Я залезаю, и он трогается. Но он не везет меня домой. Он везет меня в Бриджпорт. В Бриджпорт, где живут ирландцы, поляки, итальянцы, которые сильно недолюбливают черных. Коп открывает дверь и выталкивает меня. И прямо сияет весь от радости. Чего-то язвит, типа того, что мне стоит подумать, имею ли я право гулять где хочу или не имею, и уезжает. Бросив меня там. Черного мальчишку. Среди ночи. В Бриджпорте.
– Боже. – Джей ловил каждое слово этой леденящей кровь истории. – И как же ты... И что было дальше?
– Я пошел. Я понимал, что иначе мне домой не попасть.
– И ты не боялся, что тебе вломят?
– Черт, ну конечно я понимал, что меня отделают. Если сильно повезет, до полусмерти. Бежать некуда, прятаться негде. Выхода нет. И я подумал, что если уж меня начнут бить, то и я в долгу не останусь. Буду защищаться, пока сил хватит. Я решил, что если ко мне кто-нибудь полезет, я убью его. Не покалечу, а убью, и все. У меня это на лице написано было – прямо как неоновая вывеска: тронешь меня, убью. Я уже целую милю прошел и вдруг вижу: передо мной трое белых – все примерно моего возраста и в два раза здоровее. Не знаю, поляки, итальянцы или кто, видно только, что пьяные. Ну, еще бы не пьяные. Чем еще заниматься, если в Бриджпорте живешь – только пить или жену дубасить, а эти трое еще явно до женитьбы не доросли. Глянули – и поперли на меня, мочить приготовились.
Сама собой, по собственной вольной воле, рука Джея скользнула по ноге, проделав путь от внешней стороны бедра к внутренней.
– Ну и что было дальше?
– А ничего. Они увидели мой взгляд. Они расшифровали сигнал: тронешь меня, убью. Они поняли, что я не шучу. Они почуяли, что живым я не дамся, но и их живыми не отпущу. Ну, всю троицу я бы, понятно, не одолел. Одного мог бы ранить, другого избить или порезать, но кто-то из них уж точно остался бы лежать, а этого никому не хотелось. Они поверили. Я заставил их поверить. И эти трое белых пошли обратно в свои хибары, обратно к своему бухлу и наверняка еще надирались, когда я через два часа вернулся домой. (Прямо по Фэрфэксу, решил Маркус. Лучший путь до 10-го.) Сейчас уже небось спились окончательно, – подвел он итог своей истории.
Едва Маркус закончил, Джей очнулся и выбросил вперед руку, сопроводив несуразный жест словами:
– Это же здорово... ну ты даешь. Ты мог... ты правда мог убить кого-то из них?
– Это не важно, мог я убить или не мог. Настрой – вот что важно. Я верил, что могу, вот и они поверили. Настрой. Знаешь, в чем проблема таких, как Чэд? Ему надо из себя крутого строить, вот он и пускает пыль в глаза шелковыми пиджаками и навороченными тачками, но он на всем готовом живет. У него вся жизнь – сплошная халява. И когда случается какая-нибудь заморочка, он не знает, что делать, – он не может привести мозги в порядок, чтобы взять ситуацию под контроль. У него нет...
– У него нет настроя.
Маркус кивнул.
Джей просиял от похвалы учителя.
– Вот поэтому черные лучше белых. Черным нужно работать в два раза больше и в два раза напряженнее, чтобы получить хотя бы половину того, что есть у белых. У них нет выходов в университетскую элиту. Им не светит нужное знакомство с нужным человеком в нужном элитном загородном клубе. Они всегда только и делали, что вкалывали до потери пульса. Так что, когда видишь черного брата или сестру, чего-то достигших в этой жизни, знай, что им это стоило гораздо больше, чем белому, который сидит рядом с ними. Ты только не обижайся.
– Нет, ну что ты.
Маркус сердито тряхнул головой:
– Черные все время жалуются: у меня ничего не выходит. А у белых есть все. У них есть власть. Ох, если б я был белым... – Он рассмеялся. – Но я рад, что я не белый. Я рад, что я не такой, как они. Я рад, что должен биться за каждую корку хлеба. Меня это не обижает. Это дает мне силы.
– Я понимаю.
Маркус с любопытством посмотрел на Джея. Он фактически впервые посмотрел на Джея с начала своей речи.
– Что ты понимаешь? Нет, я тебя, конечно, уважаю и все такое. Ты один из лучших белых. Но как ты можешь понять, что значит быть другим?
Джей не имел в виду ничего конкретного, поэтому теперь не знал, что сказать. Слова неуклюже ворочались, как шершавые кубики, у него во рту.
– Я... ну... ну...
– Поехали.
Крутанув ключ зажигания, Маркус пробудил к жизни мотор "ауди".
– Надо двигать в Вегас.
* * *
Барстоу был расположен на пути из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас. Барстоу был расположен на пути из Лас-Вегаса в Лос-Анджелес. Оба города – и Л.-А. и Л.-В. – имели что предложить. Не очень много и не бог весть что, но все же. Уж получше, чем грязь и иссохшая растительность окрестностей Барстоу. Но вот что странно: вместо Лос-Анджелеса и Лас-Вегаса люди селились в Барстоу, находившемся как раз на полпути между ними.
Может, они и правда предпочитали Барстоу.
А скорее всего, они просто перемещались из одного пункта в другой, а в Барстоу у них ломалась машина, и они решали остаться. Так жучок с перебитой лапкой решает остаться в тараканьем мотеле.
В Барстоу полно автозаправок. Закусочных там тоже хватает. Чем быстрее, тем лучше, так как людям в основном не терпится поскорее добраться до одного из конечных пунктов автострады у 1-15. Имелось несколько точек, где можно посидеть, точек, в которых обслуга, принимая заказ, говорит с тобой через осипший динамик. Не много. Несколько.
И еще "Фактория". "Факторию" возвели в сороковых, и она была в ту пору едва ли не единственным строением в Барстоу. "Фактория" процветала. Люди останавливались в "Фактории", потому что, не остановившись в "Фактории" и не заправившись бензином, водой или провизией, они рисковали застрять по пути на юг, в сторону Лос-Анджелеса, или по пути на север, в сторону Вегаса, а если уж застряли, велика была возможность, что их не обнаружат и они сварятся заживо под солнцем пустыни. Так, по крайней мере, сказали бы вам владельцы "Фактории". Благодаря этой короткой информации их бизнес наращивал обороты.
С каждым годом дела "Фактории" шли все лучше, люди покупали по завышенной цене бензин, еду, сувениры, четки, безделушки, открытки ("Привет из Барстоу"). Другие городские строения, каковых было совсем не много, группировались вокруг "Фактории". Заправиться бензином, прикупить еды, четок, безделушек и открыток ("Привет из Центра Барстоу") можно было теперь и в других точках Барстоу, но только здесь можно было сделать все одновременно.
"Фактория".
Парис притормозил "гремлин" возле одного из насосов "Фактории". К этому моменту он сумел успокоиться и понять, что необходимо залить бензин. Едва взявшись за насос, он снова нервничал.
Неподалеку от Париса, в том месте, где из ведра с грязной водой торчала бесхозная швабра, какой-то псих напевал в пластмассовый стаканчик: "Мне на голову падают капли дождя". Он то ли не знал слов, то ли просто не мог удержать их в своей больной голове, отчего текст песни был приправлен серией неожиданных пассажей. Но даже психа Парис удостоил одним-единственным взглядом. На того, кто недавно баюкал мертвеца, поющие в стаканчик особого впечатления не производят.
Отсутствующий взгляд Париса по-прежнему был устремлен в вечность, и только пролившийся на ногу бензин вернул Париса в реальное время, рассеяв видения изрешеченных пулями тел, визжащих телефонов и миллиона долларов, конвертируемых в прах. Впрочем, ненадолго. Когда Парис шел от "гремлина" в сторону старинного домика, обшитого внутри алюминием, платить, его опять переклинило.
Он вошел внутрь. Что-то шибануло ему в нос. Тяжелый запах готовящейся на гриле пищи. Парис вспомнил, что хочет есть.
За сувенирной лавкой, за отделением "Вестерн юниона" находилось кафе "Кухня Кэти", как гласила вывеска. Стулья и столы полированного дуба должны были придавать заведению сельский колорит. Колорит получался такой, будто кто-то пожалел денег на приведение интерьера в соответствие с одним из нескольких стилей, вошедших в обиход в посткеннедианскую эпоху.
Парис дошел до ресторана, шмыгнул в кабинку и сел, скрипнув виниловым сиденьем. Через некоторое время подошла официантка – лет двадцать пять максимум, длинные темные волосы, темные глаза и смуглая кожа. По происхождению она могла быть кем угодно, но в этой части света она была, скорее всего, мексиканкой. Имя на бирке – Нена.
– Меню? – спросила Нена.
– Я заправлялся на номере... кажется, четыре. – Видения, терзавшие Париса с тех пор, как он пустился в бега, ничуть не рассеялись. Пожалуй, голодная слабость придавала им отчетливости, не позволяя Парису сосредоточиться. – Могу я...
– Я занесу в счет. Меню потребуется? – Нена была недурна. Не красавица, но совсем, совсем недурна. Ее униформа – хотя это был всего лишь коричневый, отделанный белым, кримпленовый топ с молнией спереди, в проеме между грудей, и юбка, открывавшая идеальные ноги, – добавляла ей шарма. Что-то есть в этих девчонках в униформе...
Однако Парис, в его-то обстоятельствах, не обратил бы внимания даже на третий глаз.
– Фирменные блюда интересуют? – спросила официантка, кладя на стол меню. Парис так и не смог собраться с силами и попросить его сам.
Большую часть территории перед грилем занимал Вик – человек-буйвол. Стрижка "ежиком", уместившаяся на бицепсе татуировка "Верен до гроба" сорок восьмым кеглем – не важно, что ему уже под шестьдесят. Он готовил пищу, не выпуская изо рта сигары – наперекор всем санитарным нормам. В его белой – давно уже не белой – футболке было нечто сувенирное: следы блюд, подававшихся в "Фактории" от далекого прошлого до наших дней.
Голос у Вика был как после трахеотомии и соответствовал габаритам, внешности и привычке к сигарам. Он зарычал на Нену:
– Нена! Заказ! Быстро!
– Я, это, минутки через две подойду, – сказала она. И отступила, не сводя глаз с обозревающего пустоту Париса.
* * *
Дэймонд разговаривал по телефону. Дэймонд сердился. Сердился больше, чем ему полагалось как рассерженному молодому негру.
– Я тебя, бля, не на экскурсию посылал! – кричал он. – Я тебя на дело, бля, посылал! Не говори мне, что не можешь найти этого пидораса. Даже слышать не хочу, что ты его не можешь найти.
Брайс говорила по мобильному. То, что Дэймонд сердился, ее особенно не волновало.
– Тебе надо что-то с языком делать. – Брайс ехала на своем "линкольн-навигаторе". Как почти все из тех, кто покупает такие машины, она не нуждалась ни в приводе на четыре колеса, ни в высокой подвеске. Она балдела от того, что автомобиль развивал бешеную скорость и давал возможность свысока взирать на остальной транспорт. Брайс вообще безумно нравилось взирать на все свысока.
На перекрестке Санта-Моники и Хайленд зажегся красный.
Брайс затормозила, остановилась и продолжила беседу с Дэймондом:
– Ты всегда так говоришь – "бля", "пидорас", или сквернословие это... ну, не знаю, городской стиль, манерный такой?
– Городской... – Дэймонд даже не попытался выговорить все остальное. – Твою мать! Нравится? Твою мать! Почему делом не занимаешься?
Брайс помрачнела. Помехи на линии не убавляли холодности в ее голосе.
– Не говори мне о моем деле. Я все как надо делаю, можешь не сомневаться.
Дэймонд разнервничался. Его нервировал ледяной голос Брайс.
На диване напротив Дэймонда дежурила одна из его несметных девок и смотрела на него с улыбочкой. Таких корчей она прежде не видела – разве что в постели – и тащилась от этого.
Дэймонд – в трубку:
– Бля, черт, ну все, все, расслабься.
– Одного я уже убила, – огрызнулась Брайс. – Чего ты хочешь, день только начинается.
– Я хочу, чтобы сдохли наконец все гондоны, которые уперли у меня товар. – Дэймонд грозно выпрямился, пытаясь стереть улыбку с лица девицы, не вставая с места и не применяя силы. – Доперло до тебя? Мне трупаки нужны!
Брайс откинулась на кожаную спинку сиденья:
– Черт, ты возбуждаешь меня, когда так говоришь.
– Чт?..
Позади гудели машины, давно уже зажегся зеленый свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32