А среди других частей тела нашли оторванный мизинец. Судя по отпечатку, он принадлежит неизвестному лицу. На экспертизу потребуется время, но когда-нибудь они поймут, что ты оставил в парке руку, которую уберег от разложения.
Выражение лица Кувано не изменилось.
– Разве мертвые ткани можно так хорошо сохранить?
– Образец налицо. Говорят, это очень просто, были бы деньги и соответствующий специалист, отвечающий за хранение. Я и у специалистов уточнил. Существуют препараты, которые расширяют стенки капилляров и не дают крови сворачиваться. Кровь вымывают, затем вводят формалин. И хранят в формалиновом газе при низких температурах. Тот же способ, каким сохраняют тело Ленина.
– Нда. И как тебе удалось найти такого специалиста.
– Среди бездомных.
– Бездомных?
– Да. На улице живут люди самого разного толка. Я говорил с бывшим университетским профессором, специалистом по судебной медицине. Там много интересных людей. Был даже тот, кого ты выдал за собственный труп. Старика звали Гэндзо Кавахара. Когда он работал на стройке, ему проволокой отрезало ухо. Про ухо мне рассказал свидетель взрыва. Ты ввел в свою руку его кровь. Хотел выдать за свежачок. Накачал дедулю какими-то наркотиками, притащил на место взрыва. А еще есть и такие бездомные, как молодой Тацумура, который умер под колесами автомобиля. Его убили. Они жили, дыша тем же воздухом, что и я.
Кувано все так же улыбался. Улыбку его можно было даже назвать обаятельной, если не знать, что она принадлежит убийце.
– Вот как? Но за это отвечал Мотидзуки. Что касается старика, то он выбирал из тех, у кого не было родственников. К тому же он провел необходимые исследования, чтобы совпала группа крови и всякие прочие тонкости.
– Одного не могу понять. Почему Мотидзуки взялся тебе помогать? Ведь его родственник погиб от бомбы, которую сделал ты.
– Знаешь, Кикути, я только сейчас заметил. Ты стал вежливее: больше не говоришь о себе «орэ».
– Я постарел. Только и всего. Отвечай на мой вопрос.
– У каждого человека – своя точка кипения. Элементарно.
– Ты не мог бы объяснить попроще? Тебе же давно должно быть известно: заумные разговоры не для меня.
Кувано по-детски наклонил голову и принялся меня рассматривать.
– Ты, говорят, сейчас работаешь барменом. Сколько у тебя в год выходит?
– В прошлом году немного не дотянул до миллиона. А ты к чему?
– У меня сейчас есть сила. – В его голосе чувствовалась самоирония. По крайней мере, мне так показалось. – Сила по имени деньги. Весьма банальная, но мощная. Покажи любому человеку наличные. Если равные твоему годовому доходу, то здесь, в Японии, такой сумме никто не удивится. Но поднимем ее в десять раз, до десяти миллионов, что тогда? У того, кто увидит такую сумму, сердце дрогнет, наверное. А может, и нет. Не дрогнет, и не надо. Увеличим сумму еще в десять раз, до ста миллионов. Наличными. И положим перед человеком. В такие моменты в большинстве случаев разум проигрывает страстям. Короче говоря, человек меняется. Как вода, которая при ста градусах превращается в пар. Конечно, бывает, что и такой суммы мало. Но увеличивай ее и найдешь точку кипения у любого. Это непреложный закон, который я выучил за эти двадцать с лишним лет.
– Первый раз слышу, чтобы человек подчинялся непреложным законам.
– Может, ты и прав. Но по моему опыту исключений – ноль. Или ты хочешь сказать, ты – единственное исключение?
– Этого я не знаю. Я не настолько уверен в себе. Ты уже знаешь, наверное, что я алкаш? У алкашей нет гордости. Значит, у Мотидзуки была точка кипения. Ты это хотел сказать?
Он кивнул:
– Да. Сто миллионов иен наличными. И его как подменили. Когда я вернулся в Японию, я встретился с родственниками полицейского, погибшего в семьдесят первом году. Все-таки, наверное, меня это волновало. Тогда я увидел Мотидзуки. И мне захотелось испробовать свой закон. Теперь он мой помощник. Его должность – начальник отдела планирования. На работу он практически не ходит, подчиняется непосредственно мне как внештатный сотрудник. У меня сейчас в компании довольно широкие полномочия.
– А начальник секретариата Нагахама попал к тебе в соответствии с тем же законом? Решил проучить меня с помощью недостойной шпаны, нападающей на мирных барменов.
– А ты догадался. Я попросил его формально уволиться с работы. Мне сейчас нужны люди, действующие втихую.
– Этим методам ты тоже научился за двадцать с лишним лет?
– Ну да. Но, разумеется, не только им.
– Это уж точно, не только им. Похоже, ты научился еще куче всего. Например, методам массовых убийств. Зачем ты убил Юко? Зачем убил начальника отдела безопасности Миядзаку? Зачем убил многих других, оказавшихся невинными жертвами взрыва?
Кувано повернулся к стоявшему рядом дивану и кивнул:
– Может, сядешь? Наш разговор, похоже, затягивается.
– Нет, мне и стоя неплохо, – ответил я.
Мы молча стояли и смотрели друг на друга.
Кувано спокойно сказал:
– Вот как? А ты не изменился. И сейчас стоишь на ринге. Ты провел шесть боев и ни в одном не проиграл. Все еще хочешь улучшить свой результат? Я прав? Ты все время хочешь удержаться на ногах. Хочешь биться стоя.
Я стоял не шевелясь, не сводя с него взгляда. Я об этом никогда не задумывался, но, вполне вероятно, он был прав. Возможно, я действую так, как говорит Кувано, не отдавая себе в этом отчета. Мне это неизвестно. Кувано хорошо меня знает. Наверное, даже лучше, чем я сам. Я вытащил из кармана пальто пистолет Асаи, не соображая, что я делаю. Направил дуло на Кувано. Его лицо даже не дрогнуло.
– Я теперь дружу с такими штуками.
– И что ты собрался сделать?
– Воспользоваться по мере необходимости. Так зачем ты убил Юко и начальника отдела безопасности?
Кувано вздохнул:
– Может, сначала ты выслушаешь мою историю о том, как я жил в те годы, когда мы с тобой не виделись?
– Хорошо. Рассказывай. Только покороче.
– Семьдесят первый год. Я поехал в Париж. Я дал тебе обещание и собирался когда-нибудь сдаться с повинной в посольство. Но удивительное дело – передо мной открылся новый мир. И не утихшее до конца желание борьбы возродилось во мне с новой силой. Я-то думал, что полностью завязал с прошлым… Я испытывал перед тобой угрызения совести и не забывал о тебе. Но опять начались споры с однокурсниками о политике. В результате я установил контакты с южноамериканской организацией, у которой был филиал в Париже. К тому времени, как на меня вышел Интерпол, я уже оказался в Южной Америке по делам организации. Шел семьдесят пятый год. Я был в одной маленькой стране, не будем называть ее.
– Что это за организация?
– Называется «Колера де Тьерра». Гнев земли. Повстанцы левого крыла. В те времена они называли себя подлинными преемниками Гевары. Слышал о них?
– Нет, не слышал.
– Так я и думал. В Японии о них ничего не известно. Маленькая организация из далекой страны. Но это не важно. Я прошел у них военную подготовку, научился пользоваться оружием. Не только таким примитивным, как у тебя сейчас в руках. Шли дни, и в один прекрасный момент я понял, что стал террористом. Я изменился. Может, и у меня тоже была точка кипения, которая зависела не от денег. Я принимал участие в покушении на правительственных лиц. А однажды попал под военную облаву. Обычное плановое задержание, для которого даже не требуется никаких улик. Но вмешались японские представители. Передо мной появился первый секретарь посольства Японии. Он требовал моей выдачи.
– Это был Тэцу Миядзака из Управления полиции.
Он слегка улыбнулся.
– Как ты догадался?
– Начнешь следить за передвижениями полицейских, и информация подобного рода у тебя в руках. Высшие чины Управления полиции поднимаются по служебной лестнице следующим образом: через десять лет после прихода на работу в управление их часто отправляют в посольства за границу. Обычно первыми секретарями. Когда я узнал, что нынешний взрыв – скорее всего акт чистого терроризма, я понял: Миядзака – одна из мишеней взрыва. Из того, что ты мне рассказал, это единственный вывод, который напрашивается.
– Хм, чистый терроризм, да? Как ты это понял?
Я ничего не ответил, и Кувано продолжил:
– Ладно, можешь не говорить. Суд не признал его требований моей экстрадиции. Если бы дело происходило сейчас, результат мог бы быть иным. Влияние бюджета Японии, выделяемого на помощь развивающимся странам, очень велико. Но в те времена ситуация отличалась от нынешней. И у маленькой страны была своя гордость. Тогда Миядзака перешел к другим требованиям: наказание по всей строгости. Вмешательство во внутреннюю политику страны. Как ни странно, его требования в конце концов были выполнены. Доказательств не существовало, но Миядзака выступил в суде с показаниями о взрыве семьдесят первого года в Японии. Меня признали террористом. И отправили в тюрьму для политических преступников. В тюрьму, в которую, как говорили, можно войти, но из которой нельзя выйти. В ней содержали и обычных убийц. Вот такое местечко. Конечно, в Японии об этом ничего не известно. Как и обо мне. Но я набрался опыта в весьма интересных условиях. – Кувано продолжал улыбаться. Улыбка застыла на его лице, будто приклеенная. Не меняя выражения лица, он сказал: – Кикути, ты что-нибудь слышал об электрическом ящике?
– Об электрическом ящике? А что это такое?
– Приспособление, с помощью которого надзиратели пытают осужденных. Ты понимаешь меня? Надзиратели. Пытать-то нет никакой необходимости. Они так развлекаются. Электрический ящик – шириной метр с небольшим, высотой в человеческий рост. Еле-еле влезаешь в него стоя. Одна стенка у него стеклянная, так что снаружи видно, что происходит в ящике. Тебя запихивают в него, а по стенкам пускают ток. Второй электрод подсоединяют к твоему члену. Поэтому пошевелиться, даже чуть-чуть, невозможно. Но от усталости тело начинает пошатываться. И ты касаешься стенки. В это мгновение включается ток. Такую боль может представить только тот, кто испытал ее на себе. К тому же, как ни странно, несмотря на эту дикую боль, член встает. А надзиратели ржут. Я поразился человеческому воображению, которое способно даже пытку превратить в развлечение. Без всякой иронии. Это же надо придумать такое приспособление. Меня запихивали в этот ящик раз в три дня на десять часов.
Я молча смотрел на Кувано. На его лице по-прежнему оставалась мягкая улыбка. Может быть, пролетевшее время мы все-таки поделили не поровну. Наверное, у каждого из нас было свое время. Я не сводил с него глаз.
Кувано сказал:
– Конечно, пыткой дело не ограничилось. Сама тюрьма жила по законам джунглей. Я был слаб и тщедушен, и многие из обитателей тюрьмы насиловали меня. Видимо, одно из благодеяний, подаренных мне Миядзакой.
Наконец мне стало понятно, что связывало Миядзаку и Кувано. И я спросил:
– Тебе удалось оттуда сбежать?
– Да, я сбежал. Я понял, что смогу выжить там года два, не больше. На второй год я сблизился с самым страшным из заключенных. Стал его официально признанным любовником. Я стал подговаривать его убежать вместе. Короче, он убил несколько надзирателей, и мы сбежали. Разумеется, став свободным, я пристрелил своего любовничка.
– Сочувствую, – сказал я. – Может, ты в моем сочувствии и не нуждаешься, но я сочувствую тебе. Но какое это отношение имеет к тому, что ты сделал?
– Еще немного послушаешь меня? – спросил Кувано. – В столице той страны я раздобыл себе новые документы на эмигранта японского происхождения. Никаких сложностей. Ведь когда-то Япония преследовала своих граждан, вынуждая их эмигрировать. Но, хлебнув горя, я хотел жить как обычный человек. Нехорошо было с моей стороны по отношению к тебе, но в Японию я больше возвращаться не собирался. Одна местная девушка влюбилась в меня. Ее семья попросила меня жениться на ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Выражение лица Кувано не изменилось.
– Разве мертвые ткани можно так хорошо сохранить?
– Образец налицо. Говорят, это очень просто, были бы деньги и соответствующий специалист, отвечающий за хранение. Я и у специалистов уточнил. Существуют препараты, которые расширяют стенки капилляров и не дают крови сворачиваться. Кровь вымывают, затем вводят формалин. И хранят в формалиновом газе при низких температурах. Тот же способ, каким сохраняют тело Ленина.
– Нда. И как тебе удалось найти такого специалиста.
– Среди бездомных.
– Бездомных?
– Да. На улице живут люди самого разного толка. Я говорил с бывшим университетским профессором, специалистом по судебной медицине. Там много интересных людей. Был даже тот, кого ты выдал за собственный труп. Старика звали Гэндзо Кавахара. Когда он работал на стройке, ему проволокой отрезало ухо. Про ухо мне рассказал свидетель взрыва. Ты ввел в свою руку его кровь. Хотел выдать за свежачок. Накачал дедулю какими-то наркотиками, притащил на место взрыва. А еще есть и такие бездомные, как молодой Тацумура, который умер под колесами автомобиля. Его убили. Они жили, дыша тем же воздухом, что и я.
Кувано все так же улыбался. Улыбку его можно было даже назвать обаятельной, если не знать, что она принадлежит убийце.
– Вот как? Но за это отвечал Мотидзуки. Что касается старика, то он выбирал из тех, у кого не было родственников. К тому же он провел необходимые исследования, чтобы совпала группа крови и всякие прочие тонкости.
– Одного не могу понять. Почему Мотидзуки взялся тебе помогать? Ведь его родственник погиб от бомбы, которую сделал ты.
– Знаешь, Кикути, я только сейчас заметил. Ты стал вежливее: больше не говоришь о себе «орэ».
– Я постарел. Только и всего. Отвечай на мой вопрос.
– У каждого человека – своя точка кипения. Элементарно.
– Ты не мог бы объяснить попроще? Тебе же давно должно быть известно: заумные разговоры не для меня.
Кувано по-детски наклонил голову и принялся меня рассматривать.
– Ты, говорят, сейчас работаешь барменом. Сколько у тебя в год выходит?
– В прошлом году немного не дотянул до миллиона. А ты к чему?
– У меня сейчас есть сила. – В его голосе чувствовалась самоирония. По крайней мере, мне так показалось. – Сила по имени деньги. Весьма банальная, но мощная. Покажи любому человеку наличные. Если равные твоему годовому доходу, то здесь, в Японии, такой сумме никто не удивится. Но поднимем ее в десять раз, до десяти миллионов, что тогда? У того, кто увидит такую сумму, сердце дрогнет, наверное. А может, и нет. Не дрогнет, и не надо. Увеличим сумму еще в десять раз, до ста миллионов. Наличными. И положим перед человеком. В такие моменты в большинстве случаев разум проигрывает страстям. Короче говоря, человек меняется. Как вода, которая при ста градусах превращается в пар. Конечно, бывает, что и такой суммы мало. Но увеличивай ее и найдешь точку кипения у любого. Это непреложный закон, который я выучил за эти двадцать с лишним лет.
– Первый раз слышу, чтобы человек подчинялся непреложным законам.
– Может, ты и прав. Но по моему опыту исключений – ноль. Или ты хочешь сказать, ты – единственное исключение?
– Этого я не знаю. Я не настолько уверен в себе. Ты уже знаешь, наверное, что я алкаш? У алкашей нет гордости. Значит, у Мотидзуки была точка кипения. Ты это хотел сказать?
Он кивнул:
– Да. Сто миллионов иен наличными. И его как подменили. Когда я вернулся в Японию, я встретился с родственниками полицейского, погибшего в семьдесят первом году. Все-таки, наверное, меня это волновало. Тогда я увидел Мотидзуки. И мне захотелось испробовать свой закон. Теперь он мой помощник. Его должность – начальник отдела планирования. На работу он практически не ходит, подчиняется непосредственно мне как внештатный сотрудник. У меня сейчас в компании довольно широкие полномочия.
– А начальник секретариата Нагахама попал к тебе в соответствии с тем же законом? Решил проучить меня с помощью недостойной шпаны, нападающей на мирных барменов.
– А ты догадался. Я попросил его формально уволиться с работы. Мне сейчас нужны люди, действующие втихую.
– Этим методам ты тоже научился за двадцать с лишним лет?
– Ну да. Но, разумеется, не только им.
– Это уж точно, не только им. Похоже, ты научился еще куче всего. Например, методам массовых убийств. Зачем ты убил Юко? Зачем убил начальника отдела безопасности Миядзаку? Зачем убил многих других, оказавшихся невинными жертвами взрыва?
Кувано повернулся к стоявшему рядом дивану и кивнул:
– Может, сядешь? Наш разговор, похоже, затягивается.
– Нет, мне и стоя неплохо, – ответил я.
Мы молча стояли и смотрели друг на друга.
Кувано спокойно сказал:
– Вот как? А ты не изменился. И сейчас стоишь на ринге. Ты провел шесть боев и ни в одном не проиграл. Все еще хочешь улучшить свой результат? Я прав? Ты все время хочешь удержаться на ногах. Хочешь биться стоя.
Я стоял не шевелясь, не сводя с него взгляда. Я об этом никогда не задумывался, но, вполне вероятно, он был прав. Возможно, я действую так, как говорит Кувано, не отдавая себе в этом отчета. Мне это неизвестно. Кувано хорошо меня знает. Наверное, даже лучше, чем я сам. Я вытащил из кармана пальто пистолет Асаи, не соображая, что я делаю. Направил дуло на Кувано. Его лицо даже не дрогнуло.
– Я теперь дружу с такими штуками.
– И что ты собрался сделать?
– Воспользоваться по мере необходимости. Так зачем ты убил Юко и начальника отдела безопасности?
Кувано вздохнул:
– Может, сначала ты выслушаешь мою историю о том, как я жил в те годы, когда мы с тобой не виделись?
– Хорошо. Рассказывай. Только покороче.
– Семьдесят первый год. Я поехал в Париж. Я дал тебе обещание и собирался когда-нибудь сдаться с повинной в посольство. Но удивительное дело – передо мной открылся новый мир. И не утихшее до конца желание борьбы возродилось во мне с новой силой. Я-то думал, что полностью завязал с прошлым… Я испытывал перед тобой угрызения совести и не забывал о тебе. Но опять начались споры с однокурсниками о политике. В результате я установил контакты с южноамериканской организацией, у которой был филиал в Париже. К тому времени, как на меня вышел Интерпол, я уже оказался в Южной Америке по делам организации. Шел семьдесят пятый год. Я был в одной маленькой стране, не будем называть ее.
– Что это за организация?
– Называется «Колера де Тьерра». Гнев земли. Повстанцы левого крыла. В те времена они называли себя подлинными преемниками Гевары. Слышал о них?
– Нет, не слышал.
– Так я и думал. В Японии о них ничего не известно. Маленькая организация из далекой страны. Но это не важно. Я прошел у них военную подготовку, научился пользоваться оружием. Не только таким примитивным, как у тебя сейчас в руках. Шли дни, и в один прекрасный момент я понял, что стал террористом. Я изменился. Может, и у меня тоже была точка кипения, которая зависела не от денег. Я принимал участие в покушении на правительственных лиц. А однажды попал под военную облаву. Обычное плановое задержание, для которого даже не требуется никаких улик. Но вмешались японские представители. Передо мной появился первый секретарь посольства Японии. Он требовал моей выдачи.
– Это был Тэцу Миядзака из Управления полиции.
Он слегка улыбнулся.
– Как ты догадался?
– Начнешь следить за передвижениями полицейских, и информация подобного рода у тебя в руках. Высшие чины Управления полиции поднимаются по служебной лестнице следующим образом: через десять лет после прихода на работу в управление их часто отправляют в посольства за границу. Обычно первыми секретарями. Когда я узнал, что нынешний взрыв – скорее всего акт чистого терроризма, я понял: Миядзака – одна из мишеней взрыва. Из того, что ты мне рассказал, это единственный вывод, который напрашивается.
– Хм, чистый терроризм, да? Как ты это понял?
Я ничего не ответил, и Кувано продолжил:
– Ладно, можешь не говорить. Суд не признал его требований моей экстрадиции. Если бы дело происходило сейчас, результат мог бы быть иным. Влияние бюджета Японии, выделяемого на помощь развивающимся странам, очень велико. Но в те времена ситуация отличалась от нынешней. И у маленькой страны была своя гордость. Тогда Миядзака перешел к другим требованиям: наказание по всей строгости. Вмешательство во внутреннюю политику страны. Как ни странно, его требования в конце концов были выполнены. Доказательств не существовало, но Миядзака выступил в суде с показаниями о взрыве семьдесят первого года в Японии. Меня признали террористом. И отправили в тюрьму для политических преступников. В тюрьму, в которую, как говорили, можно войти, но из которой нельзя выйти. В ней содержали и обычных убийц. Вот такое местечко. Конечно, в Японии об этом ничего не известно. Как и обо мне. Но я набрался опыта в весьма интересных условиях. – Кувано продолжал улыбаться. Улыбка застыла на его лице, будто приклеенная. Не меняя выражения лица, он сказал: – Кикути, ты что-нибудь слышал об электрическом ящике?
– Об электрическом ящике? А что это такое?
– Приспособление, с помощью которого надзиратели пытают осужденных. Ты понимаешь меня? Надзиратели. Пытать-то нет никакой необходимости. Они так развлекаются. Электрический ящик – шириной метр с небольшим, высотой в человеческий рост. Еле-еле влезаешь в него стоя. Одна стенка у него стеклянная, так что снаружи видно, что происходит в ящике. Тебя запихивают в него, а по стенкам пускают ток. Второй электрод подсоединяют к твоему члену. Поэтому пошевелиться, даже чуть-чуть, невозможно. Но от усталости тело начинает пошатываться. И ты касаешься стенки. В это мгновение включается ток. Такую боль может представить только тот, кто испытал ее на себе. К тому же, как ни странно, несмотря на эту дикую боль, член встает. А надзиратели ржут. Я поразился человеческому воображению, которое способно даже пытку превратить в развлечение. Без всякой иронии. Это же надо придумать такое приспособление. Меня запихивали в этот ящик раз в три дня на десять часов.
Я молча смотрел на Кувано. На его лице по-прежнему оставалась мягкая улыбка. Может быть, пролетевшее время мы все-таки поделили не поровну. Наверное, у каждого из нас было свое время. Я не сводил с него глаз.
Кувано сказал:
– Конечно, пыткой дело не ограничилось. Сама тюрьма жила по законам джунглей. Я был слаб и тщедушен, и многие из обитателей тюрьмы насиловали меня. Видимо, одно из благодеяний, подаренных мне Миядзакой.
Наконец мне стало понятно, что связывало Миядзаку и Кувано. И я спросил:
– Тебе удалось оттуда сбежать?
– Да, я сбежал. Я понял, что смогу выжить там года два, не больше. На второй год я сблизился с самым страшным из заключенных. Стал его официально признанным любовником. Я стал подговаривать его убежать вместе. Короче, он убил несколько надзирателей, и мы сбежали. Разумеется, став свободным, я пристрелил своего любовничка.
– Сочувствую, – сказал я. – Может, ты в моем сочувствии и не нуждаешься, но я сочувствую тебе. Но какое это отношение имеет к тому, что ты сделал?
– Еще немного послушаешь меня? – спросил Кувано. – В столице той страны я раздобыл себе новые документы на эмигранта японского происхождения. Никаких сложностей. Ведь когда-то Япония преследовала своих граждан, вынуждая их эмигрировать. Но, хлебнув горя, я хотел жить как обычный человек. Нехорошо было с моей стороны по отношению к тебе, но в Японию я больше возвращаться не собирался. Одна местная девушка влюбилась в меня. Ее семья попросила меня жениться на ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36