Кандидат наук Лилия Игоревна Стручкова, все так же активно эксплуатировавшая образ романтической героини, после защиты заняла в этом институте должность заместителя директора по научной работе. Когда девушки сталкивались в коридоре, они демонстративно смотрели в разные стороны, никогда не здоровались и упорно делали вид, что не подозревают о существовании друг друга. Но сегодня Лиля изменила своим привычкам.
— Где он? — строго спросила она, оглядывая кабинет. Ее прекрасные ноздри раздувались, как будто принюхивались.
— Кто? — тихим, интимным шепотом отозвалась Аля и взяла из коробки с рафинадом кусочек сахара. Кусочек плюхнулся в чашку и медленно погрузился на дно. — Вы кого-то потеряли, Лилия Игоревна?
— Я видела, как сюда забежал Тигринский! — уже менее уверенно сказала Лиля. — Он тебе что-то принес? Какие-то материалы?
— Лиля, у вас галлюцинации, — уверенно отрезала Аля, не предлагая Стручковой сесть и не замечая ее «тыкания». — Здесь его нет, он не приходил и ничего мне не приносил. Может, он к Полканавт пошел? Может, он ее любовник, а вы лезете в чужую личную жизнь.
Лицо Лили внезапно перекосилось от гнева. «Даже удивительно, как ей удается изображать на людях безобидную милочку», — подумала Аля, размешивая сахар. Пакетик прорвался, некоторые чаинки всплыли на поверхность, но большинство утонуло, и теперь они размокли и покрывали дно чашки толстым мохнатым слоем. Выругавшись сквозь зубы, Лиля вышла, дверь с грохотом захлопнулась. В углу послышалось сопение, и, с трудом протиснувшись мимо пальто, в облаке пыли появился Тигринский. Он тяжело плюхнулся на стул, выхватил чашку с чаем из-под самого Алиного носа и сделал два больших глотка. После этого аккуратно поставил чашку на место.
— Э-э-э-ттааа… — начал было он.
— Не стоит благодарности, — радушно отозвалась Аля. Допивать после Тигринского чай она не решилась.
— Н-н-ну, я пойду. А то вдруг она вернется, — проговорил приободрившийся аспирантик, пригладил торчащие соломенные вихры и пошел к выходу, почему-то стараясь двигаться как можно тише и не топать. Он аккуратно открыл дверь, несколько секунд всматривался в коридор, потом пошел, прижимаясь к стене и втянув голову в плечи. Аля стояла в дверях, следя за его передвижениями. Комната, располагавшаяся чуть дальше по коридору с той же стороны, что и ее кабинет, была по обыкновению открыта, из дверного проема падал яркий свет, за столом сидела Полканавт и печатала на машинке. Пальцы мелькали, клавиши громко клацали, лист бумаги медленно выползал из черных недр агрегата. Со шкафа, прямо над головой Эммы Никитичны, свисала плеть лианы с глянцевыми зелеными листьями. Лиана собиралась зацвести, бутон стал гораздо крупнее за последние сутки и обещал в ближайшие дни взорваться нежными сиреневыми лепестками. Эту лиану Полканавт сама выкопала много лет назад в экспедиции, посадила в горшок и с тех пор лелеяла, поливала, удобряла и вытирала пыль с плотных темно-зеленых листьев. Две ее соседки по комнате — Зульфия Рашидова, строгая, чопорная женщина неопределенного возраста между двадцатью пятью и сорока годами, со смуглыми восточными чертами лица и с темными кругами под глазами, всегда одетая в деловой костюм, и Марья Марковна, дама лет пятидесяти с мясистым красным носом и слишком ярким макияжем, — даже чихнуть боялись на это зеленое чудо флоры и фауны. На подоконнике, по левую руку от Эммы Никитичны, стояло еще около десятка разнообразных горшочков с комнатными растениями, которые Полканавт выращивала, утверждая, что они увлажняют воздух и веселят сердце. Тигринский, дошедший по стеночке до поворота, как крыса Чучундра, которая боялась выходить на середину, обернулся и подмигнул Але. Затем он опрометью выскочил на площадку и побежал вниз по лестнице.
— Па, — капризно тянула Лиля, развалившись на огромном кожаном диване, подарке одного бывшего докторанта, совмещавшего написание диссертации с торговлей мебелью, — я точно его видела. Он к Невской забежал.
Игорь Григорьевич стоял перед балконной дверью и задумчиво смотрел сквозь стекло. То, как повернулась история с Тигринским, ему совсем не нравилось. Врагов Стручков не боялся, их было много, профессор был непотопляем и булавочные уколы недоброжелателей его совершенно не волновали, но факт выноса информации за пределы связки «научный руководитель — аспирант» ему крайне не нравился.
«Елки-палки, теперь Невская знает, чем занимался Тигринский. И что за статья? Что именно там написано? Неужели и координаты есть?»
Профессор в сердцах пнул ногой бархатный пуфик, стоящий возле старинного глобуса на резных деревянных ножках. В глобусе скрывался бар — Игорь Григорьевич очень любил эффектно выудить бутылочку вина из недр маленького земного шара и раз за разом демонстрировал этот фокус перед гостями. Правда, пинать пуфики в присутствии посторонних он не решался, изо всех сил поддерживая сладкий образ душечки. В этом смысле Лиля была очень похожа на своего отца.
— Честно говоря, я боялся, что наш Стасик, этот паразит тигроидный, тварь дрожащая, найдет город и попытается скрыть от меня его координаты, но то, что он напишет статью и побежит ее печатать… Это колоссально!
Лиля все так же сидела на диване. На ее длинных ногах были оранжевые шлепанцы с игривыми пластиковыми подсолнухами.
— Ну папа, мы же не знаем точно, что там, в этой статье. Может, он вообще ничего Невской не приносил, может, у него с ней роман, — Лиля наклонилась, протянула руку и поковыряла ногтем ярко-красный педикюр.
— А чего ж он тогда бегал, прятался? А? Носом чую, Лиля, что он написал статью и координаты там указал. Нет других вариантов, просто нету, потому что Тигринский у нас все время на глазах был, с Невской он, вероятно, и незнаком даже, поэтому пойти он к ней мог только по одному делу — хотел опубликовать статью. А Невская теперь все сделает, чтобы эти материалы напечатать и нам насолить.
Стручков, раздражаясь все больше, подошел к глобусу, открыл его и вытащил бутылку розового крымского муската, потом поморщился, выругался, сунул бутылку назад в деревянные недра и выудил оттуда мерзавчик. Он открыл его, отхлебнул водки и скривился. Лиля наблюдала за родителем, сидя на диване и болтая длинной ногой. Кроваво-красный лак при этом тускло поблескивал в такт ее движениям.
— Нам нужна эта статья, — наконец произнес Стручков, переведя дыхание. — Эта вонючая морда два года сидела, данные расшифровывала. Кто ж знал, что у него духу хватит статью написать и попытаться опубликовать ее в «Вестнике». Лилёк, статью надо забрать, а Тигринского… Потолковать с ним надо серьезно.
— Нет проблем, па, — протянула та лениво. — Кабинет Невской не закрывается. Хуже будет, если эта стерва заберет материалы домой…
Профессор окончательно рассердился, отправил недопитый мерзавчик назад в глобус. Тот звякнул и глухо стукнул о дно в районе Антарктиды. Не в силах сдержать отрицательные эмоции, Стручков пнул пуфик еще раз.
Аля выключила свет, вышла в полутемный коридор, поплотнее закрыла дверь и попрощалась с Зульфией, которая была единственным человеком в НИИ, приходившим вовремя и никогда не уходившим до официального окончания рабочего дня. Зульфия, одетая по обыкновению в строгий костюм, делающий ее похожей то ли на школьную учительницу, то ли на тюремную надзирательницу, сидела перед монитором компьютера и строила какие-то графики. Ее смуглое лицо с темными густыми бровями, разлетавшимися по лбу, как крылья большой черной птицы, было сосредоточенным, она вежливо, как робот, кивнула Але и снова углубилась в работу. Неделю назад НИИ заключил договор на научно-исследовательскую работу по теме «Оценка влияния лавин и селей на народное хозяйство в РФ», и Рашидова была единственным во всем институте человеком, который уже начал хоть чуть-чуть разбираться в проблеме.
Коридор института был длинным, темным, с высокими полукруглыми потолками. Кое-где потрескавшаяся штукатурка отвалилась, обнажив каменную кладку, поросшую влажным темно-серым мхом. Когда-то коридор по всей длине освещался лампами, но потом где-то протекли трубы, случилось короткое замыкание, и с тех пор коридор не освещался. Аля всегда чувствовала себя по вечерам неуютно, проходя длинными переходами и слушая эхо шагов за своей спиной.
«Ну почему администрация никак ремонт не сделает, — подумала она в который раз. — Хоть бы электричество провели и пару лампочек повесили. Но то денег нет, то лампочки не завезли со склада…»
И правда, здание института не ремонтировалось уже лет тридцать, а может, и гораздо больше, и находилось в запустении, как церковь, превращенная в склад и сиротливо стоящая под протекающей крышей. Почему-то Але было жаль этот огромный каменный дом, чей-то бывший особняк, нынешние обитатели которого оказались безответственными временщиками, не заботившимися о сохранности наследства и не желавшими пальцем пошевелить, чтобы привести в порядок здание, где когда-то жили люди, и рожали детей, и любили, и развешивали по окнам красивые шелковые шторы — одна такая, пожелтевшая, вытянувшаяся, вся в пятнах и пыли, до сих пор висела в Алином кабинете. Но крайнее запустение, царившее в НИИ географии, никого кроме Невской, похоже, не волновало.
— Алиса, милая… Ну откуда у географов деньги? Хоть бы на зарплату хватало. Большинство моих знакомых вообще не понимают, чем мы тут занимаемся и за что нам платят деньги, — вздыхая, говорила Марья Марковна, разводя руками и смешно потирая большой красный нос, похожий на перезрелый баклажан.
Вспомнив об этом, Аля улыбнулась, спустилась по лестнице с чудесными коваными перилами, мельком взглянула на дремлющую вахтершу, толкнула тяжелую дубовую дверь, отполированную прикосновениями тысяч рук, и вышла на улицу, глубоко вдохнув холодный осенний воздух. Ноябрь был прохладным и сырым, с деревьев уже облетели все листья, моросил мелкий дождик, но после затхлой и пыльной атмосферы института на улице было хорошо и свежо. Огромный универсам, располагавшийся на противоположной стороне улицы, светился, сиял огнями и отражался в мокром асфальте. «До Нового года — скидки 50% на все моющие средства!» — гласил большой красный плакат, натянутый над входом и слабо трепетавший под порывами ветра.
«Даже со скидкой вдвое все это для меня слишком дорого», — подумала Аля и поправила на голове капюшон. В этот универсам девушка не заходила никогда. Оторвав взгляд от призывных огней большого магазина, Аля пошла к автобусной остановке. Там, на лавочке под навесом, сидел только один человек. Сначала Але показалось, что он курит, но потом присмотрелась и поняла, что спускающийся сумрак вызвал у нее обман зрения: парень ел мороженое. Але тоже ужасно захотелось шоколадного пломбира.
«Мороженое вредно для фигуры. Мороженое вызывает кариес. Оно сладкое, жирное и жутко калорийное. Кроме того, сейчас ноябрь, поэтому есть риск простудиться. Но я могу устоять перед чем угодно, кроме соблазна, к тому же я сегодня целый день не ела», — подумала она, направляясь к киоску с мороженым, как сомнамбула.
— Алиса Андреевна, — проговорил голос с лавочки, — можно я вас мороженым угощу? Вы какое любите?
Алиса присмотрелась получше и поняла, что человеком, сидящим на остановке, был Стас Тигринский.
— Наташа, — шептал Барщевский в трубку, — давай я сейчас приеду к тебе?
Наташа, ответственный секретарь НИИ географии, недавно ставшая новой аспиранткой Игоря Григорьевича Стручкова, стояла в коридоре, прижав трубку к уху. У нее были длинные светлые волосы, голубые глаза и кривая, неуверенная улыбка. Когда Наташа улыбалась, то одна половина ее лица радовалась, а другая — грустила, как у Пьеро. Сейчас, впрочем, грустили обе половины.
— Не надо, Саша, у меня родители дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Где он? — строго спросила она, оглядывая кабинет. Ее прекрасные ноздри раздувались, как будто принюхивались.
— Кто? — тихим, интимным шепотом отозвалась Аля и взяла из коробки с рафинадом кусочек сахара. Кусочек плюхнулся в чашку и медленно погрузился на дно. — Вы кого-то потеряли, Лилия Игоревна?
— Я видела, как сюда забежал Тигринский! — уже менее уверенно сказала Лиля. — Он тебе что-то принес? Какие-то материалы?
— Лиля, у вас галлюцинации, — уверенно отрезала Аля, не предлагая Стручковой сесть и не замечая ее «тыкания». — Здесь его нет, он не приходил и ничего мне не приносил. Может, он к Полканавт пошел? Может, он ее любовник, а вы лезете в чужую личную жизнь.
Лицо Лили внезапно перекосилось от гнева. «Даже удивительно, как ей удается изображать на людях безобидную милочку», — подумала Аля, размешивая сахар. Пакетик прорвался, некоторые чаинки всплыли на поверхность, но большинство утонуло, и теперь они размокли и покрывали дно чашки толстым мохнатым слоем. Выругавшись сквозь зубы, Лиля вышла, дверь с грохотом захлопнулась. В углу послышалось сопение, и, с трудом протиснувшись мимо пальто, в облаке пыли появился Тигринский. Он тяжело плюхнулся на стул, выхватил чашку с чаем из-под самого Алиного носа и сделал два больших глотка. После этого аккуратно поставил чашку на место.
— Э-э-э-ттааа… — начал было он.
— Не стоит благодарности, — радушно отозвалась Аля. Допивать после Тигринского чай она не решилась.
— Н-н-ну, я пойду. А то вдруг она вернется, — проговорил приободрившийся аспирантик, пригладил торчащие соломенные вихры и пошел к выходу, почему-то стараясь двигаться как можно тише и не топать. Он аккуратно открыл дверь, несколько секунд всматривался в коридор, потом пошел, прижимаясь к стене и втянув голову в плечи. Аля стояла в дверях, следя за его передвижениями. Комната, располагавшаяся чуть дальше по коридору с той же стороны, что и ее кабинет, была по обыкновению открыта, из дверного проема падал яркий свет, за столом сидела Полканавт и печатала на машинке. Пальцы мелькали, клавиши громко клацали, лист бумаги медленно выползал из черных недр агрегата. Со шкафа, прямо над головой Эммы Никитичны, свисала плеть лианы с глянцевыми зелеными листьями. Лиана собиралась зацвести, бутон стал гораздо крупнее за последние сутки и обещал в ближайшие дни взорваться нежными сиреневыми лепестками. Эту лиану Полканавт сама выкопала много лет назад в экспедиции, посадила в горшок и с тех пор лелеяла, поливала, удобряла и вытирала пыль с плотных темно-зеленых листьев. Две ее соседки по комнате — Зульфия Рашидова, строгая, чопорная женщина неопределенного возраста между двадцатью пятью и сорока годами, со смуглыми восточными чертами лица и с темными кругами под глазами, всегда одетая в деловой костюм, и Марья Марковна, дама лет пятидесяти с мясистым красным носом и слишком ярким макияжем, — даже чихнуть боялись на это зеленое чудо флоры и фауны. На подоконнике, по левую руку от Эммы Никитичны, стояло еще около десятка разнообразных горшочков с комнатными растениями, которые Полканавт выращивала, утверждая, что они увлажняют воздух и веселят сердце. Тигринский, дошедший по стеночке до поворота, как крыса Чучундра, которая боялась выходить на середину, обернулся и подмигнул Але. Затем он опрометью выскочил на площадку и побежал вниз по лестнице.
— Па, — капризно тянула Лиля, развалившись на огромном кожаном диване, подарке одного бывшего докторанта, совмещавшего написание диссертации с торговлей мебелью, — я точно его видела. Он к Невской забежал.
Игорь Григорьевич стоял перед балконной дверью и задумчиво смотрел сквозь стекло. То, как повернулась история с Тигринским, ему совсем не нравилось. Врагов Стручков не боялся, их было много, профессор был непотопляем и булавочные уколы недоброжелателей его совершенно не волновали, но факт выноса информации за пределы связки «научный руководитель — аспирант» ему крайне не нравился.
«Елки-палки, теперь Невская знает, чем занимался Тигринский. И что за статья? Что именно там написано? Неужели и координаты есть?»
Профессор в сердцах пнул ногой бархатный пуфик, стоящий возле старинного глобуса на резных деревянных ножках. В глобусе скрывался бар — Игорь Григорьевич очень любил эффектно выудить бутылочку вина из недр маленького земного шара и раз за разом демонстрировал этот фокус перед гостями. Правда, пинать пуфики в присутствии посторонних он не решался, изо всех сил поддерживая сладкий образ душечки. В этом смысле Лиля была очень похожа на своего отца.
— Честно говоря, я боялся, что наш Стасик, этот паразит тигроидный, тварь дрожащая, найдет город и попытается скрыть от меня его координаты, но то, что он напишет статью и побежит ее печатать… Это колоссально!
Лиля все так же сидела на диване. На ее длинных ногах были оранжевые шлепанцы с игривыми пластиковыми подсолнухами.
— Ну папа, мы же не знаем точно, что там, в этой статье. Может, он вообще ничего Невской не приносил, может, у него с ней роман, — Лиля наклонилась, протянула руку и поковыряла ногтем ярко-красный педикюр.
— А чего ж он тогда бегал, прятался? А? Носом чую, Лиля, что он написал статью и координаты там указал. Нет других вариантов, просто нету, потому что Тигринский у нас все время на глазах был, с Невской он, вероятно, и незнаком даже, поэтому пойти он к ней мог только по одному делу — хотел опубликовать статью. А Невская теперь все сделает, чтобы эти материалы напечатать и нам насолить.
Стручков, раздражаясь все больше, подошел к глобусу, открыл его и вытащил бутылку розового крымского муската, потом поморщился, выругался, сунул бутылку назад в деревянные недра и выудил оттуда мерзавчик. Он открыл его, отхлебнул водки и скривился. Лиля наблюдала за родителем, сидя на диване и болтая длинной ногой. Кроваво-красный лак при этом тускло поблескивал в такт ее движениям.
— Нам нужна эта статья, — наконец произнес Стручков, переведя дыхание. — Эта вонючая морда два года сидела, данные расшифровывала. Кто ж знал, что у него духу хватит статью написать и попытаться опубликовать ее в «Вестнике». Лилёк, статью надо забрать, а Тигринского… Потолковать с ним надо серьезно.
— Нет проблем, па, — протянула та лениво. — Кабинет Невской не закрывается. Хуже будет, если эта стерва заберет материалы домой…
Профессор окончательно рассердился, отправил недопитый мерзавчик назад в глобус. Тот звякнул и глухо стукнул о дно в районе Антарктиды. Не в силах сдержать отрицательные эмоции, Стручков пнул пуфик еще раз.
Аля выключила свет, вышла в полутемный коридор, поплотнее закрыла дверь и попрощалась с Зульфией, которая была единственным человеком в НИИ, приходившим вовремя и никогда не уходившим до официального окончания рабочего дня. Зульфия, одетая по обыкновению в строгий костюм, делающий ее похожей то ли на школьную учительницу, то ли на тюремную надзирательницу, сидела перед монитором компьютера и строила какие-то графики. Ее смуглое лицо с темными густыми бровями, разлетавшимися по лбу, как крылья большой черной птицы, было сосредоточенным, она вежливо, как робот, кивнула Але и снова углубилась в работу. Неделю назад НИИ заключил договор на научно-исследовательскую работу по теме «Оценка влияния лавин и селей на народное хозяйство в РФ», и Рашидова была единственным во всем институте человеком, который уже начал хоть чуть-чуть разбираться в проблеме.
Коридор института был длинным, темным, с высокими полукруглыми потолками. Кое-где потрескавшаяся штукатурка отвалилась, обнажив каменную кладку, поросшую влажным темно-серым мхом. Когда-то коридор по всей длине освещался лампами, но потом где-то протекли трубы, случилось короткое замыкание, и с тех пор коридор не освещался. Аля всегда чувствовала себя по вечерам неуютно, проходя длинными переходами и слушая эхо шагов за своей спиной.
«Ну почему администрация никак ремонт не сделает, — подумала она в который раз. — Хоть бы электричество провели и пару лампочек повесили. Но то денег нет, то лампочки не завезли со склада…»
И правда, здание института не ремонтировалось уже лет тридцать, а может, и гораздо больше, и находилось в запустении, как церковь, превращенная в склад и сиротливо стоящая под протекающей крышей. Почему-то Але было жаль этот огромный каменный дом, чей-то бывший особняк, нынешние обитатели которого оказались безответственными временщиками, не заботившимися о сохранности наследства и не желавшими пальцем пошевелить, чтобы привести в порядок здание, где когда-то жили люди, и рожали детей, и любили, и развешивали по окнам красивые шелковые шторы — одна такая, пожелтевшая, вытянувшаяся, вся в пятнах и пыли, до сих пор висела в Алином кабинете. Но крайнее запустение, царившее в НИИ географии, никого кроме Невской, похоже, не волновало.
— Алиса, милая… Ну откуда у географов деньги? Хоть бы на зарплату хватало. Большинство моих знакомых вообще не понимают, чем мы тут занимаемся и за что нам платят деньги, — вздыхая, говорила Марья Марковна, разводя руками и смешно потирая большой красный нос, похожий на перезрелый баклажан.
Вспомнив об этом, Аля улыбнулась, спустилась по лестнице с чудесными коваными перилами, мельком взглянула на дремлющую вахтершу, толкнула тяжелую дубовую дверь, отполированную прикосновениями тысяч рук, и вышла на улицу, глубоко вдохнув холодный осенний воздух. Ноябрь был прохладным и сырым, с деревьев уже облетели все листья, моросил мелкий дождик, но после затхлой и пыльной атмосферы института на улице было хорошо и свежо. Огромный универсам, располагавшийся на противоположной стороне улицы, светился, сиял огнями и отражался в мокром асфальте. «До Нового года — скидки 50% на все моющие средства!» — гласил большой красный плакат, натянутый над входом и слабо трепетавший под порывами ветра.
«Даже со скидкой вдвое все это для меня слишком дорого», — подумала Аля и поправила на голове капюшон. В этот универсам девушка не заходила никогда. Оторвав взгляд от призывных огней большого магазина, Аля пошла к автобусной остановке. Там, на лавочке под навесом, сидел только один человек. Сначала Але показалось, что он курит, но потом присмотрелась и поняла, что спускающийся сумрак вызвал у нее обман зрения: парень ел мороженое. Але тоже ужасно захотелось шоколадного пломбира.
«Мороженое вредно для фигуры. Мороженое вызывает кариес. Оно сладкое, жирное и жутко калорийное. Кроме того, сейчас ноябрь, поэтому есть риск простудиться. Но я могу устоять перед чем угодно, кроме соблазна, к тому же я сегодня целый день не ела», — подумала она, направляясь к киоску с мороженым, как сомнамбула.
— Алиса Андреевна, — проговорил голос с лавочки, — можно я вас мороженым угощу? Вы какое любите?
Алиса присмотрелась получше и поняла, что человеком, сидящим на остановке, был Стас Тигринский.
— Наташа, — шептал Барщевский в трубку, — давай я сейчас приеду к тебе?
Наташа, ответственный секретарь НИИ географии, недавно ставшая новой аспиранткой Игоря Григорьевича Стручкова, стояла в коридоре, прижав трубку к уху. У нее были длинные светлые волосы, голубые глаза и кривая, неуверенная улыбка. Когда Наташа улыбалась, то одна половина ее лица радовалась, а другая — грустила, как у Пьеро. Сейчас, впрочем, грустили обе половины.
— Не надо, Саша, у меня родители дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26