— Сейчас попробуем выбраться из этого сумасшедшего дома, — пробормотал он, неуклюже разворачиваясь всем корпусом и внимательно глядя поверх головы мальчика. «Девятка» начала мало-помалу пятиться.
Кое-как они выбрались на Кольцо, и через минуту Курский вокзал остался позади.
— Вы все там же обитаете? — спросила Лина. — Или мы заедем к вам в офис?
Дмитрий Константинович улыбнулся:
— Сегодня у меня, так сказать, неприсутственный день. Разумеется, ко мне. Это на Кутузовском проспекте. Там. где ты бывала, на старой квартире в Вешняках, остались родители… Знаешь, это переселение совершенно удивительная история! — оживился он, то и дело поглядывая на мальчика. — Ты ведь помнишь тетю Лилю, сестру моей бабушки? Ты застала обеих еще в добром здравии. Они были такие, ну, скажем, самостоятельные старушки, и когда бабуля Соня в пух рассорилась со своим зятем, моим отцом, она тут же уложила чемодан и укатила жить к сестре Лилечке, которая так и не вышла замуж. Сестры друг в дружке души не чаяли. А замечу, что в городке Чикаго проживал с семьей их единственный младший брат, И вот бабушка Соня умирает, и тогда Лиля, похлопотав, уезжает к брату. Ты пару раз видела ее и помнишь, наверное, какой у нее был характер, но первого великого переселения ты уже не застала. Родители обменяли после отъезда Лили свою квартиру и пустующую квартиру сестер на ту, где мы и жили потом, пока ровно через десять лет Лиля не появилась в Москве. Она купила себе на чеки однокомнатную квартиру, и не где-нибудь, а в новом доме на Кутузовском, и зажила независимой англосаксонской дамой… Однако через год она заболела, и поскольку из всего нашего семейства она признавала только меня, мы с ней и соединились. Вот так и состоялось второе великое переселение.
— И теперь вы живете с ней вдвоем?
— Да. И представь себе, вполне ладим. А после третьего дикого переселения — мы обменялись на трехкомнатную в том же подъезде — стало совсем удобно.
— Как же вы, Дмитрий Константинович, ухаживаете за ней? Ведь она, по-моему, очень и очень пожилая женщина?
— Ну, у нас есть приходящая домработница. У Лили много приятельниц, и они ее навещают. Она очень слаба подержится царственно, даже передвигается самостоятель но… к тому же у нее свой врач и, если необходимо, сиделка.
— Да, — рассеянно сказала Лина, — всякое случается в этой жизни.
Они свернули к дому, стоявшему поодаль от проспекта в глубине, оставив машину, прошли со стороны двора и поднялись на пятый этаж, где в чистом, выложенном узорчатой кафельной плиткой коридоре располагались двери нескольких квартир. Адвокат своим ключом открыл темную дубовую дверь, толкнул вторую, потоньше, и поставил сумки в прихожей, напоминающей ту, которая имелась когда-то в московской квартире Лины. Только эта была гораздо больше, с блеклым старинным ковром и множеством картин, развешанных на стенах, покрытых светло-кофейным винилом.
— Можно босиком? — спросил Иван, и адвокат кивнул почему-то с восторгом.
Лина. озираясь, снимала свой легкий пиджак.
— А я в тапочках, у меня даже есть с собой, — сказала она.
— Пойдемте, я покормлю вас, — проговорил Дмитрий Константинович и повел их в просторную кухню, где окно было как бы в глубокой нише, а подле него — круглый стол, несколько шведских стульев и небольшой диванчик перед телевизором.
Напротив располагалась кухонная стенка из натурального дерева. Ванная комната находилась рядом, и там Иван с Линой привели себя в порядок.
— Похозяйничай пока сама, Лина, — сказал адвокат, — загляну к тетушке… Я уже завтракал, так что приготовь все, что захочешь, по своему вкусу…
Он возвратился минут через двадцать и выпил с ними чашку кофе со сливками. Иван ел мороженое, которое обнаружилось в холодильнике, и разглядывал картины, висящие в этом уютном углу. Это были все сплошь натюрморты в золоченых, толстой лепки багетах: дичь, фрукты, бутылки с напитками. Окно, зашторенное белой шелковой тканью, светилось голубизной; оно выходило на запад, и солнце, догадался мальчик, здесь бывает во второй половине дня. Поэтому есть еще одни шторы — лиловые, вдвигающиеся с помощью длинного шнура.
— Идем, Ваня, я познакомлю тебя с Лилией Михайловой — произнес адвокат слегка смущенно. — Мне нужно поговорить с твоей мамой… Это ненадолго.
— Может, я возьму шахматы? — вопросительно взглянул мальчик. — Если она умеет, то вы спокойно говорите сколько нужно.
— Не знаю, — неуверенно произнес адвокат, — захочет ли моя тетушка сыграть в шахматы.
Лина впервые за это утро рассмеялась.
— Не беспокойтесь, Дмитрий Константинович, — сказала она, вставая, — он ее уговорит. Куда идти, или мы останемся здесь?
— Я попрошу тебя пройти в мой кабинет.
Створки первой двери были приоткрыты, и в щель между ними Иван увидел окно лоджии, абрикосового цвета ковер и край стола. Перед второй дверью они остановились. Над ней горел плафон, и прежде чем адвокат выключил его, мальчик успел прочесть бумажку, пришпиленную прямо К темной лакированной плоскости: «Не входить: с 9 до 10, с 18 до 19 и после 22». Дмитрий Константинович коротко постучал, взглянул на часы: было десять сорок.
— Да-да? — протяжно отозвался слегка дребезжащий голос.
— Вот, Лилечка, я привел тебе гостя, — произнес адвокат, слегка подталкивая мальчика к необъятному креслу, покрытому потертым узбекским ковром, где, обложенная вышитыми атласными подушками, словно бабочка шелкопряда в коробке с ватой, покоилась пожилая дама в плотном серо-пегом халате, показывавшем край шелковой бледно-розовой ночной хламиды. Ее маленькие ножки, не Достающие до пола, были обуты в розовые же, расшитые бисером комнатные туфли. Голова старушки, покрытая нежным серебристым пухом, оторвалась от подголовника кресла и затряслась в беззвучном смешке. Дрогнул слегка подкрашенный высохший рот, и вдруг совершенно молодым ясным голосом Лилечка произнесла:
— Очень рада, что ты, Митя, позаботился обо мне. Сводня я никого не ждала и совсем было заскучала. Я ведь уже давно никуда не выхожу. — Дама взглянула на мальчика:
— Садись вот здесь, напротив, возьми стул, угощайся, мой дорогой, чем Бог послал. — Она кивнула на столик, где наряду с термосом, чашкой и разбросанными в беспорядке газетами стояла вазочка с конфетами и печеньем.
— Ну, я удаляюсь, — торопливо проговорил адвокат, — у нас дела. Обедать будем все вместе. — И боком, словно стесняясь, он прошел к двери, аккуратно прикрыв ее за собой.
— Как зовут тебя — я запамятовала? — спросила дама, вновь откидываясь в кресле.
— Иван.
— Садись, голубчик, возьми конфету…
— Спасибо, мне что-то не хочется, — сказал мальчик, устраиваясь у ее кресла на невысоком круглом пуфе. Пуф он вытащил из угла комнаты, где на широкой тумбочке с резными дверцами стоял рядом с пустой птичьей клеткой припорошенный легкой пылью «Панасоник». За аппаратом зеленело обвитое плющом, но лишенное штор окно с открытой форточкой и множеством корявых кактусов на подоконнике.
— А кто там жил? — Он кивнул на клетку.
— Попугай, — сказала Лилечка, — Гришенька. Недавно сдох, бедняжка. Я Гришеньку купила еще в Чикаго и привезла с собой. Ты знаешь, что я целых десять лет прожила в Америке?
— Да, я слышал, — кивнул Иван.
— А еще я побывала во многих странах. И ты знаешь, где мне больше всего понравилось?
— Нет, — сказал мальчик, — откуда мне знать?..
— В Риме. Мне очень приглянулся Ватикан. А ты где-нибудь бывал?
— Нет. Вот приехал в Москву… Мы живем на Украине.
— Неужели? — изумилась дама, тряхнув головой столь энергично, что ее сережки с капельками бриллиантов затряслись на плоских мочках больших желтоватых ушей. — Можешь считать, что и ты побывал за границей. Тебе здесь нравится?
— Я еще не видел Москву. Мы только сегодня утром приехали. — Он оглянулся на дверь.
— Сюда не скоро придут. — Дама взглядом своих внимательных глаз цвета вылинявшего ситца перехватила это его движение. — Митя обычно занят, Обедаем мы в три… Так ты знаешь, отчего я, дурочка, почти десять лет проторчала в Чикаго? Иван вздохнул и ответил:
— Наверное, вам Лилия Михайловна, так захотелось.
— Ни в коем случае! — живо откликнулась старушка. — Никогда мне этого не хотелось. А дело было так: мы жили с моей сестрой, Соней в Кузьминках, и скажу тебе, жили замечательно. Мы, правда, не могли так часто выезжать в центр, как раньше, и район был так себе, однако когда я побывала в Чикаго, то наша небольшая квартирка вспоминалась мне как райские кущи. Тебе интересно?
— Да, — сказал Иван.
— У нас была своя компания, пенсия была небольшая, но если нам хотелось чего-то особенного, то я располагала, так сказать, некоторыми средствами, доставшимися мне от родителей. Наш отец был морским офицером, а мама из рода Бобрищевых. Впрочем, это не важно. Они не то чтобы любили меня больше, просто Сонечка так сдуру вышла замуж… и это тоже не важно, все равно тот человек перед войной пропал, а она, бедняжка, осталась одна с ребенком. Не имеет значения и то, что моя племянница, Сонечкина дочь, также ошиблась в выборе.
Когда родился Митя, Соня тотчас же съехала от них, и мы поселились вместе. До этого жизнь моя протекала довольно скучно — этот период тебе будет неинтересен.
Сонечка умерла в восемьдесят третьем…
Ее прервал голос адвоката, заглянувшего после короткого энергичного стука в дверь.
— Лиля, мы хотим с мамой Вани съездить на рынок. Что тебе купить?
Наверное, уже появилась клубника.
Иван приподнялся и нерешительно взглянул на Дмитрия Константиновича.
— Митя, решай сам! — отмахнулась Лилия Михайловна и взволнованно потянулась к мальчику:
— Не уходи, пожалуйста. Дмитрий, попроси его остаться.
Он такой воспитанный юноша, настоящий маленький джентльмен. И у него такие внимательные глаза… Я обязательно приготовлю ему подарок на память.
Иван, чувствуя, как горит лицо, вновь опустился на свое место. Адвокат, прикусив полную нижнюю губу, пробормотал:
— Ванюша, мы очень скоро вернемся, к тому же Лина просит, чтобы до обеда я свозил тебя посмотреть дом Манечки… Хорошо?
Мальчик кивнул и вновь поднялся, так как старушка, выбравшись из своего гнезда, сделала шажок к адвокату и взяла его под руку. Она была ему по плечо и казалась настолько хрупкой, что рядом с ней невысокий и полноватый Дмитрий Константинович выглядел атлетом. Иван с испугом понял, что даже ему она едва достает до подбородка.
— Я буду ровно через секунду, — игриво проворковала дама, взглянув на Дмитрия Константиновича, — не откажи в любезности проводить меня.
Оставшись в одиночестве, мальчик взял леденец, машинально сунул его за щеку и достал из кармана брюк свои дорожные шахматы, водрузив их на столик рядом с футляром для очков.
Тем временем дама вернулась в комнату и, постанывая, взобралась на кресло, при этом атласная туфелька соскользнула с ее босой желтой ступни.
— Ох, — скрипуче проговорила она, — хотелось бы в рай, да грехи… Это твоя мама с Дмитрием в прихожей? Иван кивнул.
— Красавица, и осанка королевская, — заметила Лилия Михайловна, устраиваясь в подушках, — а вот женщины нашего рода все были мелковаты… Итак, продолжим?
— А может, сыграем в шахматы? — предложил мальчик. — Вы умеете?
— Д — ответила она, — только твои для меня не годятся, я и вижу уже неважно, но главное — фигуры малы. Пальцы не держат. Знаешь что, сходи-ка в кабинет к Мите, там в стенном шкафу, кажется, на второй полке, есть большие, еще довоенные…
— Можно, да? — обрадованно спросил мальчик. — А Дмитрий Константинович не рассердится?
Лилечка слабо махнула рукой и проговорила:
— Но прежде убери все со стола на буфет. Иван унес вазу и тарелки, бросил очечник на подушки, газеты на диван, а свои шахматы сунул обратно в карман. Прежде чем отправиться в кабинет к адвокату, он попил воды на кухне и в тишине пустого дома прошел мимо двери Лилечки в соседнюю комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59