Но и этого было достаточно, чтобы машинка в его мозгу, пожужжав, выдала: Северные Нидерланды, не позднее начала шестнадцатого столетия. Легкое смещение всего изображения свидетельствовало о том, что эта доска — а это была именно доска — служила правой частью диптиха или триптиха, что являлось для своего времени довольно распространенной вещью.
— Сполосни, если что, — буркнул безногий. Марк сел напротив, теперь доска находилась позади и слева, он ее чувствовал. Инвалид нацедил ему мутной жижи из заварника и сурово спросил, словно запамятовав, ради чего явился гость:
— Что скажешь хорошего?
За этим должно было последовать набивание цены, и Марк быстро сказал:
— Значит, еще штук шесть рамочек я беру. По той же цене. Знакомый в Москве интересовался.
— Шесть… шесть… — ворчливо начал безногий, — что у меня, склад тут, что ли?.. Вещи редкие, теперь нету таких. Бери все, или ну его к лешему.
— Кстати, — поинтересовался Марк, — откуда они у вас?
— А чего? — вскинулся безногий, выкатывая грудь под столом. — Приобрел по случаю, разве нельзя?
— Да ладно вам, — засмеялся Марк. — Я же паспорт показывал. Серьезно.
— А серьезно, мне их пацаны натаскали. Тут по соседству еще до войны мастерская была, так они подвал раскопали. Там этого добра было до черта.
Правда, побито много, попорчено. Ну, я и подклеил кое-что, подновил…
— Вот как… — сказал Марк, баюкая кружку. — Понятно. Мастерская, значит…
Если безногий Малофеев не врал, живописи там действительно быть не могло. То, что багет старый, неудивительно — что-то было взято, очевидно, на реставрацию, а затем брошено. Но теперь все это перестало иметь для него значение. Что там висит в углу? Откуда? Тоже из подвала?
— Хорошо. — Марк поднялся. — Я беру все. Вот деньги за десять.
— Так, — выдохнул инвалид. — Это дело. Счас. — Он вцепился в край стола и сбросил свое тумбообразное тело с табурета. Гнилые половицы дрогнули. Ухватив колодки, Малофеев напрягся и с неожиданной быстротой перешвырнул себя через комнату в противоположный угол, где виднелась сбитая из серых досок дверь чуланчика. Рванув ее, безногий скрылся из виду. Из темноты донесся его голос:
— Как же ты их попрешь? Тут большие две…
— Такси возьму! — крикнул Марк и обернулся, жадно шаря взглядом в углу.
Похоже, первое впечатление его не обмануло. Он сделал шаг и спросил в пространство:
— Я помогу?
— Сиди где сидишь, — был ответ, — уже. Из проема выдвинулся угол рамы.
Тускло блеснула позолота, покрытая толстой бурой пылью. Марк принял — и так все десять. Наконец показался сам хозяин. Выбравшись на свет, он долго сморкался и протирал глаза, а затем тонким голосом пропел:
— Такси-и… Богато живете, однако. Баре. А я вот на своем ходке с .сорок третьего катаюсь. Живой, однако.
— Ну зачем уж так, — сказал Марк, снова садясь. — При чем тут баре?
— А при том! — вдруг озлился безногий. — Жирно живете. Рамочки, шлямочки… Дерьма не хлебали. Мясорубки этой сучьей на ваш век не досталось.
Ну, ничего, всего вам еще будет… Зальетесь. — Лицо его вспухло и покрылось апоплексической синевой.
Марк вдруг с изумлением почувствовал, что совершенно не владеет ситуацией. Здесь не годился ни один из навыков, приобретенных им в привычной среде.
— Не надо, — сказал он примирительно. — Не надо нервничать. Я же вас ничем не обидел.
— Обидел? — Безногий вдруг грохнул кулаком по столу, так что затрещали доски. — Попробовал бы обидеть! Малофеева, бля, голыми руками не возьмешь! Нет, Малофеев еще годится…
Марк встал, намереваясь уходить, но незримая сила словно разворачивала его вокруг собственной оси, и тогда, совершенно неожиданно для себя, он проговорил:
— Картина у вас забавная, я вижу… Не продадите? Мне для подарка.
Худший момент выбрать было невозможно. Безногий умолк, будто подавившись, а затем, без всякого перехода, оглушительно захохотал, так что зазвенело треснутое стекло в окне. Отдышавшись наконец, он просипел:
— Картина, говоришь? Для подарка? И не помысли. Тут до тебя ее раз пять покупали. Не продаю и не продам, хоть озолоти. А знаешь почему? Потому что с меня писано! С меня, с Малофеева. Такая вот штука, молодой человек!
«Плохо дело, — подумал Марк, — совсем плохо. Калека, и к тому же не в себе. Черт его знает, как теперь себя вести».
— Не может быть, — сказал Марк терпеливо. — Ведь ей… ей лет, наверное… В общем, это довольно старая вещь.
— Еще как может! — весело взревел безногий. — Смотри сюда!
Марк не заставил себя упрашивать, и то, что ему открылось, было потрясающе. Перед ним находился блистательный образец парадной нидерландской живописи, созданный выдающимся мастером. Отчетливое, суховатое, волшебное отстраненное письмо, мерцающий красочный слой, великолепная сохраненность.
Он узнал и сюжет — испытание огнем, весьма распространенный в позднем средневековье. Бледная женщина с непреклонным взглядом, держащая в одной руке голову супруга, а в другой добела раскаленный брус металла, припадала к подножию трона императора, взирающего на нее с глубокой серьезностью. Вокруг толпились придворные, на заднем плане пылал костер, куда уже вели кого-то. Но самое странное — среди придворных, первым от зрителя, опираясь на тонкую витую трость, выточенную из зуба нарвала, в мягкой шапочке и опушенном мехом соболя бархатном камзоле, в остроносых башмаках и паголенках, плотно обтягивающих мускулистые, прекрасно вылепленные ноги, стоял инвалид Малофеев.
Сходство было настолько неотразимым, что Марк даже затряс головой.
— Ну что, убедился? — ядовито спросил безногий. — Видел?
Марк молчал, полуприкрыв веки.
* * *
Впоследствии, вспоминая о калининградской эпопее, Марк саркастически посмеивался над собой. Прежде всего потому, что, оставив инвалида Малофеева в его берлоге и выйдя на улицу, понял, что не в состоянии удалиться от дома на Зенитной, 8, больше чем на два квартала. В голове у него царил полный хаос, и главным чувством был страх — что, если за время его отсутствия с картиной что-нибудь случится? Это не было исключено, а ведь ему для осуществления идеи, возникшей еще в доме безногого, потребуется время, два-три дня, зная наши порядки.
До темноты он кружил в этом малолюдном районе, то и дело сворачивая на Зенитную. Постепенно суета в мыслях улеглась, все выстроилось, и он вновь стал самим собой. С утра надлежало начать действовать, и от того, насколько он окажется тверд и настойчив, зависело остальное. Главное, что теперь Марк знал, с какой стороны можно взять Малофеева.
Назавтра около десяти он появился в райсобесе, где, выдав себя за племянника инвалида войны, прибывшего с Украины погостить, а заодно и привести в порядок дядюшкины дела, сумел получить точные паспортные данные Малофеева, а также обнаружил, что фамилия калеки в списках очередников на различные льготы не значится. Затем спустился в архив и уточнил еще два обстоятельства — здесь уже пришлось заплатить за информацию: сколько и кому персонально выделялось за последние два года автомобилей с ручным управлением, и нет ли среди этой категории людей, умерших в последнее время.
В этом и состоял его замысел. Марк отлично понимал, что новую машину приобрести не удастся ни при каких обстоятельствах, их просто не бывает в продаже. Единственный вариант — покупка с рук, у семьи покойного, такого же безногого, как его Малофеев, но более удачливого, пробивного или занимавшего должность повиднее.
Здесь ему снова повезло, потому что нашлись сразу двое таких. Марк тут же, в архиве, раскопал их адреса, у одного даже имелся телефон. Хотя звонок оказался пустым, машиной пользовался зять и расставаться с ней ни в какую не пожелал. Оставался еще один шанс — и Марк, взяв такси, велел водителю отвезти себя в район рыбозавода.
Зеленый «Запорожец» оказался в приличном состоянии, и Марку не составило труда убедить шестидесятилетнюю пышную вдову с усиками над губой, что лучших условий, чем те, что предлагают ей, не бывает. Он готов был с ходу выложить стоимость новой машины и брал на себя все хлопоты по переоформлению документов через комиссионный. Затем ГАИ — там тоже неминуемо возникнут проблемы, но с этими ребятами Марк умел ладить, имея опыт.
Дальнейшее походило на стипль-чез — с той разницей, что бежать приходилось не все время вперед, преодолевая препятствия, а снова и снова возвращаться к старту, чтобы проиграть все еще раз и опять оказаться перед все тем же препятствием. И тем не менее к исходу второго дня Марк подогнал к стоянке гостиницы чадящий агрегат, похожий на сплющенную перезимовавшую лягушку, грохнул дверцей и направился прямиком в ресторан. В кармане куртки у него лежали техпаспорт на имя Малофеева П.Т. и потощавший кожаный бумажник. В ресторане он заказал графинчик коньяку, бутерброд с осетровым боком и латышский суп, который подавали почему-то в бульонных чашках, — густой и сытный. Все это Марк проглотил почти машинально, не замечая вкуса, потому что необходимо было еще успеть на почтамт, где его ждала толстая пачка писем, и выспаться.
К утру резко похолодало. Когда Марк в половине девятого выезжал со стоянки, ветер с моря усилился настолько, что клены в соседнем сквере метались, как в горячке, заламывая ветки и соря листьями. Над городом стоял смутный гул балтийской непогоды, и Марк, не слишком уверенно обращавшийся с системой управления без педалей, подумал, что сейчас в качестве кульминации недостает только, чтобы его прихватил первый встречный гаишник — без прав и на чужом фактически автомобиле.
Бог, однако, миловал. Получасом позже он втиснул чудо инвалидной техники в подворотню на Зенитной, газанул напоследок, выключил зажигание и с минуту сидел без движения, бросив руки на баранку.
У безногого оказалось не заперто. Марк толкнул дверь, спустился на ступеньку и остановился, вглядываясь в полумрак. Духота была страшная. Из угла доносилось сиплое прерывистое дыхание.
Марк прикрыл за собой дверь и пошарил по стене в поисках выключателя.
Дыхание пресеклось, и ржавый со сна голос спросил:
— Микола, ты?
— Нет, — сказал Марк. — Это опять я, Павел Трофимович. Безногий кашлянул, словно выстрелил.
— Московский, что ли? Картину торговать? Зря ноги бил.
— Поговорим, — сказал Марк. — Есть предмет. Где у вас тут свет?
— Погоди, — заворочался Малофеев, — там выключатель ломаный. Не зная — саданет. Я сам.
Выдравшись из кучи ватного старья, безногий свистнул кожаным задом об пол, нашарил палку и ткнул ею в простенок. Вспыхнула голая лампочка в известковых потеках, освещая все тот же стол под липкой клеенкой. Картина была на месте. Марк с неимоверным облегчением зажмурился и сел на табурет. Она была еще лучше, чем ему показалось сразу.
Малофеев подкатился к тазу, плеснул в лицо и завозил по нему сырой тряпкой. Затем обезьяньим движением бросил туловище на приземистое сиденье у стола, покачался, усаживаясь плотно, и, уставившись на Марка из-под взлохмаченных бровей, прохрипел:
— Ну? Я же сказал — не продаю. На хрен мне твои деньги?
— А я и не собираюсь покупать. — Марк уперся локтями в колени, теперь его лицо было вровень с одутловатой физиономией инвалида. — Я предлагаю обмен.
— Какой еще обмен? Что ты мутишь?
— Обычный. Я беру картину, а вам оставляю вот это. — Марк бросил на стол синюю корку техпаспорта и ключи. — Ознакомьтесь.
Прежде чем взяться за документ, Малофеев выковырял из пачки гнутую «беломорину». Марк дал ему огня. Теперь оставалось одно — наблюдать за реакцией безногого. Больше ничего предпринять он не мог.
Малофеев, откатив мясистую губу, дочитал до конца, потом вернулся к началу, коротко взглянув на Марка из-под толстого века — другой глаз был прищурен в дыму, — и наконец рыкнул:
— Покажь!
— Пошли, — сказал Марк. — Вам не помочь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59