– «Альмагро». Улица Медрано, пятьсот двадцать два.
Джульетта пробежала глазами другие названия в этом столбце. Всего их было семь. Одно из оставшихся даже подчеркнуто.
– А остальные что из себя представляют? – спросила она.
– Там тоже что-то происходит, но по вторникам люди ходят в «Альмагро». Только так и никак иначе. Это известно всем. Сейчас, по крайней мере, дело обстоит именно так.
– А куда ходят по средам и четвергам?
– По средам – в «Ла Бирута», а по четвергам – в «Ниньо бьен», – последовал ответ. Линдсей вытащила из сумочки ручку и стала обводить соответствующие названия в журнале Джульетты. – Десять лет назад, – продолжала она, – милонгу было не отыскать днем с огнем. Когда я приехала сюда впервые, ни один человек не мог сказать мне, где собираются любители танго. Их оставалась тогда крохотная группка – тех, чья молодость пришлась на эпоху Перона. Они встречались в каких-то закоулках, бог знает где. Но прошло несколько лет, и все совершенно изменилось. Много молодежи. Туристов. Эта ниша разрастается как на дрожжах. Каждую неделю открывается новое заведение, каждый безработный танцор с аргентинским паспортом так и норовит устроиться учителем танго. Трудно разобраться.
Джульетта удивленно спросила:
– Много молодежи?
– Ну не здесь, конечно, – поправилась Линдсей. – Здесь танцуют ископаемые.
– Ты уже десять лет в Аргентине?
– Нет, с перерывами. Но впервые приехала как раз десять лет назад. На несколько месяцев.
– А зачем?
– Чтобы изучать танго.
– Ты танцовщица?
– Нет, – улыбнулась она и с сожалением пожала плечами. – Хотя порой об этом жалею. Я социолог. Преподаю в университете Монреаля. А здесь работаю над диссертацией.
– О чем?
Она указала рукой на танцплощадку:
– О танго.
Ответ показался одновременно слишком простым и довольно странным. Джульетта примолкла, пытаясь как-то упорядочить свои мысли. Линдсей вновь углубилась в ее журнал, обводя в нем что-то еще. Профессор социологии, которая изучает танго? Сочетание казалось немыслимым. Но сама женщина ей нравилась.
Тем временем канадка убрала ручку и вернула журнал Джульетте.
– В среду лучше всего идти в «Ла Бирута». Не знаю, кто там сейчас преподает, но, как правило, они приглашают людей достойных. Практикум начинается в девять. Потом милонга.
– Что означает звездочка возле названия?
– Каменный пол. Значит, не нужно надевать туфли на кожаной подошве. В четверг иди сначала в «Галериа дель танго». Здесь нет адреса, но я написала тебе ниже, на полях. По вечерам в четверг все ходят в «Ниньо бьен», хотя туда нет смысла приходить раньше двух ночи – слишком много народу.
Джульетта старалась запоминать указания Линдсей, но вскоре отчаялась – их было так много, что все это походило на описание запутанного пути. Потом канадка назвала несколько имен известных танцоров, бывавших, очевидно, в определенные дни в тех или иных местах – похоже, она разбиралась в предпочтениях танго-тусовки. Слушая долгие и подробные объяснения, Джульетта вдруг почувствовала, что добралась лишь до внешней границы огромного параллельного мира, скрытого от посторонних глаз. Перемещения танцоров по разным заведениям Буэнос-Айреса напоминали беспорядочные блуждания по джунглям каких-то не исследованных наукой ночных животных. Повинуясь таинственному закону, никому, похоже, в точности не известному, в этих джунглях ненадолго возникали замысловатые узоры, в любую секунду грозившие вновь бесследно исчезнуть. Несомненно, существовало множество причин для того, чтобы та или иная группа танцоров или танцовщиц появилась сегодня именно в данном заведении, а завтра – в совершенно другом. Ссора с женщиной. Личное или творческое соперничество, имеющее чаще всего те же корни. Известный ведущий или популярный оркестр, приглашенные куда-то, – все это вполне могло заставить целую группу людей сменить привычное место. И потом, продолжала Линдсей, всегда есть так называемые авангардисты, которые из принципа ходят туда, куда не ходит никто, до тех пор пока то место, куда они ходят, не станет модным. В этом мире свои подводные течения и собственная система сигналов, совершенно непонятная непосвященным.
– Все это довольно сложно, но таково сейчас положение вещей, – заметила в заключение Линдсей. – Помню, мне потребовалось несколько недель, чтобы во всем разобраться. В понедельник «Ре-фа-си» едва не лопается от людей, а во вторник там пусто, как ночью на кладбище. Отправляясь в «Крисель», надо помнить, что по пятницам там танцуют старики, по субботам – молодежь, а в это воскресенье вообще почти никого не будет, потому что Омар отмечает свой день рождения. Смотри, «Аргентина», «Италия унита», «Салон Каннин»… и еще пятьдесят или шестьдесят заведений, где в известные дни и часы собираются совершенно определенные группы любителей танго.
– Омар? – спросила Джульетта. – Он тоже учитель?
– С учителями дело сейчас обстоит неважно. Да, Омар преподает. Как и множество других.
Вот теперь Джульетта могла перейти к проблеме, которая действительно ее занимала.
– А у кого ты училась?
Имена, которые Линдсей назвала в ответ, ничего ей не говорили. Но она не могла больше ждать, слишком давно этот вопрос вертелся у нее на языке.
– В Берлине я видела шоу одного молодого танцора из Аргентины, оно мне очень понравилось. Его звали Дамиан Альсина.
– Вот как, el loco. Ну, он не для начинающих. Хотя это, конечно, нечто. До недавнего времени он танцевал с Нифес. Потом они расстались.
Опять Нифес! Это тупик. Ее номер телефона есть в журнале, но даже если она уже вернулась из Берлина, Джульетте это вряд ли поможет. Не может же она позвонить Нифес и спросить, где найти Дамиана!
– А ты брала у него уроки?
– Да. В прошлом году.
Ну конечно! Она у него училась. Иначе откуда бы взяться этим шагам.
– Я слышала, он хороший преподаватель. Не знаешь, где он преподает?
– В «Каса асул». В центре. Но сейчас он в Европе. Вернется только после Рождества.
«Каса асул». Джульетта трижды повторила про себя название, чтобы не забыть. И тут их перебили. Джульетта только хотела спросить, почему все называют Дамиана el loco, как музыка смолкла, и заиграла мелодия, означавшая перерыв между танцами. К столику, тяжело дыша, вернулась Рахель, упитанная русоволосая американка из Огайо, потная и усталая. После короткого приветствия она принялась подробно расписывать Линдсей достоинства и недостатки последнего партнера. Они говорили по-английски, углубляясь в тонкости, понятные только профессионалам, и для Джульетты их разговор оставался тайной за семью печатями. В довершение всего Линдсей поднялась и, положив руку на плечо пожилому мужчине, с которым, очевидно, была знакома, отправилась танцевать, так что Рахель вынуждена была направить свое внимание, а вместе с ним и выдыхаемый сигаретный дым на Джульетту. Однако диалог вскоре угас, ибо по поводу танго Джульетта ничего интересного сказать не могла. В конце концов Рахель не выдержала и пошла к стойке бара, пробормотав, правда, на прощание вежливое «Nice to meet you» , прозвучавшее, впрочем, совершенно неуместно после того, как все их попытки наладить общение провалились. Оказавшись, как прежде, одна за столиком, Джульетта вновь принялась следить за переполненной танцплощадкой.
Было шесть вечера. Если верить Линдсей, в «Альмагро» нет смысла идти раньше полуночи. Если Дамиан в городе и куда-нибудь выходит, «Альмагро» – то самое место, где он, вероятнее всего, появится. Джульетта бросила взгляд на изрисованную шариковой ручкой страничку журнала: карта ее перемещений по Буэнос-Айресу на ближайшие дни – план, согласно которому двигаются по городу люди из мира Дамиана. В одном из этих мест он рано или поздно объявится. У нее прибавилось несколько зацепок. Кафе «Каса асул» находилось по адресу: Тукуман, 844. Всего в трех кварталах отсюда. Джульетта уже выяснила, что улицы, ведущие с запада на восток, начинаются в центре города, и следующее за названием улицы трехзначное число обозначает не что иное, как удаленность от начала ее в метрах. Значит, «Каса асул» находится на расстоянии 844 метров от залива, то есть примерно на ее нынешнем уровне. «Каса асул». Отдохнуть в гостинице. Поужинать. «Альмагро». Позвонить Лутцу. Так представлялся ей наступающий вечер. И вдруг что-то произошло.
Изменилась музыка. Зал заполнил меланхолический плач бандониона, принуждая пары двигаться все медленнее, все задумчивее. Джульетте показалось даже, что менее ярким стало освещение. Но, наверное, это игра воображения. Потом зазвучал голос – светлый, мягкий, жалобный женский голос, обволакивающий пространство, словно вечерние сумерки, привлеченные тягучими, прекрасными звуками бандониона: Lourds, soudain semblent lourds les draps, le velours de ton lit… Джульетта прислушалась. Тяжкими, тяжкими покажутся вдруг простыни, бархат постели твоей… Французские слова, удивительный голос в сочетании с магическим, не поддающимся определению звучанием инструмента повергли ее в странное настроение. Джульетту охватило вдруг непреодолимое желание танцевать – под эту мелодию. Чувство, похожее на то, что настигло ее в фойе театра «Хамелеон», когда она услышала музыку, под которую танцевали Дамиан и Лутц. Мелодия затронула в ней нечто, о чем она и сама не подозревала. Странная, необъяснимая тоска по движению, по тому движению вдвоем, какого вообще не бывает в балете. Ее искусство вдруг показалось бездушным в сравнении с полным слиянием тел, которое она видела здесь. Она смотрела на руки мужчин – тяжелые, натруженные руки, нежно покоившиеся на спинах у дам. Смотрела на закрытые глаза женщин, следила за мягким покачиванием одной пары, идеально согласованным шагом другой. Интересно, это из-за музыки? Или из-за ее одиночества, до предела обострившего восприимчивость, совершенно изменившего ее мироощущение? Или из-за слов этой странной песни, звучавших как приговор ее собственной судьбе? Кратким, кратким покажется время вдруг, ночь начинает обратный отсчет, если я, даже я, нашу любовь забуду. Кратким, кратким кажется время вдруг, палец твой скользит вдоль линии моего сердца.
Как по мановению волшебной палочки все вдруг вернулось: боль в груди – тянущая и колющая повсюду и нигде конкретно. Правда, пока Джульетте каким-то образом удавалось еще себя контролировать. Она не заплачет. Боль такая же, как всегда, никаких изменений. Но здесь, среди людей, танцующих танго, разделивших на время танца друг с другом свое одиночество, эта боль воспринимается иначе. Джульетта перестала вдруг замечать неправильные движения танцующих и видела только людей, соединившихся друг с другом, чтобы вместе выразить мучившую их тоску. И ей больше всего на свете захотелось принять в этом участие – положив голову на грудь партнеру, двигаться под музыку, под эти слова через зал. J'oublie, J'oublie , – пел голос, и песня медленно угасала.
Слабое утешение. Но все-таки.
Забыть. Забыть.
10
Математика? Танго?
Как следует поразмыслив, она увидела в этом ключ к объединению обоих Дамианов.
Она задумчиво брела вверх по улице Бартоломе, направляясь в гостиницу, и вспоминала солнечный октябрьский вечер.
Записки Бенеша!
Дамиан был в восторге. За пару недель до премьеры он заметил у нее на столе эту книгу. Джульетта не помнила, каким образом она там оказалась. Иногда заглядывала в нее, чтобы не забыть окончательно то немногое, что усвоила. Может, когда-нибудь ей придется самой ставить балет, и тогда, конечно, было бы полезно воспользоваться системой Бенеша. Хотя вообще-то все это слишком далеко от нее, слишком сложно, ее гораздо сильней занимает конкретика. Отдавая должное этой технике записи, Джульетта тем не менее испытывала к ней определенное недоверие.
Дамиан же запал на нее с первой секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Джульетта пробежала глазами другие названия в этом столбце. Всего их было семь. Одно из оставшихся даже подчеркнуто.
– А остальные что из себя представляют? – спросила она.
– Там тоже что-то происходит, но по вторникам люди ходят в «Альмагро». Только так и никак иначе. Это известно всем. Сейчас, по крайней мере, дело обстоит именно так.
– А куда ходят по средам и четвергам?
– По средам – в «Ла Бирута», а по четвергам – в «Ниньо бьен», – последовал ответ. Линдсей вытащила из сумочки ручку и стала обводить соответствующие названия в журнале Джульетты. – Десять лет назад, – продолжала она, – милонгу было не отыскать днем с огнем. Когда я приехала сюда впервые, ни один человек не мог сказать мне, где собираются любители танго. Их оставалась тогда крохотная группка – тех, чья молодость пришлась на эпоху Перона. Они встречались в каких-то закоулках, бог знает где. Но прошло несколько лет, и все совершенно изменилось. Много молодежи. Туристов. Эта ниша разрастается как на дрожжах. Каждую неделю открывается новое заведение, каждый безработный танцор с аргентинским паспортом так и норовит устроиться учителем танго. Трудно разобраться.
Джульетта удивленно спросила:
– Много молодежи?
– Ну не здесь, конечно, – поправилась Линдсей. – Здесь танцуют ископаемые.
– Ты уже десять лет в Аргентине?
– Нет, с перерывами. Но впервые приехала как раз десять лет назад. На несколько месяцев.
– А зачем?
– Чтобы изучать танго.
– Ты танцовщица?
– Нет, – улыбнулась она и с сожалением пожала плечами. – Хотя порой об этом жалею. Я социолог. Преподаю в университете Монреаля. А здесь работаю над диссертацией.
– О чем?
Она указала рукой на танцплощадку:
– О танго.
Ответ показался одновременно слишком простым и довольно странным. Джульетта примолкла, пытаясь как-то упорядочить свои мысли. Линдсей вновь углубилась в ее журнал, обводя в нем что-то еще. Профессор социологии, которая изучает танго? Сочетание казалось немыслимым. Но сама женщина ей нравилась.
Тем временем канадка убрала ручку и вернула журнал Джульетте.
– В среду лучше всего идти в «Ла Бирута». Не знаю, кто там сейчас преподает, но, как правило, они приглашают людей достойных. Практикум начинается в девять. Потом милонга.
– Что означает звездочка возле названия?
– Каменный пол. Значит, не нужно надевать туфли на кожаной подошве. В четверг иди сначала в «Галериа дель танго». Здесь нет адреса, но я написала тебе ниже, на полях. По вечерам в четверг все ходят в «Ниньо бьен», хотя туда нет смысла приходить раньше двух ночи – слишком много народу.
Джульетта старалась запоминать указания Линдсей, но вскоре отчаялась – их было так много, что все это походило на описание запутанного пути. Потом канадка назвала несколько имен известных танцоров, бывавших, очевидно, в определенные дни в тех или иных местах – похоже, она разбиралась в предпочтениях танго-тусовки. Слушая долгие и подробные объяснения, Джульетта вдруг почувствовала, что добралась лишь до внешней границы огромного параллельного мира, скрытого от посторонних глаз. Перемещения танцоров по разным заведениям Буэнос-Айреса напоминали беспорядочные блуждания по джунглям каких-то не исследованных наукой ночных животных. Повинуясь таинственному закону, никому, похоже, в точности не известному, в этих джунглях ненадолго возникали замысловатые узоры, в любую секунду грозившие вновь бесследно исчезнуть. Несомненно, существовало множество причин для того, чтобы та или иная группа танцоров или танцовщиц появилась сегодня именно в данном заведении, а завтра – в совершенно другом. Ссора с женщиной. Личное или творческое соперничество, имеющее чаще всего те же корни. Известный ведущий или популярный оркестр, приглашенные куда-то, – все это вполне могло заставить целую группу людей сменить привычное место. И потом, продолжала Линдсей, всегда есть так называемые авангардисты, которые из принципа ходят туда, куда не ходит никто, до тех пор пока то место, куда они ходят, не станет модным. В этом мире свои подводные течения и собственная система сигналов, совершенно непонятная непосвященным.
– Все это довольно сложно, но таково сейчас положение вещей, – заметила в заключение Линдсей. – Помню, мне потребовалось несколько недель, чтобы во всем разобраться. В понедельник «Ре-фа-си» едва не лопается от людей, а во вторник там пусто, как ночью на кладбище. Отправляясь в «Крисель», надо помнить, что по пятницам там танцуют старики, по субботам – молодежь, а в это воскресенье вообще почти никого не будет, потому что Омар отмечает свой день рождения. Смотри, «Аргентина», «Италия унита», «Салон Каннин»… и еще пятьдесят или шестьдесят заведений, где в известные дни и часы собираются совершенно определенные группы любителей танго.
– Омар? – спросила Джульетта. – Он тоже учитель?
– С учителями дело сейчас обстоит неважно. Да, Омар преподает. Как и множество других.
Вот теперь Джульетта могла перейти к проблеме, которая действительно ее занимала.
– А у кого ты училась?
Имена, которые Линдсей назвала в ответ, ничего ей не говорили. Но она не могла больше ждать, слишком давно этот вопрос вертелся у нее на языке.
– В Берлине я видела шоу одного молодого танцора из Аргентины, оно мне очень понравилось. Его звали Дамиан Альсина.
– Вот как, el loco. Ну, он не для начинающих. Хотя это, конечно, нечто. До недавнего времени он танцевал с Нифес. Потом они расстались.
Опять Нифес! Это тупик. Ее номер телефона есть в журнале, но даже если она уже вернулась из Берлина, Джульетте это вряд ли поможет. Не может же она позвонить Нифес и спросить, где найти Дамиана!
– А ты брала у него уроки?
– Да. В прошлом году.
Ну конечно! Она у него училась. Иначе откуда бы взяться этим шагам.
– Я слышала, он хороший преподаватель. Не знаешь, где он преподает?
– В «Каса асул». В центре. Но сейчас он в Европе. Вернется только после Рождества.
«Каса асул». Джульетта трижды повторила про себя название, чтобы не забыть. И тут их перебили. Джульетта только хотела спросить, почему все называют Дамиана el loco, как музыка смолкла, и заиграла мелодия, означавшая перерыв между танцами. К столику, тяжело дыша, вернулась Рахель, упитанная русоволосая американка из Огайо, потная и усталая. После короткого приветствия она принялась подробно расписывать Линдсей достоинства и недостатки последнего партнера. Они говорили по-английски, углубляясь в тонкости, понятные только профессионалам, и для Джульетты их разговор оставался тайной за семью печатями. В довершение всего Линдсей поднялась и, положив руку на плечо пожилому мужчине, с которым, очевидно, была знакома, отправилась танцевать, так что Рахель вынуждена была направить свое внимание, а вместе с ним и выдыхаемый сигаретный дым на Джульетту. Однако диалог вскоре угас, ибо по поводу танго Джульетта ничего интересного сказать не могла. В конце концов Рахель не выдержала и пошла к стойке бара, пробормотав, правда, на прощание вежливое «Nice to meet you» , прозвучавшее, впрочем, совершенно неуместно после того, как все их попытки наладить общение провалились. Оказавшись, как прежде, одна за столиком, Джульетта вновь принялась следить за переполненной танцплощадкой.
Было шесть вечера. Если верить Линдсей, в «Альмагро» нет смысла идти раньше полуночи. Если Дамиан в городе и куда-нибудь выходит, «Альмагро» – то самое место, где он, вероятнее всего, появится. Джульетта бросила взгляд на изрисованную шариковой ручкой страничку журнала: карта ее перемещений по Буэнос-Айресу на ближайшие дни – план, согласно которому двигаются по городу люди из мира Дамиана. В одном из этих мест он рано или поздно объявится. У нее прибавилось несколько зацепок. Кафе «Каса асул» находилось по адресу: Тукуман, 844. Всего в трех кварталах отсюда. Джульетта уже выяснила, что улицы, ведущие с запада на восток, начинаются в центре города, и следующее за названием улицы трехзначное число обозначает не что иное, как удаленность от начала ее в метрах. Значит, «Каса асул» находится на расстоянии 844 метров от залива, то есть примерно на ее нынешнем уровне. «Каса асул». Отдохнуть в гостинице. Поужинать. «Альмагро». Позвонить Лутцу. Так представлялся ей наступающий вечер. И вдруг что-то произошло.
Изменилась музыка. Зал заполнил меланхолический плач бандониона, принуждая пары двигаться все медленнее, все задумчивее. Джульетте показалось даже, что менее ярким стало освещение. Но, наверное, это игра воображения. Потом зазвучал голос – светлый, мягкий, жалобный женский голос, обволакивающий пространство, словно вечерние сумерки, привлеченные тягучими, прекрасными звуками бандониона: Lourds, soudain semblent lourds les draps, le velours de ton lit… Джульетта прислушалась. Тяжкими, тяжкими покажутся вдруг простыни, бархат постели твоей… Французские слова, удивительный голос в сочетании с магическим, не поддающимся определению звучанием инструмента повергли ее в странное настроение. Джульетту охватило вдруг непреодолимое желание танцевать – под эту мелодию. Чувство, похожее на то, что настигло ее в фойе театра «Хамелеон», когда она услышала музыку, под которую танцевали Дамиан и Лутц. Мелодия затронула в ней нечто, о чем она и сама не подозревала. Странная, необъяснимая тоска по движению, по тому движению вдвоем, какого вообще не бывает в балете. Ее искусство вдруг показалось бездушным в сравнении с полным слиянием тел, которое она видела здесь. Она смотрела на руки мужчин – тяжелые, натруженные руки, нежно покоившиеся на спинах у дам. Смотрела на закрытые глаза женщин, следила за мягким покачиванием одной пары, идеально согласованным шагом другой. Интересно, это из-за музыки? Или из-за ее одиночества, до предела обострившего восприимчивость, совершенно изменившего ее мироощущение? Или из-за слов этой странной песни, звучавших как приговор ее собственной судьбе? Кратким, кратким покажется время вдруг, ночь начинает обратный отсчет, если я, даже я, нашу любовь забуду. Кратким, кратким кажется время вдруг, палец твой скользит вдоль линии моего сердца.
Как по мановению волшебной палочки все вдруг вернулось: боль в груди – тянущая и колющая повсюду и нигде конкретно. Правда, пока Джульетте каким-то образом удавалось еще себя контролировать. Она не заплачет. Боль такая же, как всегда, никаких изменений. Но здесь, среди людей, танцующих танго, разделивших на время танца друг с другом свое одиночество, эта боль воспринимается иначе. Джульетта перестала вдруг замечать неправильные движения танцующих и видела только людей, соединившихся друг с другом, чтобы вместе выразить мучившую их тоску. И ей больше всего на свете захотелось принять в этом участие – положив голову на грудь партнеру, двигаться под музыку, под эти слова через зал. J'oublie, J'oublie , – пел голос, и песня медленно угасала.
Слабое утешение. Но все-таки.
Забыть. Забыть.
10
Математика? Танго?
Как следует поразмыслив, она увидела в этом ключ к объединению обоих Дамианов.
Она задумчиво брела вверх по улице Бартоломе, направляясь в гостиницу, и вспоминала солнечный октябрьский вечер.
Записки Бенеша!
Дамиан был в восторге. За пару недель до премьеры он заметил у нее на столе эту книгу. Джульетта не помнила, каким образом она там оказалась. Иногда заглядывала в нее, чтобы не забыть окончательно то немногое, что усвоила. Может, когда-нибудь ей придется самой ставить балет, и тогда, конечно, было бы полезно воспользоваться системой Бенеша. Хотя вообще-то все это слишком далеко от нее, слишком сложно, ее гораздо сильней занимает конкретика. Отдавая должное этой технике записи, Джульетта тем не менее испытывала к ней определенное недоверие.
Дамиан же запал на нее с первой секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62