В Городе было несколько таких
деревьев, тщательно оберегаемых ботаниками, одно из них росло в
институтском парке. Его толстый ствол с почти гладкой корой и высоко
начинающейся кроной мало отличался от стволов других старых деревьев, и
только необычные листья в виде маленьких вееров говорили о том, что это
представитель древнейшей флоры, что его предки шумели листвою над головами
игуанадонов и стегозавров.
С большим трудом мне удалось подавить в себе желание немедленно
мчаться в институтский парк и выкапывать бриллиант. Следовало хотя бы
дождаться темноты, полной, настоящей темноты, а не вечерних сумерек,
наступивших сейчас. Кроме того, мой щуп реквизировал Антон, другого у меня
не было, и нужно было чем-то его заменить.
Поразмыслив, я вспомнил, что на стене прихожей висит старый
велосипед. Вероятно, он остался еще от прежних хозяев квартиры, и его
сохранили для придания ей обжитого вида, хотя нынешние обитатели были
всего лишь временными постояльцами. В сумочке для инструментов, которая,
как обычно, располагалась на раме велосипеда под седлом, я нашел ключ для
регулировки натяжения спиц и с его помощью вынул одну из них. Получившийся
щуп был коротковат, но придется довольствоваться им. Авось Виктор
Богданович не закопал свое сокровище очень уж глубоко. Саперную лопатку я
всегда возил с собою в багажнике, таким образом, орудиями кладоискателя я
был теперь обеспечен полностью.
Отправиться в поход за кладом я решил в три часа ночи. До этого
момента оставалось еще много времени, поэтому, я снова присел к столу и
перечитал расшифрованный текст. Одна фраза его была мне не совсем понятна:
"Бриллиант я положил в то, что мама в детстве запрещала тебе трогать, и
закопал..." Очевидно, это какая-то старинная шкатулка или резная
коробочка, в которых хранят семейные драгоценности, сувениры и реликвии.
Константин, конечно, сразу догадался бы, о чем идет речь, но, для меня это
пока было тайной - не существенной и не надолго, думал я. И снова ошибся,
причем моя ошибка едва не привела к самым неприятным последствиям.
Размышляя о том, как могло выглядеть хранилище "Суассона", я рассеяно
рассматривал узор на ковре, прибитом над диваном у противоположной стены.
Очевидно, прежние владельцы квартиры увлекались разнообразными видами
спорта, так как на этом ковре располагались скрещенные рапиры и теннисные
ракетки, а над ними висели старомодные боксерские перчатки из коричневой
кожи.
Постороннему наблюдателю, скажем, какому-нибудь шпиону Организации,
мои действия в тот вечер могли бы показаться, мягко говоря, несколько
странными. Действительно, только что я возился с велосипедом, зачем-то в
поте лица вывинчивая из его переднего колеса спицу, а потом, посидев
несколько минут за письменным столом, вдруг быстро поднялся, вышел в
переднюю и стал вставлять спицу на прежнее место...
Дело в том, что я нашел другой, гораздо лучший щуп, а мое стремление
к порядку, подкрепленное профессиональной привычкой не оставлять лишних
следов своих действий, не позволяло мне просто бросить спицу на стол или в
какой-нибудь угол, отложив восстановление велосипеда на неопределенное
"потом".
Вернувшись в кабинет, я снял с ковра одну из рапир, отвинтил от
клинка рукоятку с чашкой и защитный наконечник, в результате чего получил
отличный щуп.
Я сжег в пепельнице листок с расшифрованным текстом на тот случай,
если бы в мое отсутствие в квартиру пожаловали бы незваные гости, и
тщательно перемешал пепел.
Я проверил свой, вернее Клавин, пистолет, который так и не успел
обменять на бывший у меня прежде, так что если бы меня задержала милиция,
могло возникнуть недоразумение по поводу несовпадения номера имеющегося у
меня оружия с номером в документе на право его ношения.
Я надел бронежилет. Я зачем-то побрился и почистил зубы. Я мерял
комнату шагами из угла в угол, имитируя трубные звуки моего любимого марша
"Бой под Ляоляном". А до трех часов все еще было далеко.
Когда стрелки на моих "командирских" показали три ноль-ноль, я давно
уже сидел за рулем "жигулей", испытывая специфическое напряжение перед
неизвестным, какое дано испытывать, вероятно, лишь искателям кладов и
мореплавателям, отправляющимся на поиски новых островов.

35
Говорит один из нищих: "Братья,
Ночь темна, никто не видит нас,
Много хлеба, серебра и платья
Нам дадут за дорогой алмаз".
Д.Мережковский
Хотя дни стали короче, а институтская администрация по-прежнему
соблюдала режим экономии электроэнергии, и все фонари были погашены, в
парке было светлее, чем в прошлый раз. Сильный ветер разогнал тучи, дождь
прекратился, и свет месяца в последний четверти беспрепятственно проникал
сквозь оголенные ветви.
Я добрался до одиноко растущего на перекрестке асфальтированных
дорожек гинкго, прислонился к его стволу и замер неподвижно, прислушиваясь
и приглядываясь. Плотно посаженные и густые кусты шумели под порывами
сырого холодного ветра, темные институтские корпуса смотрели на меня
квадратами черных окон, где-то далеко постукивал по рельсам поезд.
Следуя указаниям записки, я стал так, чтобы край ствола гинкго
сливался с углом расположенного поблизости здания старого главного
корпуса, ГК, как для краткости обозначил его Виктор Богданович, следуя
издавна принятому в институте сокращению. Отступив по этой линии
приблизительно на метр от дерева, я вонзил свой щуп в мягкую после дождей
землю...
Только на десятой или одиннадцатой попытке я почувствовал, что клинок
рапиры уперся во что-то твердое, расположенное примерно на глубине
шестидесяти-семидесяти сантиметров. Это мог быть всего лишь корень,
какая-нибудь труба или кабель, поэтому, прежде чем приступить к раскопкам,
я попытался прощупать землю вокруг оказавшей сопротивление точки. Рапира
всюду свободно уходила глубже, предмет был совсем небольшим. Я чуть было
не потерял это место, так как не догадался чем-нибудь его отметить. Когда
я снова наткнулся на него, то только чуть-чуть вытащил щуп, потом
поплотнее завернулся в плащ, чтобы не испачкать костюм, лег на землю,
прижался ухом к холодному железу клинка и слегка ударил по его
выступающему концу. Послышался звонкий щелчок, значит, это был не комок
затвердевшей глины, не кусок дерева, а что-то довольно жесткое. Я оставил
щуп в земле и взял лопатку.
То, что предмет находился не очень глубоко, не показалось мне
странным. Виктор Богданович не мог, конечно, копать здесь яму, глубиной в
рост человека, а шестидесяти-семидесяти сантиметров вполне достаточно,
чтобы на шкатулку или коробочку не наткнулась лопата садовника,
разрыхляющего приствольный круг земли, или совок играющего в парке
ребенка. Мне же такая глубина была только на руку, так как упрощала
работу.
Через несколько минут моя саперная лопатка звякнула о какой-то
твердый предмет. Я разгреб землю руками и вытащил его, причем, на ощупь он
показался мне довольно странным. Когда я поднял свою находку к свету, то с
разочарованием увидел, что это небольшой химический флакон с широким
горлышком, заткнутым притертой стеклянной пробкой. В таких "склянках", как
называют их химики, держат обычно жидкие реактивы. На просвет флакон
казался пустым. Я встряхнул его, внутри плеснулась прозрачная жидкость,
что-то звякнуло. Очевидно, пробка прилегала не слишком плотно, и вода
последних проливных дождей проникла в сосуд. В парке, недалеко от места,
где рос гинкго, был расположен корпус химического факультета, и флакон,
несомненно, был оттуда. Местная детвора часто играла - к зависти своих
сверстников, живших подальше, - самыми неожиданными предметами: сгоревшими
радиолампами, старыми конденсаторами, из которых счастливцы разматывали
бесконечные ленты тонкой алюминиевой фольги, или "золота" на детском
жаргоне, замысловатыми деталями физических и химических приборов. Все это
добывалось на "свалке" - в больших мусорных ящиках на задворках института,
настоящем Клондайке для будущих Эдисонов и Королевых. С раздражением,
которое легко понять, я забросил "сокровище" подальше в кусты и снова
принялся зондировать землю клинком рапиры.
Несколько раз я натыкался на обломки кирпичей и полуистлевшие куски
дерева, один раз докопался до мощного корня, но ни шкатулки, ни даже
простой консервной банки, в которой мог бы находиться "Суассон", я не
нашел. Я исследовал землю вокруг старого гинкго не только на линии,
указанной в записке, но и со всех других сторон, - результат был тот же.
Приближалось утро, скоро в парке появятся первые прохожие... Я
постарался уничтожить следы своих раскопок - заровнял лопатой землю,
притоптал ее и, разочарованный, медленно направился к выходу из парка.
Сложив свои инструменты в багажник, я сел за руль и повернул ключ
зажигания.
"Жигули" как будто разделяли мое настроение, и двигатель долго не
хотел заводиться. Наконец, раздался хлопок, глушитель выбросил облачко
серого дыма, и мотор заработал. Через двадцать минут я уже подъезжал к
своему жилищу.
...Хорошо, что в такую рань на улицах было мало машин. Я так круто
развернулся, что таксист, ехавший сзади вынужден был резко затормозить,
его белую "волгу" занесло, и он чуть не вылетел на тротуар. Говоря языком
работников ГАИ, создалась аварийная ситуация. К счастью, пассажиры,
вероятно, очень спешили, а то не миновать бы мне неприятной беседы с
разъяренным водителем и выяснений, кто из нас "козел".
Мотор моей машины успел хорошо прогреться, улицы были свободны, и
обратный путь занял гораздо меньше времени. Мне стоило больших усилий не
сбиться с быстрого шага на бег, пока я шел от ворот парка к месту моих
недавних раскопок. Солнце еще не взошло, но было уже светло, и первые
ранние прохожие появились на дорожках парка.
Треща ветками, я забрался в самую глубину кустарника, росшего у стены
институтского корпуса. Несколько минут я безуспешно шарил в колючих
зарослях, вглядывался в темную их глубину. Наконец, я заметил блеск
стекла. Флакон застрял у самых корней, в развилке толстой ветки. Я вытащил
его, пробка была на месте, и находившаяся во флаконе жидкость не вытекла,
хотя все это время он висел в глубине куста горлышком вниз. Я встряхнул
флакон и снова, как и в первый раз, услыхал, как внутри что-то звякнуло.
Но и теперь, несмотря на то, что уже было совсем светло, как я ни
вглядывался, ничего, кроме наполнявшей флакон почти под самую пробку
прозрачной жидкости, я в нем не видел.
- Что вы тут делаете? - раздался за моей спиной неожиданный вопрос.
Я обернулся. В двух шагах от меня стоял молодой парень среднего
роста, плохо выбритый, одетый в синие джинсы и черную куртку из
искусственной кожи. На его плече висел трехлинейный карабин образца 1944
года с неотъемным игольчатым штыком, который сейчас был повернут в
безопасное положение. Судя по всему, парень был вохровцем [ВОХР -
военизированная охрана], возвращающимся с ночного дежурства в
административном крыле главного корпуса, где располагались бухгалтерия и
кассы института. На лице его был написан живой интерес и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43