— Нет, я не могу сделать это, — пробормотал он. — Только не с тобой. Не когда тебе плохо. Не могу, просто не могу.
Он глухо застонал, отпрянул, встал на колени. Из напряженной плоти вырвался поток беловатой жидкости. Томас низко наклонил голову и замер.
Господи, как ей больно! И кровь идет… Но она не обращала ни на что внимания. Случилось самое ужасное: он покинул ее. Отверг. Она буквально взвыла: не от боли, которая почти утихла, нет, она надрывалась от ярости, от злости на мужчину, причинившего эту боль и бросившего ее! А ведь совсем недавно Мегги была вне себя от волнения, предвкушая чудесную ночь любви! Что же он за человек такой?!
Томас, не поднимая головы, тяжело дышал. И не двигался. Значит, не захотел оставаться с ней. Л теперь она истекает кровью.
Ей следовало бы все узнать подробнее насчет крови и всего такого, прежде чем позволить ему расстегнуть все эти миленькие пуговички на костюме! Но нет, она, идиотка, доверилась мужу, и теперь он с умирающим видом стоит на коленях, между ее раздвинутых ног. Можно подумать, некий новый вид катаклизма настиг Томаса и истерзал всего, до самых подошв его злосчастных ног.
В этот момент он поднял голову, и она увидела, что его губы плотно сжаты, глаза словно затянуты пленкой, а все тело сотрясается. Капли беловатой жидкости забрызгали все вокруг: самого Томаса, простыни, ее живот. В нем совершился некий переворот, смысла которого она не понимала, да и не хотела понимать. Одно Мегги знала наверняка: он лжец и, очевидно, почти ничего не знает о том, что полагается делать с женой в постели.
Нет, пожалуй, ей ужасно больно. С ней поступили более чем жестоко, и единственное ее желание — вышвырнуть Томаса из окна. И что он имел в виду, когда кричал, что не может этого сделать? Что именно? Оставаться в ней? О чем он говорил?
Ах, не все ли равно?
Но тут он перестал вздрагивать и трястись и зачем-то навис над ней. Дыхание становилось не таким тяжелым, но глаза оставались закрытыми. И он по-прежнему молчал. Молчал и не шевелился.
И тогда Мегги сказала громко, прямо ему в лицо:
— Ты не должен был этого делать. Так не правильно и нечестно. Сначала едва не убил, а потом просто оставил, как ненужную тряпку! И за это я тебя убью!
Глава 15
Томас никак не мог сосредоточиться. Собраться с мыслями. Он сумел отстраниться от нее, заставить свое тело повиноваться и ненавидел себя за это.
Но тут Мегги вдруг подскочила и впилась зубами в его плечо, очевидно, надеясь, что высосет всю кровь.
Это мигом привело его в себя и вернуло к тоскливой действительности. Ему кое-как удалось выпрямиться.
— Господи, — пробормотал он, недоверчиво моргнув, — ты укусила меня.
— Да, потому что ты причинил мне боль.
— Так всегда бывает.
Она действительно укусила его. Он вышел из нее, но не по собственной вине. Просто так получилось. Дьявол, на какой-то момент ему стали безразличны и ее чувства, и этот чертов Джереми. Он всего лишь хотел наказать ее за все, что она с ним сделала.
Поэтому Томас снова набросился на нее и с силой вонзился в истерзанное лоно.
— Не смей, ты, ублюдок! — взвизгнула Мегги. — Поимей только наглость опять мучить меня!
Она внезапно содрогнулась.
Он почувствовал, как сжались ее потаенные мышцы, проник еще глубже, и само это ощущение сводило его с ума. Но на этот раз ярость угасла. Желание наказать, отомстить за то, что она сделала и чего не сделала, уступило место его собственной потребности, безумному исступлению, куда более могущественному, чем все остальные эмоции. Он снова проник в нее, боясь, что сердце вот-вот вырвется из груди.
— Я не хочу этого. Проклятие, я сейчас умру!
— Только не ты, мерзкий олух! Слезь с меня немедленно, провалиться бы тебе!
Но Томас рухнул на нее, придавив всем весом, и осыпал поцелуями. Один резкий рывок следовал за другим. Он пыхтел, отдувался, делая выпад за выпадом, едва не плача, потому что пребывал в чем-то вроде нирваны: ничего, кроме глубочайшего удовлетворения и всеобъемлющего желания поскорее уснуть и забыть все, что сделал с ней. Пропади все пропадом, и он и она. Но по крайней мере теперь никто не отнимет у него Мегги. К черту ее благородство! Он был груб. с ней. И сожалел, что сделал ей больно, но со временем ей придется усвоить, что она не имеет права судить его поступки. Что бы он ни сотворил, ее мнение ничего не значит.
Он вспомнил о роковой, изменившей всю его жизнь беседе между отцом и дочерью, которую подслушал в саду дома викария часа три спустя после того, как Мегги стала его женой. Женой, которую он хотел затащить за живую изгородь и целовать до умопомрачения. Но этому простому желанию не суждено было сбыться. Томас увидел ее отца и шагнул вперед, чтобы спросить, не встретил ли тот Мегги, но внезапно услышал ее хриплый, прерывистый голос.
— Я и вправду не хотела, чтобы он говорил со мной, папа. Но Джереми посчитал, что раз я вышла за Томаса, теперь он может обелить себя в моих глазах, поскольку я больше не люблю его, а он не желает выглядеть передо мной идиотом. Папа, Джереми — порядочный человек. Мне не следовало бы верить его дурацкому розыгрышу. Он сделал это ради того, чтобы убить мою любовь к себе, о Боже… так благородно… а я смеялась над ним, презирала…
Отец прижал ее к себе и прошептал:
— Ничего, дорогая, все пройдет. У тебя прекрасный муж, и когда-нибудь ты полюбишь его. Обязательно полюбишь.
Но Мегги рыдала на отцовском плече, а жизнь Томаса Малкома, супружеская жизнь с любимой женой, как он себе се представлял, рассыпалась в прах и лежала в осколках у его ног.
Свеча почти догорела, когда Томас откатился от жены и лег на спину. Мегги немедленно вскочила, готовая разорвать его на куски, но едва успела стиснуть кулак и размахнуться, как услышала храп.
Мегги не верила ушам. Просто поверить не могла. Ей хотелось прикончить его за все, что он сделал, пусть черти заберут его в ад и терзают там миллион лет!
Она презрительно глянула на мужа, взмахнула кулаком перед его носом и прошептала:
— Ад проклятый!
Потом, едва двигаясь, сползла с кровати и даже сумела выпрямиться. Каждая частичка тела ныла, но эта боль была сущим пустяком по сравнению с той, что гнездилась внутри, когда он разрывал ее, вталкивался и вонзался… нет, она по-прежнему всеми силами души желает убить его. Какая она липкая, мокрая, а ноги почему-то трясутся и коленки подгибаются.
Она доверилась ему.
Большей идиотки не сыскать во всем свете.
Неужели все, что с ней произошло, — вещь вполне обычная? Сначала мужчина выходит из тела женщины, а во второй раз — нет? Может, это нечто вроде странного ритуала? Неужели и отец так поступает с Мэри Роуз?
У Мегги все сжалось при одной лишь этой мысли. А Джереми? Он так же обошелся со своей драгоценной Шарлоттой в их первую брачную ночь? Мегги сходила с ума от ревности, представляя, как Джереми целует не ее, а Шарлотту, но если это ведет к такому же безмерному унижению, значит, ее ревность смехотворна.
Мегги подошла к столику, на котором стоял тазик с чистой водой, и, как могла, вымылась, морщась от боли. Вода в тазике покраснела от крови. Это он сделал в первый раз, когда покинул ее.
Потом она направилась прямо к столу, где еще стояли остатки ужина, и схватила бутылку с шампанским. Слава Богу, в ней что-то оставалось.
Мегги прикончила все. Теплое или нет, пузырьки или нет, содержимое бутылки мгновенно исчезло. Она не отрывалась, пока не допила до конца. А потом долго стояла, глядя на Ла-Манш, на широкую полосу лунного света, превращавшую воду в жидкое серебро. Серебро, ха! Она стоит здесь, восхищаясь красотами природы, когда человек, ставший ее мужем, храпит голый на постели, проклятой постели, где причинил жене столько боли. Ни один муж не должен делать такого со своей женой! Она ни за что не поверит, что Джереми сотворил нечто подобное с Шарлоттой и что так себя ведут все мужчины. Да, но если не все мужчины таковы, почему Томас так унизил ее? Потому что не любил и не заботился о ее чувствах? Но все это не имеет никакого смысла! Он смеялся вместе с ней, спас жизнь Рори и сделал предложение, ведь никто же его не заставлял?!
Она все смотрела на луну, сиявшую над водой. И думала, что же теперь делать.
Потом снова наклонила бутылку, но чертова штука оказалась пуста. Интересно, что подумает хозяин гостиницы, если она закажет еще одну? Впрочем, какая разница?
Она натянула халат Томаса, брошенный в изножье кровати, старый, темно-красный бархатный халат с почти протершимися локтями, туго подпоясалась, как была, босая, вышла из комнаты и спустилась вниз. В общем зале оставалась только миссис Миггс. Ее волосы выбились из тугого узла на затылке, фартук покрылся пятнами, но она что-то напевала, вытирая деревянные столешницы мокрой тряпкой.
— Добрый вечер, миссис Миггс.
— О Господи, — растерянно ахнула женщина, прижимая к груди тряпку. — Леди Ланкастер? Небо, но уже почти полночь. Что-то случилось?
— Не принесете еще бутылку шампанского?
Миссис Миггс от удивления едва не уронила тряпку, но, хорошенько присмотревшись к растрепанной, босой, очень бледной девушке в мужском халате, подол которого волочился по полу, медленно проговорила:
— Уже очень поздно, миледи. Я не вижу вашего мужа. Вы, очевидно, одна? Слава Богу, что я несколько минут назад отослала всех мужчин спать.
— Я тоже рада. И не пришла бы сюда, будь здесь кто-то, кроме вас. Все мужчины отвратительны. Можно мне еще бутылку шампанского?
— Но почему?
Мегги уставилась в пол и без колебаний объяснила:
— Сегодня моя первая брачная ночь, и мне как-то не по себе. После того как я осушила первую бутылку, мне пришло в голову: а не стоит ли огреть мужа по голове этой самой бутылкой? Я уже взялась за горлышко, взвесила в руке свое оружие, но решила, вместо того чтобы прикончить его на месте, выпить еще немного. Чтобы хорошенько все обдумать на досуге. Что вы об этом думаете?
— А что об этом думает ваш муж?
— Грубиян спит посреди постели и громко храпит.
— Сейчас принесу шампанское.
Мегги не сознавала, что немного покачивается, но миссис Миггс, вернувшись с ледяной бутылкой, сразу все поняла. Молодая леди потрясена до глубины души, а ее муж, очевидно, повел себя не лучшим образом. Она чересчур бледна, и это тревожный признак.
— Садитесь вот на эту скамью, — велела миссис Миггс, — просто плюхайтесь и все, а я открою бутылку.
Она умело вынула пробку и поставила на стол два бокала.
— Пойдем поговорим о вашем замужестве. Может, выпьем за него?
Мегги что-то проворчала в ответ, но поспешно взяла протянутый бокал.
— Я не хочу пить за мое замужество. Нечему тут радоваться. И пожалуйста, не называйте меня миледи. Меня зовут Мегги, и это моя брачная ночь. Ужасно. Просто ужасно. Я ничего подобного не ожидала. Он застал меня врасплох.
Миссис Миггс, сильно располневшая в талии после рождения пятерых детей и по причине собственной великолепной стряпни, мудро заметила:
— Брачная ночь иногда превращается в тяжелое испытание для женщины.
— Первый раз он, можно сказать, оттолкнул меня, а во второй… о Господи, прошла всего минута, не больше, — превратился в животное. Я ничего подобного не ожидала. Только поцелуи оказались приятными. Но это долго не продолжалось. До свадьбы он тоже целовал меня, и мне это нравилось. Правда, он то и дело пытался проникнуть языком мне в рот. Это было странно, но я посчитала, что привыкну.
— Да, поцелуи — это очень мило. И насчет языка тоже все в порядке.
— Да, но остальное… я надеялась… я так ему верила, и что случилось? Ах, лучше вам не знать, миссис Миггс.
Мегги легонько притронулась краем бокала к бокалу миссис Миггс.
— За эту бутылку и за колдовской час, который наступит уже через четыре минуты.
— Верно, верно, — поддержала миссис Миггс.
Хмуро рассматривая пузырьки в бокале, Мегги продолжала:
— Неужели все мужчины похожи на этого олуха, храпящего там, наверху, так, что потолок трясется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48