— Я не хочу тебе хамить или еще что-нибудь, — продолжал он. — Я просто хочу знать, почему ты хочешь увидеть, как куча чертова риса выгружается из грузовика в чертов самолет?
Они остановились. Самолет впереди не имел ничего общего с современными транспортными самолетами с высоко задранными хвостами. Это была приземистая, неуклюжая машина с низким хвостом и большими открытыми боковыми дверями, в которые с грузовика подъемником два упакованных в хаки лаотянца загружали рис.
— Узнаешь? — спросил Райдербейт. — С-46 — ветеран Второй мировой войны и все еще летает. Как старушка «Дакота», это один из самых крутых самолетов. Только она уже пожилая.
— Вы что, не летаете на современных — С-12 3 или «Карибоу»?
— Не на «высокий» сброс. Это старое корыто, скажу я тебе, стоит не так уж много, даже в виде металлолома. Они не могут позволить себе терять современные самолеты.
Мюррей кивнул, наблюдая за тем, как из ангара появился самосвал, подъехал к подъемнику и почти беззвучно избавился от мешков. Подъемник, словно большая ложка, поднял мешки и впихнул их в открытые двери С-4 б, где два лаотянца по роликовой колее откатили их в брюхо самолета.
Вы теряете много таких самолетов? — наконец спросил он.
— Мы теряем их, но говорить об этом неприлично. Не с журналистами во всяком случае. Я ведь не знаю, можно ли тебе доверять, а, солдат? — Райдербейт, сидя за рулем машины и криво улыбаясь, наблюдал за Мюрреем.
А тот думал о том, была ли это обычная манера Райдербейта принимать любопытных журналистов или тут было что-то более тайное. Он решил сменить тему.
— Вы из Южной Африки?
— Родезия. Проклятые повстанцы.
— Они выставили вас?
Райдербейт завел машину:
— Солдат, они выставили меня отовсюду. Йоханнесбург, Браззавиль, Рио, Каракас, Генуя. Называешь их, и сразу всплывают три грязных слова: Сэмюэль Дэвид Райдербейт. Юго-Восточная Азия практически единственное место, где меня все еще держат. Здесь, в Бангкоке и в старом Сайгоне. — Он вел машину обратно к буфету, но на этот раз гораздо медленнее.
— Довольно смешно, но одно из немногих мест, откуда меня не вышвырнули — Родезия, — добавил Райдербейт. — Пойми меня правильно, я за старика Смитти! Хоть я и еврей, но я не такой, как ваши мягкобрюхие белые либералы. Нет-Входа — единственный кафр, для которого у меня найдется время. К тому же он лишь на малую часть кафр. Его дед принадлежит старой уэльсской фамилии.
— Так что же случилось в Южной Африке?
— Трудности, Домашние трудности. Дважды. Вы женаты, мистер Уайлд?
— Больше нет.
Райдербейт тихонько хохотнул:
— Я был женат трижды. Единственный человек в мире, который заставляет свадебные колокольчики звенеть, как будильник! И все три раза это были настоящие богатые сучки. Первая развелась со мной через полгода за крайнюю жестокость. Второй брак длился около года, а потом опять я получил отставку — все повторилось. Третья жена была самой богатой из них: по ноздри в венесуэльской нефти, и притом красотка. И в третий раз все пошло по кругу, но ее это не волновало. Проблема была в том, что я, видишь ли, разведен всего один раз.
Мюррей улыбнулся:
— И вы уехали оттуда? Где вы научились летать? Военно-воздушные силы Родезии?
— А где же еще! Научили меня садиться на крикетное поле и снова взлетать, не сбивая при этом спицы ворот. Хорошее местечко Родезия, вот только очень маленькое, слишком много чертовых коктейлей вокруг плавательных бассейнов. Знаешь, о чем я?
— Я там не был, но, думаю, что знаю.
Райдербейт затормозил возле Хай-Ло Буфета, открыл дверцу «моука» и вытащил переплетенные метеокарты. Он задержался в машине:
— Мне кажется, вы знаете очень много, мистер Уайлд. Мне же интересно узнать, почему такой известный писака, как вы, интересуется жалким сбросом риса на севере Лаоса? — он вышел из машины и пошел к буфету.
Мюррей на секунду замер на месте и подумал: «Не это ли, по Финлейсону, означает найти двух лучших пилотов Юго-Восточной Азии?» Обуреваемый сомнениями, он вошел вслед за Райдербейтом в буфет и остановился как вкопанный.
Нет-Входа сидел там же, где они его оставили, а напротив — женщина, которая обернулась, когда они вошли, в свободном полевом френче защитной окраски. Она пила кофе, держа чашечку двумя руками. Это была Жаки. Она коротко улыбнулась вошедшим, не выказав при этом никакого удивления.
Они сидели бок о бок, пристегнувшись ремнями к стульям с парусиновыми сиденьями, как раз у открытой двери. Восемь тонн риса, упакованного в тройные мешки, проштампованные: «Даровано Соединенными Штатами Америки», лежали вдоль роликовой колеи, которая, как миниатюрная железная дорога, проходила по полу самолета и заканчивалась у двери.
С потолка свисали стропы нескольких парашютов. Шесть толкачей — отборные представители парашютно-десантных войск Таиланда, данные взаймы Лаосу, — сидели на мешках с рисом, на них была стеганая униформа, но никаких ремней безопасности. Внутри самолета было тускло, масляно и пахло духовкой. Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс выруливали в конец взлетно-посадочной дорожки, из-за грохота двух массивных двигателей с пропеллерами говорить было невозможно.
Мимо двери проносились клубы дыма, вырывающиеся из двигателей. Мюррей увидел, как промелькнули три «Ильюшина» — часть амбициозной программы помощи русских в начале 60-х, захлебнувшейся позднее, так как не прибыли запчасти, — их выпотрошенные каркасы лежали в высокой траве у края летного поля. Последовало несколько сильных толчков, левый двигатель напротив двери болезненно кашлянул, словно огромное животное, весь самолет задрожал, взвыл и начал тяжелый бег на взлет.
Девушка спокойно и ровно сидела рядом с Мюрреем и смотрела на болтающиеся в воздухе ботинки толкачей, сидевших выше на мешках. Мюррей уже оправился от потрясения, которое испытал, когда увидел ее в буфете. Сначала он стоял и с разинутым ртом пялился на нее, пока Райдербейт тратил минуты летного времени, плотоядно пожирая ее глазами и заботливо предлагая бренди из своей фляжки, от которого она отказалась. Теперь Мюррей пытался разобраться, что к чему. Причина, по которой она оказалась на борту этого самолета, довольно проста: она вообразила себя фотолюбителем, услышав вчера в посольстве, что предстоит сложный сброс риса, и, не зная, чем заняться, она решила отправиться на прогулку. Мюррею уже приходилось сталкиваться с подобным типом женщин. В Юго-Восточной Азии их пруд пруди — скучающие леди толкутся в опасных местах в полном парамилитаристском снаряжении мужчин и избавляются от разнообразных неврозов, присутствуя там, где происходит основное действие.
Единственное отличие Жаки от этих леди, помимо того, что она гораздо симпатичнее большинства из них, это то, что ее муж работает в ЦРУ. А это, если учитывать, чем был занят Мюррей, могло, мягко сказать, помешать делу.
Самолет наконец оторвался от земли и летел над городом, в сторону от великой петляющей коричневой реки; солнце показалось над горизонтом, его свет отражался в мозаике рисовых полей, которые напоминали осколки разбитого зеркала. Таиландцы решили закурить, один из них протянул Жаклин Конквест пачку сигарет «Кинг-сайз» с фильтром, но она, искусственно улыбнувшись, отрицательно покачала головой. «Девушка, которая не пьет, не курит и не улыбается, — подумал Мюррей. — Что же она делает?» На коленях у Жаклин лежала массивная японская камера с объективом, как телескоп, и рукояткой, благодаря которой напоминала миниатюрную базуку. Мюррей заметил, что она не взяла с собой запасной одежды, а под раскрытым воротом френча была видна лишь слегка загорелая кожа. Из двери сквозило, и воздух был уже не таким теплым. Он отстегнул ремень безопасности и начал разворачивать сверток с запасной рубашкой, а потом остановился, задумавшись, предлагать ли ее девушке. Могли возникнуть сложности — шесть тайских парашютистов с непроницаемым выражением лица внимательно наблюдали за ними. Подумав, Мюррей предложил Жаки два номера «Бангкок Уорлд», чтобы быть услышанным, ему пришлось кричать.
Она приняла газеты и, спокойно расстегнув френч, положила газеты поперек плоского живота, под обильно заполненным белым шелковым лифчиком без косточек; шесть толкачей продолжали курить и наблюдать.
Чуть позже внимание Мюррея привлекла проплывающая внизу плотина на Намнгум. Изрезанная земля с разбросанными по ней крошечными желтыми машинами напоминала игровую площадку ребенка. Косые солнечные лучи не освещали резервуар, и он был таким же черным, как и всегда. «В этой воде невозможно ничего увидеть», — подумал Мюррей. Он встал в открытом дверном проеме, схватившись за парашютные стропы и сделал несколько снимков своей «лейкой». Они летели на высоте около четырех тысяч футов и продолжали круто подниматься. Плотина исчезла, и Мюррей, дрожа от холода, сел на место.
— Что вы надеетесь добыть в этом путешествии? — прокричал он на французском, обращаясь к девушке. — Несколько фотосувениров китайской границы?
Жаки пожала плечами:
— Мы не подойдем так близко к Китаю, — она говорила менее громко и склонилась близко к Мюррею, и он почувствовал аромат великолепных духов. — Мне бы следовало спросить вас о том же, — добавила она. — Вы ведь не фотограф, не так ли? Тогда почему известный писатель хочет сделать фотографии одного из этих дерьмовых сбросов?
Фраза «дерьмовых сбросов» удивила Мюррея, но не так, как содержание сказанного Жаки. «Ну вот, опять приехали! — подумал Мюррей. — Сначала этот ужасный родезийский еврей, а теперь эта неулыбчивая, длинноногая француженка, жена цээрушника, и оба хотят знать, почему ирландский журналист напросился присутствовать при сбросе риса в северном Лаосе. Может, мне просто не везет?» — подумал Мюррей. Любой журналист может слоняться по этой стране, и за несколько дней ему никто не задаст ни одного вопроса. Может, он излишне подозрителен?
— Я иллюстрирую собственные статьи, — прокричал он ей в ответ, — американские журналы платят.
— Вас интересуют деньги?
— Как и всех. А вас нет?
Жаки снова пожала плечами, демонстрируя такую же скуку и пренебрежение, как и на приеме во Вьентьяне, потом она откинулась на стуле и закрыла глаза.
В самолете стало очень холодно. Мюррей надел под пиджак запасную рубашку и стал пробираться мимо мешков с рисом к кабине пилотов. Там было гораздо теплее. Из-под кресел вырывался горячий металлический воздух и смешивался с завесой дыма от гаванской сигары «Ромео и Джульетта», зажатой Райдербейтом между зубами. Все в кабине казалось старым, ободранным и грязным; на полу окурки и смятые картонные упаковки; со стены с панелью управления, как кишки, пучками свисали обнаженные провода.
Самолетом управлял Нет-Входа, он все еще был в черных очках и притянул рычаг к себе, поднимая самолет над горными хребтами, поросшими джунглями, вверх к розовато-лиловому небу. Райдербейт взглянул на Мюррея:
— Как там наша симпатичная пассажирка? — прокричал он, сняв наушники.
— Уснула.
Райдербейт покачал головой:
— Мы подняли ее слишком рано, вытянули из кроватки от муженька-трезвенника!
— Вы его знаете?
— Черт возьми, еще как! Как-то подрался с этим ублюдком. Обвинял меня после одной аварии: я поднял шасси до того, как оторвался от земли. Он был прав. Я немного выпил, но это произошло не по моей вине. Эти штуки поднялись из-за неполадок в гидравлической системе. Могло произойти и с самым трезвым из нас.
— А где был Максвелл Конквест? — спросил Мюррей, пытаясь угадать, насколько полегчала фляжка в свиной коже со времени взлета.
— Конквест был на борту. Это была работа для двоих, я должен был перевезти этого трезвенника для выполнения одной из «тсс-тсс» миссий на американскую базу недалеко от тропы Хо Ши Мина, где официально янки, эксперты по семенам, старались разнообразить местные агрокультуры или что-то вроде этой туфты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42