На самом деле я была весьма довольна тем обстоятельством, что получила возможность хоть на время съехать из своей коммуналки. Во-первых, перемена обстановки весьма полезна одиноким тридцатилетним шатенкам, подверженным депрессиям, во-вторых, я всегда испытывала симпатию к Нинон, которая нынче, как и я, зализывала раны душевных обид, и мы вполне могли проводить это мероприятие совместно, в-третьих… А в-третьих, в глубине души я была почти уверена, что развенчанный мною мужчина моих несбывшихся снов в ближайшее время ринется ко мне объясняться. Прикатит на своей зеленой «девятке», на «черепашке-ниндзя», а меня и нетути. Где Жека? Была, да вся вышла! И никто на свете не знает, где она и когда вернется. (На самом деле матери я сообщила, куда уезжаю, но, слава богу, не успела с ней познакомить этого подлеца.) Тогда-то он поймет, как много потерял в моем лице, и поплетется от запертой двери вниз по лестнице, и перед его мысленным взором будут вставать счастливые картинки наших встреч, отныне и до веку оставшихся в безвозвратном прошлом. Я так расчувствовалась, что глаза мои, только-только немного просохшие, вновь наполнились горячей влагой.
— Ты чего насупилась? — Нинон внимательно посмотрела на меня из-под очков.
— Что-то в глаз попало… — жалко соврала я, хлюпнула носом и полезла в сумку за платком.
Глава 3
От платформы до дачи Нинон было пятнадцать минут ходу по узенькой тропинке, петляющей в редком перелеске, ярко освещенном торжественным июльским солнцем. Кстати, прежде чем отправиться в путь, мы ненадолго остановились возле небольшой палатки в нескольких шагах от железнодорожного переезда. В палатке Нинон купила бутылку шампанского и коробку конфет у скучающего среди нехитрого ассортимента молодого парня с круглым, щедро усыпанным веснушками лицом.
Парень, видно не избалованный вниманием покупателей, сразу оживился и, выглянув в окошко, попытался втулить Нинон еще что-нибудь из своего залежавшегося товара:
— Сигареты не нужны?
— Спасибо, мы некурящие, — ответила Нинон, засовывая шампанское в сумку, и подмигнула мне. — Отметим встречу, всем чертям назло!
Я зарделась, до меня только теперь дошло, что за своими горестями и печалями я не сообразила захватить с собой даже бутылки сухого вина, хотела было сунуть Нинон деньги, но она решительно отвела мою руку в сторону:
— Не выдумывай, маленькая, что ли? Мы с тобой здесь будем отдыхать долго, а я по вечерам не против посидеть с рюмашкой, так что еще успеешь потратиться. Правильно я говорю, а, Сеня?
Последняя фраза была адресована веснушчатому киоскеру, которого Нинон, оказывается, знала достаточно коротко, по крайней мере могла величать Сеней.
Сеня расплылся в преданной улыбке:
— В любой момент милости просим.
А потом мы с Нинон миновали переезд и двинулись по романтической тропинке к дачному поселку, в котором мне предстояло провести ближайшие две недели.
Уже издали я разглядела несколько симпатичных домиков на пригорке и спросила Нинон:
— Там, что ли, твоя дача?
— Ага, — беззаботно отозвалась Нинон, — чудесное местечко, не правда ли?
Трудно было с ней не согласиться. Вблизи «чудесное местечко» выглядело еще чудесней. Домов было немного — десятка полтора, но зато какие! Полутора— и двухэтажные, с мансардами, балконами и просторными террасами, к тому же сплошь каменные, а не какие-нибудь деревянные срубы. И все это респектабельное благолепие — на фоне березовой рощицы, чистенькой, словно на поздравительной открытке.
Я покосилась на Нинон и присвистнула:
— Да это же просто райские кущи какие-то!
Нинон приятно порозовела, видно, мой комплимент пришелся ей по вкусу.
— Чего нам с Генкой стоило выбить здесь участок! От Москвы каких-то тридцать километров, и при этом все удовольствия: роща березовая, речка, про воздух я вообще молчу, не воздух, а сплошной озон. — Не ограничиваясь банальным перечислением благ, которыми мне предстояло бесплатно пользоваться в ближайшие две недели, она присовокупила кое-что новенькое:
— А контингент тут какой! Сплошные дипломаты и люди искусства. Вон в той даче, с башенками, знаешь кто живет? Широкорядов! — торжественно выдала она.
Я на скорую руку покопалась в запасниках памяти, пытаясь выскрести какую-нибудь ассоциацию с фамилией Широкорядов, но так ничего и не нарыла.
— Это кто ж такой?
Нинон не стала пенять на мое невежество и с готовностью разъяснила:
— Петр Широкорядов — поэт-песенник, очень успешный, его песни даже Пугачева поет.
Имя суперпримы возымело на меня почти магическое действие, я даже повнимательнее присмотрелась к особняку с башенками, благо мы как раз с ним поравнялись.
Соседняя дача, кстати говоря, была нисколько не хуже поэтовой, хотя и в несколько ином стиле, без особенных излишеств, но с размахом.
— А тут кто живет? Композитор, поди? — поинтересовалась я.
— А тут пока еще никто, — ответствовала Нинон, — вообще-то это была дача одного дипломата, но он ее кому-то продал. Нового хозяина я еще ни разу не видела, знаю только, что он нанял шабашников-молдаван, и они целый день громыхают железяками и матом ругаются.
Словно в подтверждение ее слов, из небольшого строительного вагончика, стоящего во дворе бывшей дипломатической, а теперь неизвестно чьей дачи, потягиваясь и позевывая, вывалился дочерна загорелый верзила в вылинявших трениках и с колтуном в каштановых кудрях и уныло завернул за угол кирпичного особняка. И уже через минуту мы с Нинон услышали мерный металлический звук.
— Вот так каждый день, — тоскливо констатировала Нинон. — Сваи они там забивают, что ли?
Следующий дачный участок утопал в зелени и цветах, даже кирпичные стены двухэтажного дома были увиты какими-то диковинными вьющимися растениями.
Я не успела спросить, кому принадлежит этот оазис, Нинон сама меня просветила:
— Мои соседи, Остроглазовы. Он — банкир, а она… А она просто при нем. Истеричная дамочка, между нами. Еще получишь возможность познакомиться. Как поругается с мужем, всегда ко мне бежит плакаться в жилетку, будто я ей родственница какая. Потом он приходит, начинает ее уговаривать, а я у них вместо международного арбитра. Так сказать, улаживаю семейные конфликты.
Я посмотрела на Нинон другими глазами. Нинон, улаживающая чужие семейные конфликты, — как это не похоже на то, что я знала о ней прежде.
Выходит, неумолимое время отразилось и на ней, сделав проще и яснее.
Нинон же истолковала мой взгляд по-своему и поспешила меня успокоить:
— Нет, ты только не думай, они нормальные люди, просто со своими заморочками. К тому же их сейчас все равно нет, наверное, в пятницу приедут.
В пятницу, мысленно прикинула я, а сегодня вторник, значит, по крайней мере ближайшие два дня на лоне природы обойдутся без семейных скандалов с участием Нинон в качестве международного арбитра.
— А вот и моя фазенда! — тем временем объявила Нинон и окинула ревниво-ласковым взглядом хозяйки хорошенький полутораэтажный коттедж из белого кирпича, с мансардой и террасой.
«Фазенда» Нинон мне приглянулась до такой степени, что я пуще прежнего зауважала свою бывшую сокурсницу. Как ни крути, а ее ставки росли буквально на глазах, в отличие от моих. Спокойная и несуетная Нинон к тридцати годам успела обзавестись мужем Генкой — первым красавцем на курсе, добротной дачей в ближайшем Подмосковье, «поскучать» в чистенькой, вымытой со стиральным порошком Швеции и вернуться в родные, слегка замусоренные пенаты, отчего они, впрочем, кажутся только родней. А я? Я вышла замуж впопыхах и впопыхах же развелась, в результате оставшись в коммуналке, потеряла хорошую работу, а мужчина моих снов при ближайшем рассмотрении оказался женатиком, банально бегающим «налево». Тут я, правда, вспомнила, что у Нинон с красавцем Генкой тоже не все гладко, но с моей стороны было бы свинством утешать себя подобным образом.
— Ну, проходи, не стесняйся. — Нинон пропустила меня вперед, и я затрусила по асфальтовой дорожке к дому, не забывая при этом бросать пытливые взгляды направо-налево и издавать возгласы восхищения, интенсивность которых по мере моего приближения к крыльцу неуклонно возрастала.
— Красота-то какая! — воскликнула я, остановившись возле роскошного куста цветущего жасмина. От сладкого запаха голова моя приятно закружилась, а горькие горести хоть и временно, но отошли на второй план. Туда же отошел и вероломный мужчина моих несбывшихся снов.
А Нинон, довольная впечатлением, которое на меня произвели ее угодья, распахнула передо мной дверь белоснежного коттеджа. Я переступила порог и принялась восхищаться с новой силой, причем без всякого притворства. Тут было все, к чему нормальные люди стремятся всю жизнь: просторная гостиная в стиле кантри с камином, плетеными креслами и деревянной лестницей, ведущей в мансарду, где располагались три уютные светелки.
— Это моя спальня, — объявила Нинон, открывая первую дверь, за которой я успела рассмотреть кровать, покрытую кремовым покрывалом и еще чем-то белоснежно-кисейным.
— Здесь Генкин кабинет, — коротко бросила она, толкнув следующую дверь, и я увидела небольшую комнату с книжными полками вдоль стен, кожаным диваном и письменным столом у окна. — А здесь будешь жить ты. — С этими словами она распахнула третью дверь.
Я стала тихо млеть, потому что комната, которую Нинон щедро мне отводила, превзошла самые смелые мои ожидания. Именно в таких комнатах и следует проводить время на лоне природы, сразу решила я. Вся обшитая деревом, она была похожа на старинную шкатулку для трав и благовоний. Это сходство удачно усугубляли развешанные на стенах искусные букеты из сухих цветов. Из мебели в комнате-шкатулке была только софа, застеленная пледом коричневато-желтых тонов, да кресло-качалка в углу.
— Нинон, у меня просто нет слов… — прошептала я восторженно, отчетливо понимая, что лучшего места для комфортного зализывания ран мне не найти.
— Тогда даю тебе десять минут на обживание, а потом быстро вниз — будешь помогать мне накрывать на стол, — приказала Нинон и шмыгнула за дверь.
Оставшись одна, я прошлась по комнате, все еще не веря собственным глазам, потом немного посидела на софе и на низком подоконнике. Полюбовалась видом — а из окна моей светелки хорошо просматривался дом и дачный участок банкира и его скандальной жены, благодаря обилию зелени выглядевший чрезвычайно эстетично, — распахнула створку, втянула в хилые городские легкие чистого озоново-жасминного настоя, потянулась и почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Стоит ли уточнять, что на фоне всех этих несказанных красот и без того изрядно потускневший образ моего коварного возлюбленного побледнел и вылинял окончательно и бесповоротно, и я уже предвкушала, как спустя две недели легко и безболезненно отряхну со своих ног прах несбывшихся надежд, чтобы с новыми силами включиться в борьбу за новое счастье.
— Ну, скоро ты там? — окликнула меня снизу Нинон. — Пора уже отметить встречу!
Я тихо засмеялась, встряхнула волосами, швырнула сумку на кресло-качалку и беззаботно сбежала по лестнице в гостиную.
Нинон уже накрывала стол на террасе. Свежий ветерок осторожно шевелил уголки накрахмаленной скатерти, в керамической вазе дремали желтые примулы, в бокалах из чешского стекла играло солнце, а Нинон управлялась с бутылкой шампанского, обернутой вафельным полотенцем.
Потом мы выпили, и нам дружно похорошело. Мы предались воспоминаниям юности и не заметили, как время до вечера прошло. Нинон в задушевных тонах поведала мне о том, что у нее приключилось с Генкой, который, как выяснилось, нашел себе другую, я в двух словах изложила историю своего скоропалительного замужества, в трех — поруганную накануне «лав стори», не особенно налегая на детали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Ты чего насупилась? — Нинон внимательно посмотрела на меня из-под очков.
— Что-то в глаз попало… — жалко соврала я, хлюпнула носом и полезла в сумку за платком.
Глава 3
От платформы до дачи Нинон было пятнадцать минут ходу по узенькой тропинке, петляющей в редком перелеске, ярко освещенном торжественным июльским солнцем. Кстати, прежде чем отправиться в путь, мы ненадолго остановились возле небольшой палатки в нескольких шагах от железнодорожного переезда. В палатке Нинон купила бутылку шампанского и коробку конфет у скучающего среди нехитрого ассортимента молодого парня с круглым, щедро усыпанным веснушками лицом.
Парень, видно не избалованный вниманием покупателей, сразу оживился и, выглянув в окошко, попытался втулить Нинон еще что-нибудь из своего залежавшегося товара:
— Сигареты не нужны?
— Спасибо, мы некурящие, — ответила Нинон, засовывая шампанское в сумку, и подмигнула мне. — Отметим встречу, всем чертям назло!
Я зарделась, до меня только теперь дошло, что за своими горестями и печалями я не сообразила захватить с собой даже бутылки сухого вина, хотела было сунуть Нинон деньги, но она решительно отвела мою руку в сторону:
— Не выдумывай, маленькая, что ли? Мы с тобой здесь будем отдыхать долго, а я по вечерам не против посидеть с рюмашкой, так что еще успеешь потратиться. Правильно я говорю, а, Сеня?
Последняя фраза была адресована веснушчатому киоскеру, которого Нинон, оказывается, знала достаточно коротко, по крайней мере могла величать Сеней.
Сеня расплылся в преданной улыбке:
— В любой момент милости просим.
А потом мы с Нинон миновали переезд и двинулись по романтической тропинке к дачному поселку, в котором мне предстояло провести ближайшие две недели.
Уже издали я разглядела несколько симпатичных домиков на пригорке и спросила Нинон:
— Там, что ли, твоя дача?
— Ага, — беззаботно отозвалась Нинон, — чудесное местечко, не правда ли?
Трудно было с ней не согласиться. Вблизи «чудесное местечко» выглядело еще чудесней. Домов было немного — десятка полтора, но зато какие! Полутора— и двухэтажные, с мансардами, балконами и просторными террасами, к тому же сплошь каменные, а не какие-нибудь деревянные срубы. И все это респектабельное благолепие — на фоне березовой рощицы, чистенькой, словно на поздравительной открытке.
Я покосилась на Нинон и присвистнула:
— Да это же просто райские кущи какие-то!
Нинон приятно порозовела, видно, мой комплимент пришелся ей по вкусу.
— Чего нам с Генкой стоило выбить здесь участок! От Москвы каких-то тридцать километров, и при этом все удовольствия: роща березовая, речка, про воздух я вообще молчу, не воздух, а сплошной озон. — Не ограничиваясь банальным перечислением благ, которыми мне предстояло бесплатно пользоваться в ближайшие две недели, она присовокупила кое-что новенькое:
— А контингент тут какой! Сплошные дипломаты и люди искусства. Вон в той даче, с башенками, знаешь кто живет? Широкорядов! — торжественно выдала она.
Я на скорую руку покопалась в запасниках памяти, пытаясь выскрести какую-нибудь ассоциацию с фамилией Широкорядов, но так ничего и не нарыла.
— Это кто ж такой?
Нинон не стала пенять на мое невежество и с готовностью разъяснила:
— Петр Широкорядов — поэт-песенник, очень успешный, его песни даже Пугачева поет.
Имя суперпримы возымело на меня почти магическое действие, я даже повнимательнее присмотрелась к особняку с башенками, благо мы как раз с ним поравнялись.
Соседняя дача, кстати говоря, была нисколько не хуже поэтовой, хотя и в несколько ином стиле, без особенных излишеств, но с размахом.
— А тут кто живет? Композитор, поди? — поинтересовалась я.
— А тут пока еще никто, — ответствовала Нинон, — вообще-то это была дача одного дипломата, но он ее кому-то продал. Нового хозяина я еще ни разу не видела, знаю только, что он нанял шабашников-молдаван, и они целый день громыхают железяками и матом ругаются.
Словно в подтверждение ее слов, из небольшого строительного вагончика, стоящего во дворе бывшей дипломатической, а теперь неизвестно чьей дачи, потягиваясь и позевывая, вывалился дочерна загорелый верзила в вылинявших трениках и с колтуном в каштановых кудрях и уныло завернул за угол кирпичного особняка. И уже через минуту мы с Нинон услышали мерный металлический звук.
— Вот так каждый день, — тоскливо констатировала Нинон. — Сваи они там забивают, что ли?
Следующий дачный участок утопал в зелени и цветах, даже кирпичные стены двухэтажного дома были увиты какими-то диковинными вьющимися растениями.
Я не успела спросить, кому принадлежит этот оазис, Нинон сама меня просветила:
— Мои соседи, Остроглазовы. Он — банкир, а она… А она просто при нем. Истеричная дамочка, между нами. Еще получишь возможность познакомиться. Как поругается с мужем, всегда ко мне бежит плакаться в жилетку, будто я ей родственница какая. Потом он приходит, начинает ее уговаривать, а я у них вместо международного арбитра. Так сказать, улаживаю семейные конфликты.
Я посмотрела на Нинон другими глазами. Нинон, улаживающая чужие семейные конфликты, — как это не похоже на то, что я знала о ней прежде.
Выходит, неумолимое время отразилось и на ней, сделав проще и яснее.
Нинон же истолковала мой взгляд по-своему и поспешила меня успокоить:
— Нет, ты только не думай, они нормальные люди, просто со своими заморочками. К тому же их сейчас все равно нет, наверное, в пятницу приедут.
В пятницу, мысленно прикинула я, а сегодня вторник, значит, по крайней мере ближайшие два дня на лоне природы обойдутся без семейных скандалов с участием Нинон в качестве международного арбитра.
— А вот и моя фазенда! — тем временем объявила Нинон и окинула ревниво-ласковым взглядом хозяйки хорошенький полутораэтажный коттедж из белого кирпича, с мансардой и террасой.
«Фазенда» Нинон мне приглянулась до такой степени, что я пуще прежнего зауважала свою бывшую сокурсницу. Как ни крути, а ее ставки росли буквально на глазах, в отличие от моих. Спокойная и несуетная Нинон к тридцати годам успела обзавестись мужем Генкой — первым красавцем на курсе, добротной дачей в ближайшем Подмосковье, «поскучать» в чистенькой, вымытой со стиральным порошком Швеции и вернуться в родные, слегка замусоренные пенаты, отчего они, впрочем, кажутся только родней. А я? Я вышла замуж впопыхах и впопыхах же развелась, в результате оставшись в коммуналке, потеряла хорошую работу, а мужчина моих снов при ближайшем рассмотрении оказался женатиком, банально бегающим «налево». Тут я, правда, вспомнила, что у Нинон с красавцем Генкой тоже не все гладко, но с моей стороны было бы свинством утешать себя подобным образом.
— Ну, проходи, не стесняйся. — Нинон пропустила меня вперед, и я затрусила по асфальтовой дорожке к дому, не забывая при этом бросать пытливые взгляды направо-налево и издавать возгласы восхищения, интенсивность которых по мере моего приближения к крыльцу неуклонно возрастала.
— Красота-то какая! — воскликнула я, остановившись возле роскошного куста цветущего жасмина. От сладкого запаха голова моя приятно закружилась, а горькие горести хоть и временно, но отошли на второй план. Туда же отошел и вероломный мужчина моих несбывшихся снов.
А Нинон, довольная впечатлением, которое на меня произвели ее угодья, распахнула передо мной дверь белоснежного коттеджа. Я переступила порог и принялась восхищаться с новой силой, причем без всякого притворства. Тут было все, к чему нормальные люди стремятся всю жизнь: просторная гостиная в стиле кантри с камином, плетеными креслами и деревянной лестницей, ведущей в мансарду, где располагались три уютные светелки.
— Это моя спальня, — объявила Нинон, открывая первую дверь, за которой я успела рассмотреть кровать, покрытую кремовым покрывалом и еще чем-то белоснежно-кисейным.
— Здесь Генкин кабинет, — коротко бросила она, толкнув следующую дверь, и я увидела небольшую комнату с книжными полками вдоль стен, кожаным диваном и письменным столом у окна. — А здесь будешь жить ты. — С этими словами она распахнула третью дверь.
Я стала тихо млеть, потому что комната, которую Нинон щедро мне отводила, превзошла самые смелые мои ожидания. Именно в таких комнатах и следует проводить время на лоне природы, сразу решила я. Вся обшитая деревом, она была похожа на старинную шкатулку для трав и благовоний. Это сходство удачно усугубляли развешанные на стенах искусные букеты из сухих цветов. Из мебели в комнате-шкатулке была только софа, застеленная пледом коричневато-желтых тонов, да кресло-качалка в углу.
— Нинон, у меня просто нет слов… — прошептала я восторженно, отчетливо понимая, что лучшего места для комфортного зализывания ран мне не найти.
— Тогда даю тебе десять минут на обживание, а потом быстро вниз — будешь помогать мне накрывать на стол, — приказала Нинон и шмыгнула за дверь.
Оставшись одна, я прошлась по комнате, все еще не веря собственным глазам, потом немного посидела на софе и на низком подоконнике. Полюбовалась видом — а из окна моей светелки хорошо просматривался дом и дачный участок банкира и его скандальной жены, благодаря обилию зелени выглядевший чрезвычайно эстетично, — распахнула створку, втянула в хилые городские легкие чистого озоново-жасминного настоя, потянулась и почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Стоит ли уточнять, что на фоне всех этих несказанных красот и без того изрядно потускневший образ моего коварного возлюбленного побледнел и вылинял окончательно и бесповоротно, и я уже предвкушала, как спустя две недели легко и безболезненно отряхну со своих ног прах несбывшихся надежд, чтобы с новыми силами включиться в борьбу за новое счастье.
— Ну, скоро ты там? — окликнула меня снизу Нинон. — Пора уже отметить встречу!
Я тихо засмеялась, встряхнула волосами, швырнула сумку на кресло-качалку и беззаботно сбежала по лестнице в гостиную.
Нинон уже накрывала стол на террасе. Свежий ветерок осторожно шевелил уголки накрахмаленной скатерти, в керамической вазе дремали желтые примулы, в бокалах из чешского стекла играло солнце, а Нинон управлялась с бутылкой шампанского, обернутой вафельным полотенцем.
Потом мы выпили, и нам дружно похорошело. Мы предались воспоминаниям юности и не заметили, как время до вечера прошло. Нинон в задушевных тонах поведала мне о том, что у нее приключилось с Генкой, который, как выяснилось, нашел себе другую, я в двух словах изложила историю своего скоропалительного замужества, в трех — поруганную накануне «лав стори», не особенно налегая на детали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31