Усевшись за столиком, они увидели Бенни Скакке, который смотрел в их сторону взглядом отчаявшегося человека. Перед Бенни, спиной к ним, сидел Баклунд. Он уже отодвинул свою тарелку в сторону и, грозя пальцем, что-то говорил Скакке. Слов не было слышно, но, судя по взгляду Скакке, Баклунд его за что-то распекал.
Бек быстро покончил со своим омлетом и подошел к их столику. Положив руку на плечо Баклунда, он дружелюбно сказал:
— Извини, я заберу у тебя Скакке. Мне с ним нужно кое-что обсудить.
Баклунд, хотя и был раздражен тем, что ему помешали, вряд ли мог возражать. Ведь этого напускающего на себя важность стокгольмца прислали из управления…
Скакке поднялся с явным облегчением и последовал за Мартином Беком. Монссон уже поел, и они втроем направились к выходу, провожаемые оскорбленным взглядом Баклунда.
Они устроились в кабинете Монссона, довольно прохладном и проветренном. Монссон уселся во вращающееся кресло, достал из карандашницы зубочистку и, сунув ее в уголок рта, принялся за бумаги. Бек закурил сигарету, а Бенни, сходив за своим блокнотом, сел рядом с ним и положил блокнот на колени. Мартин Бек заметил надпись на обложке и улыбнулся. Скакке перехватил его взгляд и, покраснев, быстро прикрыл блокнот. Потом начал докладывать о показаниях новой свидетельницы.
— А ты уверен, что ее фамилия Грёнгрен? — с сомнением спросил Монссон.
Когда Скакке кончил, Мартин Бек сказал:
— Займись экипажем катера на подводных крыльях. Если на палубе стоял тот же человек, они, возможно, видели и коробку. Если она была у него с собой.
— Я уже звонил, — сказал Скакке. — У стюардессы, которая его видела, сегодня выходной. Но завтра она будет, и я с ней поговорю.
Пришел черед Мартина Бека. Он рассказал им о телефонном разговоре с Мальмом и о приехавшем сюда новом коллеге.
— Значит, его зовут Паульссон. Не его ли я видел по телевидению? — спросил Монссон. — Он, кстати, очень напоминает нашего местного парня из безопасности. Мы его называем «Секретчик Перссон». Тоже любит такие костюмы и всякие маскарады. Насчет экспорта сельди дело известное, а вот о сделках с оружием и прочем я никогда не слыхал.
— Это и неудивительно, — сказал Бек. — Вряд ли кто хотел, чтобы такие дела имели огласку.
Монссон сломал зубочистку и бросил ее в пепельницу.
— Верно. Мне тоже так показалось, когда голая вдова рассказала, что в Португалии Пальмгрен ворочал большими делами.
— Голая? — в один голос переспросили Бек и Скакке.
— Я хотел сказать — веселая вдова. Но она не веселая. И не печальная. Она совершенно равнодушная.
— Но голая, — произнес Мартин Бек.
Монссон рассказал о визите к вдове Пальмгрена.
— А она красивая? — спросил Скакке.
— По-моему, нет, — коротко ответил Монссон. Потом, повернувшись к Мартину Беку, спросил: — Ты ничего не будешь иметь против, если я поговорю с этим Линдером?
— Нет. Но я бы тоже хотел на него посмотреть. Так что давай им вдвоем займемся.
Монссон кивнул. Немного помолчав, сказал:
— А почему нет? Но сначала мне бы хотелось побольше узнать о зарубежных делах Пальмгрена. Любыми путями. Матс Линдер, вероятно, в них участия не принимал, он ведал, скорее всего, этой селедочной фирмой. Кстати, а чем занимался датчанин?
— Пока не знаю. Мы это выясним. В крайнем случае позвоню Иогансену — он наверняка в курсе дела.
Они помолчали. Потом Скакке сказал:
— Если стрелял тот же самый парень, который летел из Копенгагена в Стокгольм, то уже ясно, что он швед. И если это убийство по политическим соображениям, то он, значит, был против дел Пальмгрена в Родезии, Анголе, Мозамбике и где-то там еще. А раз так, то он должен быть каким-нибудь фанатиком из левых экстремистов.
— Ты рассуждаешь как секретчик Перссон, — сказал Монссон. — Тому за каждым углом чудятся фанатики-экстремисты. Но в твоих словах все-таки что-то есть.
— По правде говоря, мне пришло это в голову еще до разговора с Мальмом. Поразительная схожесть с покушением по политическим мотивам. И странность с этим модус операнди…
Мартин Бек резко оборвал себя, вдруг поняв, что он пользуется терминологией Мальма. Это его страшно разозлило.
— Может, так, а может, и нет, — сказал Монссон. — У нас на юге большинство экстремистских группировок сконцентрировано в Лунде. Я всех их знаю, они в большинстве своем чертовски мирно настроены. Сепо, понятное дело, это не нравится.
— Ничто не указывает, что он здешний, — вставил Скакке.
Монссон покачал головой.
— Хорошее знание местности, — сказал он. — Если история с велосипедом правда.
— Вот бы нам найти этот велосипед, — с оптимизмом произнес Скакке.
Монссон долго смотрел на него. Потом снова покачал головой и добродушно сказал:
— Эх, мальчик ты мой, выследить велосипед…
В дверь постучали, и в кабинет вошел, не дожидаясь приглашения, Баклунд. В руках у него были очки, он усердно протирал их платком.
— Все заседаете, — раздраженно сказал он. — Может, господа заседатели выяснили, куда девалась гильза? Мы искали повсюду, даже в еде. Я лично переворошил все картофельное пюре. Никакой гильзы просто нет.
— Гильза есть, — устало вздохнул Монссон.
— Стрелял-то он из револьвера, — в один голос сказали Мартин Бек и Скакке.
Баклунд ошарашено смотрел на них.

Когда в воскресенье утром Бенни Скакке слезал с велосипеда у причала катеров на подводных крыльях, «Бегун» как раз входил в порт. Он уже опустился на киль и медленно скользил к пристани.
Погода стояла по-прежнему великолепная, и мало кто захотел провести весь путь через Зунд взаперти, сидя в салоне, больше похожем на самолетный. «Бегун» привез всего с десяток пассажиров. Выкарабкавшись из его чрева, они торопливо зашагали по мосткам к морскому вокзалу и скопом бросились к единственному такси, оказавшемуся на стоянке.
Скакке ждал у трапа. Минут через пять на палубе показалась светловолосая девушка в форме стюардессы. Он подошел к ней, представился и показал свое удостоверение.
— Но ведь я уже рассказывала об этом человеке полиции, — сказала она. — В Копенгагене.
— Да, я знаю, — сказал он. — Но мне бы хотелось задать вам еще несколько вопросов. Вы случайно не заметили, держал ли он что-нибудь в руках?
Наморщив лоб и закусив губу, стюардесса неуверенно сказала:
— Знаете, вот когда вы спросили, я, кажется, припоминаю… По-моему… Да, по-моему, у него была какая-то коробка, черная, вот такой примерно величины.
Она показала руками.
— А вы не заметили, в салон он вернулся с коробкой или без нее? И на берег как выходил — с пустыми руками или нет?
Она снова задумалась. Потом покачала головой и твердо сказала:
— Нет, не могу вспомнить. Не знаю. Я видела только, что он держал коробку под мышкой, когда стоял на палубе.
— Ну что ж, спасибо. Это очень ценные сведения. После того разговора с полицией в Копенгагене вы ничего нового не припомнили об этом человеке?
Она опять отрицательно покачала головой и улыбнулась профессиональной улыбкой.
Скакке вернулся на Давидсхалсторгет и поднялся в свой кабинет. Собственно говоря, дел у него никаких не было, но время подходило к одиннадцати: пора звонить Монике.
Он охотнее звонил ей с работы, чем из дома. Отчасти это объяснялось тем, что он хотел сэкономить, отчасти тем, что хозяйка была излишне любопытна. А он не хотел, чтобы ему мешали, когда он говорит с Моникой.
Она тоже была выходная и сидела одна в квартире, которую снимала вместе с подругой по работе. Проговорили почти час, но и что из того? Платить-то будет полиция, или, вернее, налогоплательщики.
Когда Скакке положил трубку, он уже не думал о деле Пальмгрена: его занимали совсем другие мысли.
XI
Мартин Бек и Монссон снова встретились в полиции в понедельник в восемь утра не в лучшем расположении духа.
Воскресенье не принесло ничего нового, разве стало еще жарче и еще безлюднее на улицах, и, когда они сообщили вечерним газетам, что «в расследовании изменений нет», эта пустая и избитая фраза имела под собой все основания. Единственным светлым пятном были расплывчатые сведения, добытые Скакке у стюардессы.
Июль — очень неудобный месяц для полицейских дел. Если к тому же стоит хорошая погода, то он неудобен ни для чего. Королевство Швеции закрыто, ничто не работает, и никого не найдешь по той простой причине, что люди уехали за город или за границу. Это касается большинства, от местных профессиональных преступников до работников государственных органов, и полицейские, которых в это время остается относительно мало, занимаются большей частью проверкой иностранцев да пытаются поддержать порядок на автомагистралях.
Мартин Бек, к примеру, много бы дал за то, чтобы поговорить со своим бывшим сотрудником Фредриком Меландером, теперь инспектором уголовной полиции в Стокгольме. Тому было сорок девять лет, тридцать из них он прослужил в полиции, и его память надежнее, чем чья-либо, хранила имена, события, ситуации и другие факты, которые ему удалось добыть за все годы. Этот человек никогда ничего не забывал и был одним из тех, кто, может быть, сумел бы посоветовать сейчас что-нибудь дельное. Но Меландера не найдешь, он в отпуске и, как всегда, когда бывает свободен, сидит в своем домишке на острове Вермдё. Телефона там нет, и никто из его коллеге не знает точно, где этот дом находится. Любимое занятие Меландера — заготовка дров, но в этот отпуск он решил заняться строительством нового, двухместного нужника.
Кстати говоря, отпуска у Бека и Монссона начались как раз в эту неделю, и мысль о том, что отпуск приходится отодвинуть на неопределенный срок, действовала на нервы.
Но, как бы там ни было, в этот понедельник придется провести допрос. Мартин Бек позвонил в Стокгольм и после долгих «если» и «но» уговорил Колльберга заняться Хампусом Брубергом и Хеленой Ханссон.
— О чем мне их спрашивать-то? — уныло сказал Колльберг.
— Сам толком не знаю.
— А кто же руководит расследованием?
— Я.
— И ты не знаешь? Что же я-то тогда могу придумать, черт возьми!
— Нам не хватает мотива преступления. Или, вернее, у нас их слишком много, этих мотивов. Может быть, знание обстановки в пальмгреновском концерне поможет нам за что-то уцепиться?
— Ну-ну, — недоверчиво произнес Колльберг. — А эта самая Ханссон, секретарша, она хоть симпатичная?
— Говорят.
— Ну, тогда еще куда ни шло. Пока.
Мартин Бек чуть не сказал «жду звонка», но в последнюю минуту сдержался.
— Пока, — лаконично ответил он и повесил трубку. Взглянул на Монссона и сказал: — Колльберг займется стокгольмским отделением концерна.
Потом оба сидели молча, лениво перебирая бумаги. В девять часов встали и пошли на улицу, к автомашине Монссона.
Движение было более оживленным, чем в воскресенье, но тем не менее путь до портового района, где располагалась главная контора Пальмгрена в Швеции и где сейчас распоряжался Матс Линдер, занял не больше десяти минут.
Монссон поставил машину так, как ставить ее по правилам никак уж нельзя, и опустил щиток, с наружной стороны которого красовалась надпись «ПОЛИЦИЯ».
Они поднялись на лифте на седьмой этаж и оказались в просторной приемной, пол которой был затянут светло-красным ковром, а стены обиты шелком, посредине стоял низкий стол и удобные кресла, на столе — груда журналов, большей частью иностранных, но были «Свенск тидскрифт» и «Векканс афферер», две большие хрустальные пепельницы, деревянный ящик с сигарами и сигаретами, настольная зажигалка черного дерева и массивная ваза с красными розами. Поодаль, за столиком, сидела светловолосая девица лет двадцати и изучала свои сверкающие, как зеркало, ногти. Перед ней — переговорный аппарат, два телефона, блокнот на металлической дощечке и позолоченное вечное перо.
У нее была фигура манекенщицы, черно-белое, очень короткое платье. Чулки с черным хитроумным узором, элегантные черные туфли с серебряной обтяжкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26