Я немедленно финансировал новую экспедицию. За три года был потерян всего один корабль. Теперь у меня их три, и к тому же в Генуе остались люди, которым я полностью доверяю. Они присматривают за делами компании.
— А что сказал граф Клер насчет утонувшего судна?
— Купил мне ящик бренди и сказал, что, если следующие полгода он хоть раз увидит меня за бутылкой, снова ударит в живот.
Мегги рассмеялась, хотя мозги, казалось, вот-вот вывалятся наружу.
— И ты ждал полгода?
— Мало того, ящик до сих пор полон. С тех пор я в рот не беру бренди.
— О Томас, какая изумительная история! Как она понравится нашим детям! А ты приплыл в Англию на одном из своих судов?
— Да, мы решили, что неплохо бы отправить кое-какие товары в Вест-Индию. Сейчас его снаряжают и закупают груз.
— А как называется это судно?
— «Надежда».
— Хоть бы поскорее увидеть ее. Сколько еще она пробудет здесь?
— В Портсмуте. Неделю.
— Я так горжусь тобой.
Томас невольно покраснел.
— Вот увидишь, все будет хорошо. О дорогой, поскорее разыщи того, кто меня ударил.
— Да, — кивнул он, подавая ей стакан воды, в которую капнул немного настойки опия. — Обязательно.
Глава 25
— Почему Уильям приехал?
— Я его пригласил, — пояснил Томас. — Он услышал, что я женился, и хотел познакомиться с тобой.
— Интересно, зачем? Чтобы меня совратить?
— Мегги…
— Он гнусный развратник, Томас.
— Он молод, Мегги. Очень молод.
— Мы с тобой тоже не старики, но я знаю, что никому из нас не пришло бы в голову совершить столь бесчестный поступок. Подумай только, он свалил на тебя вину за обольщение Мелиссы Уинтерс и, скорее всего, ожидал, что ты покорно подставишь голову под ярмо позора! Боюсь, мне будет трудно относиться к нему, как к родственнику.
Томас ошеломленно моргнул и спросил:
— Ты действительно веришь в мое благородство?
— Конечно! Иначе я не вышла бы за тебя. Неужели ты мог бы позволить кому-то другому расхлебывать то, что сотворил?
— Наверное, нет, — тихо ответил Томас. — По крайней мере я так не думаю…
— Он не знает, что мне все известно? О том, что он сделал с тобой и Мелиссой?
Он покачал головой.
— Кто меня ударил?
— Не знаю, — вздохнул Томас. — Все домашние утверждают, что спали, пока не началась гроза, и проснулись, только когда загремел гром и полил дождь. Представляешь, даже град был. Сломал две оконные рамы. Никто не слышал ничего подозрительного. А что ты еще ожидала, Мегги?
— Почему кто-то желает мне зла?
Ну вот, она и сказала это, прямо и ясно.
Тяжелые, пугающие слова оледенили воздух.
Томас встал и принялся бродить по комнате, изредка поглядывая на жену: белые одеяла натянуты до пояса, очаровательные белые кружева ночной рубашки обрамляют плечи, белая повязка на голове. И все это среди белоснежных стен.
— Ты выглядишь девственницей, которая чересчур рьяно отбивалась.
Мегги не сразу поняла его, а когда поняла, расхохоталась, благоразумно придерживая виски.
— Сплошь девственно-белое? Но Господу известно, что моя невинность уже потеряна. Томас…
Она осеклась. Но он точно знал, о чем она думает. Хочет, чтобы он поцеловал ее, возможно, лег рядом, мгновенно обезумел и…
Его затрясло.
— Не смотри на меня так, Мегги! Не хочу причинить тебе боль.
— Ты говоришь о моей голове?
— Да.
Плоть его мучительно восстала, но он мужественно улыбался.
— Именно о голове.
Казалось, что в последнее время стоило ему подумать о ней, и желание разгоралось с новой силой. Ужасно выводит из себя, особенно сейчас. Но к неукротимому вожделению, загоравшемуся, едва он произносил ее имя, смотрел на эти разноцветные пряди волос, неизменно примешивалось сознание того, что кто-то прокрался в Белую комнату и ударил ее по голове.
И он понятия не имел, кто бы это мог быть.
— Знаешь, Мегги, — начал он, всеми силами души желая, чтобы это была правда, чтобы все оказалось именно так, — это мог быть кто-то чужой. Вероятно, мой враг, который жаждет мести, который жил здесь, знает Пендрагон и умеет войти и выйти незаметно.
— И кто же это мог быть?
— Я думал об этом, но в голову ничего не приходит. В каждом старом замке есть свои тайны, призраки и тени, спрятанные от людского глаза, но… — Он пожал плечами, и глаза свирепо вспыхнули. — Больше я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то, клянусь.
— Если бы ты спал со мной, Томас, возможно, пострадал бы вместо меня. Что, если тот, кто сделал это, считал, будто мы спим вместе? А вдруг он охотился за тобой? О Господи, Томас, я боюсь за тебя. Ладно, вот что я решила. Ты будешь спать у себя, а я стану закрывать дверь между нашими спальнями. Таким образом, до тебя никто не доберется.
Томас едва не задохнулся от счастья, но постарался сохранить деловитый тон:
— Мегги, этот человек ударил тебя, а не меня и проник в твою спальню, а не в мою. Видимо, знал, что ты одна. Нет, Мегги, мы будем спать вместе, но следить, чтобы все двери были заперты. — Он склонил голову набок и, судорожно сглотнув, добавил:
— Собственно говоря, я подумываю отныне лежать на тебе, чтобы защитить своим телом.
— О Господи…
Он снова сглотнул, откашлялся и промямлил:
— Прости и забудь, что я сказал. Теперь не время. Какая жалость!
— Может, — предположила Мегги, обхватив руками колени и не в силах изгнать из воображения соблазнительные картины, — здесь есть потайные ходы, как во всяких старинных домах? Как по-твоему? Ты ни одного не знаешь?
Томас рассеянно взъерошил волосы, и Мегги на какой-то момент могла бы поклясться, что у него сделалось испуганное лицо.
— Нет-нет, — заверил он наконец. — Правда, такие слухи были, и дядя иногда упоминал о потайных ходах, но сам я никогда ничего подобного не видел.
— Твоя матушка не слишком мной очарована. Ты получил мое приданое, и, возможно, она считает, что теперь во мне нет надобности. А кроме того, не забывай об Уильяме. Вдруг он обнаружил, что я все знаю о Мелиссе?
— Моя мать чудаковата, это верно, но, насколько мне известно, она не потрудилась прикончить своего мужа, хотя ненавидела его всеми фибрами души. Что же до Уильяма… ему в высшей степени наплевать, даже если весь Корк-Харбор и Кинсейл узнают о его похождениях. Ему совершенно все равно, знаешь ты или нет.
— Я хочу встать, Томас, — со вздохом призналась Мегги. — Ужасно все надоело. А голова почти не болит. Мало того, кто-нибудь может просто приоткрыть дверь спальни, шагнуть через порог и пристрелить меня. Я совершенно беспомощна здесь, среди девственной белизны.
Он едва не лишился чувств. Боже. Как он хочет ее, прямо сейчас. И как трудно уйти. Все, что ему нужно, — вонзаться в нее глубже и глубже, возвещать о своем наслаждении всему миру, вопя в потолок старого, неухоженного замка, и наполнять ее своим семенем. И лежать на ней, чтобы защищать своим телом.
Он совсем раскис. А она… ей все нипочем. Поразительно.
— Никто не войдет сюда и не станет стрелять, — возразил он и, сам не зная, как это случилось, выпалил:
— Клянусь Богом, ты такая соблазнительная, просто съесть хочется!
А вот это уже интересно!
Она ответила улыбкой, которую посчитала весьма теплой, и обещавшей все виды чувственных радостей.
Он и пальцем не шевельнул. Благослови его небо, до чего же благороден. Но, по правде говоря, ей сильно не по себе. Она до смерти напугана, но не собирается это показать.
— Я встаю, — объявила Мегги.
Он, похоже, хотел запротестовать, но покачал головой. Себе, не ей.
— Я пришлю тебе Элви.
Ушел? Значит, угрызения совести прогнали его. Мегги была уверена в этом. Не хотел случайно причинить ей боль. Да, Томас желал ее, и Мегги, хорошо зная теперь силу желания, мечтала, чтобы муж вернулся. Мог бы на время и позабыть о ее головной боли.
Она, улыбаясь, свесила ноги с кровати. Она совершенно уверена, что его глаза затуманились, хотя он не отрывал взгляда от ее лица. Интересно, она первая из всего младшего поколения познала плотскую любовь?
Мегги нахмурилась. Совсем забыла, что все ее чертовы кузены — мальчишки и такие же повесы, как их отцы. Даже ее собственные братья, Макс и Лео, похоже, уже многое знают. Она видела, как Макс что-то втолковывал Лео с идиотской, словно приклеенной улыбкой, значения которой она в то время не понимала. Зато сейчас ей все ясно. У нее самой временами появляется такая же дурацкая улыбка: пару раз Мегги подмечала в зеркале нечто подобное.
Да, все эти тонкости супружества хороши, ничего не скажешь, и теперь, когда все идет как надо и станет, вероятно, еще лучше, кому-то понадобилось треснуть ее по голове. Томас верно сказал: старый дом всегда скрывает какие-то тайны. Секреты, тени и призраки. И от нее зависит обнаружить, не вышли ли хотя бы некоторые из укрытия и почему так невзлюбили графиню, спящую в Белой комнате.
Мегги принялась мерить шагами пол. Белоснежная рубашка словно растворилась в общей белизне, и единственное, что отличало Мегги от мебели, — мелькающие из-под подола щиколотки.
Его мать. Она вполне может быть хранителем тайн Пендрагона.
Мэдлин, которая терпеть ее не может и даже не дает себя труда это скрыть. Мэдлин, которая пишет дневники на английском и французском. Почему бы не полезть в логово зверя?
Может, она безумна?
Нет, нужно успокоиться. Она становится истеричкой вроде Мод Фриберри, чьи вопли разносились по Гленклоуз-он-Роуэн каждую третью ночь, когда ее супруг вваливался домой мертвецки пьяный.
Даже если Мэдлин и не безумна, то уж точно человек весьма неприятный и, возможно… всего лишь возможно…
— Почему тетя Либби живет здесь, в Пендрагоне? — спросила Мегги в белую пустоту, срывая с себя девственно-белую рубашку.
Два часа спустя, после очень непродолжительной прогулки по спине Барнакла, сопровождаемой неизменными охами, вздохами и жалобами, Мегги отыскала Мэдлин в спальне, где та увлеченно строчила в дневнике. Оставалось только гадать, в каком настроении сегодня свекровь: английском или французском.
— Миледи, — окликнула Мегги с порога и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату, разительно отличавшуюся от всего остального замка. Это помещение напоминало типичный лондонский салон: большое, просторное, меблированное в египетском стиле, вышедшем из моды, но, несомненно, оригинальном и хорошего вкуса: диваны с ножками в виде лап сфинкса и подлокотниками в форме птичьих когтей. Мэдлин сидела за прелестным антикварным бюро, расположенным так, чтобы солнечный свет, проходящий из чисто вымытых окон, падал слева.
Мэдлин, задумчиво грызшая кончик пера, подняла голову:
— А, это вы? Ну входите, раз уж пришли, нечего мяться на пороге. И на больную вы не похожи. Томас сказал, что кто-то ударил вас по голове, но что-то непохоже. Надо сказать, настоящая леди в подобном случае лежала бы в постели, бледная как смерть.
— Простите. Знай я, что вы потребуете доказательств, не сняла бы повязку.
— А язычок у вас отточенный, даже слишком. Какая жалость! Кстати, миссис Блэк сообщила мне, что вы наняли несколько женщин из Кинсейла для чистки и уборки. Что все это значит?
— Я бы сама сказала вам, мэм, но кто-то действительно ударил меня по голове прошлой ночью, и мне было не слишком хорошо. Я просто забыла.
— А мне кажется, что вы из тех девиц, которым необходимо постоянно находиться в центре внимания, а если они не получают того внимания, которого, по их мнению, заслуживают, не стесняются разыграть целое представление.
Мегги приняла подобающую случаю театральную позу.
— Ах, почему я раньше об этом не подумала?!
— Может, вам иногда и удается позабавить моего сына, мисс, но мне, поверьте, ничуть не смешно.
— Собственно говоря, я миссис. И к тому же графиня. А если хорошенько вдуматься, то и миледи. Более того, во всех официальных случаях мне полагается идти впереди вас и садиться на хозяйское место. Что вы об этом думаете?
— Я вообще об этом не думаю.
Мегги вздохнула и, не спуская глаз со свекрови, медленно начала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— А что сказал граф Клер насчет утонувшего судна?
— Купил мне ящик бренди и сказал, что, если следующие полгода он хоть раз увидит меня за бутылкой, снова ударит в живот.
Мегги рассмеялась, хотя мозги, казалось, вот-вот вывалятся наружу.
— И ты ждал полгода?
— Мало того, ящик до сих пор полон. С тех пор я в рот не беру бренди.
— О Томас, какая изумительная история! Как она понравится нашим детям! А ты приплыл в Англию на одном из своих судов?
— Да, мы решили, что неплохо бы отправить кое-какие товары в Вест-Индию. Сейчас его снаряжают и закупают груз.
— А как называется это судно?
— «Надежда».
— Хоть бы поскорее увидеть ее. Сколько еще она пробудет здесь?
— В Портсмуте. Неделю.
— Я так горжусь тобой.
Томас невольно покраснел.
— Вот увидишь, все будет хорошо. О дорогой, поскорее разыщи того, кто меня ударил.
— Да, — кивнул он, подавая ей стакан воды, в которую капнул немного настойки опия. — Обязательно.
Глава 25
— Почему Уильям приехал?
— Я его пригласил, — пояснил Томас. — Он услышал, что я женился, и хотел познакомиться с тобой.
— Интересно, зачем? Чтобы меня совратить?
— Мегги…
— Он гнусный развратник, Томас.
— Он молод, Мегги. Очень молод.
— Мы с тобой тоже не старики, но я знаю, что никому из нас не пришло бы в голову совершить столь бесчестный поступок. Подумай только, он свалил на тебя вину за обольщение Мелиссы Уинтерс и, скорее всего, ожидал, что ты покорно подставишь голову под ярмо позора! Боюсь, мне будет трудно относиться к нему, как к родственнику.
Томас ошеломленно моргнул и спросил:
— Ты действительно веришь в мое благородство?
— Конечно! Иначе я не вышла бы за тебя. Неужели ты мог бы позволить кому-то другому расхлебывать то, что сотворил?
— Наверное, нет, — тихо ответил Томас. — По крайней мере я так не думаю…
— Он не знает, что мне все известно? О том, что он сделал с тобой и Мелиссой?
Он покачал головой.
— Кто меня ударил?
— Не знаю, — вздохнул Томас. — Все домашние утверждают, что спали, пока не началась гроза, и проснулись, только когда загремел гром и полил дождь. Представляешь, даже град был. Сломал две оконные рамы. Никто не слышал ничего подозрительного. А что ты еще ожидала, Мегги?
— Почему кто-то желает мне зла?
Ну вот, она и сказала это, прямо и ясно.
Тяжелые, пугающие слова оледенили воздух.
Томас встал и принялся бродить по комнате, изредка поглядывая на жену: белые одеяла натянуты до пояса, очаровательные белые кружева ночной рубашки обрамляют плечи, белая повязка на голове. И все это среди белоснежных стен.
— Ты выглядишь девственницей, которая чересчур рьяно отбивалась.
Мегги не сразу поняла его, а когда поняла, расхохоталась, благоразумно придерживая виски.
— Сплошь девственно-белое? Но Господу известно, что моя невинность уже потеряна. Томас…
Она осеклась. Но он точно знал, о чем она думает. Хочет, чтобы он поцеловал ее, возможно, лег рядом, мгновенно обезумел и…
Его затрясло.
— Не смотри на меня так, Мегги! Не хочу причинить тебе боль.
— Ты говоришь о моей голове?
— Да.
Плоть его мучительно восстала, но он мужественно улыбался.
— Именно о голове.
Казалось, что в последнее время стоило ему подумать о ней, и желание разгоралось с новой силой. Ужасно выводит из себя, особенно сейчас. Но к неукротимому вожделению, загоравшемуся, едва он произносил ее имя, смотрел на эти разноцветные пряди волос, неизменно примешивалось сознание того, что кто-то прокрался в Белую комнату и ударил ее по голове.
И он понятия не имел, кто бы это мог быть.
— Знаешь, Мегги, — начал он, всеми силами души желая, чтобы это была правда, чтобы все оказалось именно так, — это мог быть кто-то чужой. Вероятно, мой враг, который жаждет мести, который жил здесь, знает Пендрагон и умеет войти и выйти незаметно.
— И кто же это мог быть?
— Я думал об этом, но в голову ничего не приходит. В каждом старом замке есть свои тайны, призраки и тени, спрятанные от людского глаза, но… — Он пожал плечами, и глаза свирепо вспыхнули. — Больше я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то, клянусь.
— Если бы ты спал со мной, Томас, возможно, пострадал бы вместо меня. Что, если тот, кто сделал это, считал, будто мы спим вместе? А вдруг он охотился за тобой? О Господи, Томас, я боюсь за тебя. Ладно, вот что я решила. Ты будешь спать у себя, а я стану закрывать дверь между нашими спальнями. Таким образом, до тебя никто не доберется.
Томас едва не задохнулся от счастья, но постарался сохранить деловитый тон:
— Мегги, этот человек ударил тебя, а не меня и проник в твою спальню, а не в мою. Видимо, знал, что ты одна. Нет, Мегги, мы будем спать вместе, но следить, чтобы все двери были заперты. — Он склонил голову набок и, судорожно сглотнув, добавил:
— Собственно говоря, я подумываю отныне лежать на тебе, чтобы защитить своим телом.
— О Господи…
Он снова сглотнул, откашлялся и промямлил:
— Прости и забудь, что я сказал. Теперь не время. Какая жалость!
— Может, — предположила Мегги, обхватив руками колени и не в силах изгнать из воображения соблазнительные картины, — здесь есть потайные ходы, как во всяких старинных домах? Как по-твоему? Ты ни одного не знаешь?
Томас рассеянно взъерошил волосы, и Мегги на какой-то момент могла бы поклясться, что у него сделалось испуганное лицо.
— Нет-нет, — заверил он наконец. — Правда, такие слухи были, и дядя иногда упоминал о потайных ходах, но сам я никогда ничего подобного не видел.
— Твоя матушка не слишком мной очарована. Ты получил мое приданое, и, возможно, она считает, что теперь во мне нет надобности. А кроме того, не забывай об Уильяме. Вдруг он обнаружил, что я все знаю о Мелиссе?
— Моя мать чудаковата, это верно, но, насколько мне известно, она не потрудилась прикончить своего мужа, хотя ненавидела его всеми фибрами души. Что же до Уильяма… ему в высшей степени наплевать, даже если весь Корк-Харбор и Кинсейл узнают о его похождениях. Ему совершенно все равно, знаешь ты или нет.
— Я хочу встать, Томас, — со вздохом призналась Мегги. — Ужасно все надоело. А голова почти не болит. Мало того, кто-нибудь может просто приоткрыть дверь спальни, шагнуть через порог и пристрелить меня. Я совершенно беспомощна здесь, среди девственной белизны.
Он едва не лишился чувств. Боже. Как он хочет ее, прямо сейчас. И как трудно уйти. Все, что ему нужно, — вонзаться в нее глубже и глубже, возвещать о своем наслаждении всему миру, вопя в потолок старого, неухоженного замка, и наполнять ее своим семенем. И лежать на ней, чтобы защищать своим телом.
Он совсем раскис. А она… ей все нипочем. Поразительно.
— Никто не войдет сюда и не станет стрелять, — возразил он и, сам не зная, как это случилось, выпалил:
— Клянусь Богом, ты такая соблазнительная, просто съесть хочется!
А вот это уже интересно!
Она ответила улыбкой, которую посчитала весьма теплой, и обещавшей все виды чувственных радостей.
Он и пальцем не шевельнул. Благослови его небо, до чего же благороден. Но, по правде говоря, ей сильно не по себе. Она до смерти напугана, но не собирается это показать.
— Я встаю, — объявила Мегги.
Он, похоже, хотел запротестовать, но покачал головой. Себе, не ей.
— Я пришлю тебе Элви.
Ушел? Значит, угрызения совести прогнали его. Мегги была уверена в этом. Не хотел случайно причинить ей боль. Да, Томас желал ее, и Мегги, хорошо зная теперь силу желания, мечтала, чтобы муж вернулся. Мог бы на время и позабыть о ее головной боли.
Она, улыбаясь, свесила ноги с кровати. Она совершенно уверена, что его глаза затуманились, хотя он не отрывал взгляда от ее лица. Интересно, она первая из всего младшего поколения познала плотскую любовь?
Мегги нахмурилась. Совсем забыла, что все ее чертовы кузены — мальчишки и такие же повесы, как их отцы. Даже ее собственные братья, Макс и Лео, похоже, уже многое знают. Она видела, как Макс что-то втолковывал Лео с идиотской, словно приклеенной улыбкой, значения которой она в то время не понимала. Зато сейчас ей все ясно. У нее самой временами появляется такая же дурацкая улыбка: пару раз Мегги подмечала в зеркале нечто подобное.
Да, все эти тонкости супружества хороши, ничего не скажешь, и теперь, когда все идет как надо и станет, вероятно, еще лучше, кому-то понадобилось треснуть ее по голове. Томас верно сказал: старый дом всегда скрывает какие-то тайны. Секреты, тени и призраки. И от нее зависит обнаружить, не вышли ли хотя бы некоторые из укрытия и почему так невзлюбили графиню, спящую в Белой комнате.
Мегги принялась мерить шагами пол. Белоснежная рубашка словно растворилась в общей белизне, и единственное, что отличало Мегги от мебели, — мелькающие из-под подола щиколотки.
Его мать. Она вполне может быть хранителем тайн Пендрагона.
Мэдлин, которая терпеть ее не может и даже не дает себя труда это скрыть. Мэдлин, которая пишет дневники на английском и французском. Почему бы не полезть в логово зверя?
Может, она безумна?
Нет, нужно успокоиться. Она становится истеричкой вроде Мод Фриберри, чьи вопли разносились по Гленклоуз-он-Роуэн каждую третью ночь, когда ее супруг вваливался домой мертвецки пьяный.
Даже если Мэдлин и не безумна, то уж точно человек весьма неприятный и, возможно… всего лишь возможно…
— Почему тетя Либби живет здесь, в Пендрагоне? — спросила Мегги в белую пустоту, срывая с себя девственно-белую рубашку.
Два часа спустя, после очень непродолжительной прогулки по спине Барнакла, сопровождаемой неизменными охами, вздохами и жалобами, Мегги отыскала Мэдлин в спальне, где та увлеченно строчила в дневнике. Оставалось только гадать, в каком настроении сегодня свекровь: английском или французском.
— Миледи, — окликнула Мегги с порога и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату, разительно отличавшуюся от всего остального замка. Это помещение напоминало типичный лондонский салон: большое, просторное, меблированное в египетском стиле, вышедшем из моды, но, несомненно, оригинальном и хорошего вкуса: диваны с ножками в виде лап сфинкса и подлокотниками в форме птичьих когтей. Мэдлин сидела за прелестным антикварным бюро, расположенным так, чтобы солнечный свет, проходящий из чисто вымытых окон, падал слева.
Мэдлин, задумчиво грызшая кончик пера, подняла голову:
— А, это вы? Ну входите, раз уж пришли, нечего мяться на пороге. И на больную вы не похожи. Томас сказал, что кто-то ударил вас по голове, но что-то непохоже. Надо сказать, настоящая леди в подобном случае лежала бы в постели, бледная как смерть.
— Простите. Знай я, что вы потребуете доказательств, не сняла бы повязку.
— А язычок у вас отточенный, даже слишком. Какая жалость! Кстати, миссис Блэк сообщила мне, что вы наняли несколько женщин из Кинсейла для чистки и уборки. Что все это значит?
— Я бы сама сказала вам, мэм, но кто-то действительно ударил меня по голове прошлой ночью, и мне было не слишком хорошо. Я просто забыла.
— А мне кажется, что вы из тех девиц, которым необходимо постоянно находиться в центре внимания, а если они не получают того внимания, которого, по их мнению, заслуживают, не стесняются разыграть целое представление.
Мегги приняла подобающую случаю театральную позу.
— Ах, почему я раньше об этом не подумала?!
— Может, вам иногда и удается позабавить моего сына, мисс, но мне, поверьте, ничуть не смешно.
— Собственно говоря, я миссис. И к тому же графиня. А если хорошенько вдуматься, то и миледи. Более того, во всех официальных случаях мне полагается идти впереди вас и садиться на хозяйское место. Что вы об этом думаете?
— Я вообще об этом не думаю.
Мегги вздохнула и, не спуская глаз со свекрови, медленно начала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48