А в вашем возрасте и об жизни пора узнавать многое, об разных ее удовольствиях.
Тяжело вздохнул Николай:
— Это вы, Валентина Даниловна, правильно судить можете. А мой папаша меня в строгом положении держит, из дома вечерами никуда не пускает. Навроде арестанта я. Только шутит: «Шевелись, чтобы денежки велись!»
— Родителев, конечно, слухать надо, — резонно заметила Фекла Егоровна. — Но и для пользы организма надо некоторую разгулку делать.
Валентина расхохоталась, обнажив крепкие мелкие зубки:
— Если кто веселья захочет, так за тем в какую подзорную трубу ни смотри — ничего не увидишь. Вашего батюшки сейчас в городе все равно нет, вот приходите после церкви завтра к нам — по суседству. Пообедаем и в лото сыграем.
Покраснел от такого смелого предложения юноша. Без родителей прежде он никогда в гости не ходил. Но виду робкого старается не показывать, отвечает:
— У нас, ведь, лавка завтра до вечера открыта. А в церковь, конечно, мы с матушкой Анной Петровной пойдем. Если обстоятельства позволят, непременно вас навещу. — И повернувшись к колченогому, но сильному старику Федору Морозову, торчавшему случаем в лавке, приказал:
— Доставь купчихам подарочек — из самой Астрахани получили — арбуз.
Удивились приятно гости:
— Ах, какое чудо замечательное — небось, не менее пуда! Премного вам благодарные. Без вас вскрывать его не будем. Только вместе!
При этом Фекла Егоровна добавила:
— А я сейчас же зайду к Анне Петровне и приглашу вас вместе!
Так она и сделала, пересекла базарную площадь и вошла в дом номер 15 по Сабелинской улице. Старик-ветеран Морозов ловко, как игрушку, потащил в дом Чесноковых (фамилия посетительниц) арбуз, положив его в мешок и бойко стуча деревяшкой ноги.
Оставив торговлю на приказчиков, Николай с Валентиной стали прогуливаться возле лавки.
МЕЖ ТОРГОВЫХ РЯДОВ
Ходят молодые люди туда-сюда, ведут разговор деликатный. Все больше Валентина вопросы задает, да глядит так нежно и заботливо, словно матушка на ребеночка:
— Скажите, пожалуйста, Николай Иванович, не скучно ли вы живете? Вы, нам известно, давно к торговле приставлены.
— Уж третий год отцу помогаю, а теперь, за его отъездом, и вовсе всеми делами заправляю. Но коммерции нашей от того урону нету. Батюшка мною весьма довольны.
Помолчали. Девичье сочувствие настроило юношу на откровенный лад. Он продолжил:
— Вы, Валентина Даниловна, знать того не можете, что я есть, наверное, самый несчастный человек на свете. Мой тятенька когда из дома уезжает, приказывает за мной маменьке в оба глаза глядеть, будто я несмышленыш какой и за свои поступки неответственен. Давеча я налил себе за обедом рюмку лафита, у поставщиков из Крыма по шесть рублей за дюжину брали, так матушка на меня уж косится. Я должен этот взгляд понимать, к чему она клонит. Ну и не стал я этот лафит употреблять, кухарка Ольга Козлова выпила и хвалила.
Валентина грустно покачала головой:
— Все это от нашей серости купеческой! Сами старики вовсю распоряжаются своей необузданностью, а нам, молодежи — ни-ни! Мой папаша когда в прошлом годе помер, то я, конечно, вся в горестной тоске изошла, но, лишь вам признаюсь, теперь мне вольготней жить стало. Даже в театрах бываю. А вас отпустят на следующей неделе, оперетта московская приезжает? Мы завтра своего дворника Василия посылаем два билета в партер заказывать. Коли вы изволите нас сопровождать, так мы этому будем весьма рады.
Николай, мотнув головой, желая показать свою взрослую независимость, проговорил:
— Считаю, что маменька не станет мне резонов чинить. Вас если не затруднит, возьмите и для меня кресло.
— И то дело! — обрадовалась Валентина. — Как деньги в торговле зарабатывать, да в лабазах сидеть — мы большие, а как удовольствие получать — не извольте беспокоиться.
И чуть позже, слегка коснувшись ладони Николая, с горьким вздохом добавила:
— И все же, завидую вам, Николай Иванович!
Вы, куда ни кинь, человек свободный, а меня маменька после четвертого класса из гимназии забрала. Внушает мне: «На что нам хошь бы это образование? От него в голове брожение и даже перхоть заводится!» Ей об этом фельдшер Фельдман, дескать, говорил. — И тут же с гордостью добавила: — Зато теперь я на фортепьяно играть учусь! Музыкальный маэстро три раза в неделю приходит. А вы не умеете на фортепьяно действовать? Николай смущенно мотнул головой:
— Нет!
— Это ничего! Вы к нам приходите, я вам сыграю польку «Кокет». А у меня отчаяние на сердце. Вы, Николай Иванович, человек благородный. Если вы поклянетесь, так я вам откроюсь — только никому ни слова.
— Клянусь!
— Маменька меня замуж желает выдать за одного солидного купца. Ведь после смерти батюшки с делами управляться трудно стало. Приказчики себе ужуливают, вот маменька и хочет мужчину над всем капиталом поставить. — И она внимательно и долго смотрела в глаза юноши: — А я… другого уже целый год люблю.
— Это, признайтесь, кто? — заволновался Николай.
Валентина лукаво улыбнулась:
— Вот к нам придете, тогда и откроюсь.
В этот момент, расталкивая локтями покупателей, из-за торгового ряда показалась Фекла Егоровна. Она затараторила:
— Уломала, Николай Иванович, вашу мамашу! Ни в какую не желала. Но я привела ей рассуждения, вот и согласилась. Завтра ждем обоих вас.
КОВАРНЫЕ УЛОВКИ
На другой день, после долгих сборов, отстояв в церкви обедню, мать и сын Кашины направились на Олонецкую улицу.
Анна Петровна ворчала:
— На глупое дело я согласилась, старуха Чесно-кова уговорила. «Осчастливьте, — канючила, — навестите вдову с сиротой.» Вот я и согласилась. А она пьяница, да беспутная… Впрочем, тебе, сыночек, об этом ведать не положено.
Николай хорошо знал, о чем умолчала мать: Фекла Егоровна жила после скоропостижной смерти мужа со своим дворником Василием Ладугиным, здоровым сорокалетним мужиком с лошадинообразной физиономией, изъеденной оспой, часто повторявшим в своем кругу: «Баба — она как конь, любит руку твердую!»
Дом купцов Чесноковых старинный, еще при Екатерине Великой построен. Родоначальник всего дела — Петр Фокич, лес поставлял, на том состояние и нажил. За усердие из рук Павла медаль получил. Его внуку Даниле Евграфовичу капитал достался солидный, но он его как-то не приумножил, а даже кое-что растерял. Продал за бесценок лесопильню в Архангельске, неудачно взял несколько подрядов.
После его внезапной кончины от апоплексического удара в голову, дела и вовсе покатились с горы. Вдова его Фекла Егоровна и при муже любила приобщиться сладенького винца, за что была бита мужем неоднократно, теперь, оставшись без узды, закрутила напропалую.
Валентина правду говорила Николаю, что мать хочет ее выдать замуж. Но она умолчала о выборе, который сделала Фекла Егоровна, а Валентина с великой радостью план ее одобрила.
Теперь они начали совместными усилиями приводить его в действие.
— Ах, коли бы удалось! — мечтательно заводила глазки мать.
— Было бы неплохо! — соглашалась дочь. — Только уж очень юн, отец ни в жисть не согласится.
— Как раз наоборот! — живо возражала мать. — Захочет наш капитал к своему приобщить.
— А когда узнает, что полон ларец векселей неоплаченных, еще от покойного Данилы Евграфовича оставшихся? Что даже этот дом заложен?
— А куды он денется, когда вы венчанные будете? Поорет, покричит, ну стукнет разок-другой — не рассыплешься, да успокоится. Евонный Колька — парень нехарактерный. Старику не два века жить, сама будешь всем богачеством управлять.
Внизу загремел колоколец. Хозяйки бросились встречать:
— Бесценные гости, милости просим!
О СИЛЕ ЖЕНСКИХ ЧАР
Стол накрыли в гостиной, двери куда обычно оставались запертыми. Постлали розовую, всю в цветах пышных, скатерть. Приборы, само собой, серебряные — это добро пудами в каждом уважающем себя купеческом доме в сундуках хранится. Сервиз новомодный фабрики Гарднера: каемочки изумрудные и завиточки замысловатые. Угощение хоть и обычное, но в больших количествах и от души: балык, семга, икра белужья и кетовая — зернышко к зернышку, соленые снеточки, грибки маринованные, колбасы ливерная, печеночная и языковая, пирог во весь стол — с яблоками. А еще к чаю поставят другой — с вареньем брусничным.
Графинчики разные, пузатые: запотелые — с водочками, гранями переливающие — с домашними настойками. А еще бутылки покупные, с винами и ликерами.
За столом народу набилось человек двадцать — бедные родственники, знакомцы по купеческой линии, прислуга.
Кашиных посадили на самое почетное место — по правую руку от хозяек. Выпили за великий праздник, помянули преждевременно почившего хозяина (Фекла Егоровна при этом слезу слегка подпустила — приличия ради), за благополучие дома Чесноковых.
Больше всех за столом говорил дворник Василий Ладугин, нарядившийся в новую плисовую рубаху, перетянутую серебристым пояском. Он прочитал все книги про приключения разбойника Чуркина и мнил себя заядлым оратором и знатоком человеческих сердец. Достав загодя исписанную бумажку, он, явно по желанию хозяйки, начал говорить, то и дело справляясь с написанным:
— Народная мудрость, того, гласит: все тайное, значит, с течением времени делается явным. И вот, наша молодежь порой такое подтверждает. Влечение обоюдных сердец, того, рушит, значит, всякие преграды. Хозяйство, как конь, без твердой мужской руки непременно произойдет в упадок. И потому как, вопреки младому возрасту,
Николай Иванович купец, значит, очинно справный и мы надеемся, что Валентина Даниловна, при всей своей красоте и обширному достатку, значит, соответствует. Подымем, как говорится, бокалы!
Николай сидел словно рак красный, у Анны Петровны на лице было изображено крайнее недоумение:
— Ты, любезный, не туда загнул! Что у нас, помолвка, что ли? Николай еще в возраст не вошел, ему семнадцать только в декабре будет. Да и такие дела не нам решать, а Ивану Ивановичу. Жениться — не лапоть надеть!
В разговор поспешила вмешаться хозяйка, притворно заворчала:
— Да вы его не слухайте, плетет с нетрезвых глаз, пустяки… Придет время, полюбятся молодые, тогда и будем в уме содержать. А выпьем за красоту и ум Николая Ивановича, чтоб был он утешением родительским.
Все с аппетитом выпили.
Валентина была как никогда хороша. Новое шелковое платье с большим вырезом на груди весьма ее красило. Николай, сидевший рядом с девицей, то и дело невольно заглядывался на соблазнительные округлости. Про себя он решил: «Обязательно женюсь на Валентине. Замечательной красоты девушка».
— Марья! — командовала хозяйка, — укрась стол ухою. Да чтоб с пылу, с жару была. Суп из раков поспел? Тащи сюда. И расстегаи, расстегаи! Такие гости к нам пожаловали, замечательные просто. Только жаль, что Иван Иванович отсутствуют. Человек ума государственного! И сыночек весь в него пошел.
Тем временем Марья втащила на серебряном подносе гуся.
Николай, почувствовавший себя вполне взрослым, вежливо похвалил:
— Хороший гусь, жирный!
Валентина, отличавшаяся бойкостью характера, тут же отозвалась:
— Гусь знаменитый, кушайте, Анна Петровна и Николай Иванович, себе на здоровье. Восемь рублей в лавке Неплюева отдали.
— Неплюев с православного шкуру сдерет — не поморщится, — заметил дворник Василий.
Фекла Егоровна повернула красное лицо к Анне Петровне:
— А помнишь, у твоего Ивана Ивановича приказчиком работал Женька Орлов — плюгавый, в очках ходил. Так он на чужой свадьбе от жадности гусем объелся, не откачали, Богу душу отдал.
— А у нас сегодня под окнами кто-то караул кричал! — Валентина посмотрела на Николая. — Я ужас как перепугалась.
Дворник Василий, заметно осоловевший, роняя вилку на пол, встал со своего места, откашлялся:
— Дорогие гости! Дозвольте совместно выпить за дорогих купцов Кашиных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Тяжело вздохнул Николай:
— Это вы, Валентина Даниловна, правильно судить можете. А мой папаша меня в строгом положении держит, из дома вечерами никуда не пускает. Навроде арестанта я. Только шутит: «Шевелись, чтобы денежки велись!»
— Родителев, конечно, слухать надо, — резонно заметила Фекла Егоровна. — Но и для пользы организма надо некоторую разгулку делать.
Валентина расхохоталась, обнажив крепкие мелкие зубки:
— Если кто веселья захочет, так за тем в какую подзорную трубу ни смотри — ничего не увидишь. Вашего батюшки сейчас в городе все равно нет, вот приходите после церкви завтра к нам — по суседству. Пообедаем и в лото сыграем.
Покраснел от такого смелого предложения юноша. Без родителей прежде он никогда в гости не ходил. Но виду робкого старается не показывать, отвечает:
— У нас, ведь, лавка завтра до вечера открыта. А в церковь, конечно, мы с матушкой Анной Петровной пойдем. Если обстоятельства позволят, непременно вас навещу. — И повернувшись к колченогому, но сильному старику Федору Морозову, торчавшему случаем в лавке, приказал:
— Доставь купчихам подарочек — из самой Астрахани получили — арбуз.
Удивились приятно гости:
— Ах, какое чудо замечательное — небось, не менее пуда! Премного вам благодарные. Без вас вскрывать его не будем. Только вместе!
При этом Фекла Егоровна добавила:
— А я сейчас же зайду к Анне Петровне и приглашу вас вместе!
Так она и сделала, пересекла базарную площадь и вошла в дом номер 15 по Сабелинской улице. Старик-ветеран Морозов ловко, как игрушку, потащил в дом Чесноковых (фамилия посетительниц) арбуз, положив его в мешок и бойко стуча деревяшкой ноги.
Оставив торговлю на приказчиков, Николай с Валентиной стали прогуливаться возле лавки.
МЕЖ ТОРГОВЫХ РЯДОВ
Ходят молодые люди туда-сюда, ведут разговор деликатный. Все больше Валентина вопросы задает, да глядит так нежно и заботливо, словно матушка на ребеночка:
— Скажите, пожалуйста, Николай Иванович, не скучно ли вы живете? Вы, нам известно, давно к торговле приставлены.
— Уж третий год отцу помогаю, а теперь, за его отъездом, и вовсе всеми делами заправляю. Но коммерции нашей от того урону нету. Батюшка мною весьма довольны.
Помолчали. Девичье сочувствие настроило юношу на откровенный лад. Он продолжил:
— Вы, Валентина Даниловна, знать того не можете, что я есть, наверное, самый несчастный человек на свете. Мой тятенька когда из дома уезжает, приказывает за мной маменьке в оба глаза глядеть, будто я несмышленыш какой и за свои поступки неответственен. Давеча я налил себе за обедом рюмку лафита, у поставщиков из Крыма по шесть рублей за дюжину брали, так матушка на меня уж косится. Я должен этот взгляд понимать, к чему она клонит. Ну и не стал я этот лафит употреблять, кухарка Ольга Козлова выпила и хвалила.
Валентина грустно покачала головой:
— Все это от нашей серости купеческой! Сами старики вовсю распоряжаются своей необузданностью, а нам, молодежи — ни-ни! Мой папаша когда в прошлом годе помер, то я, конечно, вся в горестной тоске изошла, но, лишь вам признаюсь, теперь мне вольготней жить стало. Даже в театрах бываю. А вас отпустят на следующей неделе, оперетта московская приезжает? Мы завтра своего дворника Василия посылаем два билета в партер заказывать. Коли вы изволите нас сопровождать, так мы этому будем весьма рады.
Николай, мотнув головой, желая показать свою взрослую независимость, проговорил:
— Считаю, что маменька не станет мне резонов чинить. Вас если не затруднит, возьмите и для меня кресло.
— И то дело! — обрадовалась Валентина. — Как деньги в торговле зарабатывать, да в лабазах сидеть — мы большие, а как удовольствие получать — не извольте беспокоиться.
И чуть позже, слегка коснувшись ладони Николая, с горьким вздохом добавила:
— И все же, завидую вам, Николай Иванович!
Вы, куда ни кинь, человек свободный, а меня маменька после четвертого класса из гимназии забрала. Внушает мне: «На что нам хошь бы это образование? От него в голове брожение и даже перхоть заводится!» Ей об этом фельдшер Фельдман, дескать, говорил. — И тут же с гордостью добавила: — Зато теперь я на фортепьяно играть учусь! Музыкальный маэстро три раза в неделю приходит. А вы не умеете на фортепьяно действовать? Николай смущенно мотнул головой:
— Нет!
— Это ничего! Вы к нам приходите, я вам сыграю польку «Кокет». А у меня отчаяние на сердце. Вы, Николай Иванович, человек благородный. Если вы поклянетесь, так я вам откроюсь — только никому ни слова.
— Клянусь!
— Маменька меня замуж желает выдать за одного солидного купца. Ведь после смерти батюшки с делами управляться трудно стало. Приказчики себе ужуливают, вот маменька и хочет мужчину над всем капиталом поставить. — И она внимательно и долго смотрела в глаза юноши: — А я… другого уже целый год люблю.
— Это, признайтесь, кто? — заволновался Николай.
Валентина лукаво улыбнулась:
— Вот к нам придете, тогда и откроюсь.
В этот момент, расталкивая локтями покупателей, из-за торгового ряда показалась Фекла Егоровна. Она затараторила:
— Уломала, Николай Иванович, вашу мамашу! Ни в какую не желала. Но я привела ей рассуждения, вот и согласилась. Завтра ждем обоих вас.
КОВАРНЫЕ УЛОВКИ
На другой день, после долгих сборов, отстояв в церкви обедню, мать и сын Кашины направились на Олонецкую улицу.
Анна Петровна ворчала:
— На глупое дело я согласилась, старуха Чесно-кова уговорила. «Осчастливьте, — канючила, — навестите вдову с сиротой.» Вот я и согласилась. А она пьяница, да беспутная… Впрочем, тебе, сыночек, об этом ведать не положено.
Николай хорошо знал, о чем умолчала мать: Фекла Егоровна жила после скоропостижной смерти мужа со своим дворником Василием Ладугиным, здоровым сорокалетним мужиком с лошадинообразной физиономией, изъеденной оспой, часто повторявшим в своем кругу: «Баба — она как конь, любит руку твердую!»
Дом купцов Чесноковых старинный, еще при Екатерине Великой построен. Родоначальник всего дела — Петр Фокич, лес поставлял, на том состояние и нажил. За усердие из рук Павла медаль получил. Его внуку Даниле Евграфовичу капитал достался солидный, но он его как-то не приумножил, а даже кое-что растерял. Продал за бесценок лесопильню в Архангельске, неудачно взял несколько подрядов.
После его внезапной кончины от апоплексического удара в голову, дела и вовсе покатились с горы. Вдова его Фекла Егоровна и при муже любила приобщиться сладенького винца, за что была бита мужем неоднократно, теперь, оставшись без узды, закрутила напропалую.
Валентина правду говорила Николаю, что мать хочет ее выдать замуж. Но она умолчала о выборе, который сделала Фекла Егоровна, а Валентина с великой радостью план ее одобрила.
Теперь они начали совместными усилиями приводить его в действие.
— Ах, коли бы удалось! — мечтательно заводила глазки мать.
— Было бы неплохо! — соглашалась дочь. — Только уж очень юн, отец ни в жисть не согласится.
— Как раз наоборот! — живо возражала мать. — Захочет наш капитал к своему приобщить.
— А когда узнает, что полон ларец векселей неоплаченных, еще от покойного Данилы Евграфовича оставшихся? Что даже этот дом заложен?
— А куды он денется, когда вы венчанные будете? Поорет, покричит, ну стукнет разок-другой — не рассыплешься, да успокоится. Евонный Колька — парень нехарактерный. Старику не два века жить, сама будешь всем богачеством управлять.
Внизу загремел колоколец. Хозяйки бросились встречать:
— Бесценные гости, милости просим!
О СИЛЕ ЖЕНСКИХ ЧАР
Стол накрыли в гостиной, двери куда обычно оставались запертыми. Постлали розовую, всю в цветах пышных, скатерть. Приборы, само собой, серебряные — это добро пудами в каждом уважающем себя купеческом доме в сундуках хранится. Сервиз новомодный фабрики Гарднера: каемочки изумрудные и завиточки замысловатые. Угощение хоть и обычное, но в больших количествах и от души: балык, семга, икра белужья и кетовая — зернышко к зернышку, соленые снеточки, грибки маринованные, колбасы ливерная, печеночная и языковая, пирог во весь стол — с яблоками. А еще к чаю поставят другой — с вареньем брусничным.
Графинчики разные, пузатые: запотелые — с водочками, гранями переливающие — с домашними настойками. А еще бутылки покупные, с винами и ликерами.
За столом народу набилось человек двадцать — бедные родственники, знакомцы по купеческой линии, прислуга.
Кашиных посадили на самое почетное место — по правую руку от хозяек. Выпили за великий праздник, помянули преждевременно почившего хозяина (Фекла Егоровна при этом слезу слегка подпустила — приличия ради), за благополучие дома Чесноковых.
Больше всех за столом говорил дворник Василий Ладугин, нарядившийся в новую плисовую рубаху, перетянутую серебристым пояском. Он прочитал все книги про приключения разбойника Чуркина и мнил себя заядлым оратором и знатоком человеческих сердец. Достав загодя исписанную бумажку, он, явно по желанию хозяйки, начал говорить, то и дело справляясь с написанным:
— Народная мудрость, того, гласит: все тайное, значит, с течением времени делается явным. И вот, наша молодежь порой такое подтверждает. Влечение обоюдных сердец, того, рушит, значит, всякие преграды. Хозяйство, как конь, без твердой мужской руки непременно произойдет в упадок. И потому как, вопреки младому возрасту,
Николай Иванович купец, значит, очинно справный и мы надеемся, что Валентина Даниловна, при всей своей красоте и обширному достатку, значит, соответствует. Подымем, как говорится, бокалы!
Николай сидел словно рак красный, у Анны Петровны на лице было изображено крайнее недоумение:
— Ты, любезный, не туда загнул! Что у нас, помолвка, что ли? Николай еще в возраст не вошел, ему семнадцать только в декабре будет. Да и такие дела не нам решать, а Ивану Ивановичу. Жениться — не лапоть надеть!
В разговор поспешила вмешаться хозяйка, притворно заворчала:
— Да вы его не слухайте, плетет с нетрезвых глаз, пустяки… Придет время, полюбятся молодые, тогда и будем в уме содержать. А выпьем за красоту и ум Николая Ивановича, чтоб был он утешением родительским.
Все с аппетитом выпили.
Валентина была как никогда хороша. Новое шелковое платье с большим вырезом на груди весьма ее красило. Николай, сидевший рядом с девицей, то и дело невольно заглядывался на соблазнительные округлости. Про себя он решил: «Обязательно женюсь на Валентине. Замечательной красоты девушка».
— Марья! — командовала хозяйка, — укрась стол ухою. Да чтоб с пылу, с жару была. Суп из раков поспел? Тащи сюда. И расстегаи, расстегаи! Такие гости к нам пожаловали, замечательные просто. Только жаль, что Иван Иванович отсутствуют. Человек ума государственного! И сыночек весь в него пошел.
Тем временем Марья втащила на серебряном подносе гуся.
Николай, почувствовавший себя вполне взрослым, вежливо похвалил:
— Хороший гусь, жирный!
Валентина, отличавшаяся бойкостью характера, тут же отозвалась:
— Гусь знаменитый, кушайте, Анна Петровна и Николай Иванович, себе на здоровье. Восемь рублей в лавке Неплюева отдали.
— Неплюев с православного шкуру сдерет — не поморщится, — заметил дворник Василий.
Фекла Егоровна повернула красное лицо к Анне Петровне:
— А помнишь, у твоего Ивана Ивановича приказчиком работал Женька Орлов — плюгавый, в очках ходил. Так он на чужой свадьбе от жадности гусем объелся, не откачали, Богу душу отдал.
— А у нас сегодня под окнами кто-то караул кричал! — Валентина посмотрела на Николая. — Я ужас как перепугалась.
Дворник Василий, заметно осоловевший, роняя вилку на пол, встал со своего места, откашлялся:
— Дорогие гости! Дозвольте совместно выпить за дорогих купцов Кашиных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50