— Я… я не могу так… Как же я теперь буду жить…
— Ну-ну, не стоит так убиваться, что же теперь… — Нинон развязала узел на поясе, все еще болтавшемся на банкирской шее. — Может, «Скорую помощь» вызвать?
— Не надо, нет, не надо, — замотал плешивой головой банкир. — Зачем «Скорая», у меня же все равно ничего не получилось…
— Вот и слава богу, — сочувственно вздохнула Нинон.
А безутешный банкир прибавил с трагическим пафосом:
— Даже это у меня не получилось, как и все остальное, впрочем… Семейная жизнь не сложилась… Думаете, я ее не любил? Думаете, я не любил Ирку?
— Мы так не думаем! — заверила его Нинон и, обернувшись ко мне, незаметно подмигнула: мол, совсем у мужика крыша поехала.
А убитый горем банкир продолжал исповедоваться по полной программе:
— Да я ее еще как любил, только не умел объяснить толком, может, потому она мне и не верила. Мне же красивые словеса разводить было некогда, все время дела, работа, и-эх… А она, видно, думала, что я к ней равнодушен, а я ведь любил ее, любил!
Последнее признание банкир произнес с отчаянием, почти выкрикнул, и Нинон поспешила развеять его сомнения:
— Мы верим, верим…
Несчастный вдовец отвернулся к окну, покусал пухлые, как у обиженного младенца, губы и выдал следующую порцию покаянных признаний:
— Идиот я, конечно, был, как все мужики, рассчитывал, раз у нее тряпок полно, а во французских духах можно купаться, то больше ничего и не надо, а ей, видно, тепла не хватало, да тут еще кризис среднего возраста… А я, дурак, все понять не мог, чего ей не хватает… Теперь понял, да слишком поздно…
Банкир все еще хлюпал носом, но уже пореже, да и стенания его приняли более практический характер:
— Да о чем я… Завтра же похороны, а я совсем расклеился. Ничего, сейчас я возьму себя в руки, сейчас возьму…
— Завтра похороны? — переспросила Нинон. — Так, может, помочь чем? Хлопот-то, наверное, много…
— Да, много, — уныло кивнул банкир, — но мои друзья и сотрудники меня от них освободили, уже подготовили все, что положено в подобных случаях. Я им очень благодарен, потому что сам бы не смог, наверное, а так… В общем, завтра в десять за мной придет машина, и я поеду, я поеду… хоронить мою Иринку, просто язык не поворачивается сказать такое. — И он с мольбой посмотрел на Нинон. — Поедемте со мной…
Я перехватила изумленный взгляд Нинон и сделала страшные глаза (должна признаться, что не люблю похорон), но эта самодеятельная самаритянка сделала вид, что ничего не поняла, и легкомысленно пообещала:
— Ну конечно, мы поедем. Правда, Женя?
— Разумеется, — недовольно буркнула я и отошла в сторонку. Это называется, инициатива наказуема. Как-никак это была моя идея — проведать вдовствующего банкира. А с другой стороны, еще неизвестно, чем бы все закончилось, не подоспей мы с Нинон вовремя. Не исключено, что он предпринял бы еще одну попытку повеситься, а та, упаси боже, оказалась бы удачной.
Нинон, вероятно, думала о том же, потому что продолжала неустанно утешать беднягу-банкира. Я же тем временем рассеянно оглядывала банкирские хоромы, точнее, хозяйскую спальню, представлявшую собой довольно жалкое зрелище: кровать смята, на полу валяются какие-то тряпки. Впрочем, в первозданном виде опочивальня, очевидно, производила впечатление: на полу пушистый белый ковер, повсюду шелк, атлас и прочие дорогостоящие прибамбасы. Не говоря уже о туалетном столике в углу, заставленном коробками с духами и баночками с кремом, — не в каждом парфюмерном магазине столько увидишь, даже странно, что покойная банкирша бесилась при таком количестве антидепрессантов. Странная она все-таки была женщина, судя по тому, что я узнала о ней от Нинон.
Похоже, один из многочисленных флаконов с духами был неплотно закрыт, потому что в комнате висел тяжелый и сладкий дух какого-то восточного аромата, и вообще комнату не мешало бы проветрить. Я шагнула к окну и чуть не рухнула на мохнатый ковер, потому что нога моя подвернулась. Оказывается, я наткнулась на изящную комнатную туфлю, розовую, с опушкой из крашеного песца. Видала я такую роскошь в дорогом магазине, в который однажды забрела, чтобы убить время. Помню, ценник произвел на меня такое впечатление, что я присвистнула, причем непростительно громко. Одна молодящаяся дама, вся «от кутюр», даже укоризненно посмотрела на меня.
Теперь уже внимательнее глядя под ноги, я подошла к окну и распахнула его: теплый полуденный воздух разбавил духоту будуара безвременно погибшей банкирши. Потом присела на подоконник. Из этого окна открывался вид, совершенно отличный от того, что я могла наблюдать из своей светелки-шкатулки, милостиво предоставленной мне Нинон. Соседний дачный участок с недостроенным бывшим дипломатическим домом был отсюда словно на ладони. А там копошились двое дочерна загорелых шабашников, компаньоны схваченного с Иркиными часиками кудлатого, и физиономии у обоих были злые и раздраженные.
Я уже собиралась слезть с подоконника, когда из недостроенного дома вывалился тип с длинным желчным лицом и заорал:
— Уматывайте отсюда, мне тут только преступников не хватало!
— Умотаем, — вяло отгавкнулся от него один из шабашников, тот, что поздоровей, — когда заплатишь…
— Я вам уже заплатил!
— Ровно половину, — парировал шабашник, — плати остальные, и мы свалим, долго не задержимся.
— Да вы и на треть не наработали! — заверещал желчный дядька. — Только бухали да трахались!
— На себя посмотри, — спокойно отозвался шабашник.
Я и сама не заметила, как включилась в эту перебранку в качестве невольного зрителя, но Нинон не дала мне досмотреть любопытную сценку до конца, окликнув:
— Жень, сходи на кухню, принеси что-нибудь попить. Видишь, человек никак не успокоится.
— А где кухня? — спросила я со вздохом, безо всякого желания покидая свой наблюдательный пункт. — Где-где, внизу, конечно. Я вышла из хозяйской опочивальни и отправилась искать кухню. Ох, нелегкая это работа — утешать убитого горем мужчину. Практика показала, что одной жилеткой в таких случаях не обойтись, требуются как минимум две.
Глава 10
Мы с Нинон проторчали у банкира до самого вечера, сочувствуя и сопереживая. При этом мне лично отводилась неблагодарная роль под названием «подай — прими — пошла вон», поскольку Нинон командовала мною, как старослужащий, которому месяц до дембеля, первогодком, едва успевшим принять присягу. Распоряжения сыпались со всех сторон, так что я просто дух не успевала перевести.
— Поставь на огонь чайник! — приказывала Нинон, и я кубарем скатывалась вниз, на кухню, где я уже ориентировалась, вероятно, не хуже покойной банкирши.
— Чего это чай такой бледненький? — нещадно придиралась Нинон. — Завари покрепче. — И я, чертыхаясь в душе, повторяла привычный маршрут, гремя чайником.
— А теперь чифирь! — снова недовольно морщилась Нинон, и у меня возникало почти непреодолимое желание послать ее подальше на пару с безутешным банкиром. И сдерживало меня лишь то обстоятельство, что сама Нинон добровольно возложила на себя еще более хлопотную обязанность: утирать горькие слезы вдовца как в прямом, так и в переносном смысле. В конце концов она весьма в этом поднаторела и очень даже прочувствованно внушала банкиру, что «жизнь не кончена, она продолжается, и однажды он еще будет счастлив» и чуть ли не увидит небо в алмазах. Немудрено, что в какой-то момент эта трогательная сцена живо напомнила мне финал «Дяди Вани», жаль только, Нинон в итоге так охрипла, что еле говорила.
Как бы там ни было, но наши с Нинон совместные усилия привели-таки к желанному результату: банкир успокоился, неплохо перекусил и даже задремал на плече моей отзывчивой, как выяснилось, подруги юности. Потом мы с Нинон бережно уложили его в постельку, пообещав на прощание, что завтра непременно поедем на похороны, хотя эта перспектива меня не радовала, о чем я поспешила сообщить Нинон, едва мы вышли за порог банкирской «юдоли печали»:
— Чего мы не видали на этих похоронах, интересно?
— Вот уж не думала, что ты такая черствая, — сипло выдавила из себя Нинон, — человеку нужно оказать поддержку.
— Хорошо, — смирилась я, — будем его поддерживать с двух сторон, ты — слева, я — справа.
Поскольку от банкира мы возвращались в глубоких сумерках, то близорукая Нинон, следовавшая, как и положено хозяйке, впереди, налетела на оставленное мной на террасе ведро со смородиной:
— Ч-черт… Эт-то еще что такое?
— Что-что, смородина, — буркнула я, — между прочим, ей бы надо ума дать.
— Что ты имеешь в виду? — туго соображала Нинон.
— Да ничего нового, варенье сварить, например, или там компот…
— А на черта мне варенье? — огрызнулась Нинон. — С детства терпеть не могу варенье из смородины.
Я развела руками:
— Ну тогда я не знаю… Ты же сама мне сказала, что неплохо было бы собрать оставшуюся смородину…
Нинон призадумалась:
— Ладно, давай ее пока в подвал опустим, а потом что-нибудь придумаем. Там одно ведро уже стоит.
Мудрое решение, ничего не скажешь, сначала собрать ягоду, а потом уже соображать. Ах, как это по-нашему! Но вступать в продолжительные дискуссии с Нинон я не стала, потому что с ног валилась от усталости, да и моя подружка чувствовала себя нисколько не лучше меня, если не хуже. Как-никак основной заряд банкирской скорби пришелся именно на нее. В общем, даже не поужинав, мы завалились спать. Не знаю, что снилось Нинон или убаюканному нами банкиру, а мне приснился мужчина моих несбывшихся снов. Вроде бы он пришел брать у нас с Нинон очередные показания, и не один, а с младенцем, завернутым в одеяльце с кружевным уголком, атласной ленточкой и прочими умильными причиндалами. Приснится же такое!
* * *
— Вставай, вставай, — тормошила меня Нинон.
Я подскочила, не успев толком протереть глаза:
— Что еще случилось? Банкир утопился в ванне?
— Типун тебе, — буркнула Нинон. — Уже десятый час. Ты что, забыла? В десять за нами приедет машина.
— Забудешь такое, как же… — Я слезла с софы, потянулась перед распахнутым окошком. Яркое летнее солнышко упруго перепрыгнуло с оконного стекла на мое лицо. Я зажмурилась и подумала: какая это все-таки нелепость — отправляться в такой день на похороны. А умирать, а навеки погружаться в сырую землю? Гм-гм…
— Завтрак уже готов, я тебя жду, — подбодрила меня Нинон и юркнула за дверь.
Я немного потерла ладонью слегка ноющую шею — видно, спала в неудобной позе — и принялась соображать, что бы такое надеть по случаю траурного мероприятия. Безнадежно порылась в сумке: нет, ничего приличествующего случаю я с собой не захватила. Еще бы, я ведь все-таки отправлялась приятно отдохнуть на лоне природы, а не принимать участие в похоронах. Пришлось мне довольствоваться традиционными джинсами и синей футболкой.
И все-таки на кухне я сочла за лучшее посоветоваться с Нинон:
— Сто лет не была на похоронах, даже и не знаю, что теперь принято надевать в таких случаях.
Нинон окинула меня придирчивым взглядом и вскользь заметила:
— Нашла у кого спрашивать, я тоже, слава богу, не профессиональная плакальщица.
— Да? — недоверчиво хмыкнула я. — Судя по вчерашнему, я бы так не сказала.
— Издеваешься? — недовольно засопела Нинон. — Думаешь, мне вчера очень весело было его утешать? Думаешь, я от этого удовольствие получала? Все горло ободранное после вчерашнего, и голос сел.
Пожалуй, я и впрямь сболтнула лишнее.
— Ну извини, Нинон, — примирительно произнесла я, — я ведь не со зла… Просто я и в самом деле не знаю… ну, в общем, как я там буду выглядеть в джинсах. Там ведь публика будет непростая, насколько я поняла, еще скажут, явилась какая-то фря…
— Ну не думаю… — пробормотала Нинон. — Честно говоря, я и сама не очень хорошо себе представляю… Вот в Европе принято надевать темные брючные костюмы и черные очки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31