— Ты простишь меня?
— Я… ты сделал мне больно.
— Знаю и стыжусь этого.
— И ранил не только тело, но и… душу.
Камал осторожно вынул из ее пальцев кроличью кость, отбросил в кусты и придвинулся ближе к Арабелле. Она не отодвинулась, и он, глубоко вздохнув, уставился в невысокое пламя. Землю окутала темнота, и лишь звезды переливались в сине-черном небе.
— Однажды в детстве, — сказал он наконец, — я видел, как отец насиловал захваченную в набеге женщину. В тот момент он словно превратился в похотливого зверя. Остальные мужчины смеялись и подбадривали его, поскольку пленница была испанкой, неверной, и, следовательно, вообще не считалась человеком. Только Хамил покачал головой и оттащил меня прочь. Позже именно он объяснил мне, что мужчина не должен доказывать свою силу, мучая других, тех, кто слабее, даже если это всего лишь женщина. Я совсем забыл об этом случае до сегодняшнего дня. И вел себя как дикарь. Твоя напускная храбрость, дорогая, и проклятое упрямство заставили меня забыться.
— Я не виновата, сэр, в том, что ваш тонкий налет цивилизованности мгновенно слетает, как кожица с апельсина, стоит лишь притронуться.
— Нет, конечно, нет, — засмеялся Камал. — Ив следующий раз, когда ты снова разозлишь меня, я начну осыпать тебя ласками и поцелуями, пока ты не потеряешь голову и не отдашься мне сама, по доброй воле. А, ты опять краснеешь, Арабелла? Какое счастье, что ни один мужчина, кроме меня, не узнает глубин твоей страсти, и будь уверена, я никогда не позволю тебе это забыть!
Будущее. Она вдруг поняла, что хочет связать свое будущее с этим мужчиной, не важно почему. Только так, и никак иначе.
— Как прекрасна эта земля! — прошептала она. — Дикая и непокоренная! Весь день я чувствовала себя такой одинокой и испуганной.
— А сейчас?
Арабелла глубоко вздохнула.
— Сейчас, — улыбнулась она, — мне тепло, уютно, спокойно.
Камал скептически оглядел маленький лагерь.
— Тебе легко угодить, любимая.
Она понимала, что должна немедленно узнать о его намерениях, но не хотела обрывать тонкую нить дружеского тепла, протянувшуюся между ними. Завтра у нее будет для этого достаточно времени.
— Я знаю тебя всего неделю, — начала она.
— А мне кажется, прошло не меньше года, — шутливо охнул Камал, опускаясь на землю рядом с ней. — Понимаешь, жизнь здесь совсем другая. Мне трудно к ней привыкнуть, хотя я до шестнадцати лет жил в этой стране.
— Лелла сказала, что ты учился в Европе. Как отец отпустил тебя?
— Ты забываешь, что моя мать итальянка. Она хотела, чтобы сын получил образование в Италии, и Хамил помог мне убедить отца. Я провел десять лет в Риме и Флоренции. В этом, дорогая, нам повезло.
— Что ты имеешь в виду?
Камал, не отвечая, встал и принес из шатра толстое шерстяное одеяло. Расстелив его перед огнем, он уселся и скрестил ноги.
— Может, перенесешь одеяло и сядешь рядом? Становится холодно, и мы сможем согревать друг друга теплом наших тел.
Арабелла молча повиновалась. Высохшие волосы струились по спине медовым каскадом. Почувствовав его взгляд, она быстро повернулась к нему лицом.
— Ты не ответил мне, Камал.
Камал поднял руку и стал наматывать на пальцы густые душистые пряди.
— Когда моя мать впервые рассказала о предательстве твоего отца… нет, не перебивай меня, — я спросил ее, есть ли у графа дети. И поскольку вы с братом не отвечаете за преступления родителей, велел ей ни в коем случае не причинять вам зла. Узнав, кто ты, я решил обращаться с тобой, как с английской леди, и держаться на почтительном расстоянии. Но ты была чертовски высокомерна и сыпала оскорблениями, а мать написала, что ты ничем не лучше уличной шлюхи. Наверное, я считал, что любая юная леди, перенесшая подобные испытания, упала бы в обморок или билась в истерике и умоляла о милосердии. Но слышать, как тебя называют дикарем, варваром, животным… нет, как я уже сказал, дорогая, ты пробуждаешь во мне худшие инстинкты.
Арабелла удивленно пожала плечами:
— Я никогда не падаю в обморок и в жизни не билась в истерике.
Он наматывал ее волосы на руку до тех пор, пока лицо Арабеллы не оказалось совсем близко, и нежно припал к полураскрытым губам.
— Я всегда восхищался отвагой и мужеством, но не подозревал, что женщина способна обладать такими качествами. И… не ожидал встретить подобную страсть.
Арабелла смущенно потупилась, но не отстранилась.
— Я тоже, — призналась она так искренне, что Камал тихо засмеялся. — Ты знал многих европейских женщин?
— Да, конечно. В Италии я прожил десять лет. Там я стал мужчиной, и не одна дама горела желанием оказаться моей наставницей в искусстве любви. Пойми, Арабелла, когда я вернулся в Оран, чтобы заменить погибшего брата, пришлось следовать обычаям и традициям моего народа — именно этого ожидали от меня подданные и алжирский дей.
— Лелла так и сказала. И еще твердила, что ты несчастлив здесь.
— Но каждый должен исполнять свой долг. Между нами многое произошло, Арабелла, но я не хотел унижать тебя, когда приказал высечь. Другого выхода не было, но Елена не виновата, она просто капризный испорченный ребенок, не более того. На твоем месте я не смог бы выносить так долго злобу и ненависть. Правда, хорошо нацеленный удар в самую уязвимую часть моего тела стал на несколько часов довольно болезненным напоминанием о твоей ярости.
— Ты рисуешь меня какой-то амазонкой с мужским нравом. Но это не так, Камал. У меня не хватило храбрости принять смерть ради спасения родителей. Когда я бросилась на тебя с кинжалом, моя рука дрогнула. Твоя гибель означала мою, и я испугалась. Даже сегодня я поняла, что не хочу умирать, что жизнь слишком драгоценна. Я жалкая трусиха!
— Нет, дорогая, напротив. Ты полна жизни и внутреннего света. Наоборот, именно трус постарался бы скорее приблизить свой конец. И не бойся, шрамов не останется, — заверил он, легонько коснувшись ее спины.
— Ты сидел около меня, пока я была без сознания, правда?
Камал осторожно пригладил ее тонкие изогнутые брови.
— Да, — кивнул он. — Едва ты очнулась, я ушел, боясь, что тебе станет хуже при виде твоего палача, но понял, что не могу жить без тебя. Когда вчера ночью твой побег обнаружился, я испытал такой страх за тебя, что готов был выть и кидаться на людей.
Темные ресницы медленно опустились, скрывая выражение глаз девушки. Камал неспешно подался вперед и нежно поцеловал ее мягкий рот. Девушка удивленно вздрогнула, и губы ее сами собой раскрылись. Несколько мгновений Камал наслаждался вкусом розовых лепестков, но потом отстранился и, увидев в ее глазах разочарование, улыбнулся.
— Нет, дорогая. Я поступил с тобой жестоко, и, вероятно, ты еще не оправилась. Не хочу причинять тебе новой боли.
— Это очень странно, — хрипловато пробормотала Арабелла, — но когда ты прикасаешься ко мне и целуешь, я хочу только одного — чтобы это никогда не кончалось. И ты всегда в точности знаешь, что делать.
— Один лишь звук твоего голоса наполняет меня потребностью любить тебя, заставить кричать от наслаждения!
— Но я такая неловкая и ничего не знаю! Ты, должно быть, смеешься над моей неопытностью!
— Арабелла, — заявил он, отодвигаясь подальше, — не желаю больше это обсуждать. В конце концов я не каменный!
— В таком случае, почему ты поцеловал меня? — возразила она.
— Потому что ты рядом, ты прекрасна, и я люблю тебя. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба. У Арабеллы перехватило дыхание; она беспомощно смотрела на Камала. Бешеный стук сердца отдавался в ней барабанной дробью. Судорожно сглотнув, она тихо охнула.
Камал, проклиная себя, быстро встал. Но теперь ничего не поделаешь, он проговорился, и сказанного не вернешь.
— Уже поздно, — резко сказал он, — и ты, должно быть, устала. Пора спать.
Но Арабелле было не до сна. Она смотрела, как Камал идет к шатру и опускает за собой занавеску. В ушах все еще звучало ошеломляющее признание. Девушка засыпала песком умирающий огонь, подхватила одеяла и медленно направилась к шатру. Внутри было темно.
— Камал…
— Что?
— Я принесла одеяла.
— Хорошо. В горах по ночам холодно. Они нам понадобятся.
Арабелла долго стояла, не шевелясь, пока глаза не привыкли к полумраку. Наконец она разглядела его силуэт. Камал лежал на спине, подложив руки под голову. Текли минуты, но Арабелла думала лишь о нем и сознавала, что лихорадочный стук сердца не унимается. Понимая, что Камал старается защитить ее от самой себя и собственных чувств, чувств, которые, как считал он, присущи ему одному, она все-таки снова окликнула:
— Камал?
— Что? — нетерпеливо, почти рассерженно отозвался он.
— Ты согреешь меня лучше одеял.
Почему она продолжает дразнить его, черт бы ее побрал!
Камал порывисто привстал, жалея, что не может отчетливо видеть ее лицо.
— Ложись и постарайся заснуть.
— Хорошо.
Она опустилась на меха, поближе к нему, так что он невольно прислушался к ее дыханию и, в конце концов, был вынужден повернуться на другой бок.
— Ты вправду любишь меня? — неожиданно спросила она.
— Нет, черт возьми! Я говорю всем своим женщинам именно то, что они хотят слышать!
Наступила гробовая тишина. Потом раздалось сдавленное рыдание. На щеке Камала задергалась жилка.
— Клянусь Аллахом, — процедил он, — ты решила окончательно лишить меня гордости?
— Нет, — прошептала она, всхлипнув.
— Прекрати плакать!
— Нет… не могу.
— Ты утверждала, что никогда не падаешь в обморок и не закатываешь истерик!
— Это не истерика! — выкрикнула она и заплакала еще громче.
Камал выпалил длинное арабское ругательство и рывком привлек ее к себе.
— Тише, родная, не плачь. Я не вынесу твоих слез. Он, сам не сознавая того, нежно погладил ее по голове и поцеловал в висок. Она слегка повернула голову, и его губы коснулись ее соленой щеки.
— Нет, любимая, — пробормотал он, прижимая ее к себе, — не плачь.
— Хорошо, — согласилась Арабелла, шмыгая носом. Камал улыбнулся, но тут же застыл, ощутив, как тонкие пальчики осторожно обводят контуры его лица.
— Камал, пожалуйста, люби меня.
— Но я не хочу делать тебе больно!
— Мое тело изнывает от одиночества.
Его рука словно сама собой скользнула в вырез халата и начала ласкать ее груди. Арабелла инстинктивно выгнулась и притянула его голову вниз. Прикосновение ее затвердевшего соска наполнило его исступленным желанием.
— Скажи мне, что делать. Я хочу подарить тебе такое же блаженство.
— Ощущать, как ты прижимаешься ко мне, слышать тихие стоны, пить твою сладость — большего наслаждения мне никто не может дать.
Но Арабелла не поверила и, чтобы доказать свою правоту, провела ладонью по его груди и животу. Камал шумно втянул в себя воздух, и Арабелла лукаво усмехнулась.
— Ты еще одет, — шепнула она, пытаясь развязать тесемку его шальвар. Камал тихо застонал и в мгновение ока сбросил с себя все, оставшись обнаженным. Ему казалось, что еще немного, и он потеряет рассудок. Она была такой теплой и нежной, что он затрепетал.
— Можно я тоже коснусь тебя? Тебе это понравится?
— Да, — с трудом выдавил он.
— Твое прекрасное тело… словно изваяно скульптором и так не похоже на мое.
— Благодарение Богу и Аллаху.
Но все шутки были тотчас забыты, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его плоти, сначала нерешительно, потом, как только она почувствовала ответный трепет, все смелее. Камал снова застонал, поднимая бедра, и в самый последний момент схватил ее руку и отвел.
— Не спеши, иначе все слишком быстро кончится.
— Но мне совсем этого не хочется, — засмеялась Арабелла. Камал прижал ее к земле, раздвигая бедром стройные ноги.
— Вот как, миледи?
В эту минуту он понял, как безгранично ее доверие, как безоглядно отдается ему эта женщина, и, потершись щекой о камешек соска, положил руку ей на живот.
— Пожалуйста, поцелуй меня, — взмолилась Арабелла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Я… ты сделал мне больно.
— Знаю и стыжусь этого.
— И ранил не только тело, но и… душу.
Камал осторожно вынул из ее пальцев кроличью кость, отбросил в кусты и придвинулся ближе к Арабелле. Она не отодвинулась, и он, глубоко вздохнув, уставился в невысокое пламя. Землю окутала темнота, и лишь звезды переливались в сине-черном небе.
— Однажды в детстве, — сказал он наконец, — я видел, как отец насиловал захваченную в набеге женщину. В тот момент он словно превратился в похотливого зверя. Остальные мужчины смеялись и подбадривали его, поскольку пленница была испанкой, неверной, и, следовательно, вообще не считалась человеком. Только Хамил покачал головой и оттащил меня прочь. Позже именно он объяснил мне, что мужчина не должен доказывать свою силу, мучая других, тех, кто слабее, даже если это всего лишь женщина. Я совсем забыл об этом случае до сегодняшнего дня. И вел себя как дикарь. Твоя напускная храбрость, дорогая, и проклятое упрямство заставили меня забыться.
— Я не виновата, сэр, в том, что ваш тонкий налет цивилизованности мгновенно слетает, как кожица с апельсина, стоит лишь притронуться.
— Нет, конечно, нет, — засмеялся Камал. — Ив следующий раз, когда ты снова разозлишь меня, я начну осыпать тебя ласками и поцелуями, пока ты не потеряешь голову и не отдашься мне сама, по доброй воле. А, ты опять краснеешь, Арабелла? Какое счастье, что ни один мужчина, кроме меня, не узнает глубин твоей страсти, и будь уверена, я никогда не позволю тебе это забыть!
Будущее. Она вдруг поняла, что хочет связать свое будущее с этим мужчиной, не важно почему. Только так, и никак иначе.
— Как прекрасна эта земля! — прошептала она. — Дикая и непокоренная! Весь день я чувствовала себя такой одинокой и испуганной.
— А сейчас?
Арабелла глубоко вздохнула.
— Сейчас, — улыбнулась она, — мне тепло, уютно, спокойно.
Камал скептически оглядел маленький лагерь.
— Тебе легко угодить, любимая.
Она понимала, что должна немедленно узнать о его намерениях, но не хотела обрывать тонкую нить дружеского тепла, протянувшуюся между ними. Завтра у нее будет для этого достаточно времени.
— Я знаю тебя всего неделю, — начала она.
— А мне кажется, прошло не меньше года, — шутливо охнул Камал, опускаясь на землю рядом с ней. — Понимаешь, жизнь здесь совсем другая. Мне трудно к ней привыкнуть, хотя я до шестнадцати лет жил в этой стране.
— Лелла сказала, что ты учился в Европе. Как отец отпустил тебя?
— Ты забываешь, что моя мать итальянка. Она хотела, чтобы сын получил образование в Италии, и Хамил помог мне убедить отца. Я провел десять лет в Риме и Флоренции. В этом, дорогая, нам повезло.
— Что ты имеешь в виду?
Камал, не отвечая, встал и принес из шатра толстое шерстяное одеяло. Расстелив его перед огнем, он уселся и скрестил ноги.
— Может, перенесешь одеяло и сядешь рядом? Становится холодно, и мы сможем согревать друг друга теплом наших тел.
Арабелла молча повиновалась. Высохшие волосы струились по спине медовым каскадом. Почувствовав его взгляд, она быстро повернулась к нему лицом.
— Ты не ответил мне, Камал.
Камал поднял руку и стал наматывать на пальцы густые душистые пряди.
— Когда моя мать впервые рассказала о предательстве твоего отца… нет, не перебивай меня, — я спросил ее, есть ли у графа дети. И поскольку вы с братом не отвечаете за преступления родителей, велел ей ни в коем случае не причинять вам зла. Узнав, кто ты, я решил обращаться с тобой, как с английской леди, и держаться на почтительном расстоянии. Но ты была чертовски высокомерна и сыпала оскорблениями, а мать написала, что ты ничем не лучше уличной шлюхи. Наверное, я считал, что любая юная леди, перенесшая подобные испытания, упала бы в обморок или билась в истерике и умоляла о милосердии. Но слышать, как тебя называют дикарем, варваром, животным… нет, как я уже сказал, дорогая, ты пробуждаешь во мне худшие инстинкты.
Арабелла удивленно пожала плечами:
— Я никогда не падаю в обморок и в жизни не билась в истерике.
Он наматывал ее волосы на руку до тех пор, пока лицо Арабеллы не оказалось совсем близко, и нежно припал к полураскрытым губам.
— Я всегда восхищался отвагой и мужеством, но не подозревал, что женщина способна обладать такими качествами. И… не ожидал встретить подобную страсть.
Арабелла смущенно потупилась, но не отстранилась.
— Я тоже, — призналась она так искренне, что Камал тихо засмеялся. — Ты знал многих европейских женщин?
— Да, конечно. В Италии я прожил десять лет. Там я стал мужчиной, и не одна дама горела желанием оказаться моей наставницей в искусстве любви. Пойми, Арабелла, когда я вернулся в Оран, чтобы заменить погибшего брата, пришлось следовать обычаям и традициям моего народа — именно этого ожидали от меня подданные и алжирский дей.
— Лелла так и сказала. И еще твердила, что ты несчастлив здесь.
— Но каждый должен исполнять свой долг. Между нами многое произошло, Арабелла, но я не хотел унижать тебя, когда приказал высечь. Другого выхода не было, но Елена не виновата, она просто капризный испорченный ребенок, не более того. На твоем месте я не смог бы выносить так долго злобу и ненависть. Правда, хорошо нацеленный удар в самую уязвимую часть моего тела стал на несколько часов довольно болезненным напоминанием о твоей ярости.
— Ты рисуешь меня какой-то амазонкой с мужским нравом. Но это не так, Камал. У меня не хватило храбрости принять смерть ради спасения родителей. Когда я бросилась на тебя с кинжалом, моя рука дрогнула. Твоя гибель означала мою, и я испугалась. Даже сегодня я поняла, что не хочу умирать, что жизнь слишком драгоценна. Я жалкая трусиха!
— Нет, дорогая, напротив. Ты полна жизни и внутреннего света. Наоборот, именно трус постарался бы скорее приблизить свой конец. И не бойся, шрамов не останется, — заверил он, легонько коснувшись ее спины.
— Ты сидел около меня, пока я была без сознания, правда?
Камал осторожно пригладил ее тонкие изогнутые брови.
— Да, — кивнул он. — Едва ты очнулась, я ушел, боясь, что тебе станет хуже при виде твоего палача, но понял, что не могу жить без тебя. Когда вчера ночью твой побег обнаружился, я испытал такой страх за тебя, что готов был выть и кидаться на людей.
Темные ресницы медленно опустились, скрывая выражение глаз девушки. Камал неспешно подался вперед и нежно поцеловал ее мягкий рот. Девушка удивленно вздрогнула, и губы ее сами собой раскрылись. Несколько мгновений Камал наслаждался вкусом розовых лепестков, но потом отстранился и, увидев в ее глазах разочарование, улыбнулся.
— Нет, дорогая. Я поступил с тобой жестоко, и, вероятно, ты еще не оправилась. Не хочу причинять тебе новой боли.
— Это очень странно, — хрипловато пробормотала Арабелла, — но когда ты прикасаешься ко мне и целуешь, я хочу только одного — чтобы это никогда не кончалось. И ты всегда в точности знаешь, что делать.
— Один лишь звук твоего голоса наполняет меня потребностью любить тебя, заставить кричать от наслаждения!
— Но я такая неловкая и ничего не знаю! Ты, должно быть, смеешься над моей неопытностью!
— Арабелла, — заявил он, отодвигаясь подальше, — не желаю больше это обсуждать. В конце концов я не каменный!
— В таком случае, почему ты поцеловал меня? — возразила она.
— Потому что ты рядом, ты прекрасна, и я люблю тебя. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба. У Арабеллы перехватило дыхание; она беспомощно смотрела на Камала. Бешеный стук сердца отдавался в ней барабанной дробью. Судорожно сглотнув, она тихо охнула.
Камал, проклиная себя, быстро встал. Но теперь ничего не поделаешь, он проговорился, и сказанного не вернешь.
— Уже поздно, — резко сказал он, — и ты, должно быть, устала. Пора спать.
Но Арабелле было не до сна. Она смотрела, как Камал идет к шатру и опускает за собой занавеску. В ушах все еще звучало ошеломляющее признание. Девушка засыпала песком умирающий огонь, подхватила одеяла и медленно направилась к шатру. Внутри было темно.
— Камал…
— Что?
— Я принесла одеяла.
— Хорошо. В горах по ночам холодно. Они нам понадобятся.
Арабелла долго стояла, не шевелясь, пока глаза не привыкли к полумраку. Наконец она разглядела его силуэт. Камал лежал на спине, подложив руки под голову. Текли минуты, но Арабелла думала лишь о нем и сознавала, что лихорадочный стук сердца не унимается. Понимая, что Камал старается защитить ее от самой себя и собственных чувств, чувств, которые, как считал он, присущи ему одному, она все-таки снова окликнула:
— Камал?
— Что? — нетерпеливо, почти рассерженно отозвался он.
— Ты согреешь меня лучше одеял.
Почему она продолжает дразнить его, черт бы ее побрал!
Камал порывисто привстал, жалея, что не может отчетливо видеть ее лицо.
— Ложись и постарайся заснуть.
— Хорошо.
Она опустилась на меха, поближе к нему, так что он невольно прислушался к ее дыханию и, в конце концов, был вынужден повернуться на другой бок.
— Ты вправду любишь меня? — неожиданно спросила она.
— Нет, черт возьми! Я говорю всем своим женщинам именно то, что они хотят слышать!
Наступила гробовая тишина. Потом раздалось сдавленное рыдание. На щеке Камала задергалась жилка.
— Клянусь Аллахом, — процедил он, — ты решила окончательно лишить меня гордости?
— Нет, — прошептала она, всхлипнув.
— Прекрати плакать!
— Нет… не могу.
— Ты утверждала, что никогда не падаешь в обморок и не закатываешь истерик!
— Это не истерика! — выкрикнула она и заплакала еще громче.
Камал выпалил длинное арабское ругательство и рывком привлек ее к себе.
— Тише, родная, не плачь. Я не вынесу твоих слез. Он, сам не сознавая того, нежно погладил ее по голове и поцеловал в висок. Она слегка повернула голову, и его губы коснулись ее соленой щеки.
— Нет, любимая, — пробормотал он, прижимая ее к себе, — не плачь.
— Хорошо, — согласилась Арабелла, шмыгая носом. Камал улыбнулся, но тут же застыл, ощутив, как тонкие пальчики осторожно обводят контуры его лица.
— Камал, пожалуйста, люби меня.
— Но я не хочу делать тебе больно!
— Мое тело изнывает от одиночества.
Его рука словно сама собой скользнула в вырез халата и начала ласкать ее груди. Арабелла инстинктивно выгнулась и притянула его голову вниз. Прикосновение ее затвердевшего соска наполнило его исступленным желанием.
— Скажи мне, что делать. Я хочу подарить тебе такое же блаженство.
— Ощущать, как ты прижимаешься ко мне, слышать тихие стоны, пить твою сладость — большего наслаждения мне никто не может дать.
Но Арабелла не поверила и, чтобы доказать свою правоту, провела ладонью по его груди и животу. Камал шумно втянул в себя воздух, и Арабелла лукаво усмехнулась.
— Ты еще одет, — шепнула она, пытаясь развязать тесемку его шальвар. Камал тихо застонал и в мгновение ока сбросил с себя все, оставшись обнаженным. Ему казалось, что еще немного, и он потеряет рассудок. Она была такой теплой и нежной, что он затрепетал.
— Можно я тоже коснусь тебя? Тебе это понравится?
— Да, — с трудом выдавил он.
— Твое прекрасное тело… словно изваяно скульптором и так не похоже на мое.
— Благодарение Богу и Аллаху.
Но все шутки были тотчас забыты, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его плоти, сначала нерешительно, потом, как только она почувствовала ответный трепет, все смелее. Камал снова застонал, поднимая бедра, и в самый последний момент схватил ее руку и отвел.
— Не спеши, иначе все слишком быстро кончится.
— Но мне совсем этого не хочется, — засмеялась Арабелла. Камал прижал ее к земле, раздвигая бедром стройные ноги.
— Вот как, миледи?
В эту минуту он понял, как безгранично ее доверие, как безоглядно отдается ему эта женщина, и, потершись щекой о камешек соска, положил руку ей на живот.
— Пожалуйста, поцелуй меня, — взмолилась Арабелла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55