Возможно, брат. Как он себя поведет? Что он за человек?
В голове крутились все те же мысли. Совпадение? Или Дамиан тогда уже знал о существовании ее отца, еще до того, как они познакомились? Разве это возможно? Откуда он мог знать эту фамилию – Лоэсс? Когда отец носил ее, Дамиана еще не было на свете. Отец жил тогда в ГДР, даже сидел в тюрьме, потому что у него были проблемы с режимом. Что может их связывать?
Спрашивать отца бесполезно. Но она все выяснит сама. Он что-то скрывает. Его поведение после ноябрьского инцидента кажется странным. Зачем он отправился в Буэнос-Айрес? Что за дела у него с Дамианом? Что на самом деле кроется за «похищением»?
Спроси отца. Он все знает.
Но ничего не рассказывает.
А его контакты с Альсина. Может, он был знаком с ними раньше? Почему же тогда Дамиан не захотел ничего ей объяснять? Почему молчал до самого конца? Ему-то уж, наверное, известна причина своего собственного экстремального поведения? И эта переписка. С берлинскими адвокатами. Вздор какой-то. Нужно найти семью Лоэсс. Кем, черт побери, был на самом деле отец?
– Хорошо поспал?
Лутц потянулся.
– Ага. Мы где?
– Осталось километров сорок.
Он попытался вытянуть ноги.
– Куда мы все-таки едем?
– В один поселок неподалеку от Ростока.
Он посмотрел на нее с недоумением.
– Тебе не кажется, что ты могла бы по крайней мере объяснить, зачем я тебе понадобился?
Она улыбнулась.
– Чтобы защищать меня.
– От бандитов?
Она наморщила лоб.
– Чушь. Ты рассуждаешь, как мой отец.
Он потер глаза и осмотрелся. Потом громко выдохнул и произнес:
– Но ведь так и есть. Теперь их стало полно повсюду. После того, как упал «железный занавес»…
– Не преувеличивай. Это все просто чтобы привлечь к себе внимание.
Она включила поворотник, съехала на обочину и спросила:
– Не хочешь повести машину? Я объясню, куда ехать.
Не дожидаясь ответа, вылезла и направилась к туалетам.
Вернувшись, села на освобожденное им пассажирское сиденье и углубилась в изучение карты.
Пиннов. Кобров. Гориц. Царневанц. Гневиц. Откуда только берутся подобные названия? Во всех поселках, которые они проезжали, картина одна и та же: новые автомобили и старые покосившиеся дома. Местность казалась безлюдной. Если верить карте, Альбертсхаген должен находиться между Рекхорстом и Вандорфом. Они проехали весь отрезок три раза туда и обратно и, наконец, свернули на единственное ответвление без указателя. Еще через два километра они въехали в Альбертсхаген.
В поселке было не больше десятка домов. Закрытый постоялый двор. Небольшой продовольственный магазин. И рядом одна из этих современных серо-фиолетовых телефонных будок, выглядевшая здесь совершенно неуместно. Джульетта попросила Лутца остановиться, вылезла из машины и подошла к будке, чтобы в телефонном справочнике найти адрес. Это оказалось нетрудно. Номер телефона – тот самый, который ей выдали в справочной службе. Она снова села в машину и протянула Лутцу записку:
– Вот адрес. Можешь спросить в магазине, где это?
Лутц послушно взял бумажку из ее рук и вылез из машины. Его вид и в самом деле действовал на Джульетту успокаивающе. Она смотрела ему вслед, пока дверь за ним не закрылась. Через минуту он вернулся:
– Это совсем рядом. Первый поворот налево, через двести метров будет хутор. Он нам и нужен.
Он завел мотор. Через две минуты они стояли перед небольшой усадьбой. Неужели тут вырос ее отец? В этом забытом Богом медвежьем углу? Джульетта чувствовала себя подавленной. Как ей быть? Просто постучать? Здесь живет Конрад Лоэсс. Она посмотрела в серое небо, бросила беглый взгляд на лужи перед домом: по их поверхности было заметно, что дождь все еще идет. Но стоять глупо, это ясно. Машина с берлинскими номерами в этой глуши мгновенно привлечет внимание. На первом этаже дома горел свет. Шевельнулась занавеска. Их заметили. Лутц с любопытством посмотрел на нее.
– И что теперь?
Джульетта быстро выдохнула:
– Подожди меня, пожалуйста. Я сейчас вернусь.
Он отжал сцепление, выключил двигатель и поставил машину на ручной тормоз.
– Условимся о сигнале тревоги? – спросил он шутя. – Белый дым, мерцающий свет? Или, в любом случае, через десять минут звоню в полицию?
– Нет. – Она дотронулась до его руки и попыталась улыбнуться. Хотя явно очень нервничала. – Я сейчас же вернусь. Спасибо тебе, Лутц, правда. Ты очень мне помог.
Она вылезла из машины и пошла к дому. Но, прежде чем добралась до двери, та вдруг распахнулась и из нее выскочил огромный дог: прижав уши к голове, он мчался ей навстречу. Джульетта остановилась как вкопанная. Услышала позади себя стук открывающейся дверцы автомобиля и одновременно резкий оклик: «Текс! Назад!» Собака остановилась, поставила уши торчком, потом повесила голову и развернулась. Джульетта обернулась и увидела Лутца возле машины. Он успел наполовину снять кожаную куртку и обмотать ее вокруг левого рукава, в правой руке был огнетушитель.
Собака скрылась в доме. В дверном проеме появился мужчина и вопросительно посмотрел на Джульетту. Она пошла прямиком к нему. До этой самой секунды она понятия не имела, как станет себя вести. Но сейчас последние сомнения, что перед ней близкий родственник отца, рассеялись. Сходство бросалось в глаза. Прежде чем она подошла достаточно близко, чтобы по-настоящему рассмотреть его лицо, она уже поняла, что пришла по адресу. Скорее всего перед ней ее дядя.
Она подошла к нему и протянула руку.
– Здравствуйте. Вы господин Лоэсс? Меня зовут Джульетта. Я дочь Маркуса Лоэсса… Он ведь ваш брат?
Хозяин смотрел на нее как на привидение. И вымолвил только одно слово:
– Маркус?..
– Можно с вами поговорить?
13
Два часа спустя они все еще сидели за столом в небольшой комнате. Лутц дремал, удобно расположившись неподалеку в кресле возле камина. Поначалу он пытался следить за разговором, но потом его разморило в тепле и он уснул. Дог лежал у его ног, время от времени поводя ушами.
Джульетта и Конрад Лоэсс сидели друг против друга за столом. Разговор вдруг застопорился. Конрад Лоэсс налил ей кофе и вытащил из пачки на столе сигарету. В пепельнице было восемь окурков, но он, кажется, не собирался выбрасывать их.
Потом он произнес фразу, которую с неизменным удивлением повторял уже несколько раз на протяжении всего разговора:
– И он ничего не рассказывал тебе об этом…
Джульетта рассматривала его: круглое лицо, подбородок опирается о костяшки пальцев, засаленный комбинезон, натруженные руки с грязными ногтями. И все же сходство с отцом очевидно. Кожа на лице точно так же изъедена следами юношеских прыщей. Светлые глаза, квадратный подбородок. Густые волосы.
– Знаешь, – произнес он, – Маркус так и не смог пережить того, что случилось с родителями. Он стал злым, по-настоящему злым, но это не его вина.
– Сколько ему было, когда все это случилось? – спросила Джульетта.
– Тринадцать или четырнадцать. В шестидесятом году. В марте. Пришли эти военные агитаторы из Ростока. Их было трое или четверо. Они ходили из дома в дом и заставляли людей подписывать бумаги. Насильственная коллективизация. Отец отказывался до последнего. Маркус словно окаменел, когда все это произошло с колхозом. Когда-то он тоже хотел быть крестьянином. В те дни я несколько раз видел его в церкви. Он сидел на скамье и плакал как ребенок. Он был гораздо чувствительнее меня. Меня невозможно было ввести в заблуждение. А его можно. Но ведь я был и намного старше.
– А что потом?
– Потом они сказали отцу, мол, если не подпишешь, обнесем все забором и заложим каминную трубу. Они ведь могли сделать все, что угодно.
Джульетта попыталась представить себе отца мальчиком, который заливается слезами, сидя на скамье в церкви. Ничего не вышло.
– Хуже всего было, когда уводили корову. Крестьянин и корова… горожанину этого не понять. Лошади, куры – все теперь принадлежало колхозу. Их кормили дерьмом. На это нельзя было смотреть без слез. А тут еще мать. Рак желудка. За три месяца угасла. Отец так и не смог пережить. В апреле шестьдесят первого повесился.
После небольшой паузы Конрад Лоэсс добавил:
– Маркус нашел его. После этого с ним все было кончено. Он никогда тебе не рассказывал?
Джульетта покачала головой:
– Нет.
– Потом я помню его в пустой конюшне. Он рубил все на дрова. С безумной яростью. Я спросил, что он делает. Он ответил, что рубит головы. Головы коммунистов. Слегка помешался. Ни на что не годился. Он по-прежнему такой?
– Нет. Вообще-то нет…
– Чем он занимается?
– Работает в Берлине в Службе безопасности. И он стал вести себя вызывающе? Я имею в виду, в результате всего этого оказался в тюрьме?
Конрад Лоэсс наморщил лоб.
– В тюрьме? С чего ты взяла? Что ты. Он вступил в партию. Никто не понимал его. Маркус – тот самый, мечтавший крошить черепа коммунистов. И стал хуже многих. Потом, конечно. Лет в двадцать или около того. Когда был в ННА .
– ННА?
– Ну да, на военной службе. Служил в армии. Лично меня он никогда не трогал. Не знаю, правда, почему. Может быть, по-родственному. Я даже мог говорить ему, что думаю о том, что он опять донес на кого-то и испортил человеку жизнь. Он просто продолжал этим заниматься. И все его боялись. А он говорил, что наш отец заблуждался. Был реакционером. Ужасно. Но таким образом ему удалось добиться, чего он хотел. Я имею в виду Фрайберг. Все здесь страшно обрадовались, когда он наконец уехал.
– Фрайберг?
– Он хотел во Фрайберг, в горную академию. А когда чего-то хочешь, приходится платить. Партбилет и все, что с ним связано. Он заплатил свою цену. Вместе с налогами. Иначе бы его никогда не отправили на Кубу.
Джульетта удивленно уставилась на собеседника:
– На Кубу? Почему на Кубу?
– Маркус несколько раз ездил на Кубу. Сначала в семьдесят втором. Потом в семьдесят пятом. Существовало соглашение о сотрудничестве с кубинцами. Там были медные и никелевые рудники. И около трехсот наших инженеров находились там постоянно. Иногда я даже думаю, а не замыслил ли он все это с самого начала. Чтобы отомстить за себя, понимаешь? Весь предыдущий год он был одним из самых непримиримых членов партии, не давал спуску никому, кто не на сто процентов поддерживал генеральную линию. Маркус Лоэсс. В этой стране он был не последним человеком. А потом позволил себя завербовать иностранной разведке и свалил.
– Завербовать? Почему завербовать? Разве его не выкупили?
Конрад Лоэсс скривил губы. Потом посмотрел на Джульетту и потер лоб:
– Просто невозможно поверить, что ты моя племянница. Понимаешь?
– Да, – смущенно улыбнулась Джульетта.
– Если бы не это, я не стал бы ничего тебе рассказывать. Но родство важнее, правда? Он знает, что ты поехала ко мне?
Джульетта отпила кофе из чашки и только потом ответила:
– Нет.
Конрад испытующе взглянул на нее, потом затушил окурок в пепельнице и отвел глаза.
– Ну что ж. Ты его дочь и имеешь право знать. Я ничем ему не обязан и имею право все тебе рассказать.
Он налил себе кофе и выудил кубик сахара из надорванной пачки на столе.
– Маркус был хитрецом. Чем-то он взял их, потому что вообще-то неженатых выпускали не больше чем на год. А его послали сразу на два: с семьдесят второго по семьдесят четвертый. Потом он вернулся, год проучился в университете во Фрайберге, а в семьдесят пятом поехал снова, опять на два года.
– На Кубу?
– Да.
– Значит, он знал испанский?
– Конечно. Всех, кого отправляли работать за границу, специально учили языку страны, в которой предстояло жить. Он несколько месяцев учился в Институте иностранных языков в Плау-ам-Зее. За все эти годы я видел его только однажды, в семьдесят четвертом году. Через четыре месяца после того, как он вернулся с Кубы. Но уже собирался ехать туда снова. В общем-то нам не о чем было говорить. Он сходил на могилу родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62