Я принял единственно правильное решение: встал. И, обращаясь к одной Элен, сказал:
— Спасибо за ваш прекрасный обед…
И пошел прочь большими шагами, полный достоинства, как лорд-мэр.
Конечно, это был разрыв. Мои отношения с девицами Лекэн закончились. Вспышка Евы была такой резкой, что Элен даже не пробовала извиниться. Спасти положение мог только случай. И он представился самым забавным образом.
Когда я шел по бордюру бассейна, «я выбрал этот путь из желания не задеть коляску калеки», нога моя попала в кольцо для поднятия плиты, закрывавшей экран. Зацепившись, я не смог удержать равновесие, другая нога скользнула по отполированному краю бассейна, и я упал в воду. Все произошло мгновенно.
Теперь я сидел в воде, глубина которой не превышала сорока сантиметров, вид у меня был очень рассерженный и самый нелепый.
Сестры смеялись до слез. Я встал, по мне стекала вода, я был зол и на сестер, и на себя. У меня возникло жуткое желание надавать пощечин этим двум бездельницам, даже рука задрожала.
Но ведь, как вам известно, из всех проявлений человеческих чувств смех — наиболее заразителен. Гнев мой вскоре сменился самым сумасшедшим хохотом, которым я когда-либо смеялся в своей жизни. Я даже сел на борт бассейна, согнутый пополам этим взрывом, и ноги по-прежнему оставались в воде.
Первой перестала смеяться Элен. Она встала и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из бассейна.
Стоя на каменных плитах патио, в брюках, прилипших к ногам, я по-прежнему походил на какого-то гротескного персонажа.
— Вам нужно переодеться, — сказала мне Элен, — пойдемте в ванную… Я дам вам халат, и мы пошлем Амелию в отель взять вашу одежду. Где вы остановились?
— В «Голубых волнах»…
Я прошел вслед за ней к ванной комнате на втором этаже. Снимая мокрый костюм, я услышал, как она отдавала распоряжения служанке, и сразу же подумал о своем неоплаченном счете. Да никогда в жизни владелец этого достопочтенного заведения не отдаст служанке мои вещи! Умирая от стыда, я приоткрыл двери:
— Мадемуазель Лекэн!
Элен сразу же подошла.
Ну и смешон же я был, пожалуй, в этом белом халате, слишком узком для моих широких плеч! К тому же он был мне слишком короток, и рукава едва доходили до локтей.
— Я… Я думаю, не стоит беспокоить вашу служанку… Если она выгладит брюки, этого будет достаточно, чтобы я смог выйти в город…
Элен и слушать меня не хотела:
— И не думайте даже! Брюки так намокли! Да они и через день будут еще влажными.
— Тем хуже… Я…
Она хотела было протестовать еще, как вдруг все поняла. Я покраснел. Стыд обжег мне щеки. Элен отвернулась и позвала служанку:
— Амелия!
— Мадемуазель? — сразу же отозвалась та.
— Господин Менда будет жить здесь некоторое время. Договоритесь обо всем с владельцем отеля и возьмите такси, чтобы забрать багаж.
Амелия была потрясена.
— Здесь… — пробормотала она невнятно, но сразу же спохватилась:
— Хорошо, мадемуазель.
— Я думаю, — сказала мне Элен, что вы не откажете в этой радости Еве.
Она улыбнулась. Но это была не прежняя улыбка. Теперь в ней было что-то судорожное.
Если бы я не находился в столь щекотливом положении, то еще раз отклонил бы ее предложение. Но видец у меня был таков, что в голове оставалась лишь одна мысль: спрятаться до тех пор, пока не оденусь прилично.
— Мы поговорим об этом позже, — вздохнул я. Элен прошла передо мной и открыла дверь, выходящую на деревянную лестницу, покрашенную под мрамор.
— Я покажу вам сейчас вашу комнату. Мою комнату!
Ничего не скажешь — удивительное было приключение!
Глава 4
Во всяком случае, в ту ночь я спал очень хорошо.
Проснулся я назавтра, заслышав легкий скрип возле моей комнаты.
Вскочил с кровати и подошел к окну. Это была задняя сторона дома.
Я застыл от удивления, когда увидел, что Элен делает упражнения на гимнастических кольцах, и не просто делает, а безупречно! Рядом висел канат. Одета она была в голубые шорты и сине-белую полосатую майку, которая подчеркивала великолепную грудь. Это нужно было видеть вблизи!
Я наспех умылся, надел льняные брюки и белый свитер. За несколько дней я прилично загорел, несмотря на то, что часами сидел в казино, а эта белоснежная одежда должна была оттенить мой загар.
* * *
В доме было тихо, как в храме. Я прокрался по лестнице неслышно, как волк. В холле уже пахло чудесным кофе.
Часы пробили шесть. Вот уже долгие годы я никогда не вставал так рано. Пересекая патио, я вышел к задней стороне дома.
Элен по-прежнему делала упражнения на кольцах. Их скрип напоминал мне тоскливый крик зимних птиц. Я подошел к Элен со спины. Закурил сигарету, сел на большой камень и стал рассматривать ее. Она выполняла такие упражнения, которые можно увидеть лишь на соревнованиях в залах.
Наконец она стрелою вытянула ноги, подтянулась и выпрямилась, медленно раздвинула кольца и прогнулась назад. Только теперь она заметила мое присутствие. И сразу же соскочила на землю. Лицо ее раскраснелось, грудь часто приподнималась.
— Браво, прекрасно работаете! — сказал я. Она хотела заговорить, но все еще не могла отдышаться.
— Вы делаете это каждое утро? Она кивнула головой:
— Да, ничего другого не остается, чтобы поддерживать себя в форме.
Я бросил сигарету. И все никак не мог насмотреться на мою хозяйку. Длинные ноги, тонкая талия, упругая грудь — у меня холодок пробегал по спине.
— А вы и встаете так рано каждое утро, чтобы позаниматься?
— Да… Из-за сестры. Не хочу, чтобы она это видела. Дурак, я спросил, почему.
— О, да, конечно! — сразу же поправился я, поняв, как могло это зрелище расстроить калеку.
Ей нужно было идти переодеваться, а мне так не хотелось расставаться — я не мог оторвать от нее глаз!
— Скажите, Элен, я могу задать вам один нескромный вопрос?
— Давайте…
— Сколько вам лет?
Она вытерла рукою пот со лба:
— Тридцать два…
— Мой вопрос не обидел вас?
— Совсем нет.
— Тогда позвольте задать вам второй? Она улыбнулась:
— Почему бы и нет!
— В общем-то, Элен, в тридцать два года незамужняя девица — простите, старая дева… Не вы, конечно! Но куда это все ведет?
Я тотчас понял, что зашел слишком далеко. Она побледнела. Даже взгляд как-то нехорошо засветился.
— Я веду здоровый, размеренный образ жизни, — сказала она. — Делаю разные упражнения, вы сами видите…
Тут я увидел, что она совсем растерялась, и мне захотелось обнять ее.
— Простите меня… Совсем идиот… Вы более чем красивы, Элен, вы прекрасны! А она рассердилась:
— Терпеть не могу, когда мне делают комплименты. Не в моем они вкусе.
И она убежала, а я, пристыженный, остался стоять на месте. Тут я услышал взрыв смеха и увидел в окне на втором этаже лицо Евы. Она была свидетелем всей этой сцены. Я помахал ей рукой. Вместо того, чтобы ответить, она отошла от окна.
* * *
В глубине холла был пристроен своеобразный лифт для поднятия коляски Евы на второй этаж. Впрочем, устройство это было больше похоже на грузоподъемник: вместо двери в нем был ремень безопасности, как в старых трамваях.
В тот момент, когда я проходил в холл, Ева приземлялась. Жалея ее всей душой, я все же не мог восхититься легкостью и элегантностью ее движений. Она маневрировала коляской так же свободно и непринужденно, как мы ходим. Чувствовалось, что эта коляска стала ее прямым продолжением.
В это утро на ней была шотландская сорочка, расстегнутая настолько, что был виден белый лифчик. Это взволновало меня, как взволновало вчера созерцание ее безупречных форм.
Я приблизился к ней, стараясь улыбаться:
— Хорошо выспались, Ева? Она усмехнулась:
— Вы шутите, я полагаю? Вот уже несколько лет я сплю плохо.
— В вашем возрасте!
— Мой возраст тут ни при чем, вы все должны понимать…
— Вы ночью сочиняете?
— Да.
— Так вот почему ваши поэмы такие.., черные? Нет ничего хуже горизонтальных идей.
Она рассматривала меня в упор. Сейчас она была еще светлее, чем вчера.
— Я хотела бы, чтобы у меня были.., вертикальные идеи, Виктор. К сожалению, это невозможно. Что мог сказать я ей в утешение?
— Вы не спрашиваете у меня о моем возрасте, — почти прошептала она. Я покраснел.
— Ваш возраст виден по вашему личику: двадцать.
— Угадали. А вам сколько?
— Столько же — двадцать восемь.
Она рассматривала меня с восхитительным бесстыдством, дошла до того, что объехала вокруг меня на своей коляске.
— А вы красивы, — сказала она мне наконец, пародируя мое недавнее обращение к Элен:
— Вы почти красивы.
— Вы что, — разозлился я, — предложили мне остаться здесь, чтобы смеяться над моей внешностью?
— Ну что вы! Скорее, чтобы рассматривать вас. А то я уже начала спрашивать у себя, существуют ли на свете мужчины.
Появилась Амелия. Она терпеть меня не могла, и ее глазки-пуговки выдавали ее отношение ко мне.
— Завтрак подан.
Я шел рядом с коляской Евы до гостиной. Элен уже ждала нас там. Теперь на ней были крестьянская юбка и белая блузка. Она прямо на глазах молодела.
Выпив чашку крепкого кофе, я отодвинул свой стул от стола.
— Теперь уже решено твердо: я вас покидаю. Сестры одновременно напряглись, с одним и тем же выражением ошеломленности на лице.
— Вот, опять начинается, — вздохнула Ева. Я встал и начал нервно ходить по комнате.
— Нет смысла подчеркивать нелепость моего пребывания здесь, — продолжил я. — У меня характер не помойного кота, и я никогда не позволю, чтобы надо мной зубоскалили женщины.
— Вы употребляете слова, которые портят все, — прошептала Элен.
— Я употребляю те слова, которые подходят к данной ситуации — вот и все! Боже, ну подумайте хоть немного! Вот я у вас, ем за вашим столом, сплю на вашей кровати, не имея ни гроша в кармане и ни малейшей идеи в голове, как мне хоть бы этот самый грош раздобыть… Вы считаете, это нормально?
Ева рассматривала меня, как рассматривают странную картину, разве что не приложила руку к глазам.
— Люблю, когда он сердится, — вздохнула она. — Он просто прекрасен, ты не находишь?
— Да замолчи ты! — закричала Элен. Никогда еще я не видел ее такой возбужденной. Щеки ее стали совсем красные.
— Послушайте, Виктор, я сожалею, что вы не поняли, с кем имеете дело. Несмотря на все наши деньги, мы — всего лишь две бедные девушки. Мы ведь в этом доме как узницы…
— А чья в этом вина? — возразил я. — Кто запирает вас здесь?
— Все, кроме нас… Если бы вы знали… Есть определенные обстоятельства… Наш папа был затворник. У него было, я должна признать, не так уж мало горестей… Мама, рожая меня, умерла,.. Он оплакивал ее десять лет, прежде чем снова женился… Его вторая жена почти годилась ему в дочери. Она оставалась с ним, пока не родила Еву.., а потом убежала с одним мужчиной. Вот тогда он и обосновался здесь вместе с нами… Он был похож на больного зверя. И вырыл эту огромную яму между нами и.., внешним миром…
Элен замолчала. Слезы текли по ее пылающим щекам. А она и не чувствовала их…
В одно мгновение я все понял… Они никогда не знали настоящей, шумной и теплой жизни внешнего мира… Вот почему так привязались они вдруг ко мне… Ко мне — человеку, представлявшему в их глазах весь остальной мир…
— А потом заболела Ева, — добавила Элен.
— Без меня ты бы имела свой шанс, — тихо сказала Ева. — Я об этом часто думаю, ты ведь знаешь… Моя каталка у тебя на шее, жертвовать собой…
Я сел — не выдерживал больше горечи их признаний. Устал.
— Хорошо, слушайте… Они замолчали.
— Хорошо, я останусь здесь еще на какое-то время… Но лишь при условии, что найду себе место…
— Спасибо, — прошептала Элен.
— Место, — чуть ли не проворчала Ева, — это нетрудно, я предлагаю вам…
— Место садовника? — перебил я.
— Нет, секретаря… Мы будем вместе писать книгу… Сколько вы хотите?..
На лице у Элен была невыносимая мука. Она не могла не соглашаться часто с сестрой и поэтому просто отворачивала глаза со смиренным видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14