"Мы знаем вас совсем другой", "Наших выпускниц ждут сотни блестящих предложений", "Мы с полной гарантией доведем до совершенства ваш облик, осанку, манеру держаться, вашу фигуру и ваш интеллект", "Мы научим вас красиво ходить и красиво говорить"...
Мисс Хадсон творила чудеса на третьем этаже дома на Вайн-стрит. Холл представлял собой небольшой зал, стиль которого создавали изразцы в сварных стальных рамах и знающие себе цену молодые и в той или иной степени очаровательные женщины. Две из них явно уже прошли курс обучения; свой профессиональный реквизит они носили с собой в коробках из-под шляпок, у обеих было одинаковое выражение лица, наполовину разочарованное, наполовину тревожное, как у пассажирок, которые давно дожидаются поезда и во все глаза глядят на рельсы – не покажется ли спасительный вагон.
Они засекли Блэкшира и тотчас завели оживленную беседу:
– Ты помнишь Джуди Холл? Так вот, она наконец-то обручилась.
– Да ну? Как же ей это удалось?
– Не смею строить догадки. Я хочу этим сказать, что она пользовалась довольно рискованными методами, разве не так?
– Должно быть, так. В прошлом году она пустилась во все тяжкие. Ты обратила внимание, какой у нее цвет лица? И какая манера держаться?
– Ее портит не манера держаться, а фигура.
– Держу пари, мисс Хадсон могла бы делать чудеса...
"Мы научим вас красиво ходить и красиво говорить".
Блэкшир подошел к столику секретарши, и "пассажирки" прекратили болтовню. Еще один поезд прошел без остановки.
– Мисс Хадсон назначила мне встречу. Моя фамилия Блэкшир.
Ресницы секретарши опустились, словно под тяжестью макияжа.
– Мисс Хадсон сейчас на разговорном уроке, мистер Блэкшир. Не угодно ли подождать?
– Хорошо.
– Присядьте сюда, пожалуйста.
И секретарша прошла красивой походкой через всю комнату и исчезла за дверью с филенками из матового стекла и табличкой "Вход воспрещен". Через минуту оттуда вышла коротенькая женщина с волосами цвета японской хурмы и соответственно накрашенным ртом. Она не раскачивала бедра при ходьбе. Шагала быстро, откинув плечи назад и вытянув вперед голову со слегка вызывающим видом, будто шла навстречу сильному ветру или сердитому клиенту.
– Я Лидия Хадсон. – Голос звучал неожиданно мягко и приятно, с легким новоанглийским акцентом. – Извините, что заставила вас ждать, мистер Блэкшир.
– Вы не заставили меня ждать.
– Я была изрядно удивлена вашим телефонным звонком. Вы говорили так загадочно.
– Я бы сказал – озадаченно.
– Очень хорошо. – Она улыбнулась профессиональной улыбкой, не затронувшей ее глаз. – Надеюсь, вы не из полиции, мистер Блэкшир?
– Нет.
– Может, вы нотариус и разыскиваете эту Меррик как затерявшуюся наследницу? Вот было бы забавно.
– Да, действительно.
– Но это не тот случай?
– Нет.
– Такого не бывает. – Мисс Хадсон глянула на двух натурщиц, которые держались благородно и делали вид, что не слушают. – Насчет вас никто не звонил, девушки. Мне очень жаль.
Одна из натурщиц поставила на ковер свою коробку из-под шляпки и подошла поближе:
– Но, мисс Хадсон, вы сами велели прийти к двум, и вот мы...
– Терпение, Стелла. Выдержка и терпение. Один миг несдержанности может так же повредить вашему цвету лица, как два эклера.
– Но...
– Не забывайте, Стелла, что вы теперь наша выпускница. И вам непозволительно вести себя как новенькой, – и, обратившись к Блэкширу, мягко добавила: – Пойдемте в мой кабинет. Здесь, при этих глупышках, разговаривать невозможно.
Кабинет мисс Хадсон был искусно оснащен для заманивания новых учениц. По обе стороны стола, за которым она сидела, стояли лампы с розовым абажуром, выгодно оттенявшие цвет ее лица и создававшие впечатление, что волосы у нее почти естественного цвета. Другая часть комнаты, предназначенная для будущих клиенток, освещалась мертвенно-бледным мерцанием висевших у потолка ламп дневного света, а по обеим боковым стенам стояли зеркала от пола до потолка.
– Это мой кабинет для консультаций, – сказала мисс Хадсон. – Я никогда не критикую недостатки девушек сама. Просто прошу их посмотреть в зеркало и сказать, что в них кажется им не так. Это способствует установлению доверительных отношений и помогает в работе. Прошу вас, садитесь, мистер Блэкшир.
– Спасибо. А чем это помогает в работе?
– Я часто обнаруживаю, что девушки более строги в своих данных, чем я. Они ожидают от себя большего, понимаете?
– Не совсем.
– Ну, иногда приходит очень хорошенькая девушка, и я не вижу, что у нее не так. А она видит, потому что сравнивает себя, возможно, с Авой Гарднер или еще какой-нибудь кинозвездой. И соглашается пройти курс. – Мисс Хадсон сухо улыбнулась. – Результаты мы гарантируем, разумеется. Сигарету?
– Нет, спасибо.
– Ну вот, теперь вы знаете о моем бизнесе не меньше моего. Вернее, – добавила она, метнув на посетителя проницательный взгляд, – столько, сколько вам требуется.
– Это очень интересно.
– Иногда меня мутит от всего этого, но жить как-то надо, у меня трое детей. Младшей дочери четырнадцать. Вот дам ей закончить колледж или выдам замуж за какого-нибудь надежного парня и брошу это занятие. Буду расхаживать по дому весь день в халате и шлепанцах и за всю оставшуюся жизнь ни разу не открою баночку с кремом для лица. Каждое утро буду смотреться в зеркало и хихикать, увидев новую морщинку или седой волос. – Она остановилась, чтобы перевести дух. – Не обращайте на меня внимания. Я все шучу. Или мне так кажется. Но, как бы там ни было, вы пришли сюда не затем, чтобы слушать мою болтовню. Что вы хотите узнать об Эвелин Меррик?
– Все, что вы можете рассказать мне.
– Это немного. Я видела ее только однажды, неделю назад. Она прочла мое объявление в газете "Ньюз", в котором я предлагала короткие разовые консультации, и пришла, села в то самое кресло, в котором вы теперь сидите. Худенькая, бедно одетая брюнетка, размалеванная, как проститутка. С профессиональной точки зрения, такое просто немыслимо. Короткая мальчишеская итальянская стрижка. Такая прическа только кажется небрежной, но на самом деле требует умелого ухода. А уж ее одежда... – Мисс Хадсон внезапно остановилась. – Надеюсь, она не ваша подружка?
– Я никогда ее не видел.
– Тогда зачем вы ее разыскиваете?
– Давайте придерживаться версии о затерявшейся наследнице, – сказал Блэкшир. – Она начинает мне нравиться.
– Мне она всегда нравилась.
– И вы дали ей консультацию?
– Я поступила с ней, как и с остальными: постаралась успокоить, называла по имени и тому подобное. Потом попросила встать, пройтись, посмотреться в зеркало и сказать мне, какой недостаток она хочет исправить. Обычно девушки в этот момент смущаются, хихикают. С ней этого не было. Она повела себя... ну, скажем, странно.
– В чем это выражалось?
– Она просто стояла перед зеркалом, не говоря ни слова. Словно зачарованная самой собой. Так что смутилась-то я...
* * *
– Пройдитесь немного, Эвелин.
Девица не шелохнулась.
– Вы довольны своей осанкой? Цветом лица? А как насчет макияжа?
Она не ответила.
– У нас принято давать будущим ученицам возможность самим себя оценивать. Мы не можем устранять недостатки, которые ученица не признает. Так скажите, вы вполне довольны вашей фигурой? Честно посмотрите на себя спереди и сзади.
Эвелин заморгала и отвернулась.
– Зеркало искажает, и освещение плохое.
– Вовсе не плохое, – возразила задетая мисс Хадсон. – И зеркало, и освещение показывают все, как оно есть. Мы должны отметить те или иные недостатки, прежде чем исправлять их.
– Как вы сочтете нужным, мисс Хадсон.
– Именно так, как я сказала... Сколько вам лет, Эвелин?
– Двадцать один год.
Видно, она считает меня дурой, подумала мисс Хадсон.
– Так вы хотите стать натурщицей?
– Да.
– Какого рода?
– Хочу позировать художникам. Живописцам.
– Сейчас невелик спрос на такого рода...
– У меня хорошие груди, и я не боюсь простуды.
– Дорогая моя девочка, – сказала мисс Хадсон, не скрывая иронии. – А что еще вы можете делать, кроме того, что вы не простужаетесь?
– Вы потешаетесь надо мной. Просто не понимаете.
– Чего не понимаю?
– Я хочу обессмертить себя.
Мисс Хадсон от изумления лишилась дара речи.
– И не знаю другого способа добиться этого, – продолжала девушка. – Когда я увидела ваше объявление, то подумала: пусть кто-нибудь напишет меня, какой-нибудь по-настоящему великий художник. Так что, сами понимаете, в моем желании есть смысл, если вдуматься.
Мисс Хадсон не пожелала вдумываться. Не было у нее времени хлопотать о чьем-то бессмертии: завтрашний день и без того пугал ее.
– Зачем такой молодой женщине, как вы, беспокоиться о смерти?
– У меня есть враг.
– У кого их нет?
– Я имею в виду настоящего врага, – вежливо сказала Эвелин. – Это женщина. Я видела ее. В моем хрустальном шарике.
Мисс Хадсон посмотрела на дешевенькое платье из искусственного шелка с пятнами под мышками.
– Так вы зарабатываете на жизнь, предсказывая судьбы?
– Нет.
– Чем же вы занимаетесь?
– На данный момент я без работы. Но если понадобятся деньги, я смогу добыть их. Достаточно, чтобы заплатить за ваш курс.
– Вы понимаете, что у нас производится запись на очередь? – солгала мисс Хадсон.
– Нет-нет, я думала...
– Я с удовольствием внесу вас в список очередности. – "На этом пока и остановимся. Мне ни к чему частица вашего бессмертия. Да и ваш хрустальный шарик". – Как пишется ваша фамилия?
– Меррик.
– Эвелин Меррик. Двадцать один год. Адрес и номер телефона?
– Не могу сейчас вам сказать. Завтра я съезжаю с квартиры и еще не решила, где буду жить.
Адреса нет, отметила мисс Хадсон в записной книжке. Хорошо. Это послужит прекрасным поводом не звонить ей.
– Я позвоню вам, как только устроюсь на новом месте, – сказала Эвелин. – Тогда вы сможете сообщить мне, когда откроется вакансия.
– Возможно, это случится не так скоро.
– Все равно я попытаюсь.
– Да, – сухо сказала мисс Хадсон. – Я верю, вы попытаетесь.
– Я позвоню вам, скажем, через неделю.
– Послушайте, Эвелин. На вашем месте я бы еще подумала насчет позирования художникам, я...
– Вы не на моем месте. Я позвоню через неделю.
* * *
– Неделя истекла вчера, – сказала мисс Хадсон Блэкширу. – Она не позвонила. Не знаю, радоваться мне или сожалеть.
– По-моему, радоваться, – сказал Блэкшир.
– Пожалуй, я и радуюсь. Она какая-то чокнутая. Видит Бог, мои девицы звезд с неба не хватают, ни одна из них не тянет на коэффициент умственного развития, сравнимый с баскетбольным счетом. Но они не с придурью, как она. Догадываетесь, о чем мне хотелось бы узнать, мистер Блэкшир?
– Нет.
– Я хотела бы знать, что она увидела в зеркале и что ее так загипнотизировало. Что она там увидела?
– Себя.
– Нет, – покачала головой мисс Хадсон. – Это я видела ее. Она же видела кого-то еще. Мороз по коже продирает, верно?
– Нет, не особенно.
– А меня – да. Я ее пожалела. Подумала: допустим, это одна из моих дочерей; так как со мной что-то случилось, пока они еще не выросли, они пустились... Ладно, не будем об этом. Меня подобные мысли угнетают. К тому же я ничем не больна и машину вожу аккуратно. А еще у меня есть сестра, которая вполне могла бы позаботиться о моих детях, если бы со мной что-то случилось. – Внезапно разозлившись, мисс Хадсон потянулась вперед и хлопнула ладонью по изящной сиренево-белой столешнице своего письменного стола. – Черт бы побрал эту девицу! Бьешься, бьешься долгие годы, стараясь, чтобы жизнь была как можно лучше, и не думая о смерти, а тут – на тебе! Приходит какая-то свихнувшаяся с безумными мыслями о смерти, и ты не можешь выбросить их из головы. Несправедливо. Шкуру бы с нее спустить. Я жалею, что попыталась помочь ей.
Блэкшир поднял брови:
– Как именно вы помогли ей, мисс Хадсон?
– Может, и не помогла. Но попыталась. Я видела, что она вот-вот сломается, и назвала ей одного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Мисс Хадсон творила чудеса на третьем этаже дома на Вайн-стрит. Холл представлял собой небольшой зал, стиль которого создавали изразцы в сварных стальных рамах и знающие себе цену молодые и в той или иной степени очаровательные женщины. Две из них явно уже прошли курс обучения; свой профессиональный реквизит они носили с собой в коробках из-под шляпок, у обеих было одинаковое выражение лица, наполовину разочарованное, наполовину тревожное, как у пассажирок, которые давно дожидаются поезда и во все глаза глядят на рельсы – не покажется ли спасительный вагон.
Они засекли Блэкшира и тотчас завели оживленную беседу:
– Ты помнишь Джуди Холл? Так вот, она наконец-то обручилась.
– Да ну? Как же ей это удалось?
– Не смею строить догадки. Я хочу этим сказать, что она пользовалась довольно рискованными методами, разве не так?
– Должно быть, так. В прошлом году она пустилась во все тяжкие. Ты обратила внимание, какой у нее цвет лица? И какая манера держаться?
– Ее портит не манера держаться, а фигура.
– Держу пари, мисс Хадсон могла бы делать чудеса...
"Мы научим вас красиво ходить и красиво говорить".
Блэкшир подошел к столику секретарши, и "пассажирки" прекратили болтовню. Еще один поезд прошел без остановки.
– Мисс Хадсон назначила мне встречу. Моя фамилия Блэкшир.
Ресницы секретарши опустились, словно под тяжестью макияжа.
– Мисс Хадсон сейчас на разговорном уроке, мистер Блэкшир. Не угодно ли подождать?
– Хорошо.
– Присядьте сюда, пожалуйста.
И секретарша прошла красивой походкой через всю комнату и исчезла за дверью с филенками из матового стекла и табличкой "Вход воспрещен". Через минуту оттуда вышла коротенькая женщина с волосами цвета японской хурмы и соответственно накрашенным ртом. Она не раскачивала бедра при ходьбе. Шагала быстро, откинув плечи назад и вытянув вперед голову со слегка вызывающим видом, будто шла навстречу сильному ветру или сердитому клиенту.
– Я Лидия Хадсон. – Голос звучал неожиданно мягко и приятно, с легким новоанглийским акцентом. – Извините, что заставила вас ждать, мистер Блэкшир.
– Вы не заставили меня ждать.
– Я была изрядно удивлена вашим телефонным звонком. Вы говорили так загадочно.
– Я бы сказал – озадаченно.
– Очень хорошо. – Она улыбнулась профессиональной улыбкой, не затронувшей ее глаз. – Надеюсь, вы не из полиции, мистер Блэкшир?
– Нет.
– Может, вы нотариус и разыскиваете эту Меррик как затерявшуюся наследницу? Вот было бы забавно.
– Да, действительно.
– Но это не тот случай?
– Нет.
– Такого не бывает. – Мисс Хадсон глянула на двух натурщиц, которые держались благородно и делали вид, что не слушают. – Насчет вас никто не звонил, девушки. Мне очень жаль.
Одна из натурщиц поставила на ковер свою коробку из-под шляпки и подошла поближе:
– Но, мисс Хадсон, вы сами велели прийти к двум, и вот мы...
– Терпение, Стелла. Выдержка и терпение. Один миг несдержанности может так же повредить вашему цвету лица, как два эклера.
– Но...
– Не забывайте, Стелла, что вы теперь наша выпускница. И вам непозволительно вести себя как новенькой, – и, обратившись к Блэкширу, мягко добавила: – Пойдемте в мой кабинет. Здесь, при этих глупышках, разговаривать невозможно.
Кабинет мисс Хадсон был искусно оснащен для заманивания новых учениц. По обе стороны стола, за которым она сидела, стояли лампы с розовым абажуром, выгодно оттенявшие цвет ее лица и создававшие впечатление, что волосы у нее почти естественного цвета. Другая часть комнаты, предназначенная для будущих клиенток, освещалась мертвенно-бледным мерцанием висевших у потолка ламп дневного света, а по обеим боковым стенам стояли зеркала от пола до потолка.
– Это мой кабинет для консультаций, – сказала мисс Хадсон. – Я никогда не критикую недостатки девушек сама. Просто прошу их посмотреть в зеркало и сказать, что в них кажется им не так. Это способствует установлению доверительных отношений и помогает в работе. Прошу вас, садитесь, мистер Блэкшир.
– Спасибо. А чем это помогает в работе?
– Я часто обнаруживаю, что девушки более строги в своих данных, чем я. Они ожидают от себя большего, понимаете?
– Не совсем.
– Ну, иногда приходит очень хорошенькая девушка, и я не вижу, что у нее не так. А она видит, потому что сравнивает себя, возможно, с Авой Гарднер или еще какой-нибудь кинозвездой. И соглашается пройти курс. – Мисс Хадсон сухо улыбнулась. – Результаты мы гарантируем, разумеется. Сигарету?
– Нет, спасибо.
– Ну вот, теперь вы знаете о моем бизнесе не меньше моего. Вернее, – добавила она, метнув на посетителя проницательный взгляд, – столько, сколько вам требуется.
– Это очень интересно.
– Иногда меня мутит от всего этого, но жить как-то надо, у меня трое детей. Младшей дочери четырнадцать. Вот дам ей закончить колледж или выдам замуж за какого-нибудь надежного парня и брошу это занятие. Буду расхаживать по дому весь день в халате и шлепанцах и за всю оставшуюся жизнь ни разу не открою баночку с кремом для лица. Каждое утро буду смотреться в зеркало и хихикать, увидев новую морщинку или седой волос. – Она остановилась, чтобы перевести дух. – Не обращайте на меня внимания. Я все шучу. Или мне так кажется. Но, как бы там ни было, вы пришли сюда не затем, чтобы слушать мою болтовню. Что вы хотите узнать об Эвелин Меррик?
– Все, что вы можете рассказать мне.
– Это немного. Я видела ее только однажды, неделю назад. Она прочла мое объявление в газете "Ньюз", в котором я предлагала короткие разовые консультации, и пришла, села в то самое кресло, в котором вы теперь сидите. Худенькая, бедно одетая брюнетка, размалеванная, как проститутка. С профессиональной точки зрения, такое просто немыслимо. Короткая мальчишеская итальянская стрижка. Такая прическа только кажется небрежной, но на самом деле требует умелого ухода. А уж ее одежда... – Мисс Хадсон внезапно остановилась. – Надеюсь, она не ваша подружка?
– Я никогда ее не видел.
– Тогда зачем вы ее разыскиваете?
– Давайте придерживаться версии о затерявшейся наследнице, – сказал Блэкшир. – Она начинает мне нравиться.
– Мне она всегда нравилась.
– И вы дали ей консультацию?
– Я поступила с ней, как и с остальными: постаралась успокоить, называла по имени и тому подобное. Потом попросила встать, пройтись, посмотреться в зеркало и сказать мне, какой недостаток она хочет исправить. Обычно девушки в этот момент смущаются, хихикают. С ней этого не было. Она повела себя... ну, скажем, странно.
– В чем это выражалось?
– Она просто стояла перед зеркалом, не говоря ни слова. Словно зачарованная самой собой. Так что смутилась-то я...
* * *
– Пройдитесь немного, Эвелин.
Девица не шелохнулась.
– Вы довольны своей осанкой? Цветом лица? А как насчет макияжа?
Она не ответила.
– У нас принято давать будущим ученицам возможность самим себя оценивать. Мы не можем устранять недостатки, которые ученица не признает. Так скажите, вы вполне довольны вашей фигурой? Честно посмотрите на себя спереди и сзади.
Эвелин заморгала и отвернулась.
– Зеркало искажает, и освещение плохое.
– Вовсе не плохое, – возразила задетая мисс Хадсон. – И зеркало, и освещение показывают все, как оно есть. Мы должны отметить те или иные недостатки, прежде чем исправлять их.
– Как вы сочтете нужным, мисс Хадсон.
– Именно так, как я сказала... Сколько вам лет, Эвелин?
– Двадцать один год.
Видно, она считает меня дурой, подумала мисс Хадсон.
– Так вы хотите стать натурщицей?
– Да.
– Какого рода?
– Хочу позировать художникам. Живописцам.
– Сейчас невелик спрос на такого рода...
– У меня хорошие груди, и я не боюсь простуды.
– Дорогая моя девочка, – сказала мисс Хадсон, не скрывая иронии. – А что еще вы можете делать, кроме того, что вы не простужаетесь?
– Вы потешаетесь надо мной. Просто не понимаете.
– Чего не понимаю?
– Я хочу обессмертить себя.
Мисс Хадсон от изумления лишилась дара речи.
– И не знаю другого способа добиться этого, – продолжала девушка. – Когда я увидела ваше объявление, то подумала: пусть кто-нибудь напишет меня, какой-нибудь по-настоящему великий художник. Так что, сами понимаете, в моем желании есть смысл, если вдуматься.
Мисс Хадсон не пожелала вдумываться. Не было у нее времени хлопотать о чьем-то бессмертии: завтрашний день и без того пугал ее.
– Зачем такой молодой женщине, как вы, беспокоиться о смерти?
– У меня есть враг.
– У кого их нет?
– Я имею в виду настоящего врага, – вежливо сказала Эвелин. – Это женщина. Я видела ее. В моем хрустальном шарике.
Мисс Хадсон посмотрела на дешевенькое платье из искусственного шелка с пятнами под мышками.
– Так вы зарабатываете на жизнь, предсказывая судьбы?
– Нет.
– Чем же вы занимаетесь?
– На данный момент я без работы. Но если понадобятся деньги, я смогу добыть их. Достаточно, чтобы заплатить за ваш курс.
– Вы понимаете, что у нас производится запись на очередь? – солгала мисс Хадсон.
– Нет-нет, я думала...
– Я с удовольствием внесу вас в список очередности. – "На этом пока и остановимся. Мне ни к чему частица вашего бессмертия. Да и ваш хрустальный шарик". – Как пишется ваша фамилия?
– Меррик.
– Эвелин Меррик. Двадцать один год. Адрес и номер телефона?
– Не могу сейчас вам сказать. Завтра я съезжаю с квартиры и еще не решила, где буду жить.
Адреса нет, отметила мисс Хадсон в записной книжке. Хорошо. Это послужит прекрасным поводом не звонить ей.
– Я позвоню вам, как только устроюсь на новом месте, – сказала Эвелин. – Тогда вы сможете сообщить мне, когда откроется вакансия.
– Возможно, это случится не так скоро.
– Все равно я попытаюсь.
– Да, – сухо сказала мисс Хадсон. – Я верю, вы попытаетесь.
– Я позвоню вам, скажем, через неделю.
– Послушайте, Эвелин. На вашем месте я бы еще подумала насчет позирования художникам, я...
– Вы не на моем месте. Я позвоню через неделю.
* * *
– Неделя истекла вчера, – сказала мисс Хадсон Блэкширу. – Она не позвонила. Не знаю, радоваться мне или сожалеть.
– По-моему, радоваться, – сказал Блэкшир.
– Пожалуй, я и радуюсь. Она какая-то чокнутая. Видит Бог, мои девицы звезд с неба не хватают, ни одна из них не тянет на коэффициент умственного развития, сравнимый с баскетбольным счетом. Но они не с придурью, как она. Догадываетесь, о чем мне хотелось бы узнать, мистер Блэкшир?
– Нет.
– Я хотела бы знать, что она увидела в зеркале и что ее так загипнотизировало. Что она там увидела?
– Себя.
– Нет, – покачала головой мисс Хадсон. – Это я видела ее. Она же видела кого-то еще. Мороз по коже продирает, верно?
– Нет, не особенно.
– А меня – да. Я ее пожалела. Подумала: допустим, это одна из моих дочерей; так как со мной что-то случилось, пока они еще не выросли, они пустились... Ладно, не будем об этом. Меня подобные мысли угнетают. К тому же я ничем не больна и машину вожу аккуратно. А еще у меня есть сестра, которая вполне могла бы позаботиться о моих детях, если бы со мной что-то случилось. – Внезапно разозлившись, мисс Хадсон потянулась вперед и хлопнула ладонью по изящной сиренево-белой столешнице своего письменного стола. – Черт бы побрал эту девицу! Бьешься, бьешься долгие годы, стараясь, чтобы жизнь была как можно лучше, и не думая о смерти, а тут – на тебе! Приходит какая-то свихнувшаяся с безумными мыслями о смерти, и ты не можешь выбросить их из головы. Несправедливо. Шкуру бы с нее спустить. Я жалею, что попыталась помочь ей.
Блэкшир поднял брови:
– Как именно вы помогли ей, мисс Хадсон?
– Может, и не помогла. Но попыталась. Я видела, что она вот-вот сломается, и назвала ей одного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23