Дрожи не было. Я бессильно улыбнулся.
– Нет. Похоже, я забыл сегодня выпить. С тобой все в порядке?
– Ага, – ответила девочка. На щеках появился румянец. – Голова как в тумане. Но ничего страшного. Все в порядке.
– Вот и хорошо, – сказал я. – Скоро опять сможешь играть на скрипке. Говорят, ты получила премию на конкурсе.
Она кивнула. И тихонько проговорила, будто вспомнила впервые:
– Точно. Я и забыла, что нужно заниматься.
– Давно забыла, не помнишь?
– Даже не знаю. Сегодня какой день недели?
– Четверг.
– Значит, я с субботы не занималась.
– Да. Ты долго спала, с самой субботы. Хочу спросить тебя: ты не помнишь, что случилось в тот день?
– Ага. Сейчас увидела тебя и вспомнила. А до сих пор все было как в тумане… Скажи, где мой папа?
Ей не сказали о смерти отца. Можно только посочувствовать тому, кто первым объявит ей об этом.
– Он лежит в другом месте. – Когда я вру, на языке появляется привкус ржавчины. – У него небольшая травма. Но он скоро поправится. Ты часто ходила с папой в парк?
– Да, иногда. Но когда он повстречался с тетей, он стал ходить в парк по субботам.
– С тетей?
– С тетей Юко. Она красивая. Дядечка, ты не скажешь папе? Я знаю его тайну.
– Не скажу. А что у папы за тайна?
– Папа влюблен в тетю Юко. Поэтому в этот день он всегда наряжается и берет меня с собой в парк.
– Каждую третью субботу месяца, да?
– Да. Третья суббота месяца – особый день. Я называю его парковым.
– И давно так?
– Э-э, с начала лета.
– А почему папа берет тебя с собой?
– Ну, как объяснить. Я же… не Кюпи-тян… а… Ну кто соединяет мужчину и женщину…
– Купидон.
– Точно, Купидон. Я Купидон. Это я первая заговорила с тетей Юко в парке. Мы с ней подружились, и папа стал ходить в парк вместе со мной. Я была с ним, и он мог разговаривать с тетей Юко. Дядечка, почему ты смеешься?
– Да так. Смешной у тебя папа. А тетя Юко? Она тоже влюбилась в папу?
– Папе, по-моему, не на что было надеяться. Безнадежная любовь.
Я давился от смеха. Маленькие девочки быстро растут. Я проникся симпатией к ее отцу, которого больше не было на этом свете. Мужчина моего поколения испытывал платоническое чувство. Скромная безнадежная любовь высшего чина Управления полиции. Я вспомнил его галстук с узором «огурцами».
– Значит, в ту субботу вы опять встретились с тетей Юко, да?
– Да. Только тетя Юко всегда приходила вместе с другими тетями. Папа разговаривал с ними, но на самом деле ему хотелось общаться с одной тетей Юко. Я видела, как он пытался договориться с ней о свидании. Но у него не получилось.
– Они собирались на площади с водопадом?
– Да.
– А что было потом в тот день?
– Тетя стала странная.
– Странная?
– Она отпихнула меня.
– Почему?
– Я не знаю. А дальше совсем ничего не помню.
– Эх, – сказал я. – А что было до этого, помнишь? Около водопада лежала большая сумка.
– Лежала, – тут же ответила она. – Я села на нее верхом и играла, но папа накричал на меня. Перед тем как пришли тети, когда я играла одна, сумку забрал дедушка. Он лег на нее и уснул.
– Дедушка? А какой дедушка, не помнишь?
– Такой, как ты. В галстуке. Дядечка, только тебе совсем не идет этот галстук.
– Мне тоже так кажется. И для чего придумали эти удавки? Ты помнишь лицо того дедушки?
– Ну, у него был шрам вместо уха.
– Какая у тебя хорошая память.
– Еще бы. Ведь тот дедушка был такой странный. Как будто наполовину уснул. Может быть, пьяный? Дядечка, ты тоже бываешь пьяный?
– Бываю. Но днем я не сплю. Как же этот дедушка дошел до парка, если он спал?
– Его дядя привел.
– Дядя? Какой?
– Невысокого роста. А потом оставил дедушку, а сам куда-то ушел.
– А ты не помнишь его лица?
– Нет, не помню. Он тоже был в галстуке… А, вспомнила. На нем были темные очки.
В этот момент послышался стук открываемой двери. Я оглянулся – на меня уставилась пожилая медсестра с подносом в руках.
– Как же можно! Вы ведь обещали предупреждать нас, когда будете брать показания.
– Простите. Я заглянул на пост, но вы отсутствовали. – Я посмотрел на девочку. – Что ж, на сегодня закончим.
– Ты уже уходишь?
Я кивнул, уже вставая, а девочка сказала:
– Дядечка.
Я оглянулся:
– Ну, чего тебе?
– Ты придешь на мой концерт?
– Приду. Обязательно.
– Тогда скажи, какую музыку ты любишь.
Немного подумав, я ответил:
– Японские рок-группы шестидесятых.
– Японские рок-группы шестидесятых? А что это за музыка?
– Чем-то похожа на этно. Только они давным-давно распались.
– Я найду ноты и разучу. Ты еще придешь ко мне?
– Да. Приду в ближайшее время.
Ощущая на себе холодный взгляд медсестры, я помахал рукой у двери. Девочка радостно улыбнулась мне с кровати.
Я вышел в коридор. На глаза мне попался полицейский в форме, шагавший в мою сторону. Наверное, увидел, как я выхожу из триста шестой. Он окликнул меня:
– Ты кто такой?
– Я Синто из первого отдела расследований Управления полиции. Приходил взять показания у свидетеля.
Похоже, эта фамилия была известна и среди патрульных участка Синдзюку. Полицейский вытянулся по струнке.
– Виноват. Простите.
– Ничего страшного. Спасибо за службу, – сказал я, повернулся к нему спиной и медленно пошел.
За поворотом я ускорил шаг, а по лестнице вообще побежал.
Я запыхался, выскочив на улицу. Поймал такси, назвал адрес: Западный Симбаси. Мне необходимо было сейчас снова связаться с Асаи. Позвоню, когда выйду из такси. В это мгновение диктор сказала по радио бодрым голосом:
«Сегодня опять будет ясная погода».
Я посмотрел в окно. Точно. Сегодня опять будет ясно.
19
Здание «Фартека» выглядело современно, десять с лишним этажей. Наверное, это так называемые умные здания, модные в последнее время. Я вошел внутрь, остановился у стойки. Увидев меня, две девушки встали. Необычный прием в наши дни. Я сказал одной их них:
– Хочу встретиться с директором-распорядителем Канеллой.
– У вас назначено?
Я покачал головой. Она осмотрела меня с головы до ног и учтиво ответила:
– Прошу извинить, но, к сожалению, Канелла не встречается ни с кем без предварительной договоренности. Таков принцип.
– Вы не могли бы передать, что пришел Тосихико Кикути. Думаю, принципы господина Канеллы позволяют исключения. Может, у меня ничего не получится, но я не думаю, что с ним так сложно связаться.
Наверное, ей не понравился мой тон. Я нахмурился, а она с подозрением посмотрела на меня, но взяла трубку внутреннего телефона и начала говорить по-английски. О чем она говорила, я не понял. Закончив разговор, она с удивлением посмотрела на меня. Видимо, ответ, который она получила, относился к разряду больших исключений. Она ответила, скрывая изумление:
– Он согласен встретиться с вами.
Она попросила обратиться в приемную на десятом этаже, где располагались кабинеты сотрудников. Я поблагодарил ее и направился к лифтам.
В лифте я оказался один. Я прокручивал в памяти разговор с Асаи, то, что услышал от него непосредственно перед тем, как войти в здание. Новая информация из отдела по борьбе с бандитизмом. Причина спешки главного штаба. Пока я раздумывал об этом, лифт остановился. Я вышел, передо мной опять была приемная. Видимо, здесь уже все знали обо мне. На этот раз мне ответил мужчина в пиджаке:
– Кабинет в конце коридора справа.
Я пошел по бесшумному коридору.
На двери висела табличка. На золотом фоне черным была выгравирована фамилия. «Альфонсо Канелла». Я постучал.
– Входите, пожалуйста, – ответил мне по-английски низкий голос.
Я тихо открыл тяжелую дверь.
Просторная комната. Отделка из какого-то материала, о котором я и представления не имел. А уж о его цене и подавно. Справа – дверь. Во всю стену, напротив двери, через которую я вошел, – стекло. Точно, сегодня опять ясный день. Сверкающие солнечные лучи светят через окно. У окна – стол. На нем – ваза с белоснежными космеями. Между столом и окном – худая спина мужчины, он смотрит на город, простирающийся перед ним. Безумно дорогой костюм. Мужчина стоит в тени. Я ступил на мягкий ковер с длинным ворсом, который будто хотел проглотить меня, и подошел к столу.
Мужчина оглянулся.
– Двадцать два года прошло, Кикути, – тихо сказал Кувано.
Он слегка улыбнулся. Такая же мягкая улыбка, как раньше. Двадцать два года. Время вполне достаточное, чтобы изменить все. Но человек, даже полностью переменившись, может улыбаться по-прежнему. Легко.
– А по-моему, совсем не так много, – сказал я. – Мы с тобой виделись четыре дня назад. В парке. Не поздоровались, правда.
Он заморгал:
– Я предполагал, что когда-нибудь ты здесь появишься. Но ты оказался проворнее, чем я думал.
– С годами становишься нетерпеливее. Но это, похоже, не про тебя. Ты разработал ужасно запутанный план и сидишь не дергаешься.
Он посмотрел на меня и сказал спокойно:
– Да, может, ты и прав.
Лицо его практически не изменилось по сравнению с молодыми годами. Только щеки стали впалыми, и чувствовалась в нем какая-то неприкаянность. Наверное, мы разделили поровну прожитое нами время.
– Мы можем говорить по-японски? – спросил я. – Ты, наверное, сделался потомком японских эмигрантов из какой-то латиноамериканской страны.
– Откуда ты узнал? – Те же ровные интонации, что и раньше.
– Я слышал, ваша компания два года назад привлекла к себе внимание вследствие участия зарубежного капитала и работы со специалистами-хакэн. В компьютере я нашел газетные статьи за тот год.
– Вот как? – Кувано вновь слегка улыбнулся. – Ты теперь пользуешься компьютером? Не очень-то вяжется с твоим образом.
– Совсем не вяжется. Я к этой штуковине и за километр больше не подойду. Кстати, говорят, директор Канелла известен своей нелюбовью к интервью. Ни за что не соглашается. Во всех упоминаниях – только то, что он японских кровей. Но нашлась одна статейка. Нью-йоркский корреспондент экономической газеты взял интервью в головной компании «Мирна энд Рос». Очень короткое и простое. Талантливый инвестор, господин Канелла известен в некоторых кругах под прозвищем Брэ, он говорит по-английски и по-испански, но считается загадочным молчуном. Альфонсо обычно называют Алом. А здесь Брэ. Странно. Я изо всех сил пытался вспомнить занятия по языку в университете, на которых я практически не появлялся. Даже и представить себе не мог, что в мои-то годы возьму в руки французский словарь. Это же твое имя. VRAI. То есть истина. Другими словами, Макото. Прозвище, которое тебе, наверное, дали в Париже. Но мне потребовалось время, чтобы разгадать эту загадку. Все началось с сомнений, которые возникли, когда я узнал прежнее название вашей компании – «Хорида индастриз». Тут-то я и вспомнил швейную компанию, в которой ты когда-то давным-давно дослужился до старшего менеджера. В те времена она располагалась на Сибуе.
Он ответил, продолжая улыбаться:
– Тебе о нас рассказал тот странный якудза? По фамилии Асаи, да?
– Вроде того.
Я грустно усмехнулся. Асаи все постоянно называют странным якудзой. Даже Кувано.
– Но сейчас ты здесь один. И как ты заметил, я говорю только по-английски и по-испански. Даже в ресторанах по-японски я изъясняюсь крайне плохо.
Он отошел от стола и приблизился ко мне. Протянул мне левую руку. Видимо, для рукопожатия. Естественная привычка тех, кто долгое время прожил за границей. Но я не пошевелился. Я смотрел на его правую руку. Она свободно свисала вниз, в белой перчатке.
– У меня нет желания пожимать тебе руку, – сказал я. – Даже если бы ты протянул мне свой навороченный протез.
Кувано спокойно поднял свою левую руку, оставшуюся без рукопожатия, положил на правое плечо и спросил:
– Вот как? Ты знал?
– Да. И не только я. Сейчас полиция проверяет ДНК частей тел погибших при взрыве в парке Тюо. В частности руку, по отпечаткам которой так быстро установили, что она принадлежала тебе. Обнаружив формалин, они, видимо, наконец-то поняли, что поторопились с выводами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36