— Несмотря, на все ваше состояние, Ева, я слишком дорог. Не по вашим средствам… Хорошо, я выйду. До вечера.
Я ушел, не сказав больше ни слова.
* * *
Мне стало лучше оттого, что я почувствовал снова дыхание улиц, моря, пестрой толпы купальщиков. Обстановка в доме скверно действовала на меня. Излишне расслабляла. Даже деморализовала. Я почувствовал, что не смогу оставаться в нем долго, — нервы не выдержат.
У меня в кармане и су завалящего не было, но это не слишком пугало. В отличие от однообразной жизни сестер Лекэн, моя казалась мне богатой надеждами, и я уже совершенно не понимал, отчего же хотел покончить с собой позавчера.
Я шел маленькими улочками. Раскаленный асфальт, раскаленные стены и крыши домов. Воздух был совершенно неподвижен, и небо казалось белым. По дороге ротозейничал. Наконец нашел затерявшееся в скалах уединенное местечко. Лег, вытянулся, подложив руки под затылок, и слушал, как постепенно убаюкивает меня шумное море…
В полдень я почувствовал голод. Захотелось вернуться в мое новое прибежище, но сдержала элементарная мужская гордость. Я стал думать о своем положении. Когда я говорил о том, что должен «найти здесь место», то это больше означало благие пожелания.
Я не представлял, какое место меня устроит. Не могу же я, конечно, забыть о самолюбии и сдавать напрокат велосипеды или подсоблять в ресторане?!
У меня было какое-никакое образование, и я сносно говорил по-английски. Точнее, кое-как говорил. Теперь я понимал, как опрометчиво поступил, покинув столицу. В Париже любой человек может «найти свою дыру». Нужно ожесточиться и вступить в схватку. Но вот в этой стране каникул…
* * *
Внезапно я услышал, что на дороге остановилась машина и сигналит. Это был американский автомобиль. Я сложил руку козырьком — солнце слепило глаза, — я увидел за рулем Элен. Я встал, обрадовавшись возможности снова увидеть ее, — тем более одну.
На ней был голубой костюм — этот цвет так шел ей… Взгляд у нее был очень довольный.
— Я так и думала, что вы здесь, — тихо сказала она.
— Но почему?
— А куда может пойти человек без денег, если не на берег моря?
— Логично, мисс Шерлок Холмс!
Мне было очень приятно, что она застала меня на месте преступления — в полном ничегонеделании. Теперь меня всегда можно будет пощипать за хвост по поводу моих так называемых поисков работы…
— Видите ли, — буркнул я, — я теперь на песке, то бишь, оглянитесь вокруг, почти на мели — в полном смысле этого слова!
Я вдруг посмотрел на нее с неприязнью, думая, не она ли была той самой ночной психопаткой. У меня даже холодок пробежал по спине.
— Почему вы смотрите на меня такими злыми глазами? — удивилось она.
— Я.., я думаю Элен.
— Интересно, о чем?
Я смотрел ей прямо в глаза, можно сказать, «вставился в ее рассудок».
— Я думаю, не вы ли это были той самой ночной женщиной…
— Которая сбила вас?
— Да, той, которая.., сбила меня, Элен! Она даже не моргнула. Ни один мускул на лице не дрогнул. Глаза ее оставались чистыми и грустными.
— А вы упрямы… Я ведь уже сказала вам, что никогда не выезжаю ночью. И потом, вы что, серьезно, можете себе представить, что я, сбив человека, могу убежать? Ну и мнение у вас обо мне, Виктор!
— Простите меня… Воображение… Где вы были все это время сегодня, Элен?
— Искала вас…
— Искали меня?!
— Да, искала вас!
— Нет, я не могу понять, что происходит. Объясните, Элен, пожалуйста.
Ничего не ответив, она вышла из автомобиля. На ней были туфли без каблука, из голубой кожи. Она сделала несколько шагов по песку и уселась на скале.
— У моей сестры бывает глубокая депрессия. Это часто у нее происходит, но чтобы так сильно, как сейчас, — никогда. Мне кажется, это ваше появление так на нее повлияло.
— Мое появление? Элен кивнула головой.
— Ну вот, вы сами видите, — развел я руками, — мне нужно исчезнуть. Но все-таки, что ей мое присутствие?!
— Неужели вы еще не понимаете, Виктор, что она влюбилась в вас с первого взгляда?
Я вдруг почувствовал, как что-то мерзкое подступило к горлу. Мысль о такой близости показалась мне подобной мысли о кровосмешении…
— В таком случае мне нечего колебаться. Я исчезну на четвертой скорости. Элен посмотрела на меня презрительно:
— А вы не очень сострадательны, господин Менда!
— Но есть сострадание невозможное, мадемуазель Лекэн!
Какое-то время она оставалась задумчивой, потом вдруг улыбнулась.
— Какая удивительная у нас встреча, — прошептала она. — С тех пор, как вы переступили порог нашего дома, мы не можем и десяти слов произнести, чтобы не бросить друг другу в лицо что-нибудь обидное.
— Правда, наши отношения сразу не очень заладились…
Мы замолчали. Но Элен оставалась сидеть на месте. Постепенно я стал с восхищением смотреть на то, как благородно прямо, с каким аристократизмом держит она голову. Ото всего в ней исходило впечатление легкости и элегантности. У нее было то, чего так не хватает многим и многим женщинам: класс или, если хотите, порода.
— Так, значит, вы исчезаете? — спросила она.
— Мне нужно исчезнуть. Несмотря на свои двадцать лет, ваша сестра совсем еще девочка… Было бы опасно развивать в ней, тому не препятствуя, подобное чувство… Пока еще эта так называемая любовь с первого взгляда, о которой вы сказали, всего лишь девичья химера. Ева заинтересовалась мной, как интересуются понравившейся книгой…
— Вы ее не знаете. Уже слишком поздно, Виктор! Я сжал в кулаке песок.
— Вот на что похожа ее любовь, Элен… — Я разжал кулак.
Несколько песчинок впечатались в мою ладонь. И вдруг Элен положила свою ладонь на мою — песчинки слегка царапнули ее и мою кожу. Сердце мое вдруг так переполнилось, что я не мог уже больше молчать. То, что я теперь чувствовал, охватило всего меня.
Я осторожно взглянул на нее. Ее светло-голубые глаза смотрели далеко в море.
— Элен! — окликнул я ее.
— Да?
— Это не из-за Евы мне нужно исчезнуть…
— А?
— Это из-за вас…
Только не думайте, что она вздохнула или бросила на меня какой-нибудь там особенный взгляд. Она подождала мгновение, потом высвободила свою руку из моей — будто птица слетела с ветки.
— Вы меня понимаете, Элен?
— Я не знаю.
— Вы это прекрасно знаете…
— Хорошо, допустим, что знаю, и что тогда? Она что, думал я, усложняла, играя, мое и без того затруднительное положение? Или же хотела провести меня дорогами правды к глубинам своего сердца?..
— Что тогда? — ответил я. — Тогда ничего, Элен… Если бы я был авантюристом, тогда бы я смог вести игру… Но увы, я всего лишь честный малый… Слишком много совестливости и слишком мало наглости, чтобы приспосабливаться к нашей эпохе. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Вывод?
— Вывод прост: не в наших интересах, ни в моих, ни в ваших, продолжать то, что начато. Во всяком случае, я не чувствую себя на это способным.
Она встала:
— Все будет, как вы того захотите, Виктор… Я только прошу у вас два или три дня отсрочки — время, которое потребуется вам, чтобы разочаровать Еву.., по возможности, половчее. Нужно непременно посеять разочарование в ее мечтательной душе.., как сеют ядовитые вещества.., чтобы убить.., сорняки… Вы идете?
Я пошел за ней. Когда мы сели в машину, я сразу же вспомнил свою схватку с ночной искательницей приключений, вспомнил так ярко, как если бы это было сейчас. Нет, женщина, снявшая меня на улице, как матрос в борделе снимает шлюху, не могла быть Элен…
Или скорее наоборот: Элен не могла быть этой женщиной!
Глава 5
Ева ждала нас на крыльце. Глядя на ее коляску, медвежью шкуру и золотистые волосы, можно было подумать, что она позирует художнику.
Увидев, что я выхожу из машины, она резко развернулась и быстро покатила вглубь дома. А когда мы вошли в холл, подъемник был уже на втором этаже.
— Зачем эта игра? — спросил я у Элен.
— Ас ней ничего нельзя угадать. Ей было тоскливо, тревожно, а теперь, когда она немного успокоилась, можно и подурачиться. Вполне возможно, будет дурачиться до завтра.
— Ну что ж, посмотрим. Где ее комната?
— Первая дверь налево от подъемника.
Я бросился вверх по лестнице, твердо решив сразу же начать разрушительную работу «разочарователя». Сейчас я быстро выбью из дурехи всю эту любовь с первого взгляда!
Я с силой постучал в дверь.
Ева не ответила. Тогда я сам попытался открыть, но чудачка закрыла дверь на задвижку.
— Ева, откройте сейчас же! Молчание.
— Предупреждаю, что я сразу покину ваш дом, если вы сию же минуту не откроете. Можете тогда посылать вдогонку!
Ева решила открыть. Оказывается, она была прямо за дверью, держала руку на задвижке, потому что дверь открылась мгновенно.
Я вошел в эту девичью обитель. Нежный запах духов. Нежно-розовые обои. Гармонию завершали пурпурные ковры. Мебель из светлого дерева в стиле Карла X. Опаловые безделушки — розовые или белые.
— Объясниться с вами…
Я испугался, не больна ли она: лицо у нее было почти белое, губы обескровились, в отсутствующем взгляде таился какой-то мистический страх.
Я закрыл дверь. Ева отъехала к самой стене.
— Я пришел поговорить о ваших манерах, голубка!
— Вам не стыдно? Что за манеры у вас?!
— И вы еще смеете считать себя воспитанным человеком? Вы знаете, я, пожалуй, большего грубияна в жизни не встречала.
— Извините, но коль вы назвали меня своим другом, я буду вести себя с вами как друг и постараюсь помочь вам.
Мне показалось, Ева хотела сказать мне в ответ что-нибудь грубое, но почему-то смолчала: может, не нашла слова, а может, из-за того, что едва сдержала икоту — от волнения она, что ли, у нее возникла?
— Ева, — начал я, — вы считаете, ваша инвалидность дает вам многие права, в то время как на самом деле она дает тем, кто заботится о вас, многие обязанности! Вместо того, чтобы жить в вашем положении, пусть и не очень легком, мужественно, вы избираете самый легкий путь: горечь.
— А что я по-вашему, должна делать? Просить милостыню? Сидеть где-нибудь на перекрестке с протянутой рукой? Вы этого от меня хотите?
— Замолчите! И попробуйте понять: забыть о том, что вы не можете ходить, ненависть к ходящим вам не поможет! Если вы не изживете в себе эту ненависть, то ни вы сами, ни они не забудут о вашем положении ни на минуту!
— Это проповедь?
Она была просто отвратительна в своем стремлении показаться наглой. Я ударил ее по щеке. Впервые в жизни я поднял руку на женщину. Никогда бы не мог поверить, что способен на это.
Я ударил ее, как можно ударить грязную шлюху, которая вяжется к вам так, что выводит из себя. Уже только потом я понял, что рука-то моя была как свинцовая. Я был очень огорчен своей несдержанностью. Мне стыдно было посмотреть Еве в глаза. Я нервно схватился за ручку двери. Глаза будто туманом застлало.
— Виктор! — крикнула она.
Я повернулся к ней. Ее правая щека пылала. И все же на лице у нее сияла улыбка, а глаза были снова зеленее воды в бассейне.
— Подойдите! — позвала она меня рукой.
Я повиновался. Мне показалось, что она может сейчас расцарапать мне все лицо. Я уже предчувствовал, как больно могут впиться в него ее ногти. А она обхватила мою голову руками и, притянув к ее к себе, с силой впилась в мой рот своим. У нас даже зубы заскрежетали, и я сразу же почувствовал во рту горький вкус крови — Ева прокусила мне верхнюю губу. Я попробовал отступить, но она так сильно прижала меня к себе, что я не мог высвободиться — я ведь был наклонен. Я почувствовал, как ее горячее дыхание буквально входит в меня. Теперь она уже целовала меня совсем исступленно… Сначала я противился этому слиянию, еще недавно показавшемуся бы мне просто чудовищным, но вскоре забыл о том, что представляла из себя эта женщина… И уже сам стал целовать ее с не меньшей страстью.
Когда я в конце концов высвободился, голова у меня шла кругом. Я приложил к губе платок.
Полузакрыв глаза, она наблюдала за каждым моим движением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14