегда и пусть Федя её не ищет, — сказал Евсей Аристархович.
— Жаль, не на меня нарвалась! — прокомментировала Бурмистрова. — Я бы ей выдала!
— А что она взяла с собой? — поинтересовался я.
— Подарки! — воскликнула Екатерина Прохоровна. — Что сын привёз. А расходы на свадьбу разве не считаются? Пусть возместит!
Я попросил изложить жалобу в письменном виде. И заметил, что не мешало бы мне побеседовать с Федей.
— Ой, не надо бы теперь растравлять парня, — взмолилась Бурмистрова. — Ему и так небо с овчинку…
…После ухода посетителей я призадумался. Что бы все это значило?
На ум почему-то пришла история, происшедшая несколько лет назад с официанткой нашего ресторана. А было это так.
Появился в ресторане «Зоря» элегантный мужчина лет сорока, с изысканными манерами и приятной наружностью. Раз он пообедал, на другой день задержался за ужином до закрытия и, когда ушли все посетители, вдруг объявляет той самой официантке, что с первого взгляда покорён её красотой и обаянием (девушка действительно была очень привлекательна собой). Сам он, мол, дипломат, недавно развёлся с женой, которая изменяла ему с кем попало, и теперь хочет соединить свою жизнь с честной и хорошей девушкой. И официантка ему вполне подходит.
Та прямо-таки растаяла. «Дипломат» вызывает директора ресторана, просит как бы благословения. У того вроде что-то шевельнулось в голове — почему такая срочность? Женитьба ведь — штука серьёзная. «Дипломат» объяснил, что он сейчас в отпуске, а скоро ехать за границу. Но без отметки в паспорте о браке за рубеж не пускают.
Объяснение показалось убедительным. Тут же хлопнули шампанским (благо, буфет под рукой). Подружки-официантки плачут от радости (и зависти), поздравляют счастливую избранницу.
В несколько дней будущая жена работника посольства продаёт кооперативную квартиру, обстановку и едет с женихом в Москву. А дальше…
Дальше банальная история. Вещи, сданные в камеру хранения (домой нельзя, там прежняя супруга), такси, в котором супруга будущая ждёт «дипломата», ушедшего срочно внести первый взнос на роскошную кооперативную квартиру. Но суженый так и не возвращается. В результате все деньги невесты исчезают, как и вещи из камеры хранения, взятые ловким аферистом.
«Дипломата» задержали месяца через полтора. Он успел проделать свой фокус с тремя легковерными девицами.
Вспомнился мне и другой брачный мошенник, процесс над которым показывали по Центральному телевидению. У того была другая роль: он представлялся невестам военным врачом, причём от эпизода к эпизоду повышал себя в звании, дойдя до генерала. В том случае «околпаченных» было гораздо больше, кажется, человек пятнадцать…
А один мой коллега из Москвы рассказал и вовсе фантастический случай. На поприще брачного афериста выступала… женщина, переодетая мужчиной. Наверное, решила использовать то, что, как утверждает статистика, не хватает представителей мужского пола, и легче быть аферистом, чем аферисткой.
Так или иначе, заявление лежало у меня на столе и его надо было проверить. Под впечатлением этих воспоминаний я не исключал возможности, что и тут могла быть афёра. И позвонил в милицию.
Было установлено, что Рябинина работает в Лосиноглебской больнице медсестрой и в настоящее время находится в кратковременном отпуске по случаю бракосочетания. В общежитии её не видели с последнего четверга, когда она уехала на свадьбу в Зорянск.
Для более детальной проверки начальник РОВДа предложил подключить старшего инспектора уголовного розыска Коршунова. Он поинтересовался, чем вызвана проверка. Я рассказал. Бурмистровых он, оказывается, знал. Его дочь училась с Федей в одном классе.
— А сына, по-моему, зовут, если мне не изменяет память, не Фёдором, — сказал капитан.
— А как?
— Федот. А впрочем, может, я путаю…
Я посмотрел в заявление родителей. Там были только инициалы — Ф.Е.Бурмистров.
Капитан Коршунов справился с порученным делом толково и быстро. Уже на следующий день, под самый конец работы, он явился ко мне с беглянкой. Пока она дожидалась в приёмной, Юрий Александрович сообщил, что девушка пряталась на квартире у своей подруги.
— Что о ней говорят? — поинтересовался я.
— На работе толковать особенно было не о чем: без году неделя. В училище за ней ничего плохого не помнят. Парнишкам, правда, нравилась. Да что там может быть особенного, Захар Петрович? Ребёнок совсем, сами увидите… Пытался я в поезде с ней по душам — трясётся как осиновый лист. И глаза все время на мокром месте. Ей бы у маменьки под крылышком…
— Да, насчёт родителей?
Капитан вздохнул:
— Бурмистровы правильно вас информировали: без родителей воспитывалась. Отец умер, когда она ещё совсем маленькая была.
— От чего?
— Пил. А вскоре и мать умерла. Из родни только тётка осталась. Ей советовали отдать девочку в детдом, но тётка и слышать об этом не хотела, взяла её к себе на воспитание.
— Откуда вы все это успели узнать? — спросил я.
— От дяди Валентины, мужа тётки, что на ноги её подняла. Сильный мужик, настоящий. Пришёл с войны без одной руки и без одной ноги. Пошёл в учителя. Я у него в госпитале был. Недавно тяжеленную операцию перенёс. Врачи поражаются, как он такие муки без единого вздоха терпит. Племянницу он дочкой зовёт. Говорит, Валентина душевная, в мать. Отдежурит целые сутки, нет чтоб поспать — к дяде бежит, навестить. Между прочим, там её и нашёл я, то есть в госпитале.
…Валентина вошла ко мне с опущенной головой. В руках у неё была спортивная сумка. И не успел я заговорить с ней, как она плюхнулась на стул и разревелась, все время твердя:
— Не пойду к нему!.. Не пойду!.. Что хотите делайте, а не пойду!..
Я растерялся. И подумал: девушка решила, что её доставили в Зорянск с милицией с целью тут же вернуть окончательно и бесповоротно законному супругу.
Юрий Александрович оказался прав: она была ещё совершеннейшее дитя. И это было для меня странно: знакомые девушки моего сына в её возрасте выглядели куда более взрослыми.
Рябинина… Редко бывает, чтобы фамилия так соответствовала внешности. Стройная, как молоденькая рябинка, в своих узеньких брючках и вязаной жакетке, с льющимися на плечи светло-русыми волосами, она действительно походила на деревце, хрупкое и нежное.
А глаза у неё были удивительные. Раскосые, длящиеся долго-долго вбок и вверх кончиками, какие рисуют на старинных японских картинах. Только цвета они были светло-синего, а может быть, зеленоватые, с лучистой радужной оболочкой.
— Вот! Мне ничего ихнего не надо! — поспешно вытаскивала она из сумки на мой стол играющее золотыми искрами воздушное гипюровое платье, как я понял, то самое, что куплено у «турков», снежно-белую фату, изящные лакированные лодочки на тонкой шпильке, красивое, все в кружевах, нижнее бельё в целлофановой упаковке.
Одна деталь меня, честно говоря, сильно тронула. Обручальное кольцо она достала из носового платка, завязанного узелком, по-деревенски.
Я как можно деликатнее объяснил, что эти вещи, если она того желает, может передать Бурмистровым сама, а я их принять не имею права.
— Не-е, — испуганно затрясла головой девушка. — Не хочу, не могу я к ним… Честное слово!
Но я все-таки убедил её убрать свадебные подарки в сумку.
Вспомнилась Бурмистрова, громогласная, крупная. Действительно, попадись ей под руку это хрупкое создание — ничего хорошего этому созданию ожидать не приходилось.
— Ну, Валя, расскажите, почему вы вдруг переменили своё решение? — мягко попросил я. — Жениха поставили в такое положение…
— Я? Это я поставила? Да он сам! — с каким-то отчаянием произнесла Рябинина. — Честное слово! Не верите?
Я видел, что она вот-вот расплачется, и сказал:
— Вы успокойтесь. И по порядку…
— Хорошо, — покорно кивнула она и, как школьница, спросила: — Можно, я с самого начала?
— Конечно.
Рябинина вытерла ладошкой глаза.
— Познакомились мы с Федотом месяцев семь назад…
«Выходит, память Коршунова не подвела: парня действительно зовут Федотом», — подумал я.
— В поезде. — Девушка вздохнула. — Здесь, в Зорянске, у меня подруга живёт, от неё я и ехала. В купе, значит, парень с гитарой. Я смотрю в окно, а он — на меня. Чувствую, хочет познакомиться. У самого — большущий чемодан, сразу видно, далеко собрался. Ну, берет он гитару, поёт. Про горы, про море… Спрашивает: понравилось? Говорю: да. Голос у него действительно неплохой. Так и познакомились. А поговорить не удалось: он гитару из рук не выпускал. Подъезжаем к Лосиноглебску, Федот просит у меня адрес. Говорит, что направляется в Одессу, а оттуда в загранплавание и будет писать мне. Я адрес дала. — Рябинина взглянула на меня виновато, как будто призналась в чем-то не очень хорошем. — А что? — словно оправдываясь, продолжила она: — Парень из себя ничего. Все по-культурному… И вот однажды приходим мы с занятий в общежитие, а вахтёрша наша таким ехидным голосом спрашивает: «Кто это у тебя, Рябинина, за границей живёт?» Я удивилась, конечно. А она мне письмо вручает, губы поджавши… Девчонки обступили меня. Смотрю, действительно из-за границы. И подпись: Бурмистров Федот. Я сразу и не сообразила, что это тот парень с поезда. — Валентина достала из сумки внушительную пачку писем. Перебрала их и протянула мне одно. На конверте — марка с головой какого-то вождя в диковинном уборе из перьев. — Прочла я письмо. Девчонкам дала. Они говорят: вот это парень!.. Пожалуйста, прошу вас, прочтите, — умоляюще посмотрела на меня Рябинина.
Я вынул вчетверо сложенный листок, исписанный крупным, не очень аккуратным почерком, словно писал пятиклассник.
«Уважаемая Валентина! Пишет вам тот самый Федот, который ехал с вами в поезде до Лосиноглебска. Может быть, вы меня не помните, но я вас забыть не могу. И вот решил написать, простите за такую дерзость.
Не знаю, с чего начать. С того, что впервые так остро переживаю разлуку с Родиной? Это есть, конечно. Но не это самое главное. Просто мне необходимо поделиться с вами тем, что я чувствую. Вот именно, не с кем-нибудь, а только с вами, Валентина, потому что ваше лицо стоит передо мной, как живое.
У меня в каюте томик стихотворений Николая Рубцова, и я читаю и перечитываю его «Слово о первой любви». Помните?
Тобою — ах, море, море! — Я взвинчен до самых жил, Но видно, себе на горе Так долго тебе служил Любимая чуть не убилась — Ой, мама родная земля! — Рыдая, о грудь мою билась, Как море о грудь корабля В печали своей бесконечной, Как будто вослед кораблю, Шептала: «Я жду вас вечно».
Шептала: «Я вас… люблю»
Раньше в плавании мне было грустно лишь оттого, что я вдали от Родины. Ностальгия — ничего не поделаешь. Но теперь мне вдвойне грустно: уходя в море, я не услышал ни от кого таких слов. И очень, очень хотел бы их услышать от одного-единственного человека на земле — от вас…
Впрочем, как передать моё состояние? Разве что словами моей любимой поэтессы Анны Ахматовой:
То пятое время года, Только его славословь Дыши последней свободой, Оттого, что это — любовь Высоко небо взлетело, Легки очертанья вещей, И уже не празднует тело Годовщину грусти своей…»
— Вы представляете, — воскликнула Рябинина, внимательно следившая за мной, — а я даже не знала, кто такая Ахматова… В школе мы Пушкина, Лермонтова проходили. Ну, ещё Маяковского и Есенина. В журналах читала Евтушенко… Побежала я в библиотеку, набрала поэтов разных. Ой, интересно! Прямо по-другому все воспринимать стала… Особенно Рубцов мне понравился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51