Прохожу мимо. DH-1777. Она, она родимая… Ну, вот он я — что дальше? Повернувшись к тачиле спиной — набрать три цифры кода на двери, — несколько секунд ощущаю себя не слишком уютно… Ничего не происходит.
На хрена? На хрена вы это делаете? Чего вам, блядь, от меня надо?!. Зайдя в квартиру, чувствую стремительно нарастающую злость. Игры, значит… продолжаются игры… ни хрена от меня отставать не собираются… Издеваются же твари — под окнами прямо… Порежу колеса на хрен… Ну, че будете делать?… К хренам собачьим покоцаю же… Я верчу в руках “ерш”, я вижу — в тысячный раз, но сейчас с особенным удовольствием, — какое у него славное, прочное, острое лезвие… Зае-бали, суки.
Возможно, я сейчас очень круто ошибаюсь, возможно, я это зря — но решение уже принято. В последний момент еще раз смотрю на эту тачку в окно… Что за?…
Нет тачки.
Минута прошла. Полторы максимум. Уехала? По сторонам гляжу — нигде не видать. Вот “ниссан”, вот “фордешник”, между которыми она стояла… Пусто.
Я даже снова во двор вышел — с ножом в кармане, Джек, блин, зе Риппер… Нигде нет.
Ножик этот, между прочим, — ФЭДов презент. Прощальный, можно сказать. Подарил он мне его незадолго до отъезда — заметил, как я сладострастно пялюсь… Федька любил широкие жесты.
“Ерш” — это модель так называется. Российского производства ножик. Металлическая ручка, шнуром обернутая. Лезвие восемь сантиметров, но по форме — как спортивный катер, или впрямь, как рыба ерш: не настоящая, а какой ее в мультиках рисуют. Загляденье. Только людей, в принципе, таким резать…
Сам же Федька выиграл его на спор. Да не у кого-нибудь — у бывшего спецназовца: был такой Витек, весь из себя… Едва они с ФЭДом повстречались, моментально началось самцовское соревнование. Силы с обеих строн подобрались серьезные и в целом равные. Но Федька не был бы Федькой…
Пили они как-то в большой компании. Витек давай выпендриваться профессиональным умением так человека связать, что никакой Гудини ни в жисть не выпутается. Выпендреж был не пустой — Витек этот и впрямь где-то там служил, и людей, видимо, вязал. ФЭД слушает, слушает — и только хмыкает презрительно. “Не веришь?” — “Ну, насчет Гудини ничего не скажу, а меня тебе слабо, пожалуй, будет: развяжусь…” — “Да-а?…” — “Да”. — “Че, попробуем?” — “Хоть щас”. — “Пацаны, веревку какую-нибудь…” Надыбали веревку. “Ну, — говорит Федька, — вяжи. Как хошь. Только если я распутаться смогу, ножик твой — мой будет”. Ну, Витек расстарался — руки Федьке за спиной скрутил, узлов навязал… “О’кей, — говорит Федька, — теперь клади «ерша» вот сюда на стол — через минуту я к вам выйду с ним. И тогда он мой. Нет — я тебе на твой «Рэнглер» аэрографию делаю забесплатно. Чего ты там хотел — морского змея?…”
Вышли из комнаты. Ждут. Проходит минута — нет Федьки. Витек скалится. Две минуты. Три. Пять. Нет ФЭДа. Что за хрень? Витек пожимает плечами, открывает дверь, делает шаг… и застывает в неудобном положении. С “ершом” у горла. Федька любил киношные эффекты.
И только сильно позже уже мне ФЭД признался, что сделал. Освободиться от Витьковых узлов — это и впрямь была утопия. Только экс-спецназовец не был в курсе насчет гибкости Федькиных суставов (экстремал же, экстремал-универсал!…). Я это однажды видел — как он именно что связанные руки из-за спины через голову, вроде Вина Дизеля в фильме “Pitch Black”… Только чуть хрустнуло в плечах. И этим же ножом веревку и разрезал.
27
…Это моя или ее? Нет, это ее.
— Ник, твоя мобила!…
— Подкинь, пожалуйста…
А где она, собственно?… Вот она… Несу Нике на кухню ее голосящий Samsung, совершенно машинально, рефлексу повинуясь, бросаю взгляд на определитель — и еще не осмыслив увиденного, но уже осмыслив свое действие и мимоходом устыдившись, протягиваю ей телефон.
— Спасибо…
Она сама точно так же бегло смотрит на экранчик… Словно запинается. Я бы не обратил на эту запинку, разумеется, внимания — но Ника вдруг поднимает глаза на меня. Я вижу некоторую растерянность, смущение.
— Дэн… — с неловкостью в голосе.
Готовно выставляю капитулянтские ладони и с легчайшим, даже до обиды не доросшим удивлением — секреты у нас появились?… — закрываю дверь. И только тут до меня доходит. 9856819. Тот самый номер. Якобы Кристи. Возможно, ФЭДа. Это с него сейчас звонят Нике.
Оцепенев, спиной к двери, слушаю. Короткие приглушенные реплики. Кажется, сердитые. “Нет!… Я сказала, все!…” Боромотание. “Сколько можно звонить?!” Бормотание. Молчание. Отключилась.
Я резко разворачиваюсь, распахиваю дверь. Она вполоборота смотрит через плечо — стояла лицом к окну. Телефон в полусогнутой руке. Так и стоим. И смотрим.
— Ника… Кто это звонил?
Она молчит — и с каждой секундой этого молчания все становится ясней и безнадежней.
— Никто, — категорически.
— Ответь мне, пожалуйста.
Растерянность. Красные пятна на скулах. Растерянность, и крайняя досада, и раскаяние, и быстро мобилизуемая готовность к отпору — она не привыкла к наездам. Я точно знаю, что надо сейчас, вот сейчас немедленно остановиться, — и так же прекрасно понимаю, что не остановлюсь. Совсем у меня стало никак с тормозами. Достало. Достали. Все — это уже последний гвоздь.
— Я не хочу об этом говорить. — Это должно звучать независимо, но звучит просительно.
— Извини, нам придется об этом говорить.
Отворачивается.
— Это ведь Коба, да? Загадочный грузин из “Кугитиса”, правильно? Крупненький?… Нибелунг?…
Я не контролирую уже, ни хрена не контролирую себя — просто потому, что слишком ясно представляю все. Как этот выродок, этот больной, этот хренов комплексант, с незапамятных дворовых времен, с Аськи, зацикленный на моих девках, бабах, на моих женщинах, как он склеил, мастер, на хрен, профи, ебарь патентованный, ее в том же “Кугитисе” — и ее тоже (мало ему Леры, уроду больному, всегда ему мало!), ЕЕ, ее он тоже трахнул!… отметился… не упустил… коллекционер… падаль… — как раз тогда, когда мы с ней разосрались, поймал, блядь, момент…
— Тату его все рассмотрела?… Он тебе лекции по искусствоведению читал до или после?… Про то, кто такой Конрад Геснер?…
Молчит. Отвернувшись.
Ахаю дверью. Даже жалею, что стекло не вылетает.
И не сразу я соображаю (какое там — сейчас я вообще мало что соображаю): “Сколько можно звонить?” Чтобы ФЭД навязывался бабе? Ха! Ща… Я знаю, чего он звонит. Кому. Он не ей звонит — он мне звонит. Чтобы я, значит, заметил, понял, убедился…
И зажигалку он Лере подарил за тем же. Которую я не мог не опознать… (Что он, урод, про нас-то с Лерой решил?… Что-что… То самое… Ладно, чего уж, будем с собой честны: дружба эта и впрямь со стороны позволяет толкования… разные. Все-таки возрастная дистанция — семь лет — у нас хоть и существенная, но не фатальная… На хрен!)
Все по-прежнему. Как со всеми этими… Как с Дашкой. Как будто это она ему тогда нужна была… Он же не ее тогда отымел — он меня отымел…
9856819… Ну че, а со мной побазарить волны нет? — прямо с собственной мобилы набираю его. Ну давай, урод, давай, ответь… Ну! Если ты со мной в эти игры играешь, если я тебе нужен — давай, блядь, перетрем… Гудки. Гудки.
Ну конечно… Хрен он возьмет, м-мудила…
Трубку берут. Я даже теряюсь несколько…
Потом я теряюсь совсем — потому что отвечает мне вовсе не Федькин голос. Женский. Очень знакомый — но я почему-то не могу понять, чей:
— …Что происходит? Объясни мне! Ты понимаешь, что происходит? Я — нет! Это ведь не жизнь. Это имитация жизни. Словно зомби тщательно выполняет все привычные повседневные дела, пытаясь себя убедить, что он еще жив…
Сашка. Сашкин голос…
Я судорожно отрубаюсь. Я едва удерживаюсь, чтоб не шваркнуть телефон об стену… Ф-фак… Руки не дрожат — но не вполне свои.
Диктофон… Просто диктофон — записал ее, а сейчас… Он же ждал моего звонка. Он же на то и рассчитывал… Затем Нику доставал… А Сашку — просто записал когда-то…
Он, выходит, давно готовился… Это такая многоходовка у него. А Сашкина смерть — что, один из этапов?…
Это ведь все ради меня затеяно… Все? Что — все?…
Он же задвинут на мне — на мне персонально. Он всегда был задвинут на мне.
Не я на нем — наоборот!
(Я ввязывался в махаловки, чтоб не ударить перед ним в грязь лицом. Я нажирался “имантской бодяги”, чтоб не отставать от него. Подписывался на все его затеи. На басухе у него долбил, клеврет, блин, сподвижник… С парашютом скакал, чтоб показать ему: мне тоже не слабо. На Алдара Торнис лез — вслед за ним…
Ну понятно: он же такой был крутой, все за ним увивались, все ему подражали…
Да, многих он провоцировал сам — чтоб не забывали: до него им всем — срать и срать. Но тем и кончалось. Он демонстрировал всем и себе собственное превосходство и успокаивался.
Но я же никогда не пытался выглядеть круче его! Не покушался на его лидерство… Не пробовал превзойти его ни в экстремальности эскапад, ни в количестве баб. На хрен мне это было не нужно. Во-первых, я всегда понимал, что это бесполезно, во-вторых и в главных, класть я всегда хотел на эти кобелиные понты. Я не из тех, кто “меряется хуями”. Я всегда был достаточно уверен в собственной мужской и любой иной состоятельности, чтобы не доказывать беспрестанно ее наличие себе и другим…)
Нет, это он — он на мне клинился… Потому и лучшего друга изображал. В конфиденты лез, в душеприказчики. Очень что-то во мне его интересовало. Волновало… Покоя не давало…
Я вспоминаю — и вспоминается странное. Чуть не все самое интересное и главное в моей жизни, если вдуматься, начиналось так или иначе — с него. На альпинизм я “подсел” после знакомства с Эпнерсом. Но ведь с Эпнерсом меня познакомил — он. Первый свой большой сюжет я снял про местных серфингистов — с которыми меня свел занимавшийся тогда серфингом ФЭД. Моя большая профессиональная “пруха” началась с “Дезертира” — а с чьей подачи я начал делать этот фильм?…
И еще я понимаю: все самое интересное — да. Но и самое опасное. Горы, в которых так легко гробануться… Расследовательская кинодокументалистика, с которой так легко нарваться…
Рисковать по разным поводам — это было свойство его натуры. Но ведь и меня он — и прямо, и косвенно — подначивал рисковать. Нарываться. Все время нашего знакомства…
Но почему — почему я?!
Каждому человеку так или иначе свойственно ощущать себя осью мира, пупом земли и центром циклона. Это понятно, это тупая биология, и если человек тупой своей биологической ипостасью не исчерпывается, означенное ощущение он на рациональный и поведенческий, так сказать, уровень не допускает. Обязан не допускать.
Так вот, на этом уровне среди самых искренних убеждений всю свою осмысленную жизнь я числил постулат об отсутствии во мне какой бы то ни было исключительности. Я всегда “терпеть ненавидел” тех, из кого сознание собственной исключительности перло, — и никогда не позволял себе таковым уподобляться. Нет, мне было приятно, конечно, когда у меня выходило что-то лучше, чем у других, или даже лучше, чем у большинства, или даже чем у подавляющего большинства. Но никогда я не заблуждался по поводу какой бы то ни было собственной “эксклюзивности”.
Разумеется, мне было приятно, когда выделяли меня, и повышенное внимание уделяли мне те, кого выделял я сам. Чрезвычайно горд я был в свое время дружбой с ФЭДом — хотя и не вполне понимал, благодаря чему ее удостоился. Важны и ценны для меня кофепития и заумные разговоры с Лерой — хотя и тут я не берусь сказать, чего она на меня столько дефицитного своего времени тратит… Только с некоторых пор это не вполне объяснимое внимание к моей персоне со стороны разных людей меня скорей пугает.
“Ты, видимо, не в курсе… Но она вообще-то на тебе задвинулась малость…” Ну хорошо — ФЭД… Но это же чепуха: мужик может заставить бабу помешаться на себе — но не на другом же мужике!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
На хрена? На хрена вы это делаете? Чего вам, блядь, от меня надо?!. Зайдя в квартиру, чувствую стремительно нарастающую злость. Игры, значит… продолжаются игры… ни хрена от меня отставать не собираются… Издеваются же твари — под окнами прямо… Порежу колеса на хрен… Ну, че будете делать?… К хренам собачьим покоцаю же… Я верчу в руках “ерш”, я вижу — в тысячный раз, но сейчас с особенным удовольствием, — какое у него славное, прочное, острое лезвие… Зае-бали, суки.
Возможно, я сейчас очень круто ошибаюсь, возможно, я это зря — но решение уже принято. В последний момент еще раз смотрю на эту тачку в окно… Что за?…
Нет тачки.
Минута прошла. Полторы максимум. Уехала? По сторонам гляжу — нигде не видать. Вот “ниссан”, вот “фордешник”, между которыми она стояла… Пусто.
Я даже снова во двор вышел — с ножом в кармане, Джек, блин, зе Риппер… Нигде нет.
Ножик этот, между прочим, — ФЭДов презент. Прощальный, можно сказать. Подарил он мне его незадолго до отъезда — заметил, как я сладострастно пялюсь… Федька любил широкие жесты.
“Ерш” — это модель так называется. Российского производства ножик. Металлическая ручка, шнуром обернутая. Лезвие восемь сантиметров, но по форме — как спортивный катер, или впрямь, как рыба ерш: не настоящая, а какой ее в мультиках рисуют. Загляденье. Только людей, в принципе, таким резать…
Сам же Федька выиграл его на спор. Да не у кого-нибудь — у бывшего спецназовца: был такой Витек, весь из себя… Едва они с ФЭДом повстречались, моментально началось самцовское соревнование. Силы с обеих строн подобрались серьезные и в целом равные. Но Федька не был бы Федькой…
Пили они как-то в большой компании. Витек давай выпендриваться профессиональным умением так человека связать, что никакой Гудини ни в жисть не выпутается. Выпендреж был не пустой — Витек этот и впрямь где-то там служил, и людей, видимо, вязал. ФЭД слушает, слушает — и только хмыкает презрительно. “Не веришь?” — “Ну, насчет Гудини ничего не скажу, а меня тебе слабо, пожалуй, будет: развяжусь…” — “Да-а?…” — “Да”. — “Че, попробуем?” — “Хоть щас”. — “Пацаны, веревку какую-нибудь…” Надыбали веревку. “Ну, — говорит Федька, — вяжи. Как хошь. Только если я распутаться смогу, ножик твой — мой будет”. Ну, Витек расстарался — руки Федьке за спиной скрутил, узлов навязал… “О’кей, — говорит Федька, — теперь клади «ерша» вот сюда на стол — через минуту я к вам выйду с ним. И тогда он мой. Нет — я тебе на твой «Рэнглер» аэрографию делаю забесплатно. Чего ты там хотел — морского змея?…”
Вышли из комнаты. Ждут. Проходит минута — нет Федьки. Витек скалится. Две минуты. Три. Пять. Нет ФЭДа. Что за хрень? Витек пожимает плечами, открывает дверь, делает шаг… и застывает в неудобном положении. С “ершом” у горла. Федька любил киношные эффекты.
И только сильно позже уже мне ФЭД признался, что сделал. Освободиться от Витьковых узлов — это и впрямь была утопия. Только экс-спецназовец не был в курсе насчет гибкости Федькиных суставов (экстремал же, экстремал-универсал!…). Я это однажды видел — как он именно что связанные руки из-за спины через голову, вроде Вина Дизеля в фильме “Pitch Black”… Только чуть хрустнуло в плечах. И этим же ножом веревку и разрезал.
27
…Это моя или ее? Нет, это ее.
— Ник, твоя мобила!…
— Подкинь, пожалуйста…
А где она, собственно?… Вот она… Несу Нике на кухню ее голосящий Samsung, совершенно машинально, рефлексу повинуясь, бросаю взгляд на определитель — и еще не осмыслив увиденного, но уже осмыслив свое действие и мимоходом устыдившись, протягиваю ей телефон.
— Спасибо…
Она сама точно так же бегло смотрит на экранчик… Словно запинается. Я бы не обратил на эту запинку, разумеется, внимания — но Ника вдруг поднимает глаза на меня. Я вижу некоторую растерянность, смущение.
— Дэн… — с неловкостью в голосе.
Готовно выставляю капитулянтские ладони и с легчайшим, даже до обиды не доросшим удивлением — секреты у нас появились?… — закрываю дверь. И только тут до меня доходит. 9856819. Тот самый номер. Якобы Кристи. Возможно, ФЭДа. Это с него сейчас звонят Нике.
Оцепенев, спиной к двери, слушаю. Короткие приглушенные реплики. Кажется, сердитые. “Нет!… Я сказала, все!…” Боромотание. “Сколько можно звонить?!” Бормотание. Молчание. Отключилась.
Я резко разворачиваюсь, распахиваю дверь. Она вполоборота смотрит через плечо — стояла лицом к окну. Телефон в полусогнутой руке. Так и стоим. И смотрим.
— Ника… Кто это звонил?
Она молчит — и с каждой секундой этого молчания все становится ясней и безнадежней.
— Никто, — категорически.
— Ответь мне, пожалуйста.
Растерянность. Красные пятна на скулах. Растерянность, и крайняя досада, и раскаяние, и быстро мобилизуемая готовность к отпору — она не привыкла к наездам. Я точно знаю, что надо сейчас, вот сейчас немедленно остановиться, — и так же прекрасно понимаю, что не остановлюсь. Совсем у меня стало никак с тормозами. Достало. Достали. Все — это уже последний гвоздь.
— Я не хочу об этом говорить. — Это должно звучать независимо, но звучит просительно.
— Извини, нам придется об этом говорить.
Отворачивается.
— Это ведь Коба, да? Загадочный грузин из “Кугитиса”, правильно? Крупненький?… Нибелунг?…
Я не контролирую уже, ни хрена не контролирую себя — просто потому, что слишком ясно представляю все. Как этот выродок, этот больной, этот хренов комплексант, с незапамятных дворовых времен, с Аськи, зацикленный на моих девках, бабах, на моих женщинах, как он склеил, мастер, на хрен, профи, ебарь патентованный, ее в том же “Кугитисе” — и ее тоже (мало ему Леры, уроду больному, всегда ему мало!), ЕЕ, ее он тоже трахнул!… отметился… не упустил… коллекционер… падаль… — как раз тогда, когда мы с ней разосрались, поймал, блядь, момент…
— Тату его все рассмотрела?… Он тебе лекции по искусствоведению читал до или после?… Про то, кто такой Конрад Геснер?…
Молчит. Отвернувшись.
Ахаю дверью. Даже жалею, что стекло не вылетает.
И не сразу я соображаю (какое там — сейчас я вообще мало что соображаю): “Сколько можно звонить?” Чтобы ФЭД навязывался бабе? Ха! Ща… Я знаю, чего он звонит. Кому. Он не ей звонит — он мне звонит. Чтобы я, значит, заметил, понял, убедился…
И зажигалку он Лере подарил за тем же. Которую я не мог не опознать… (Что он, урод, про нас-то с Лерой решил?… Что-что… То самое… Ладно, чего уж, будем с собой честны: дружба эта и впрямь со стороны позволяет толкования… разные. Все-таки возрастная дистанция — семь лет — у нас хоть и существенная, но не фатальная… На хрен!)
Все по-прежнему. Как со всеми этими… Как с Дашкой. Как будто это она ему тогда нужна была… Он же не ее тогда отымел — он меня отымел…
9856819… Ну че, а со мной побазарить волны нет? — прямо с собственной мобилы набираю его. Ну давай, урод, давай, ответь… Ну! Если ты со мной в эти игры играешь, если я тебе нужен — давай, блядь, перетрем… Гудки. Гудки.
Ну конечно… Хрен он возьмет, м-мудила…
Трубку берут. Я даже теряюсь несколько…
Потом я теряюсь совсем — потому что отвечает мне вовсе не Федькин голос. Женский. Очень знакомый — но я почему-то не могу понять, чей:
— …Что происходит? Объясни мне! Ты понимаешь, что происходит? Я — нет! Это ведь не жизнь. Это имитация жизни. Словно зомби тщательно выполняет все привычные повседневные дела, пытаясь себя убедить, что он еще жив…
Сашка. Сашкин голос…
Я судорожно отрубаюсь. Я едва удерживаюсь, чтоб не шваркнуть телефон об стену… Ф-фак… Руки не дрожат — но не вполне свои.
Диктофон… Просто диктофон — записал ее, а сейчас… Он же ждал моего звонка. Он же на то и рассчитывал… Затем Нику доставал… А Сашку — просто записал когда-то…
Он, выходит, давно готовился… Это такая многоходовка у него. А Сашкина смерть — что, один из этапов?…
Это ведь все ради меня затеяно… Все? Что — все?…
Он же задвинут на мне — на мне персонально. Он всегда был задвинут на мне.
Не я на нем — наоборот!
(Я ввязывался в махаловки, чтоб не ударить перед ним в грязь лицом. Я нажирался “имантской бодяги”, чтоб не отставать от него. Подписывался на все его затеи. На басухе у него долбил, клеврет, блин, сподвижник… С парашютом скакал, чтоб показать ему: мне тоже не слабо. На Алдара Торнис лез — вслед за ним…
Ну понятно: он же такой был крутой, все за ним увивались, все ему подражали…
Да, многих он провоцировал сам — чтоб не забывали: до него им всем — срать и срать. Но тем и кончалось. Он демонстрировал всем и себе собственное превосходство и успокаивался.
Но я же никогда не пытался выглядеть круче его! Не покушался на его лидерство… Не пробовал превзойти его ни в экстремальности эскапад, ни в количестве баб. На хрен мне это было не нужно. Во-первых, я всегда понимал, что это бесполезно, во-вторых и в главных, класть я всегда хотел на эти кобелиные понты. Я не из тех, кто “меряется хуями”. Я всегда был достаточно уверен в собственной мужской и любой иной состоятельности, чтобы не доказывать беспрестанно ее наличие себе и другим…)
Нет, это он — он на мне клинился… Потому и лучшего друга изображал. В конфиденты лез, в душеприказчики. Очень что-то во мне его интересовало. Волновало… Покоя не давало…
Я вспоминаю — и вспоминается странное. Чуть не все самое интересное и главное в моей жизни, если вдуматься, начиналось так или иначе — с него. На альпинизм я “подсел” после знакомства с Эпнерсом. Но ведь с Эпнерсом меня познакомил — он. Первый свой большой сюжет я снял про местных серфингистов — с которыми меня свел занимавшийся тогда серфингом ФЭД. Моя большая профессиональная “пруха” началась с “Дезертира” — а с чьей подачи я начал делать этот фильм?…
И еще я понимаю: все самое интересное — да. Но и самое опасное. Горы, в которых так легко гробануться… Расследовательская кинодокументалистика, с которой так легко нарваться…
Рисковать по разным поводам — это было свойство его натуры. Но ведь и меня он — и прямо, и косвенно — подначивал рисковать. Нарываться. Все время нашего знакомства…
Но почему — почему я?!
Каждому человеку так или иначе свойственно ощущать себя осью мира, пупом земли и центром циклона. Это понятно, это тупая биология, и если человек тупой своей биологической ипостасью не исчерпывается, означенное ощущение он на рациональный и поведенческий, так сказать, уровень не допускает. Обязан не допускать.
Так вот, на этом уровне среди самых искренних убеждений всю свою осмысленную жизнь я числил постулат об отсутствии во мне какой бы то ни было исключительности. Я всегда “терпеть ненавидел” тех, из кого сознание собственной исключительности перло, — и никогда не позволял себе таковым уподобляться. Нет, мне было приятно, конечно, когда у меня выходило что-то лучше, чем у других, или даже лучше, чем у большинства, или даже чем у подавляющего большинства. Но никогда я не заблуждался по поводу какой бы то ни было собственной “эксклюзивности”.
Разумеется, мне было приятно, когда выделяли меня, и повышенное внимание уделяли мне те, кого выделял я сам. Чрезвычайно горд я был в свое время дружбой с ФЭДом — хотя и не вполне понимал, благодаря чему ее удостоился. Важны и ценны для меня кофепития и заумные разговоры с Лерой — хотя и тут я не берусь сказать, чего она на меня столько дефицитного своего времени тратит… Только с некоторых пор это не вполне объяснимое внимание к моей персоне со стороны разных людей меня скорей пугает.
“Ты, видимо, не в курсе… Но она вообще-то на тебе задвинулась малость…” Ну хорошо — ФЭД… Но это же чепуха: мужик может заставить бабу помешаться на себе — но не на другом же мужике!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60